Суббота

посвящается моим двум близким друзьям,
пострадавшим в дорожном происшествии
для Л. Ф.
для Д. Н.

Когда это случилось,
когда в реальности случился срыв,
а боль захватила всё тело
после столкновения с несущейся машиной по трамвайным путям,
то стало сразу понятно, что
суббота раскололась на две половины,
как яблоко рассеченное горячим ножом:
жизнь до аварии и жизнь в больничной кровати.
Это невозможно понять другому:
переломанные ребра и кости,
синяки, гематома головы, операции на теле, швы..
Какой-то замедленный ад
и нестерпимый скрежет внешних трансформаций.
По отношению к пространству
человек
слаб,
беспомощен и
безоружен. Ни одного шанса
на гарантию покоя
или глубокого
и спокойного вздоха ночью.
А хотела уехать в Таллин.
Думала встретить день рождения
в эстонском хостеле или переулке,
или... Или так, как никогда бы не было. 
И не получилось. Не сошлось как-то.
Теперь ты там. В больнице.
В палате
запахи мятых простыней, одеял, плохой пищи,
лекарств, пота, крови,
мыслей и страха.
И не хватает воздуха. Всегда не хватает воздуха.
Дыхание сперто. Дышать
нечем. За окном конец осени. Ноябрь
превращается в слабое и беспомощное тело.
И тело болит,
всё болит, на всём теле лежат тяжелые камни и больно
очень больно давит куда-то вниз, в сторону, в бок.
Перевернуться невозможно. Встать тоже.
Не встаешь, говоришь что-то обрывками - то резко,
то тихо. Нас не замечаешь. И мы сами уже
перестаем видеть ту видимую и знакомую нам часть реальности,
о которой думали что всё знали, но
ничего не могли предугадать. Поэтому,
поэтому как удар. Или -
тяжелый дурной сон,
окутавший твою голову
от удара до
единственного положения тела в пространстве.
Когда входит врач, раздается бессмысленный
и невнятный гул: речь складывается в безобразные
и холодные сгустки слов.
И не остается никогда ни нежности, ни утешения.
Ничего.
Ни одной зацепки.
Глаза матери только внимательны
к любому твоему движению
и руки ее ничего без любви не сделают.
Это и есть любовь:
руки матери на теле своей дочери.
А во сне ты слышишь и видишь,
как белые белые хлопья первого снега
падают на ладони. Или как он
опускается на верхушки
сосен, берез, пушистой ели,
скрывшей за ветками спящую лису.
И голос девочки за стенкой
и голоса других людей,
жалующихся на боль и плохие сновидения ночью,
не способных замолчать ни на секунду,
ни на одну секунду, вырванную даже из вечности.
Но не имеет значение ни молчание, ни слова.
Для тела, сотканного из боли, не имеют значения слова.
А что потом?
А потом выписка.
Очень быстрая. Поспешная. Неожиданная.
Вы здоровы вам говорят. А дальше как-нибудь сами. Без объяснений
толкают к входной двери. На выход. На воздух. На
холодный, ноябрьский воздух.
И двери схлопываются, как веки.
Всё.
Это всё.
Бумажки заполнены, ещё один человек
на костылях покинул
место длинных коридоров
и пропадающих из виду врачей
и сестер.
Навсегда исчезающих из виду,
словно уплывающие точки кораблей на горизонте.
Дальше -
вы как-то сами.
И люди дальше сами
уже без вас
уже без врачей, советчиков, учителей, наставников, воспитателей, политиков, экспертов, телеведущих, журналистов, президентов живут дальше.
И продолжают ставить точки и запятые в своих биографиях.
Дальше -
мы сами.
Разберемся,
запутаемся,
решим,
продолжим,
создадим,
разрушим,
отберем,
подарим,
подождем,
потерпим,
родимся,
умрем.

01/12/19