Пафос высказывания

Здравствуйте, Владимир Борисович. И всё-таки меня не оставляет любопытство, перегруженные верлибры Драгомощенко, обличённые в античные размеры, — Вам нравятся?

***
Весна. И кое-где облака.
Этого вполне достаточно.
Остальное занято небом.
Она была сумасшедшей,
потом стала мертвой.
Рассказывай птицам.
Пепел - состояние информации,
превзошедшей допустимую сложность.

Вне него самого расположены
дезоксирибонуклеиновые спирали слова,
серебро фотографий, чернеющих в камне,
браслета и рыб из фольги;
поэзия - не признанье в любви,
"языку и возлюбленной",
но дознание: как в тебе
возникают они - изменяя тебя...
в сообщение? в плод?
Рассказывай это глиняным зернам,

(возможно и тело схожим образом
рассматривает себя, состоя
из перфорации памяти,
косвенных ожогов вещей,
которые только свод правил -
осей бесплотных друза,
аксонов бессонная паутина в патине,
высохших рос геометрии,
игольчатое полотно очей, cellular automaton:
распластанные в направлениях).

Холодное утро в мае.
Дети в тумане играют в настольный теннис.
Почтальон, как душа всех писем,
пущенных на волю ветра,
не столь бесконечен, чтобы стать
убежищем мысли.

В глубине двора пес искрится,
цепенеет рощей.
Воображение вспять пятится,
подобно волне отлива,
затаскивая в привычное тело
(взрезая оконную гладь)
немудреный свой скарб, и
когда в мозгу возникает "краб"
(рассудок прибегает к уловке
прибавления согласной)
и свет ржавый мелеет, где море
обвисает на скалах,
и гремучим золотом кишмя блохи
кишат в песке
(произнося что-то об облаках)
"Я" ловит себя на том, что
всю сумму, умножающего себя языка,
превосходит трещина,
раскалывающего его предела...

иероглифов кварцевая воронка,
небо втягивающая в свой
сверкающий шелест.

Мне известно, что у его поэзии есть как масса поклонников, так и масса противников. У меня его стихи вызывают смешанные чувства. Это часто выглядит громоздким нагромождением стилистически отточенных фраз. Словно нахватали фраз из Дерриды, Соллерса, Лаку-Лабарта, Бланшо, добавили к ним лиричности Элюара и из этого коктейля сделали стихотворение. С другой стороны, он наследует американскую традицию школы языка (Лесли Скалапино, Стивен Родефер, Лин Хеджинян, а также стоящий особняком Джон Эшбери).

Говорить о поэзии означает говорить о ничто
(пожирание: закон, кокон, зрачок).

Смерть не обменивается ни на что.
Искренность - вне представлений
колебаний к противному.
Скорее всего: "я-люблю-тебя-не-люблю-я. Не"
выгорает очертаньем сознания. Осень окраин,
охры расправленной черствеющий хор.

Высказывания не существует во времени,
остаток тождествен себе, под стать
одновременности всех направлений -
где найти человека, танцующего как свеча?
Второе тысячелетие лижет берег вода.
Опыляя колени, раскрытые бедра и плечи,
твои губы сушит перга.

Я вспоминаю, когда в холодной ночной сирени
керосиновая лампа зеленела ребром.
Зона керосинового огня, изумрудная полусфера,
призывала из тьмы мотыльков.
Зенита августовская дуга звездным серпом
открывала путь откровения веки срезавшего вещества.
Экран, пробел, буква: что и есть искренность,
искристая история архива, пульсирующий надир,
в котором, как сгорание мотыльков,
появляется описание ночи.
Загораются пряди скал,
проявляются магнитные поля слов, что еще сказать?
Что выговорить?
Соскальзывая в тебя, в междуречье размыкающую себя,
луку подобно, чья перекушена беззвучием тетива.
Пространство молчания
разворачивается временем речи.
Что же избрать для хвалы? Птиц?
Цинк блистающей кровли? Тошноту?
Пренатальный рай человеческой хвои?
Земли тяготение? Мусор, слабость, или же вечность,
которая столь умиляет умы?

Слова отвратительны.
Отнюдь не празднует смиренно встречу с ними душа.
Зрение или предметы (когда же стать им вещами?)
также зависят от скорости света в клетке мгновения,
которое было всегда в этом мгновении:
несловоохотливость.
И все же утро сегодня вполне бескорыстно.

Но как застывшая в щели броска,
между орлом и решкой, монета - кривизна намерения.
Пустоты, сад, сквозящий узором,
осы и образ, превосходящий мысль об объемах.

Разрываешь подарка вощеную вязь,
следя восхождение пузырьков кислорода.
Река соединяет пейзаж в слепок горенья.
Глины кембрия простираются небом Эреба.
Как потеря числа, дорога расправляется из окна,
где ребенок пламенем оплавлен стекла.
В обрамлении солнца проем, подобный разрыву речи -
тесное вторжение в тело,
3D дактилоскопии прикосновений.
Влажное солнце матери каплет сквозь пальцы, -

день обещает пролиться в исступленную ясность:
лишь только свистнет семя сухое, птицу срезая.
Сосны. Выверенность пропорций:
большое, срединное, малое - соцветия пятен смятенных.
Жизнь отца не вызывает сомнений,
сомкнута в паутине глаголов, лет, жалости,
равно как смерть,
дыханием согревавшая снег его тела;
беспредельно-зеркально наутро. Смятенье?
Так дышишь в замороженное стекло,
не довольствуясь флорой кристаллов,
или в себя. Что именуется вдохом,
сворачивающим расстояния,
пружине реки подобно в периоды распри делений,
расправляющей в половодье невод разящей охры,
когда тяжесть медленно ведет себя
к венцу арктического свеченья.

Это явно не та поэзия, которая читается наизусть другу на кухне, и не та, которую можно декламировать возлюбленной, разве только она не поклонница континентальной философии. Всем известно, что поэт — это не профессия, а призвание. В Вас я, несомненно, не сомневаюсь (по моему разумению — Вы живёте поэзией), но как оценивать громкие фигуры, которые не только на мой субъективный взгляд находятся под сомнением? Многие не понимают, как отличить хорошее стихотворение от плохого. Довериться специалисту? Но давайте вспомним слова Борхеса: «Люди, слабо ощущающие поэзию, как правило, берутся преподавать ее». Возникает проблема критического метода. Как оценивать поэтическое произведение, если одному читателю оно кажется гениальным, а другому графоманией?

Харитон Отрадный   25.03.2020 01:32   •   Заявить о нарушении