2. Сашкин колокол. Из далёкого 1937
Ноябрьский поздний вечер. На чистом чёрно-синем небе высыпали россыпи золотых волшебных звёзд.
Красовался и хвастался своими звёздами-самоцветами торс Ориона - красным рубином Бетельгейзе и белыми бриллиантами Ригеля и Беллятрикса. А слева от Ориона ярко сияли Сириус и Процион, выше и левее Ориона красовались братья-близнецы Кастор и Поллукс.
Справа от Ориона, в созвездии Тельца - звезда Альдебаран - как глаз разъярённого быка, а рядом с Тельцом - Плеяды, или Стожары, как их называют чаще на Руси православной. А выше Ориона сиял алмаз чуть желтоватой звезды Капеллы-Козочки из созвездия Возничего.
***********
Сашка шёл, как обычно, пешком по небольшой просёлочной дорожке, посыпанной гарью, из станционного посёлка в Мельницу, любуясь этой сказкой ночного зимнего неба. - Красотища! Полная гармония на небе. А здесь, на земле! - Сашка зло плюнул на снег, - Мерзавцы! Новую пакость, новую гадость задумали, дъяволы проклятые, палачи безумные! Вандалы-разрушители! Чем им церкви, краса земная, помешали, сволочам зловредным?!
***********
В прихожей их маленького деревянного дома Сашка тихо и осторожно, чтобы не разбудить детей и жену, топтался и вертелся, обметая веником свои сапоги, полушубок и шапку от снега, и отпихивая от себя обрадовавшегося ему любимца своего, кота Ваську, чтобы случайно не наступить ему на лапку.
Кот был очень рад и крутился вокруг Сашки юлою, бодался своей пушистой головой от избытка любви к дорогому своему хозяину. Он был очень доволен, что проскочил с улицы и с мороза домой вместе с вернувшимся хозяином, и что сейчас ему будет налито в мисочку молочка. И ещё что-нибудь вкусненькое, типа кусочка рыбки или кусочка творожка.
А то, ведь вот, хозяйка пару часов назад бесцеремонно выперла-вытолкала его на морозную снежную улицу, и теперь он малость подзамёрз. Кот жалобно тихо мявкнул хозяину, жалуясь ему на Шуркину бестактность по отношению к нему, такому послушному и воспитанному Ваське.
Сашка утешил его, погладив этого подхалима по голове. Кот довольно замурчал ему какую-то свою песенку.
***********
Сашка случайно задел пустое ведро, оно звякнуло. Через минуту в сени, зевая, вышла заспанная Шурка:
- Что ж так поздно ?
- Задержался, Шура, на работе. Раньше было не уйти.
Пока шёл из посёлка - видел парочку волков. Проскочили, как тени, через дорожку - и в кусты нырнули. Во, страсть-то какая.
- А ты носи с собой хоть ножик кухонный, для защиты, а то загрызут ведь ещё. Они сейчас голодные.
- Ладно тебе, они людей пока боятся. Собак только таскают деревенских и поселковых. И в лесу их съедают. Есть на белом свете волки и пострашнее, с двумя ногами. Вот кого бояться-то надо. Везде доносчики-стукачи. Ни слова теперь не сказать против этой мерзостной власти. Всех они сажают в лагеря для рабского труда. Или убивают из наганов в своих подвалах-тюрьмах проклятых. Времена-то какие чёрные настали в стране нашей несчастливой.
***********
Они тихо прошли в кухню.
- Как дети-то? Спят поди?
- Набегались за день - так спят, как сурки. Им-то что, - страхи и заботы - наши, взрослые. Они маленькие. Им всё-равно. Мы для них самые сильные. Самые главные на свете.
- Надо будет ещё девочку нам родить, чтобы для равновесия полов. Мальчишки добрее вырастут с маленькой сестрёнкой.
- Успеется, не торопись.
- А вот потороплюсь! И сейчас же! Ха-ха! Только немножко перекушу вот. И Ваську накормлю - видишь как мявкает жалостно. Бедненький котик мой.
- Жулик он, твой Васька! Кусок курицы спёр у меня на кухне пару часов назад. И ещё голодным прикидывается. Нахалюга! Мазурик маленький!
Васька укоризненно посмотрел на хозяйку: - Это я-то?! Я, такой честняга! Кусок курицы какой-то несчастной?! Варёной! Ни в жисть! Никогда! Наговоры всё это на меня! На бедного честного кота-мышелова. Да она сама мне в рот залезла, курица эта! Назло мне! Случайно! И съелась как-то, незаметно. А я, кот Василий, здесь совершенно ни при чём! Я не таковский!
***********
Девочка действительно родилась у них. В 1942. Через девять месяцев после того, как Сашку забрали на войну. Родилась она у Шурки прямо в окопе свежевырытом.
Женщин тогда заставляли копать окопы и рвы, против напирающих с запада немцев. Несмотря ни на беременность, ни на болезни всевозможные.
Но всё это было после. Через несколько лет.
***********
Уже в кровати, после супружеских страстных ласк и поцелуев, малость отдышавшись, он продолжил свой разговор с женой:
- Да, ещё Шура новости важные ходят по посёлку, люди шепчутся друг с другом.
- Какие же это важные новости ты узнал? - спросила его жена, зевая.
- Такие, Шура, новости я услышал, что будут эти черти-большевики разорять ближайшие к нам церкви - Красную в Лукинском, и Белую в Васильках. Как, впрочем, и по всей стране. Денег им надо. Не хватает им на замыслы их очередные. Так вот, решили церкви ограбить, под очередным благовидным предлогом борьбы с богом и с религиозными предрассудками.
Уже и попов арестовали на днях, и увезли в неизвестном направлении чекисты-энкавэдешники проклятые. Наверное в Ленинград, в подвалы свои пыточные. А может быть, и в кустах ближайших убили их из наганов своих и закопали там же. С них станется!
- Ох, Господи! Наслал же бог на нас власть бандитскую, безбожную, чтоб их черти сварили-изжарили на том свете!
- Тише, Шура! И у стен уши есть! Донесут, арестуют. И поминай как звали. В пыточные застенки. В трудовые лагеря. А то и расстреляют в подвале где-нибудь. Под вой грузовика, чтоб никто из ближайших жителей не слышал выстрелов и криков мучеников теперешних. Мучеников красной Совдепии.
Ты, Шура, поменьше и потише говори на людях об этом чёрном времени и об этих гадах. Даже с соседями нашими деревенскими. А лучше и совсем молчи.А то ведь останутся наши мальчики без родителей, сиротами. Им-то каково будет? Безвинным. Маленьким.
Да и для детей ведь теперь лагеря тюремные есть у деспота. Этого всемогущего грузина усатого, будь он неладен! Прямиком туда наших мальчиков и бросят, в эти детские тюремные лагеря, лагеря для детей "врагов народа". Сейчас детей за пару колосков найденных в поле, и не сданных им, сажают - как взрослых - в тюрьмы.
Поговаривают в народе, что и злодея и сифилитика Ленина он тайно отравил, ради власти своей неограниченной. Ничем и никем неограниченной. Грибы эти приболотниками или колпаками называются. Или ещё паутинниками. Сильно ядовиты эти поганки-приболотники.
***********
И вот, они, эти коммуняги, со своим атаманом, - рябым и усатым грузинским садистом, - всю страну извести хотят. Всех убьют, кто им не нравится! Или кому они сами не нравятся!
Они и так ведь всех нормальных крестьян-трудяг, исправных и работящих фермеров, записали во враги, в "кулаки" какие-то. Кличка-то какая идиотская, - "кулаки"! А после - их, этих бедных тружеников-крестьян, цвет России, увозят с жёнами и детьми в тёмную тайгу сибирскую и в тундру бесплодную.
Увозят их в дикие места, под вооружённым конвоем, целыми эшелонами. Высаживают их там на голом, необжитом месте. Часто в болоте. И там заставляют их работать на себя, как рабов своих! А непослушных, строптивых, поднимающих голову перед ними, расстреливают из пистолетов на месте, там же.
Сначала ставят их на колени на краю ямы. Чтобы не тащить ещё его тело после... того. Потом подходит палач сзади. И стреляет мученику в затылок. Он сам в яму-то и валится. Всё у них предусмотрено. Не потеют от этой кровавой работёнки, каты мерзкие и подлые.
Да, ведь ещё, перед убийством этого человека, - его же заставляют и яму самому себе копать! Ту яму, в которую он упадёт навечно, навсегда.
Так простые люди, единичные случайные свидетели этих диких зверств большевистской власти, шёпотом рассказывают друг-другу обо всём этом.
Вот только палачи ещё никак не могут научить и заставить убитых закапывать самих себя после своего расстрела. Вот ведь беда-забота у этих катов какая.
Приходится оставлять до расстрела следующей партии несколько арестантов-смертников, чтобы они закопали своих товарищей по несчастью. А уж после, со следующей партией приговорённых, и их... того. Туда же.
А закапывателей новых набирают. Уже из этой партии своих жертв. Они-то и засыпают землёй, расстрелянных вместе с этой партией мучеников, прежних закапывателей.
У красных мучителей всё отработано до мелочей. Как в фирменных швейцарских часах. Слаженная, чёткая, тысячекратно отработанная машина смерти.
И так - без конца и края. Расстрелы... расстрелы... расстрелы...
Казни... казни... казни... Смерть... смерть... смерть... Выстрелы... выстрелы... выстрелы... Кровь... кровь... кровь...
***********
- Вот садисты-то, мучители народа простого! Наказания на них нет на этом свете! Так на том свете может быть найдётся кара божья на них, палачей народа бедного! - испуганно и тихо прошептала Шурка.
- Остались на селе одни тунеядцы-бездельники, пьяницы и хулиганы, насильники и убийцы. Они у коммуняг в бедняках числятся, в активистах у них ходят, в помощниках. С маузерами или с наганами на боку. И в кожанках.
Ну просто красавцы пИсаные! Хоть картины с них пиши героические! Для одурачивания будущих поколений. Всё им можно! Они свои. Доносят и "раскулачивают", то-есть нагло грабят беззащитных крестьян, здесь же, и сами же.
Девушек - дочек крестьян исправных - насилуют на глазах их несчастных матерей и отцов. А тем и пожаловаться на насильников некуда и некому. Всюду их власть! Везде они, сволочи, хозяева положения! Как опричники при средневековом психбольном царе Иване Четвёртом - садисте и развратнике. И сифилитике, к тому же.
История ведь никого и ничему не учит. Да она, эта наука история, и не для этого служит хитрым, порочным и практичным властвующим личностям. История - это просто сборище-мешанина дат и выдумок-мифов.
И только лишь иногда - это достоверные и правдивые факты. И археологические, непонятные никому, находки из земли или со дна моря.
А также, "наука" история - это идеологическое оружие против своих политических врагов. История-матушка кружит на месте, как пёс дворовый. Сама себя за хвост ловит.
Кто выиграл - тот и прав, тот и герой! Кто проиграл - тот неправ, тот злодей смердящий! Один - на коне! Другой - под конём. И так всегда. С сотворения мира.
Даже у стада обезьян, предков и ближних родственников наших. Кто выиграл, кто всех надул - тому все бананы и все самки стада. И это, чаще всего, не самый сильный и не самый умный. А это, почти всегда, самый хитрый, самый подлый! Только самый хитрый, лживый и коварный пробирается в вожаки. В окружении своих, таких же, дружков-подлецов.
А ещё понаставили-понатыкали они везде своих истуканов-идолов каменных и чугунных. По всем городам и посёлкам. И молятся теперь на них, на этих своих новых божков. Заместо Христа. И простолюдинов наивных заставляют молиться на этих идолов своих. А настоящие храмы божьи рушат и оскверняют.
И у нас в посёлке, этот всенепременный лысый чёрт Ленин - новый божок всероссийский, торчит теперь на площади. Ну прямо как член мужской.
Как из земли вырос. Грибом этаким поганым. Особенно, если сбоку смотреть на мерзкий истукан этот. Он самый любимый у них. А также и у серой массы обманутой ими черни, холопов Совдепии.
Они на него, на этого самого истукана своего, возбуждаются, как бравый солдат на красивую молодуху. В экстаз входят. А некоторые и оргазмируют, глядя на этого идола. Во всяком случае такое впечатление создаётся, при взгляде на серую убогую толпу, у хоть немного мыслящего человека.
Сифилитика Ульянова замариновали, как огурец в стеклянной банке, после смерти его. И показывают эту маринованную нечисть наивным простолюдинам как диковинку какую-то в центре Москвы. Некрофилы. Труположцы. Любители маринованных мумий.
А может быть, у большинства, это игра такая защитная. Мимикрией в биологии называется это притворство. Якобы, я свой! Не жрите меня господа коммуняги-большевики! Не казните! Я ваш! Я вас люблю! Мне хорошо под вами, в пассивной женской роли! Я люблю и хочу вас! Как женщина хочет мужчину! Как самка хочет самца! Я весь ваш, "дорогие" мои "кумунисты-сицылисты"! "Дорогие" мои чекисты-садисты!
***********
Теперь мы немного оторвёмся от пламенных филиппик Сашки своей жене Шурке, в адрес ненавистных ему коммуняг-большевиков.
Да не услышит их доносчик-стукач. Их, этих доносчиков, и в деревнях хватало с избытком. Не только в городах. Сосед на соседа доносил этой дъявольской власти. С большим удовольствием. В отместку за спор-тяжбу о... меже. Или о козе. Или о куче навоза. Или о... И ещё... чёрт знает о чём!
А после этого - находился доносчик-стукач и на него, родимого! Из родственников или друзей пострадавшего от этого, предыдущего доносчика. И так по кругу. Один за одним. В лагеря. Или под, раскалённое от непрерывных казней, дуло револьвера палача. Пока в деревне не останется чуть-ли не половина, а то и меньше, сельчан.
Тот плюнул на портрет Кирова. Тот подтёр ж*пу газетой с фотографией Стаханова или Ворошилова. Тот подстелил газету с портретом самогО "великого" Сталина на грязный, заплёванный шелухой семечек подоконник в деревенском клубе, чтобы сесть и посмотреть кинофильм "Чапаев" или "Броненосец Потёмкин". Т.к. мест на скамейках, и даже на полу уже не было. Всем хотелось посмотреть кино, раз в неделю. Оставался свободным только подоконник. Вот и подстелил газетку, чтобы не запачкать новые штаны. А кто-то заметил. И доложил куда надо, кому надо. И... беднягу - под белы руки. И... нечестивца - в даль туманную.
Деревни и города выкашивались сталинскими расстрелами. Сталинскими арестами и концлагерями. Сталинскими репрессиями.
***********
Кому ж для вас, для сатанинской вашей власти, хлеб-то растить, господа харрошие? Товарисчи чекисты-садисты? Вы ж его, хлеб этот крестьянский, с пОтом мужицким пополам, тоже жрёте небось. Жрёте и чавкаете. Не эфиром небесным питаетесь ведь? А выращивать его, хлебушек этот вы не умеете! И, главное, не желаете!
И сжирая хлеб крестьянский, вы намечаете-планируете новые убийства и новые мучительства крестьянам-хлеборобам этим же! Чей хлеб вы, сволочи, жрёте. И называете эти убийства и мучительства людей российских - своей работой.
Так и говорите утром своей заспанной, ленивой, белотелой, отъевшейся на хлебушке убиенных её заботливым муженьком крестьян-тружеников, жёнушке-лебёдушке: - Пошёл-ка я, душечка-лапулечка моя, на работу. На трудную свою работу я ухожу. Без ложной скромности, моя кисонька, - я герой! Да-да, я герой! Погоны новые мне скоро дадут! И медаль! Только вот надо план по расстрелам врагов родины нашей любимой перевыполнить. А уж я постараюсь это сделать! Постараюсь! Постараюсь, бл*дь!
И идёт он, гад смердящий, клоп вонючий, на "работу" свою: т.е. бить, пытать, убивать, отнимать, унижать, казнить, ломать кости и психику людей, попавших в его страшные клопиные лапы-когти.
***********
Кто ж хлеб-то тебе будет выращивать, господин хороший, коммунист-чекист-садист, чтобы ты жрал его от пуза, и чавкал как кабан довольный, если убьёшь-казнишь ты всех крестьян мирных, беззащитных пред тобой? Богом отмеченных крестьян-страдальцев.
Чтобы жралось и ср*лось тебе приятно и сытно?
Уж не шавки-ли твои, активисты-холуи деревенские с красными звёздами на уродливой и нелепой остроконечной шапке, этом сером клоунско-шутовском колпаке времён гражданской войны в России? С маузерами на боку и со слюнявой вонючей цигаркой в брезгливо-искривлённом углу рта. Бездельники и грабители народные, насильники и воры деревенские.
Или ты в отсутствии жранины перейдёшь на человечье мясо? У тебя ж его много в подвалах твоих чекистских. Мясо, убитых тобой, крестьян русских. Фермеров российских, коих ты и твой божок-идол Ульянов-Бланк обозвал когда-то гадким словечком "кулаки".
Может быть их мясо, мясо святых хлеборобов, замученных тобою в твоих чёрных сырых застенках, ты жрать намерен, когда убьёшь их всех до единого? Ведь не будет больше у тебя хлеба святого, пОтом крестьянским политого.
***********
И не оттого-ли была сплошная голодуха в стране, устроенная тобою же в 20х-30х, что поубивал ты всех хлеборобов на земле русской многострадальной, что сгноил ты в голой северной тундре и в болотах холодной Сибири неповинных крестьян-трудолюбов?
А мразь-пену, голодранцев ленивых, ты возвёл в ранг хозяев деревни русской, и дал им наганы в преступные их руки волосатые и залитые кровью односельчан убитых ими! Или выданных ими на расправу тебе - живодёру и людоеду, палачу-кату народному!
А хлеб, отнятый твоими кровавыми холуями-холопьями у фермеров, у крестьян-трудолюбов, ты отвёз в ближайший морской порт, и погрузил на пароходы заграничные.
И вёз этот хлеб по раздутым, дурнопахнущим трупам умерших от голода стариков, женщин и детей, чтобы продать этот хлеб со следами крестьянской крови в дальние страны за золотишко и валютку чужую.
Чтобы купить на эти иудовы сребренники себе рай на земле русской, тот самый рай, какой грезится тебе в твоей серой прокуренной и проспиртованной башке людоедской. Рай образца ленинско-сталинских живодёров. Рай... для себя, любимых.
***********
Ну, а теперь мы познакомимся, дорогой мой Читатель, с двумя церквями, о которых идёт речь в нашем повествовании, с двумя деревенскими православными храмами.
Это церковь в деревне Лукинское - Успенская. Или в народе - Красная.
И церковь в деревне Васильково - Троицкая. Или в народе - Белая.
Красная - потому, что из красного кирпича церковь, и неоштукатуренная. По типу башни Спасской и стен кремлёвских в Москве-столице. Или, к примеру - стены кремля новгородского.
И ещё Красная - потому что красивая она очень была. Краше не было в окрестностях этих. Красная - красивая значит. Не зря говорят в народе: красна девка, т.е. красивая девушка, красавица.
Белая - потому, что, в отличие от Успенской (Красной) церкви в деревне Лукинское, эта церковь в деревне Васильково - из белого камня-известняка сложенная. Да ещё и оштукатуренная. И, главное, побелённая мелом, раскрошенным и густо разболтанным в воде.
Беленькая, как невестушка, была она до бандитской власти коммуняг-большевиков и их опричников, палачей-чекистов. А при них, при их владычестве, она, скорее серою стала. Как вдова солдатская, от горя по убиенному на поле брани любимому мужу своему. Так-то.
Это были две ближайшие церкви к жителям деревни Старая Мельница, что стоит на славной, небольшой, но стремительной, речке Ковре. Это были две "свои" церкви для сельчан Старой Мельницы.
Ну, с богом, друзья! Ну, с богом, дорогой мой читатель! Чтец мой и "чтун". Дорогая и милая чтица моя и "чтуница".
Пойду-ка я спать. Староват стал. Утомляюсь быстро. Возраст, мать его...
(Продолжение следует)
***********
11.10.12. СПб
Свидетельство о публикации №120032201302