И тени проносятся мимо. Часть 3

         * * *

Как же плохо без евреев! –
В одиночестве старею.
Век мой близится к концу.
Сам по крови материнской
Я – украинский, глубинкский,
А мордва я – по отцу.

Две-три капли русской крови
Есть прабабкиной во мне.
Как же плохо без любови
К милой русской старине!

Невозможная дилемма,
Незавидная судьба!
Там надежда Вифлеема,
Здесь отечества гроба.


       * * *

Чухоночка моя,
Дикарка светлоброва!
Озёрные края,
Лесистые покровы.
Берёза, как змея,
Сосна на камне белом.
А в речке полынья
С рыбачащим карелом.


Итало-испанский вольный сонет

Пусть «Дант не презирал сонета»,
Петрарка – сплошь один сонет, –
Но в арсенале у поэта
Сонетов-то почти что нет.

Их так немного, их так мало! –
И те от формы далеки, –
Текут и катятся устало,
Как воды медленной реки.

Ветла, склонённая над Арно,
Платан у виллы, жакаранда
И асфоделии полей…

И та, что нежных роз милей,
Весны счастливая инфанта,
Печальный призрак юных дней.


        * * *

Тень Петра по переулкам
Ходит в полночь у реки.
Под дворцом булыжник гулкий
Истоптали сапоги.

Поворчавши, звякнет шпора,
Вспыхнув, орден залучит…
У чугунного забора
Песню пьяный закричит.

Всё утихло, слава Богу:
Ночь, сенат, колокола…
Тень на лунную дорогу
Тихо встала и пошла.


    Меншиков

Холодно в пекарне,
Не слыхать печи.
Дух стоит угарный,
Сухи калачи.

Луковки-вилочки
Превратились в прах.
Тесто в гнИлой бочке
Бродит на дрожжах.

Выходи на рынок,
Сашка-пекарёк!
Стоптанный ботинок
У тебя потёк.

Продавай за гроши
Али за рубли
Сыромятны кожи,
Гуси-хрустали.

С гусика водицей
На царя польёшь.
В кожану тряпицу
Рубль завернёшь.


       Сфинкс

Лай Хрисиппом не увлёкся,
Спит Эдип, далёк молвы.
А фиванский сфинкс разлёгся
На прибрежии Невы.

Между женских губ в граните
Он загадку притаил.
Далеко-далёко видит,
Хоть лишён орлиных крыл.

Хвост извилистый, как змеи,
Грузно туловище льва.
И, гудя, пред ним робеет
Судоходная Нева.


         * * *

На широкой площади Сената,
Над свинцовым зеркалом Невы
Растопырил пальцы император
И коня поставил на дыбы.

Моросит ли северная осень,
Между туч ли плавает луна, –
Мнится мне, что и меня уносят
Медные копыта скакуна.


          * * *

На бережку Невы гранитном
Есть древний книжный магазин.
Сюда, позавтракав не сытно,
Повеса хаживал один.

По моде, в мягкой шляпе летней,
Слегка игрок, поэт при том,
Он к полке подходил соседней
И брал с неё, в перчатке, том.

Листал, презрительная мина
Являлась на арапский лик
В каморке чудной магазина –
Среди цветных гравюр и книг.


Женщина, полоскающая бельё

На алеющей реке
На бревенчатом мостке
Долго женщина стояла.
Ой ты, солнышко моё!
И в воде она бельё
Грациозно полоскала.
Засучив, подняв подол
Вплоть до бёдер загорелых.

Лес шумел, дивился дол,
Воздыхая то и дело.

Щёчку трогал ветерок
Дуновенья паутиной.

Как прекрасен вечерок
В речке красной, как рябина!


Из итальянского цикла.

Часовня заревом задета.
Канал зацвёл и обмелел.
Здесь мрачноватый Тинторетто
Среди апостолов сидел.
Здесь нежно-пламенный Вечелльо
Как бы смычком виолончели
Писал, как музыку, холсты…
Здесь побывал разок и ты,
Прямой «создатель Ватикана».
Да что! на стульях «Флориана»
Здесь Бродский сиживал порой,
Борясь с похмельною хандрой,
Кивая носом несоветским
На фоне лунного окна.
Здесь Гёте кофе пил турецкий,
Из басурманского зерна.
А там, на пристани, уныло
Заря вечерняя чадила
Прогорклым маслом фонарей.
И там, одна между людей,
Печально тень его бродила.

А как же пушкинский гребец
И пресловутые гондолы?
Весла вздыханье, наконец,
И звуки песни невесёлой?..
Ах, это всё с недавних дней
Претит Венеции моей.


Моцарт

Конферансье-пухляш и дирижёр
В одном лице, во фраке, как кузнечик,
С нашейной бабочкой, танцуя ножкой,
Нам объявил программу и взмахнул
Своею тростью, задержавшись в позе.
Потом кивнул и палочка запела.
Ей вслед – вздохнули юные скрипачки
И потянули длинные смычки,
Охаживая деки, словно тростью
Ученика учитель в давнем веке.
Затем виола говорила низко
С большой девицей, в меру конопатой,
Между колен поставившей её,
Вколовши в пол блестящим тонким шпилем.
Потом… потом широкая Нева,
Как море ширилась – и дальний мост
На ней лежал раскрытою браслеткой…
А там, на дальнем берегу блистал
Адмиралтейства золотой клинок.

Взбивает пену белый «метеор»,
И мчит, задрав свой острый подбородок,
К заливу Финскому…
                На трёх китах
Стоит дворец на каменных уступах;
В лазури облаков стада клубятся;
Под ним широкой лестницы уступы
И люди золотые по бокам,
И женщины, и греческие боги.
И Моцарт тут; в камзоле, в парике,
Петра владенья он обходит скромно.
Фонтан спадёт – поклонится ему
И вновь взметнёт свой венчик серебристый.
Самсон оставит льва на миг в покое,
Терзать закончив, и поднимет руку –
Ладонь наружу. Голову Персей,
Держа её за кудри золотые,
На постамент положит аккуратно.
А юная Венера ахнет вдруг
И в золото туники завернётся.
А фавн, свирель смиренно отложив
Пред гением, приехавшим из Вены,
Тому покажет два-три зуба жёлтых,
Лукаво рот в улыбке растянув.

Машинка "Зингер"

Изморозь-туман,
За окном снежинка.
Выгибает стан
Швейная машинка.

Чёрно-золотой
Немочке под «мушкой»,
Цокать ей иглой
И вертеть катушкой.

Павловне тепло,
В топленой слободке.
День глядит в стекло,
Будто ангел кроткий.

Девкины Бани.

Не на пятидневке
В Бани я пойду.
Там носили девки
Купчикам водУ.

Вёдрами плескали
Во железный чан.
ПО девять таскали
На парных плечах.

Вымой-ка, купечик,
Красное лицо!
И опять – на плечи
Гнуто деревцо.

Коромысло гнётся:
Тяжела вода!
То-то вся зальётся
Красна слобода.