Жизнь в прозаических зарисовках Саратов 2019

               
   Георгий Куликов
 Жизнь в прозаических зарисовках
УДК 821.161.1-1
ББК 84 (2 Рос=Рус)
К90
ISBN 978-5-6041399-5-0
Георгий Куликов
Редактор П.Г. Сверчков
Корректор Л. Липатова

   
Новый сборник рассказов Саратовского автора Георгия Куликова о событиях, которые происходили или могли бы произойти с людьми, их окружением в прошлом, настоящем и возможном будущем.
Для широкого круга читателей.
Все совпадения имён, фамилий и действий просьба считать чистой случайностью, поверьте, так иногда бывает.
Подписано в печать 10. 12. 2019
Формат 60х84/32
Бумага офсетная
Усл. печ. л. 4,5
Шрифт Minion Pro.
Тираж 150 экз.
Изготовлено: Издательский дом «Волга» тел.8(495) 39-98-93, Отпечатано в типографии: ООО «Полиграфия Плюс» 410031, Саратов, ул. Волжская,28 Тел.: 28-08-11
                Саратов 2019



К 2 стр.обл.
Считаю прошлого горошины
Как много их, как много их!
А прошлое оно хорошее,
Хоть за себя не постоит.

А настоящее коварное
Пытается про были врать.
Эх, люди, с истиною старою
Неплохо б жить, не воевать.

К 3 стр. обл.

О прозе жизни не писали,
Не думали, не обсуждали,
Которые, так, без печали,
Бездумно, может сладко спали.
В виденьях добрых не витали,
Сплавлялись, но не стали сталью.
Не рисовали, не летали,
Себя по жизни обокрали.






























                Рассказы
                Мышиное царство
       Тяжела наша мышиная жизнь. Живём мы недолго. Любой и каждый маленького готов обидеть. А мы худого, признаюсь честно, никому не желаем. Обитаем не на виду, стараемся по-тихому всё делать, чтобы не попасть лишний раз никому на глаза,  если и берём что-то, что плохо лежит, то немного и просто, чтобы хорошее зря не пропадало, не прокисало и не терялось.  А его, бесхозного, порой так много видеть приходится, диву даёшься! Зачем же столько добра наживать и складировать, чтобы потом портилось оно?
     Родилось нас в конце лета восемь братьев и сестёр. Мы, маленькие, беззащитные, молча лежали в своём родном мягком гнёздышке, мама мышка потчевала вкуснейшим молочком. Всё было замечательно, тихо и славно, бояться чего-то даже причин не было.  В первые дни жизни мы, розовые, не покрытые меховой шубкой и звуков никаких не ощущали, но с взрослением в наш мир стали входить разные грохоты, топанье, шумы. Услышав что-то, мы немедленно прекращали свою мышиную детскую возню и на всякий случай в страхе затаивались. 
      Время быстро летело, через месяц мы уже попробовали разные вкусные зёрнышки, они нравились, приятно побуждая действовать в наших весёлых играх. Мир вокруг нас был такой огромный  и необъятный, но самое главное – очень недобрый и страшный. Часто мама наша передавала разные запахи, которые красочными новостями откладываясь в маленьких мышиных головках, просто ужасали. А иногда она приносила жёлтые большие ароматные семена, которые очаровательно пахли чем-то неведомым, но очень знакомым и приятным. Через пять недель мы с братцем и двумя сёстрами, поселившись в другой норке, рядом с маминым гнездом, зажили взрослой жизнью. Обычно ночью мы заготавливали припасы, чтобы днём в своей квартирке попробовать их на зубок и определить, что вкуснее. Потихоньку становилось прохладнее, ночи длиннее, и мы стали выходить на охоту за едой и днями. Удалось увидеть большого, страшного, усатого, мохнатого, грозно мяукающего зверя, вид которого даже внушал непередаваемый ужас, такой, что маленький хвостик приходил в непроизвольное движение. Некоторые враги наши были не только быстры, но и бесшумны. Когда мы с братцем собирали покрытые нежным пушком, нам понравившиеся семена, вдруг мелькнула тень, и родственник взмыл вверх, схваченный каким-то летающим монстром. Я даже и понять не успел, что случилось, но больше мы с сёстрами его не видали. Был случай, такой, что наверное только из-за того, что я вовремя затаился – не пропал. Мимо меня, громко фыркая, деловито пробрёл немаленький диковинный остроносый, как мы, но удивительный колючий, сильно пахнущий топтун. Огромные двуногие существа вообще вызывали чувство оцепенения от страха перед ними. Они громко двигались, исторгали разные звуки, бесстрашно, по-хозяйски передвигая всевозможные предметы, зачем-то прохаживались в разных направлениях, иногда копали землю большими непонятными штуками и запросто могли разрушить наш маленький домик. Вообще бояться чего-то приходилось очень часто по всевозможному поводу.
      Становилось прохладнее, и мы с сестричками переместились из норки в просторное помещение под крышей. Сделав укромненькое гнёздышко из травы на самом верху между балками, стали обживать новое место обитания. Вместе с нами в это сухое немаленькое местечко перебрались и некоторые наши собратья. Всё бы ничего, но только постоянно, и днями и ночами, на нас бывало охотился ужаснейший, мохнатый с огромным толстым хвостом, грозно мяукающий и рычащий зверь. Однажды, когда стало совсем холодно, с неба посыпались белые диковинные, мягкие хлопья. Стало довольно голодно, еду нужно было выискивать и выкапывать  из-под покрывающего землю, ледяного мокрого одеяла. А это так сложно для наших маленьких лапок! Однажды я так закоченел, что не мог даже двигаться, а еды никакой не нашёл. Но вдруг ко мне подошёл один из двуногих монстров, и когда я подумал: «Ну всё, пропал», он взял меня в свои, как оказалось, тёплые подвижные лапы, поднял на недосягаемую высоту  и поднёс к своему рту. Я в страхе даже зажмурился, а он подул на меня тёплым воздухом. Когда я открыл свои глаза, то увидел рядом что-то розовое, большущее, смутно напоминающее памятные картины из моего детства. Двуногий недолго подержал меня на недосягаемой высоте, как я понял – это он рассматривал меня поближе. Я успел даже немного согреться, затем он перенёс меня практически к нашему домику и высыпал рядом горсть каких-то довольно вкусных  крошек. С нескрываемым удовольствием я наконец-то поел и набил себе полные защёчины, чтобы поделиться с сёстрами. Уже не таким страшным казался наблюдающий за мной великан. Удостоверившись, что он не желает мне зла, я убежал в уголок  помещения и потихоньку стал пробираться наверх в нашу квартирку. Каких только сложных и разных страшных происшествий не случалось в холодную пору!
       Через некоторое время в открытую дверь двуногие страшилы внесли несколько огромных серых мешков. От них удивительно пахло полем, ласковым летом и чем-то вкусным-превкусным. С нетерпением дождавшись, когда погаснет свет и всё наконец-то затихнет, мы с сёстрами бросились проверять, что же такое лежит, сокрытое от глаз, в этих мешках. Быстро прокусил я  острыми зубками край ткани, золотые благоухающие зёрнышки, тоненькой струйкой высыпаясь на пол, взбудоражили нас ещё сильнее. Мы с сестричками, набивая полные рты, сделали несколько ходок от кучки высыпавшихся зёрен к своему гнёздышку. Краем глаза я замечал, что мыши из других мест обитания делали то же самое. Натрудившись, мы с таким удовольствием грызли это замечательное, наивкуснейшее лакомство. Даже некоторое уважение проснулось у меня к здоровым двуногим существам. До этого голодновато как-то казалось сидеть, тесно прижавшись друг другу, в нашей выстланной мягкой травкой квартирке, особенно когда на улице страшно завывали злые ветра, такие, что выйти наружу казалось делом совсем невозможным. Жизнь наша значительно улучшилась. Выжидая, когда всё затихнет, мы быстро делали несколько рейсов к заветным мешкам и потом долго наслаждались принесённой добычей. На улицу высовывать острый носик особой нужды уже не было. У сестёр родились маленькие мышата, я же стал важный и даже не такой быстрый. Неторопливость призывала к рассудительности. Благодаря ей однажды, а запросто мог, не попал в очередную неприятность. На полу вдруг появились дощечки с палочками, на которых висели и призывным запахом манили кусочки чего-то необычайно притягательного бело-жёлтого. Один мой молодой приятель бросился к вкуснятине, чтобы побыстрее схватить её и утащить к себе. Что-то щёлкнуло, подпрыгнуло, а собрат без движения застыл рядом с перевёрнутой дощечкой. После этого я стал опасаться подходить к незнакомым вещам. Сначала наблюдал, что же будут делать более молодые, бойкие торопыги из нашего серого мышиного рода.
      Время, как всегда, споро бежало вперёд. Иногда сквозь щели в потолке стало проглядывать тёплое солнышко, дни становились длиннее. Наша малышня бесшабашно резвилась, не слушала старших, считая себя умнее нас, предостерегавших молодое поколение от бездумных поступков, попадала в жестокие лапы мохнатого зверя и пропадала в его страшной пасти. Когда стало чуть теплее и белое, стылое, покрывавшее землю, исчезло, мы с сёстрами покинули ставшее родным гнездо под крышей и ушли на свободу, подальше от привычной, но уж больно опасной близости неприятностей. Под колючими кустами большого растения нашли присыпанную прошлогодней листвой, никем не занятую просторную норку с несколькими выходами. Поселившись в ней нашим родным семейством, славно зажили, радуясь, что трудные холодные времена наконец-то закончились и можно радоваться теплу, ласковому солнышку, зелёной травке,  изобилию всевозможных даров ближних окрестностей.

                Точное попадание
          Я всегда считал, что точно стрелять удел далеко не многих. Сам посвятил немало  времени обучению этому искусству, помнил как тяжело, особенно на первых порах, шло овладение таинствами мастерства. Не все товарищи, что занимались со мной стрелковым спортом в  нашем славном областном центре, в городском парке отдыха имени Горького, добрались до разрядов и позже удостоились чести участвовать в соревнованиях. Но всё это было далеко позади, как и два года армии, учёба в сельскохозяйственном институте.
          Ещё во время нахождения в нём я познакомился со своей будущей благоверной, которая была моложе меня на пять лет и готовилась стать преподавателем, обучаясь в расположенном неподалёку Саратовском педагогическом институте. Неплохие успехи  и полученные знания позволяли после окончания ВУЗа остаться на кафедре, но руководитель дипломной работы предложил вначале, по распределению поехать поработать на земле. Посмотреть, что такое практическая работа, попробовать её «на зубок», ближе познакомиться с селом и жизнью в нём. Без обиняков намекнул об аспирантуре и, имея возможность со своей академической колокольни заглянуть далеко за горизонт, естественно, дал ряд заданий, предложив особенно обратить внимание на некоторые вещи, слабо отражённые в современной специальной литературе. К мнению старших и уважаемых людей всегда старался прислушиваться. Грех набивать шишки на своей голове, когда подобие их уже кто-то успел в своё время наполучать в избытке, проще чужим опытом воспользоваться и сохранить свою макушку для других грядущих славных дел.
         Работа мне положительно нравилась. Уважительное отношение к образованным людям на селе – вообще отдельная песня, но я не об этом хотел рассказать. Жильё получил я сразу по приезду, в двухподъездной типовой двухэтажке со всеми удобствами, недалеко от совхозной конторы. Конечно, пустоватая квартирка была. Причём главное – не отсутствие мебели, а жилого семейного духа. Вставать рано приходилось, колесить по полям, ездить в райцентр, общаться  с руководством, бригадирами в конторе. Обедать по пути, где придётся: и на полевых станах и в столовой совхозной. Дискомфорт ощущался особенно сильно долгими зимними вечерами, когда возвращался после организации переборки зернового фонда, производимой подготовки техники и других неотложных, нескончаемых, но важных рутинных работ. Письма, что писал родным и своей любимой, конечно, немного скрадывали время, но так хотелось живого общения с близким человеком. Моя избранница тогда училась на последнем курсе ВУЗа, мы должны были летом узаконить свои отношения, и после этого она бы переехала ко мне. Привозил я её дважды в свой дорогой «медвежий угол». Вроде всё ей нравилось: походы в ближайший перелесок, вид с бугорка на наши необъятные поля, уважение директора (он свою машину для встречи всегда выделял) большая новая школа, в которой ей предстояло работать, немаленькая квартира в двухэтажке. Свежее парное молоко, которое привозил с фермы по пути водитель по моей просьбе. Да и вообще – наши необъятные родные российские просторы, многократно описываемые в произведениях известных русских художников слова.
           Когда всё выстраданное произошло и случилось, мою красавицу, словно подменили. Всё ей было не так, а то – не эдак. Конечно, она сильно скучала по близким, знакомым, устоявшемуся жизненному кругу да, наверное, и бурлящей динамичности областного центра. Но ведь нужно когда-нибудь  взрослеть и жить самостоятельно! Старался и дома чаще бывать и на обед приезжать иногда, развлекать пытался всячески, но как тяжело было разную ругань, порой возникающую на пустом месте переносить. Притирка характеров двух людей –вещь не самая лёгкая и приятная. А когда с очередной зарплаты духовое ружьё (в простонародье — воздушку) приобрёл, она чуть об меня её в сердцах не разбила.
         Вечером, после работы, чтобы сгладить как-то напряжение, пригласил супругу прогуляться и пострелять, во что-то, чтобы отвлечься от рутины быта и успокоить её. Заодно посмотреть, точность выстрелов долгожданного новоприобретения, похвалиться перед дорогой моей красавицей, показать, какой я мастер стрелкового дела. Большая луна, ясная октябрьская погода – всё способствовало милому общению и придуманному развлечению. Отошли за дома, поставил на воткнутую палку заранее припасённую консервную банку и с двадцати пяти метров три пульки из трёх довольно звучно в неё всадил. Очень удивился, что никакой реакции не последовало. Полное равнодушие со стороны второй половины. Плотно сжатые губы готовили явный очередной скандал. Попытался развеселить её шутками, но чувствую ¬¬¬¬¬¬— не пробиваемая стена, а взрыв новый готовится. Ну, не подумавши тогда, и предложил я: не по банкам впустую стрелять, а по живой мишени. В этой роли приходилось в былые армейские годы бывать не единожды, в южном государстве, где я срочную проходил; слава богу, никто ни разу не попал и шкурку мою драгоценную не повредил. Посему особенно не опасался, ведь воздушка же – не автомат Калашникова и тем более не снайперская винтовка. Смотрю, глазки у моей зазнобушки необычным огоньком загорелись, кипения вроде поубавилось, даже какой-то охотничий азарт проснулся. В разных ситуациях бывать приходилось, повидать, пожалуй, и на тот момент в избытке всякого и разного. Как-то мне немного не по себе стало, может жизненный опыт проснулся и предупреждал о чём-то неявном, довольно опасном. Но сказано – сделано! Зарядил винтовку, в руки дал и метров на тридцать отошёл. Чем больше расстояние – тем попасть тяжелее даже подготовленному стрелку. Посему и решил обезопасить  себя, на всякий случай повернулся к ней спиной и крикнул, чтоб стреляла. А она в ответ спрашивает: «Куда стрелять?» Не поняв вопроса, сказал: «В меня конечно». С интересом нескрываемым супруга переспрашивает: «В голову, в ноги?» Про себя усмехнулся, в полной уверенности, что промажет, но угодить-то ей хотелось, да и задачу по возможности  упростить. Поэтому командую: «В спину!» Слышу выстрел и практически сразу ощущаю жгучую боль  в позвоночнике, чуть выше мягкого места. Реально — очень больно, а на мне: футболка, рубашка, фуфайка. Мысли пронзают: а что было бы, если в ногу – там-то только штаны, голову вообще лишь шевелюра прикрывала (раньше она очень даже ничего была). Винтовка новая, пружина нерастянутая – это понятно, что лупит она хорошо, как и задумано мастерами-оружейниками. Пока я думы прокручивал, пытаясь потереть точку укуса свинцовой пульки,  моя дорогуша ко мне подошла и так участливо спрашивает: «Что, очень больно?» Исторгаюсь нелитературной лексикой, а она тянется посмотреть на произведённый эффект, задирает мне одежду по-хозяйски и совершенно спокойно говорит: «Ну точно, пожалуй, синяк обязательно будет. Ладно, пошли домой. Лучше со мной никогда не спорь и не доводи, а когда делать что собираешься, всегда вначале посоветуйся. Ишь, транжира какой выискался».
         История-то на этом закончена. Через девять месяцев у нас сын родился, позже, когда в город перебрались – доченька. Диссертацию защитил, уже восемь лет кафедрой заведую. С благоверной, она директором в школе работает, тридцать лет совместной жизни справили. А вот что не знал в те далёкие года, что она биатлоном занималась  в юности — очень хорошо вышло. Ведь в тот вечер два метких выстрела получилось, не один.          





                Прыжок
       Не то что бы я высоты боялся до безумия, относился всегда я к ней с излишним, как мне теперь кажется, для своего возраста  любопытством. В детстве, зимой с расположенных рядом с домом гаражей прыгали в сугробы, кто дальше. Летом с деревьев тоже метров с двух сигали не раз, когда на них в «крысы», то есть догонялки, играли, в общем, какая-то привычка к чему-то возвышенному была. Правда неустойчивая, потому что  родители мои и бабушки с дедушками –  все жили на первых этажах. Наверное поэтому, попадая к кому-то, кто выше третьего этажа существовал, я всегда старался если не с балкона, то хотя бы из окна поглазеть на малодоступные виды, открывающиеся снизу, а они, право же, завораживали. Классе, кажется, в пятом, когда в лагере спортивном с дерева в воду прыгали, некоторое рода замешательство испытал, с шести метров без раздумий в воду сразу шагнуть не получилось, но, собравшись, переборол себя. Зато после приобретённого первого подобного рода опыта, всегда, когда необходимость та или иная возникала, долго не размышляя – сигал с высоты. Некоторое щемление «под ложечкой» присутствовало, но старался явно его не выказывать. Военная служба преподала множество разных уроков, когда трудности связанные с воспарением вверх и прыжками с разной высоты преодолевать не просто так, а на время приходится. Практика научила естественным образом, пружиня ногами, встречать поверхность. Слава богу, травм не было. Вовремя полученная нагрузка и на уровне рефлексов усвоенные практические знания способствовали тому. Жалею (но что с судьбой-злодейкой сделаешь?) что не попал в лётное училище, но всё-таки за службу, тем не менее, с парашютом удалось несколько прыжков сделать. Рутина подготовки  к десантированию, конечно, не радовала, но без этого было нельзя допуск к самостоятельным прыжкам получить.
           Семь лет армии как сон остались в багаже пролетевших быстрокрылой чайкой лет. Не жаждал покидать строй нашей «Несокрушимой и легендарной», но кто нас,  младших офицеров, спрашивал, когда в стране шёл развал, разброд и шатание? Случилось, как случилось. Женился, работу неплохую по специальности нашёл, но некоторая, скажем так, «ностальгия» по славным армейским будням присутствовала. Иногда ночью снилось, что ещё в боевом строю и выполняю какие-то неотложные приказы и поручения. Неизгладимый след дорогие годы службы в душе оставили.
        В середине славного месяца мая у нас родилась долгожданная доченька. Всё шло прекрасно, ночью отвёз супругу  в роддом, а уже с утра в квартиру съёмную, где мы тогда жили, пришла дорогая тёща и поздравила меня с первенцем. Собрали всё, что нужно по такому замечательному поводу, и на общественном транспорте поехали навещать жену. Денёк стоял солнечный, но прохладный, незапылённые асфальтированные дорожки, избавляясь от лужиц, оставшихся от вчерашнего дождя, отражением светила, подчёркивали торжественность момента. Во дворе лечебного заведения толпились родственники, перекрикиваясь через приоткрытые окна с молодыми мамами. На каждом окне, на листочке крупно выведенными цифрами виднелись вывешенные номера палат, чтобы посетителям удобнее было ориентироваться и кликать своих близких. Изредка из какого-то окна выбрасывалась верёвка и в палату быстро, полутайно затаскивалась принесённая посетителями сумка или пакет. Нашли и мы нужное помещение на втором этаже, окошко у него было немного приоткрыто,  девчонка с взъерошенным подобием  причёски беседовала  через имеющуюся щель, наверное, со своей мамой. Крикнув ей, переспросили: «Наша-то  роднуля там или нет?»  Получив утвердительный ответ, стали совещаться, как передачку принесённую отдать: через верёвочную почту или нянечку. Пока мы судили и рядили, в окне показалось бледное лицо моей благоверной, она махнула рукой, пыталась что-то сказать и, качнувшись, выпала из поля зрения.
            Опыт и полученные умения иногда заставляют действовать быстро и без рассуждения. Сунув пакет в руки тёще, бросился через газон к стене, по шине заземления вспорхнул до нужного окна, пинком ноги широко распахнул его и залихватски на полусогнутых, воцарился на белоснежном подоконнике. Грязь, стекая с полуботинок, оставила на нём весьма заметный след. Быстрым орлиным взором охватив со своего постамента весь объём помещения, прыгнул вниз и приподнял на рядом расположенную кровать супругу. Её полуодетые соседки, сверкая плохо прикрытыми прелестями, выйдя из оцепенения, дружно звонкоголосо завопили разными тонами. От возникшего шума моя любимая красуля чуть приоткрыла глаза, и они несколько удивлённо широко распахнулись от увиденного вблизи моего лица. В этот момент  в палату вошла кто-то из медперсонала и, взмахнув руками, громко вскрикнула: «Сюда же нельзя! У нас режим! Кто вас сюда пустил?» Спросив, всё ли нормально у своей дорогой и увидев чуть заметный кивок головой, коротко приказал вошедшей медработнице: «Нечего стоять и командовать! Помогите ей! Видите – человеку плохо!» Впрыгнул на подоконник, краем глаза заметив, что грязи на нём от моей обуви после повторного общенья с ней только прибавилось, дождик не зря ночью обильно пролил газон, выглянул в окно. Метров пять высоты не воодушевляло, но, решительно качнув головой и сконцентрировавшись, выбрал местом приземления небольшую, но асфальтированную отмостку у стены здания, решив, что хоть она и твёрже газона, но всё же несколько чище, да и при падении, если таковое произойдёт, не так сильно испачкаешься. Долго не раздумывая, стремглав сиганул вниз. Приземление было правильным, без лишнего касания земли другими частями тела, но чувствительным до безобразия. Отбитые ступни загудели практически сразу, но пришлось, не показывая вида, преодолевая тупую боль, не спеша доковылять через сырой газон до тёщи. Театральная пауза, воцарившаяся от незапланированного представления во дворе родильного дома, стала постепенно заполняться разнообразными звуками. Время возобновило своё течение, и жизнь входила в своё плавное размеренное движение. Тёща участливо спросила: «Ничего не сломал? Ах, зачем же она встала, бедная девочка! Пойдём быстрее передачку отдавать».  А вот мне в тот момент спешить почему-то совершенно никуда не хотелось. С большим удовольствием бы просто постоял, пришёл в себя и свыкся бы с проявлением, как указывал приобретённый опыт, на время, неприятного ощущения в ступнях.
         Конечно, приходилось и позже прыгать откуда-то, и не очень успешные, более болезненные приземления бывали, но это почему-то запомнилось и осталось в памяти  добрым, хотя, пожалуй, совершенно бездумным, спонтанным, но отчасти прогнозируемым поступком.










                Блатной наряд
       За недолгие, но заполненные поступками годы службы, ох, сколько разнообразных нарядов, суточных и иных дежурств пронеслось скорым курьерским поездом в кажущейся обычной сутолоке армейской жизни. Некоторые серым цветом рутины не оставили никакого следа в памяти, а иные врезались в неё цветными брызгами доброго, хорошего, светлого. А что-то отложилось каким-то сказочным кошмарным или глупым до безобразия виденьем. Особенно ретивые ребята из нашего взвода на младшем курсе училища просились у заместителя командира взвода поставить их на определённое место, и, когда у него было хорошее настроение, таковое им доставалось. На старших же курсах мы просто и буднично разыгрывали наряды, предварительно написав их на бумажке и по очереди вытаскивая из пилотки или шапки. Тем самым отдав на откуп судьбы  справедливость решения, кому и где предстоит тянуть служебную лямку. Неплохими считались наряды: по КПП, близость гражданского магазина помогала разнообразить скудность армейского питания; по бассейну, возможность помыться горячей водой, а иногда и поплавать в бассейне – редкость и роскошь уклада и гигиенического быта; патруль, потому как нахождение за забором в гражданском мире – просто вид поощрения. А свободы в молодости, ох, как сильно хочется! Особенно когда её по долгу службы или велению времени бываешь иной раз совершенно не справедливо лишён.
      Мой товарищ Митя неплохо учился, занимался многоборьем, был на хорошем счету у начальства. К учёбе и службе относился без излишнего пиетета, и так всё у него шло как по маслу, особенных трудностей армейские будни не вызывали, да и не преподносили. Общаться с ним было легко и приятно, к шуткам он относился по нормальному, сам был не прочь анекдотик какой-нибудь новый рассказать,  а нашему бесправному брату, обязанному стойко переносить тяготы и лишения армейской службы, юмор, как ничто другое в жизни, помогало бесплатно. Однажды в тёплом и радостном месяце – мае выпало ему, по просьбе командира курса нашего, тёзки его, товарища зрелого, видавшего многое, в отцы годившегося  подполковника нести службу в наряде по бассейну. Причём в наряд этот его рекомендовал именно руководитель нашей банды. Не знал и ни я, ни он, что из этого выйдет в дальнейшем, а получилась вещь не очень, со всех сторон если посмотреть, хорошая.
     Светлое время суток пролетело как обычно, в сутолоке всяких разнообразных, крайне необходимых дел. Ночь прошла тоже спокойно и нормально, а на следующий день до нас дошли, по «сарафанному радио» все новости о приключениях, что свершились в училищном бассейне с сослуживцами. Решив отметить с товарищем по гаражу — прапорщиком получение зарплаты, наш командир, пользуясь тем, что генерал был в командировке в столице, предупредив наряд по бассейну, вечерком заглянул в это блатное место, чтобы попариться, снять лишний стресс, а заодно немного пообщаться с Дионисом. Сауны в нашем волжском городе, конечно, были, но далековато, и вообще, там, как и во всяком общественном месте, особенно развернуться не позволял ни статус, ни обстоятельства времени. В личном пользовании такого рода изыски имели вообще тогда единицы. Но, то ли день сложился не так как нужно, или просто судьба решила очередную злую шутку сыграть, а может быть, согрешил кто-то не  вовремя и не к месту, вроде и выпили они не много, но после парной, когда прапорщик решил освежиться и бросился  разгорячённый, распаренный в бассейн, сердце его не выдержало, всплыл он спиною вверх. Заметил это сотоварищ его не сразу, но сам вытащить бедного не смог, пока за тёзкой сбегал, пока они его из бассейна вытянули, любитель спиртного уже признаков жизни никаких не подавал.      Реанимировать мёртвых только господу Богу удавалось, может быть, ещё и праведникам святым, а таковыми ни один из находящихся у тела естественно, не являлись. Ничего не придумав умнее и больше, одели безвременно усопшего в форму его и потихоньку тёмной ноченькой в гаражи, что на задах училищных располагались, оттащили, аккуратно разместив в кустах. Чётко проинструктировав подчинённого, начальник спокойно ушёл домой. Хотя, что творилось у него в душе, кто его знает, да и горячительное в разных, особенно не малых дозах на людей вообще индивидуально воздействует. На рассвете тело, как и следовало ожидать, каким-то прохожим  обнаружилось. Дело по горячим следам расследовано было довольно споро, дураков-то в милиции и прокуратуре, конечно, хватало всегда, но такие простые вещи они не раз распутывали, посему происшествие очень быстро раскрылось практически детально. Под замес попали три человека: безвременно ушедший, начальник курса и Митька, что стоял дежурным по бассейну и потворствовал совершению сокрытия вначале правонарушения, а потом и преступления. Он, если конечно не считать прапорщика, пострадал больше всех. Из училища вылетел как пробка из бутылки, без права восстановления и очень быстро отправился дослуживать, уже как обычный солдат - срочник на небезызвестный Тоцкий полигон, что сахаром не считалось никогда ни при каком раскладе. Посодействовал в этом наш дорогой генерал — руководитель училища. Начальника курса отстранили от нашего воспитания, был проведён суд офицерской чести, исключили из партии его и, слава богу, после долгих разбирательств и защемлений отправили на пенсию, хорошо что ещё выслуги лет у него хватило, не то могло бы быть ещё хуже. Нам предстояло в перспективе привыкать к новому командиру, что всегда является делом не очень простым и хорошим.
      Куда как позже, по прошествии уже нескольких лет, шила-то в мешке не утаишь, выяснилось, что отдыхали-то страдальцы впятером, но никто никого другого больше не выдал, посуда убрана была вовремя, порядок наведён как нужно, посему трое избежали неизбежной расплаты в то время. Допросы с пристрастием не проводились, на увещевания следователей комбинаторы, к великой радости соучастников, не поддались. Случилось всё и так незапланировано, ужасно плохо, так, что прогремело на весь наш округ. А к блатным нарядам некоторая опаска у меня сформировалась. Кто знает, куда карма вихрями может выкрутить плавное течение судьбы при выполнении служебных обязанностей. Да и к командирским приказам и указаниям относиться нужно очень осторожно да ещё, пожалуй, и не совсем бездумно. Каждый военнослужащий несёт персональную ответственность за исполнение многочисленных законов, а незнание их от ответственности не освобождает и тем более от проблем, возникающих по неопытности, не спасает никогда.











                Гонка
    В далёком детстве, летом, пребывание в лагере спортивном обычным казалось, другой судьбы для себя я и не представлял. А за месяц – другой нахождения на свежем воздухе, вдали от родителей, городской суеты в компании таких же или ещё хлеще сорванцов каких только происшествий интересных не случается. Некоторые вещи происходили как-то сами собой, а иные текли по какому-то запланированному сценарию, хотя, иногда режиссировать будущие события всё-таки я пытался.                Лет в тринадцать понравилась мне одна девочка, она, моя сверстница, занималась лёгкой атлетикой и довольно хорошие результаты показывала. В то далёкое время я сильно интересовался гимнастикой и считал, что лучше этого вида спорта нет и быть не может, ибо многогранность приобретаемых навыков, изобилие разнообразных нагрузок позволяли увеличить  выносливость, силу, гибкость, быстроту принимаемых решений, ловкость, нарастить мышечную массу. С противоположным полом общение ограничивалось естественными моему возрасту школьными рамками. И честно говоря, робел я ближе сойтись и познакомиться с очаровавшей меня красавицей, а так хотелось. Учились мы в разных школах, в не одно и то же время тренировки запланированные проходили, но всё же изредка пересекались, соревнования других секций нашей спортивной школы посещали, болели за своих товарищей.  Увлечённость моя росла, даже с товарищем как-то поделился. Ну, а он, по секрету всему свету, раструбил про чувства на всю ДЮСШ*, даже несколько неудобным казалось в центре внимания сверстников быть.  Позже понял, что сильно желаемое иногда чудесным образом сбывается.                Попали в лагерь мы в одну смену, ну как я и рассчитывал, что при сложившихся обстоятельствах пообщаться получится куда как вернее. Тем более, уверенность в своих силах росла, на неплохом счету среди товарищей был, а покоряющиеся вершины в спорте придавали и некоторую победную струну и в текущей жизни. Хотя ехали мы в разных автобусах в лагерь, но перед посадкой я уловил быстрый, внимательно изучающий и чего-то ждущий взгляд в мою сторону моей красавицы. До Оленьки, так звали девочку, наверное и не случайно, дошли слухи о душевной привязанности моей, потому как перед подходами, к снарядам на тренировке мы-то успевали перемыть косточки всем и вся: от окружающих товарищей до международной обстановки. Думаю, что и у девочек так же было, а может быть и ещё интересней, а шила в мешке не утаишь. В лагере был я не первый раз, но каждый год что-то новое присутствовало и в размещении палаток ребят и тренеров, столовой, удобств. Приблизительно на одних местах оставались тренировочные городки, оба пляжа, хотя антураж их несколько изменялся  из-за течения реки, постоянно подмывающего берега, роста или старения деревьев. Пообщаться накоротке удалось лишь после обеда, когда всех распределили по палаткам и спальным местам. Договорились встретиться после ужина, потому что нам, ребятам, нужно было ещё разгрузить машину со снарядами, кое-что из них расставить как положено и подготовиться к предстоящим тренировкам.                При вечерней беседе, мы прогулялись к природному памятнику — старой, почерневшей в центре, покорёженной, поражённой молнией когда-то, да, наверное и не раз, ветле, возвышавшейся в поле недалеко от нашего лагеря, рассказывали о себе, своих достижениях, результатах, планах. Но понял я, что Оля предпочитает больше внимательно слушать, чем рассказывать. Хотя особенным болтуном не был, но с ней разговаривать очень интересным казалось, даже не со всеми ребятами с первой встречи вёл себя так свободно в беседах. Почему-то вечером этим зловредные комары, своим писком и укусами постоянно вечерами и с утра отравляющие наше лагерное бытие, не сильно досаждали, а может быть, не замечал я их от наконец-то состоявшегося долгожданного общения. Приставали с вопросами соседи по палатке, они видели, как мы после ужина тихонько вместе удалились в сторону старого дерева, но обсуждать с ними свидание я не желал, поэтому они, немного поупражнявшись в остроумии и красноречии, отстали.                Утро началось по устоявшемуся лагерному режиму с пробежки, растяжки, зарядки, причём наша группа вставала на час раньше всех, чтобы успеть сделать всё запланированное. На дневной тренировке выкроил время, притопал на легкоатлетический городок, понаблюдал за движениями спортсменов, утвердившись во мнении, что Оля моя лучше всех, она же делала вид, что не замечает присутствие поклонника. Тренер её, давая руководящие указания воспитанникам, наоборот, достаточно внимательно поглядывала в мою сторону, казалось, ждала, что я сам подойду с вопросами. Вечером узнал, что она хотела, чтобы я перешёл к ней в секцию. Рост и комплекция моя больше соответствовали легкоатлетическому статусу, а профессионалу, достаточно долго занимающемуся с детьми, видно многое невооружённым взглядом. Причём о задуманном ею переходе моём она и тренеру нашему сказала, да и через Оленьку до меня довела, поиграв на струнах души. Мой воспитатель в тот же день со мной побеседовал, сказав, что решение вопроса, конечно, за мной, но рекомендовал скоропалительных выводов не делать.  После ужина мы опять прогулялись к старому дереву, обсудили планируемое на завтра открытие лагерной смены, предстоящий костёр, дискотеку. Засыпал я совершенно счастливым, впечатления дня и предвкушение благости следующего просто радовало. Казалось, что с Олей знакомы мы очень давно, видеть её, разговаривать, быть рядом нравилось несказанно. Возникло ощущение, что за два дня нахождения в лагере я просто стал старше, объяснить переполняющие новые чувства не было никакой возможности.                В обычных рядовых хлопотах пролетел праздничный день, кроме тренировок собирали сушняк в ближайшем перелеске для предстоящего костра. Метра на два возвысился он над поляной, где планировалось проведение торжественного мероприятия. Днём с Оленькой лишь несколькими фразами перекинулись, вечером надеялся я с нею потанцевать, а может быть, если выпадет удача, даже поцеловать её. Основное торжество состоялось после ужина с построения, исполнения гимна, речей директора, наших тренеров, а мы с нетерпеньем ждали, чтобы быстрее зажгли подготовленный пионерский костёр. А затем началась дискотека, чтобы при освещающих поляну языках костра под музыку побеситься, потанцевать, или просто ритмично подвигаться. Причём старался поближе держаться к легкоатлетам, где в стайке подружек виделось миленькое личико Оленьки. Пара медленных танцев подарком небес ознаменовала тот вечер, но ни о каком более близком общении не было даже и речи. Толпа ребят, громко звучащая музыка не давали возможности даже поговорить друг с другом о сокровенном, а так хотелось побыть наедине, поделиться мнением, поймать ещё раз её быстрый взгляд. По пути к их палатке договорились, что подойду на следующий день к ним на тренировку.
  Прекрасные солнечные летние дни радовали нас жгучим солнцем, ясным небом, изредка пролетающим ласкающим бодрящим ветерком, освежающей речной водицей. Вообще лето —  самое любимое время года, нет нудных школьных занятий, хотя распорядок дня отчасти жёстче, но всегда находится время и книжку почитать и с ребятами пообщаться или тренировкам больше внимания уделить. Но в тот незабываемый год все мысли заняты были Оленькой, ожиданием встреч с нею или воспоминанием о них. Закончив дневные занятия на гимнастическом городке пораньше, поспешил к легкоатлетам. Они, завершив разминку свою, на время стометровку отрабатывали. Пары были слаженны, на финише разбег между соревнующимися небольшой был, дистанцию пролетали они непринуждённо, споро, красиво. Со стороны казалось, что никто на полную катушку не выкладывается, но почему так видится, это я знал: приобретённый опыт и месяцы тренировок даром не проходят. Тренер их предложила мне вместе с Ольгой пройти эту маленькую дистанцию, я с удовольствием согласился. По ОФП*, по сравнению со сверстниками своими по секции, неплохие результаты показывал, а в школе по нормативам всегда пятёрки были, что же не пробежать? Предложение  показалось интересным, подумал и насколько же удастся мне её обогнать? Стартанули, а у меня словно гири к ногам привязаны были, соперница же моя с ходу лидировав, за несколько секунд бега свои позиции не сдала. На заключительной пятидесятиметровке я сумел только немного уменьшить разрыв между нами и был отчасти обескуражен случившимся. Педагогические приёмы наших учителей раскусывать стал я куда как позже, а руководитель дала пару дельных советов победительнице забега, а потом, обратившись ко мне, говорит:  «Этого ожидать и нужно было, ведь она уже больше двух лет и неплохо бегом занимается, а ты — периодически. Тем более техника твоя пока далека от совершенства. Хотя, думаю, на длинные дистанции у тебя может быть есть шанс победить, но на коротких выиграет она у тебя без особых проблем. А на перекладине, да и на других снарядах у тебя, естественно, куда как лучше чем у легкоатлетов моих всё должно получиться, это, дружок, — специализация. Рекомендую походить к нам, посмотреть, в забегах участие принимать, будут результаты улучшаться, да и в гимнастике в любом случае поможет это».
      Больше всего неприятно было, что Валька, занимавшийся вместе с Олей в одной секции и тоже, как мне казалось, питавшей к ней неровные чувства, подтрунивает надо мной, в другой ситуации возможно и накостылял бы ему, но решил, что можно использовать  его эскапады довольно интересным образом. Вызвал его на атлетический поединок – предложил пять километров пробежать: кто быстрее. Он, уверенный в своей победе, обрадовано согласился. Кому же не хочется сопернику нос утереть! Вечером хотя и гуляли с Олей вместе, но чувствовалась какая-то скованность, не скажу, что кошка пробежала между нами, но как-то неловко за поражение было мне, а ей — за заслуженную победу. Перед прощанием поспорили, что на «пятёрке», так в простонародье мы пятикилометровую дистанцию называли, я у её товарища по секции обязательно выиграю. Она говорит: «А спорить-то на что будем?» Предложил: на желание. Оля, коротко подумав, согласилась. Чтобы не откладывать в долгий ящик событие, сговорились с утра на зарядке главный спор и решить. Про себя подумал: так как мы встаём на час раньше, использовать это время для разминки, а у своего тренера, чтобы лишнее внимание не привлекать, отпроситься с растяжки для зарядки с легкоатлетами. В лагере обсудив с Валькой завтрашний день, составили план завтрашнего утра. Переживать мне было о чём, поражение дня заставляло задуматься и чётко попытаться взять курс на победу.
      Спал крепко, но сны снились довольно тревожные, словно я на соревнованиях и победа вроде близка, но что-то мешает, а что — непонятно. С утра разогревшись, поджидал с двумя клочками бумаги и карандашом Олю у старой ветлы. Расстояние от памятного дерева до излучины ручья как раз составляло где-то два с половиной километра, то есть нужно было пройти дистанцию эту туда и назад, возможности сжульничать или как-то сократить её не было.  Мы обычно бегали босиком на зарядке, а легкоатлеты в своей спортивной обуви, чтобы уравнять шансы наши тоже надел кеды, морально настроился. Настроение было как перед соревнованиями, возбуждённо-приподнятое. Сердечко чётко отбивало ритм, а слышался и отдавался он в голове прекрасно.
       На зарядке, а иногда перед тренировкой в целях разминки и разогрева, с нами бегал тренер, мы как раз обычно такую дистанцию, проходили иногда с одной скоростью, изредка в темповом режиме, а бывало, делили на участки и каждый последующий пытались ускорение делать. То есть какая-то подготовка была, но всё должно было решиться с применением толики упорства, выносливости, жажды успеха и, может быть, по велению его величества случая. Полной уверенности, что удастся победить, у меня, к сожалению, перед состязанием совершенно не было. Написав желания на бумажках, мы с Олей, не привлекая лишнего внимания, сунули их в одно из дупел старого дерева вместе с карандашом. Ребята легкоатлеты, да и гимнасты из моей палатки знали о споре и некоторые из них захотели посмотреть на бесплатное представление.
     Стартанули небольшой группой. Валька сразу притопил, задав темп, пристроился я за ним метрах в пяти. Задумал подёргать попробовать его, чтобы не бежал он в устоявшемся привычном для себя ритме. Когда он немного приустал и привык к заданной им же скорости, я, резко ускорившись, занял лидирующее место, он попытался обогнать меня; посопротивлявшись , я немного уступил и бегу за ним метрах в трёх. Такую штуку на первом участке пути несколько раз сделал, самому дышать, конечно, тяжеловато, но гляжу – сопернику моему тоже — не сахар. Ребята, что вместе с нами побежали,  отстали от нас метров на пятьдесят, ну это и понятно, им-то выкладываться ни к чему на полную катушку, а с некоторого расстояния и видно лучше. В поворот, что на половине пути, вошли почти вместе, специально я чуть даже темп сбавил, зная, как тяжело ускорения делать на второй части пути. Но я-то так уже на морально-волевых пробегал дистанцию эту, когда с ребятами из своей секции гонки подобные устраивали. А чтобы дыхание сбить своему конкуренту, ещё пару раз фартлеки* сделал, проходя по маршруту, понял, что он с переменной скоростью нечасто такое расстояние проходил, да и, наверное, жалел себя на тренировках. А когда на полную железку выкладываешься, то позже, словно тот невидимый барьер, который стоит перед тобой, становится доступней, легче преодолевается. Стекающий со лба пот стирал тыльной стороной руки, стиснул зубы и решил додавить Вальку, чтобы у него, не дай бог, второе дыхание не открылось. Трижды вздохнув поглубже,  с шумом выдохнув, на последнем километре дистанции стал ускоряться. Ноги стали двигаться по команде чаще, попробовал конкурент за мной тянуться некоторое время, а я лишь накатываю и глубоко дышу, вижу боковым зрением: выдыхается, не может он дальше разогнаться  и настигнуть меня, а от этого вроде сила его в меня перетекает. Мне даже показалось: чуть легче стало бежать – это дыхание второе пришло, упустить его никак нельзя было, ибо чуть расслабишься – темп сразу потеряешь, дух боевой пропадёт, а настрой нужный уже ни за что не поймаешь. Последние триста метров сколь мог ускорение делал, почти что как на стометровке старался рвать, хотя силы-то уже почти не было и дышалось  очень уж тяжеловато. На финише увидел и своего тренера, и Олиного, а Валька отстал от меня метров на двадцать. Махнув всем рукой, прошёлся немного, поднимая периодически вверх руки, чтобы в лёгкие быстрее свежий воздух попал, говорить, возможности не было, но глаза лучились, выражали радость заслуженной победы.
     Мой наставник похвалил лишь одним словом, а его коллега по нашей спортивной школе более длинными фразами настраивала на переход в её секцию. Неопределённое молчание с моей стороны заставило их удалиться, ушли они вместе, переговариваясь друг с другом. Меня же больше интересовала возможность подойти к заветному дуплу и вытащить записку подруги, любопытство разбирало, что же она там написала. Валька сопел и молчал. Подойдя к нему, без слов покровительственно потрепал его по руке, он же резко отдёрнувшись прохрипел: «Да иди ты!» Не все очень довольные результатом забега зрители потянулись в сторону лагеря, через полчаса должен быть начаться завтрак. А ведь ещё умыться, да и переодеться нужно было своевременно успеть. Мы с Ольгой молча, не сговариваясь, подошли к дереву. Я протянул ей свою записку, а другой рукой открыл написанную ею, на обоих было написано: «Поцелуй».  Так впервые поцеловался с дорогой для моего сердца девчонкой, ну а дальше было всё как в добрых сказках, по жизни шли рука об руку, прожили затем вместе, в браке, сорок лет и три года. Дождались долгожданной пенсии, а теперь уже все внуки наши школу закончили и радуют нас, правда, не так часто, как хотелось бы, на праздники в основном, приходом своим.

 *ДЮСШ – детско-юношеская спортивная школа
 *ОФП – общефизическая подготовка    
 *фартлек – бег с переменным циклическим ускорением, позволяет максимально быстро добиться результата в тренировочном процессе, тренирует выносливость








                Удача                Не знаю, кто как, а я на юг попал уже в довольно зрелом возрасте, да и то, наверное, потому что жене эдакую поездку, как-то в расслабленном состоянии сдуру пообещал. Хотя в простонародье говорят: «Обещанного три года ждут», но всегда старался с претворением в жизнь намеченного сильно не затягивать. Вообще по стране, да отчасти и по миру, изрядно пришлось по служебным командировкам поездить. Посему мне куда как больше нравилось всегда на даче не спеша, не торопясь отдыхать, меньше незнакомого народу, разговаривать ни о чём с чужими людьми не нужно, мило, ненавязчиво, дёшево, спокойно. Солнца, что при прополке грядок льётся с небес вообще предостаточно, а вот чтобы в безделье лежать и бока ему подставлять, переворачиваясь, словно котлета на сковородке, загорать, подрумяниваясь – вообще считал пустой тратой времени. А время, как известно – деньги. А ни первого ни второго, так чтобы не переживать никогда, у меня в избытке не водилось, всегда недостаток этих прелестей ощущался.                Взял путёвочки недорогие с поездкой на автобусе до места, с проживанием, питанием, короче практически с полным пансионом. С собой еды, естественно, набрали, напитков, детишек своих великовозрастных поручили под пригляд благоверной тёщи. Чтобы в случае чего я предъявить претензии ей за недогляд мог. Собрались и поехали, переживал я за огурчики больше, чем за что либо, за которыми следить соседа по даче оставил, с тем уговором, что урожай за время отсутствия нашего – его будет. Огурцы любят вовремя политыми быть, чтобы землица под ними не заклёкла, внимания требуют, пожалуй, даже больше чем дети малые. Но пришлось взять грех на душу, досмотр за ними практически чужому человеку доверить, хотя я две недели инструктировал соседа, показывал, что и как делать необходимо. Но сердце ныло за зелёненьких пупырчатых, только наклюнувшихся малышей. Зима-то в наших краях длинная, а закуска из них хоть солёных, хоть маринованных – первостатейная, знатная.                Доехали до югов быстро, за сутки почти, правда в автобусе, не то что в поезде, не расслабишься, ноги и то вытянуть по нормальному некуда, а чтобы от души с Бахусом пообщаться  – тоже речи быть не может. Моя прекрасная тоже в пути немного приуныла, задумалась, наверное, о правильности решения своего. Но уже уплачено было, посему необходимость оставалась только терпеть и отдыхать по полной программе, впитывать впечатления и получать положительные эмоции. С утра разместили нас в домике на четыре входа, конурка без удобств, у меня на даче сарай для инвентаря садового больше места, чем комнатка, в которой ночевать должны, занимает. Окошко, как у бабушки в деревне, метр на метр, хорошо, если до таких размеров дотягивало. До туалета общего метров сто, до умывальника уличного так же, ну и до столовой вроде такое же расстояние, то есть мы практически в центре городка расположились. Моя драгоценная даже завтрак хотела первый пропустить, так ей на море захотелось посмотреть, а до него под гору, да по лестнице с полкилометра пройтись нужно, а после-то — в горку, чтобы до столовой добраться своими ногами ступенечки считать. Одно слово в названии – Джубга, уже о чём-то говорило. Поэтому я своё командирское решение ей сразу выдал: в первый раз на воду смотреть свысока, с горки, с берега крутого, оно и видно лучше, дальше, ну а после приёма пищи уж двигаться и сливаться с природой цивилизованно, не спеша, с чувством, тактом, расстановкой. Так и произошло в перспективе, слава богу. На лестнице же, что вела к пляжу с обеих сторон, торгующих всякой бесполезной всячиной было как у нас в Саратове на Сенном базаре в выходной. Предлагали тряпьё всевозможное, сувениры разные, безделицу всякую, еду, мёд, питьё.  У моей глаза разгорелись, словно жить она без этого не могла и первый раз в жизни эдакое увидела. Мне-то только и понравилось винцо и чача, но попробовав бесплатно всего по чуть-чуть, сразу оценив невысокое качество напитков, решил воздержаться от более полного погружения в южные соблазны. Свои привезённые запасы были лучше, привычней и вкуснее. Спустились, разложили покрывало, думал я прогреться немного вначале, моя-то сразу воду решила испробовать на теплоту. Прилёг, а камешки-то ощущаются и спиной, и животом моим тощим. Лежать на гальке, это вам не на волжском песочке, практически камнетерапия воочию, ну деваться же некуда, лежак взять на прокат, как узнал у соседей – денег стоит, а на всех ненасытных южан разве их напасёшься. Тем более они как ждали нашего прихода пошли по берегу один, за одним. Каждый орёт, словно у него пожар случился: «Чучхела-а-а!», «Пирожки-и-и!», «Воды-ы-ы!», «Фото-о-о!», «Кукуруза варёная-ая-ая!» Все продукты магазинные и базарные, наверное, чтобы приезжие от радости общения с югом, не забыли как называются, по очереди перечисляют, да громко так, что и захочешь подремать – не получится. Лежу, терплю, молчу, моя красавица из воды вышла, на полотне рядом со мной устроилась и ворочается, пытаясь найти положение, чтоб помягче было, а не тут-то было. Это вам не на даче в гамаке или раскладушке расслабляться. Через час пляж заполнился, народу полно, отдыхом это с большой натяжкой назвать можно. Отлежав бока, супруга решила пройтись по берегу. Ну что же, куда деваться? Прогулялись, скоротав время до обеда. Сразу после него она уже не захотела к морю купаться идти, посвятили время общению с окрестностями, куда как богаче растительность южная, но непривычная, а колючих растений не счесть сколько. Так вот в жизни и бывает обычно, если что очень хорошо, то иное может быть, словно в противовес этому такое, что ни дотронутся, ни пообщаться поближе не захочешь.                За три прошедших за первым дня привыкли к распорядку, стали узнавать ходящих по побережью кричащих разносчиков изысков. У меня как раз закончились напитки, привезённые из дома, и решил я после обеда всё-таки разориться и что-нибудь из местных горячительных вещей попробовать в себя влить. В моих коротких штанах был небольшой кармашек, где я обычно заначку и размещал. Но дёрнул меня, слава богу, чёрт, встряхнуть перед уходом с пляжа  эти шорты. Сотенная купюра, выпорхнув из кармана, взмахнула своими уголками и приземлилась прямо в набегающие волны Чёрного моря. Поигрывая с достаточно прозрачной, но пенно-бирюзовой волной, двигаясь туда-сюда, так что я её в общем-то имел возможность видеть, соточка, подразнивая вашего покорного слугу, стала надо мной откровенно издеваться. Минут пять я безуспешно пытался схватить её рукой, потом позвал свою благоверную, но она лишь мешала мне получше прицелиться. Потом пробовал эту зловредную бумажку вытралить своей майкой – безуспешно, она, как заколдованная, в руки не давалась, хотя я имел возможность периодически её лицезреть. Денежку жалко было несказанно, но не торчать же в воде до ночи, убив минут пятнадцать на изловление непослушной зловредной бумажки, смачно с чувством плюнул в море, решив этот вечер посвятить – таки здоровому образу жизни.                Утром, за завтраком, соседи по столику рассказали, что в их домике произошла, скажем прямо-таки  настоящая трагедия. В их блоке проживающая компания решила славно отметить рыбный день, то есть четверг, взяли у местных на лестнице, ведущей к пляжу, напитки соответствующие и их как положено вечерком употребили. В результате расслабления жутко отравились, так что скорую им вызывать пришлось. Затем их отвезли в больницу местную, и даже вроде кто-то из страдальцев в коме лежит. Вот так меня случай, провидение, или ангел-хранитель от опасности отвёл. Естественно, желание приобретать таким образом не понятно что исчезло напрочь. Не скажу, что стал после этого трезвенником, но у незнамо кого брать неизвестно что, риску подвергать себя в поездках – расхотелось.                Быстро время отдыха пролетает, кончились каникулы наши, домой благополучно вернулись. Верной удачей стало, что супруга моя больше о поездках на юга меня не просила. Отдыхали мы по-старинке, на нашей родной даче, рядом с великой и могучей русской рекой — Волгой-матушкой. Заготовки на зиму делали, лишних денег не тратили и риску глупому себя не подвергали.
                Ошибка
     В жизни всякое бывает, иногда и не хочется ошибки совершать, а это само по себе выходит. Причём глупости свершаются или по недогляду, может быть по какому-то непонятному стечению обстоятельств. Хотя, конечно, что-то происходит и в целях запланированного эксперимента либо по пьяной лавочке. Расскажу о случае одном, что зимой со мной приключился. У нас тогда тёща жила, она сильно болела, ходила уже плохо и медленно, говорить практически не могла, а в частном доме со всеми удобствами куда как лучше казалось, чем в её стандартной, типовой, панельной девятиэтажке на седьмом этаже. Там, то отопление отключат, то вода горячая отсутствует, а когда народ греть воду или помещение электричеством начинал, оно естественным образом отрубалось, со всеми вытекающими последствиями. Неприспособленны современные российские многоэтажки  к длительным перебоям любым энергоснабжением, причём задаю вопрос себе иной раз: вообще для людей ли их делали? Наше же жилище, расположенное на первом этаже, практически в центре города,  от подобного рода неприятностей было отстранено по стечению выбранных и с инженерными изысками внедрённых в жизнь российскую факторов, к радости нашей несказанной, фактически полностью уже как года четыре. Посему, мало того, что у нас комфортней казалось, да и от лишних передвижений ненужных и супруга моя, и врачи, вынужденные периодически посещать тёщу, так же избавлены, в связи с совместным проживанием родственных душ, оказались.
     Имел иногда возможность в обед  я, для поддержания жизненных сил своих, домой захаживать, так в тот день и случилось. Иду, потихоньку по свежему, не затоптанному выпавшему снежку, под ноги гляжу, радуюсь, что грязи меньше теперь на какое-то время будет, а через два дома от моего котёнок сидит чёрный, да так на Ваську нашего похожий, что естественно я его за него и принял. Тем более, когда я его по имени позвал, он замяукал, пошёл сам на руки, поласкался, так вместе мы домой и пожаловали. Дверь я открыл своим ключом, меня, как положено, на пороге встречали собака моя и, естественно, дорогая тёща. И вдруг, собака довольно резво в мою сторону сиганула, конечно, встречала она меня всегда более чем дружелюбно, потому что ко мне, более чем к родственникам, привязана была и даже после пяти минут отсутствия в доме хозяина скучала, как казалось после захода в родные стены, очень сильно. Но вот чтобы так, с порога на шею кинуться, такого не припоминаю. Киса же, наоборот, с рук вспорхнула через голову мою за шиворот, за спину к двери, а она закрытой уже оказалась. Вообще, нужно сказать, что наши животные домашние всегда очень дружно жили и не то, чтобы ругаться жаждали, могли и вместе на кровати одной очень даже мирно возлежать, когда других важных дел у них не было. Посему дверь я опять на всякий случай приоткрыл, благо реакция, не такой плохой, как зрение вроде бы была, «лже Вася» выпорхнул, собака сразу же успокоилась, потянулась ко мне, чтобы я погладил голову её. Тёща, наблюдавшая эту картину, беззвучно смеясь, показывала пальцем на мирно сидевшего на табурете и беззаботно почёсывающегося нашего кота – истинного Василия.
     А с ним тоже всякие интересные приключения происходили. Принесённый по весне котёнком и за лето привыкший выходить по своим надобностям во двор через всегда приоткрытое окно, попался и стукнулся довольно громко в него по осени, когда этот путь входа и выхода в связи с похолоданием закрыли. Любитель свежей воды, бесстрашно впрыгивавший в ваную и мяуканьем просивший, чтобы ему открыли кран, испить драгоценной чистой влаги, как то заодно с утолением жажды искупался в ней, наполненной тёплой водицей, по случаю возжелавшей принять водные процедуры супругой. Как же он быстро назад десантировался! Не давался на руки ни кому, быстро перемещался по квартире, разбрызгивая полновесные капли, разлетающиеся с блестящей шубки. Ещё он исключительно на «ты» был со всевозможными пультами, клавиатурой компьютера, всегда в самый ненужный момент переключал лапой каналы, программы или громкость звука любой, попавшей в поле его деятельности аппаратуры. Когда никого не было дома, он, выполняя обязанности секретаря, обожал в дрёме возлежать  на тумбочке у стационарного телефона. Если же кто-то решал позвонить нам в квартиру, сбрасывал трубку лапой после второго звонка, чтобы ему не мешали почивать. Конечно, дозвониться в этом случае до нас, было вещью просто невозможной. Не знаю, только по ошибке это происходило или специально замышлялось хитроумной кисой, но однажды случайно увидеть пришлось эдакое действо его. Понять затем что трубка рядом с телефоном находится благодаря коту нашему, озабоченному сохранностью своего покоя, а может быть, и человеческого. А позже задуматься, зачем он такое делал: может быть, просто для привлечения внимания хозяев к своей драгоценной персоне? Потому что ласковость его была воистину безгранична.
               
































                Пропажа

      Моя собака обожала ездить на автомобиле, для неё это было подарком небес, занимая место на переднем сиденье, она с таким королевским видом поглядывала на всё и вся, что любому и каждому становилось понятно: кто в машине главный. Если же людей набивался полный салон, то человеку, сидевшему на переднем месте рядом со мной, приходилось делить свои колени с подлинной хозяйкой транспортного средства. Причём она устраивалась, так как ей было удобно, а прокладку между собой и сиденьем воспринимала как лишнюю, ненужную помеху, но терпела её снисходительно, по доброте души. Хотя, по настроению, могла, многозначительно поглядывая исподлобья очень грубо ворчать, показывая свои прекрасные белые зубы, а такое обхождение не все страждущие ехать на машине выдерживали. Мы жили в частном одноэтажном доме, гараж находился рядом с ним. Собака была довольно самостоятельна, когда животному было необходимо – покидала территорию двора, сделав же свои дела, приходила назад. Забор и ворота для неё, родимой, помехой не являлись никогда, надолго и очень далеко она обычно путешествий сама, в одиночку, не совершала.
       Однажды по приходу домой не обнаружил четырёхлапого сторожа, удивился, но никто из домашних не сказал где она. Вышел, позвал её. Никакой реакции: обычно она сразу к приходу моему или по зову возвращалась. Вечером походил вокруг квартала, обращая особенно внимание на дороги, проходящие рядом с тротуаром, следов крови, слава богу, не обнаружил. Некоторые водители, совершенно полные  идиоты, ездили, нарушая существующие правила, и сбить животное для них ничего не стоило. Ни ночью, ни следующим днём собаки не было, к второму вечеру, не на шутку встревожившись, с горя накатив стакан своей доброй самогоночки, для самоуспокоения и лучшего общения с тонкими материями, опять совершил обход всех прилегающих кварталов, пытаясь внутренним голосом призвать собаку. Проходя мимо большого старого, видимого из окон квартиры моей, недавно восстановленного во всей былой красе центрального городского храма, меня словно осенил глас небес: «Собака рядом с домом»! Зря люди без веры мучаются, живут или ещё сомневаются: «Бог точно есть!» Зашёл в ворота, бросил взор на закрытые двери гаража, смутное сомненье зашевелилось в расторможенной алкоголем голове. Открыл своим ключом замок, распахнул створку. Стремглав выпрыгнув из открытого окна автомобиля, собаченция выскочила за ворота, чтобы сделать свои долгожданные дела, она была достаточно чистоплотной и в любимом автомобиле конечно же, не стала помечать пространство никоим образом. Ну, а после, радостно виляя хвостом, подошла ко мне, чтобы поласкаться. Водицу пила она по приходу домой жадно, неистово, сиденье в тёплом гараже и охрана любимого места так отъёкивалась. Оказалось: сынок мой, зачем-то ходил прошлым днём в гараж и не заметил, как наша красавица, пробравшись на своё законное сиденье, угнездившись там, затаилась, чтобы её не выгнали. Своего-то она, горемычная, конечно, добилась, правда, заставив хозяина понервничать, а себя пострадать. Но суточное заточенье не пошло ей на пользу: как только появлялась возможность, наша рыжая хулиганка всегда старалась пробраться на своё законное переднее пассажирское местечко, усесться там, а её хитрая мордочка при этом выражала полное удовлетворение собой и терпеливую благосклонность к несовершенному окружающему миру.





                Гусь — побегушник

        Жили мы с женой и детьми в сложные девяностые годы конца двадцатого столетья в селе, в просторном деревенском доме, хозяйственные постройки упрощали быт и наш и домашних животных. Содержали коз, курей и гусей, которые сами по весне, когда приходил срок и размножались. Развивая натуральное хозяйство, мы улучшали наш стол, зарплаты тогда не вовремя, с задержками давали, огород и скотинка весомо помогали не голодать и существовать нормально, по-человечески. Необходимо было, конечно, отсаживать наседок от общего поголовья. Гуси делали себе по весне гнёзда в освобождающемся сеннике, высиживание кладки и появление молодняка происходило у них естественным путём. Вообще кто-то возможно думает, что содержание скотины очень сложное и проблематичное дело, но когда быт устоялся и ты от этого не получаешь отрицательных эмоций, то таковым оно не кажется. Конечно, существуют определённые обязанности, но в животном мире всё так прекрасно устроено, что когда замечаешь, какая курица может быть наседкой, а не всякая к этому годится, как гуси в семьи собираются и добрососедствуют – не мешаешь, а помогаешь им всячески,  то сторицей отдаётся в жизни всё. Потерь поголовья не бывает, да и ненужных драк и травм у животных.
       В один год уродилось гусят больше чем гусынь, и один молодой гусь остался без семьи, родители его гнали, большой он был уже. А гусь-хозяин любит две-три гусыни, может как исключение – четыре, но птица эта в основном стадная и бобылём жить не предпочтительно для неё. Пришлось одиночку к куриному семейству отсаживать, чтобы разборок лишних не было. Не подрезал в осень крылья им, еды для птицы нормально подавалось, особого беспокойства они не проявляли, всё двигалось своим устоявшимся циклом. Семьи на крыло становится, как сбежавший мальчишка Нильс и гусь Мартин из известной балтийской сказки не жаждали, спокойно зимовали дома. А приблизительно в это время стаи диких гусей пролетали мимо села нашего в тёплые края. Возбудили генную память о далёком прошлом у нашего бедного бессемейного одиночки. Вот страдалец этот изнервничался и утёк от меня днём, когда на работе я был. Поделился с товарищами и узнаю от соседки, что на поле не ближнем видели такого же, как у меня, белого гуся. Информация-то на селе распространяется, ох, как споро, телеграфа никакого не нужно! Сапоги резиновые и фуфайка — обычная для села одежда, особенно в демисезонье. Экипировался и отправился скоренько к  указанному месту. Смотрю издалека: да, одиночный гусик в поле пасётся. Думаю: ну, слава богу, раззора не допустил. Иду так, чтобы от речки и от озера его отрезать, а расстояния в полях не так чтобы очень маленькие, передвигаться быстро нужно, кто знает, куда птица возжелает дальше двинуться, упустить-то её не хочется, понятное дело. Подпускает красавец меня метров на десять-пятнадцать и упархивает от меня. Ну, да мы тоже не «лыком шиты», в армии, когда с кинологами и собаками шли на задержание, припомнилось мне, что собака обычно быстрее нас всегда уставала. Её-то хозяин должен был всячески к подвигам направлять, а нас неуёмная жажда, в случае удачи, к получению отпуска. К просторам нашим волжским с детства приучен ещё дедом я был, посему после трёхчасовой пробежки по полю, дорогам и овражку, уставшая птица покоилась у меня на руках. Только тогда разглядев побегушника вблизи, определить смог я, что гусь пойманный — не мой. Правда с соседями открытием своим делиться не стал, считая, что и мой красавец где-то проявиться по идее, и по-справедливости  должен. Навряд ли он сам до тёплых краёв долетит без подготовки, вес, нагулянный в домашних условиях, не позволит. А поимка гусика, ох как, вымотала, да, конечно на бессонницу я никогда не жаловался, но ноги ещё пару дней от незапланированных пробежек по полю гудели как чужие. Птичке пришлось и крылья подрезать, и кормить больше и лучше, потому как не за горами маячило празднование очередного долгожданного Нового года.
                Зарядка

     Первая зарядка в армии, когда был абитуриентом в военном училище,  запомнилась не только мне, но и многим ребятам, с которыми я поступал. И не раз в беседах наших она вспоминалась. Не было у меня кроссовок, а кеды мои в десятом классе, как говорится, «дали дуба», знал, по рассказам старших товарищей, что в училище переоденут и переобуют в армейскую форму одежды и ходить придётся только в ней. Жили мы не очень богато, но главная проблема не в этом приключилась, ведь не всегда в магазине нашем поселковом были нужные размеры необходимой обуви. Ботинки парадные на выпуск я приобрёл, в них, кстати сказать, и отправился покорять новые вершины, а вот спортивной обуви взять не случилось, размеров не было. В областном городе, когда поступать приехал, магазины ещё закрыты с утра были, и получилось, что обуви спортивной купить, естественно, не успел, и у меня с собой, к сожаленью, в учебном центре, где мы должны экзамены вступительные сдавать, этой «красоты» поэтому не было.
      Утренняя побудка случилась несколько неожиданно, построились, посчитались, прозвучала пара команд, и куда-то все разом побежали. Метров тридцать я соображал, а потом думаю: не дай бог убью единственные полуботинки свои, как тогда на экзамены ходить? — вопрос. Посему скинул обувь, благо я их без носок для ускоренья времени надел, и бегу босиком строем, а туфли в руках держу. Ноги-то мои привычные к босоногости, тем более с асфальта на грунтовку свернули – ещё лучше, не разбивать ступни об мостовую, по земле мягче и быстрее можно ход пришпорить. А командир взвода — молодой лейтенант в красивом новеньком спортивном костюме, кроссовочках ладных – командует: «Шире шаг!» А сам притормаживает, чтобы отстающих ребят подогнать, видит, что босиком я бегу и вопрошает: «Почему босиком?» Ну, я ему: «Чтоб ботинки не испортить».  А он в ответ: «А ноги испортить не жалко?» А я: «Ну уж нет, дудки. Я – привычный и быстрее могу». Сам накатываю и уже в первой шеренге бегу, чтобы он на меня лишнего вниманья не обращал, пока отстающих ребят там сзади подгоняет. По окончании зарядки, кстати в первой пятёрке прибежать я умудрился, командир опять ко мне приходит и пытать начинает: почему босиком я бежал? Чтобы прекратить вопросы говорю: «Кеды порвались, их выкинул», –  вроде правда, но не вся, ведь не сказал же я, когда они кончились. А он в ответ: «А как же ты физкультуру сдавать будешь?»  Тут я задумался и спрашиваю: «А что босиком нельзя разве?» А он говорит: «Могут не допустить». Сразу понятно стало мне, что нужно или сдружиться с кем-то, чтобы напрокат, на время дали кеды, или уточнить: допустят ли меня босиком сдавать положенные нормативы. А предстояло: пробежать километр, на время; подтянуться двенадцать раз; бросить макет гранаты на дальность и прыгнуть с места, на сколько, уже сейчас и не помню. Но всё это несложным казалось для меня, в школьных соревнованиях не раз призовые места занимал, а по физкультуре только пятёрки заслуженно ставили.
      Говорит лейтенант: «Идём со мной», – подвёл к прапорщику, которому вещи сдавали, когда мы приехали в учебный центр, и попросил мне дать на время казённую спортивную обувь. Так я стал счастливым обладателем своих первых голубеньких армейских полукед.  На зарядке я в них первый прибегал, пока экзамены не сдали и в форму не переодели нашего брата, а потом и на соревнованиях училищных не раз выручали они меня. А командир наш будущий не только одобрительно поглядывал, но после сдачи экзаменов рекомендовал назначить командиром отделения. Вот так первая зарядка моя в армии для меня доброе дело и сделала, как говорится в простонародье: «Всё что не происходит и не делается – порой ведёт к лучшему».



                Про радио

          Дома у мамы абонентская радиоточка не выключалась никогда, иногда звук немного убавлялся, а вообще она со средним звучанием работала с шести утра, с пением гимна, до двенадцати вечера так же со звуками главной мелодии родимой тогда могучей державы затихала. Во-первых, это было очень удобно, краем уха всегда были все в курсе животрепещущих новостей, прекрасно ориентировались во времени, имели возможность погружаться в океаны классической музыки, и, естественно, молодёжь  воспитывалась в нужном ключе, подаваемом в разнообразных образовательных программах, которых днём обычно бывало несколько: «Пионерская зорька», «Радионяня», «КОАПП», «Ровестники», «Зелёная волна», «программы радиостанции «Юность», «Время. События. Люди» и множество других не менее интересных и не наполненных дурацкой, совершенно ненужной нормальным людям, рекламой.
       Иногда из чёрной эбонитовой коробки выползали прижившиеся и обнаглевшие тараканы, тогда становилось понятно – близится время генеральной уборки. В эти беспокойные, обычно выходные часы задняя стенка волшебной коробочки откручивалась, вытряхивалась оттуда скопившаяся пыль, грязь, а прусаки, поселившиеся в ней, безжалостно уничтожались. Моему вниманию представало достаточно пустое пространство, заполненное лишь динамиком, переменным резистором и небольшим трансформатором, которое своим волшебным, практически бесплатным звучанием наполняло нашу квартиру живым словом и духом даже в наше отсутствие.
     Значительно позже, несколько поэкспериментировав, я понял без чего можно обойтись в данном конкретном, довольно простом устройстве, и что на что влияет. Стал использовать радиоточку в короткие часы отдыха первого канала радиовещания для общения с товарищами, которых никогда не видел. Провода и небольшой усилитель проигрывателя с подключённым к нему микрофоном позволяли слиться с волшебным миром радио обмена словами. Правда, для этого необходимо было вытащить или обойти резисторы, находящиеся перед входом в каждую квартиру. Ночью же можно было переговариваться в городе на довольно приличном удалении увлекающихся людей друг от друга. Придуманные позывные – отдельная тема, раскрывающая достаточно богатый мир развивающейся молодёжи. Иногда и концерты устраивались по просьбам ребят, раньше сложно было хорошую музыку или запись, особенно импортную, модную, интересующую молодое поколение, в открытом доступе найти.
     Само же напряжение, подаваемое для работы абонементского громкоговорителя, позволяло без особого вреда ощутить на себе, своих пальцах вживую, как проходит электрический ток, и что его можно, в общем-то, не только не бояться, а использовать с пользой и проводить с ним массы всевозможных, крайне интересных физико-химических и биологических опытов. Да, не было у нас интернета, но знания, добываемые опытным путём и из книг, лучше усваивались, применялись на практике и позволяли знакомиться с прекрасным необъятным окружающим миром. Становились базисом для изучения физики, для кого-то позже и электроники, да и просто практической прикладной домашней техники.
        Несколько раз меня застукивали родители за входом в прекрасный мир общения по проводам, но так как особого вреда для окружающих в действии не было, не применялись и ненужные санкции. Чтобы предотвратить лишнее общение абоненту, необходимо было либо повернуть ручку резистора до нуля, либо выключить из сети приёмник, а некоторые так и делали даже днями, погружаясь в безмолвие своих домов и, возможно лишая себя очередного из  доступных в то время и недорогих удобств.

                Эх, дедушка!
 
В дошкольное время на даче самым великим счастьем моим долгожданным было, чтобы дедушка разрешил посидеть за рулём своего прекрасного с зеленоватым отливом 403 «Москвича». Он, видом своим напоминавший старую добротную «Волгу», с массой никелированных элементов украшения кузова, сверкающей в центре на переднем капоте эмблемой Кремля, казался живым, мало того, что мог издавать всевозможные звуки, удивительно призывно механически пах смесями бензина, масла и чего-то неведомого. Приятно ласкал маленькие ручки настоящими костяными поверхностями руля, рычагом переключения передач, металлом переключателей и тумблеров, был просто незабываемым волшебным механизмом. Диванного типа сиденья, покрытые чехлами из коврового материала, позволяли почувствовать себя особой царских кровей, восседающей на подобии модернизированного трона. При включении приёмника, на котором можно было поймать на даче целых три вещательных станции, казалось, что вообще нахожусь в кабине настоящего космического корабля. Да, незабываемые ощущения, родом из далёкого и такого доброго детства. Но как и всё в мире нашем быстропроходящее и остающееся иногда лишь тёплыми воспоминаниями в памяти. 
Дедушка развёлся с бабушкой и, оставив дачу ей, ушёл в другую семью, забрав и вскоре продав автомобиль. Мало того, что в душах родственников поселил недобрые мысли, лишив свою бывшую жену крепкого мужского плеча, внедрив в умы детей своих толику недопонимания. А в моём неокрепшем детском мозгу стали роиться многие вопросы, на которые ответы не находились ни коим образом. Да и задавать мучающие меня в те далёкие года сомнительные, внесённые изменениями в семейном раскладе «почему?» – было некому. Кого-то они ставили в неловкое положение, у иных вызывали видимое неприятие, а  некоторых явно заставляли произносить длинные малопонятные тирады. А мне, маленькому, быть в роли лишнего, отрицательного раздражителя, портившего настроение родным и близким, совершенно не хотелось. Виделось, что разное недоброе, ненужное, да порой и нежданное плохое. Почему-то, откуда-то, которое неожиданно появившись, вносит разлад в прекрасный, совершенно настроенный, чистый, как казалось с моей колокольни, мир детства. Нарушая порой всю вроде бы складывающуюся идиллическую картину познаваемого окружающего естества. Взросление имеет и разные негативные последствия, но, подготавливая добавленными мазками чёрного и серого в светлую палитру жизни, готовит к её более полному объёмному восприятию в существующем многогранном свете. Задумываться о происходящем никогда не рано, кто раньше начинает этим заниматься, тот как в спорте готовит для себя фору или как на фронте – плацдарм для дальнейших жизненных успехов, свершений, или демпфер – к негативным последствиям порой происходящего в нашем мире.
Самое обидное, когда видно даже не вооружённым глазом, что то, что получается с точки зрения одного — любимого человека — кажется правильным и верным, а с позиции другого, не менее хорошего для тебя — иным и даже совершенно глупым. Хотя настоящая истина не доступна ни одному из них и находится совершенно в другой плоскости или даже другом измерении, а эго своё иногда преодолеть человек не в состоянии, страдать из-за этого приходится очень даже многим, а не только двоим завязшим в своём ненужном споре и противоречиях. Слова увещевания в данных случаях совершенно бесполезны, кем бы они не приводились и с каким бы пиететом или изяществом завуалированным, или совершенно в открытую не говорились вслух. А как жаль! Жизнь могла бы быть куда как лучше, если бы не совершалось массы бесполезных ошибок в ней. Но она такова, как есть!

                Родня
Из-за чего иногда приходится страдать семьям? Вопрос, который задают порой не только себе члены этой, отдельно взятой ячейки общества, а иногда просто знакомые, которые сталкиваются так или иначе по жизни с горемычными людьми. Да, беды порой валятся чередой, одна за другой, как из мешка изобилия, не успеваешь не только осознать их, а сосчитать даже.
Мои знакомые Валя и Вадик были родными братом  и сестрой — близнецами, успели ко времени нашего знакомства, окончить школу, юридический институт.  Сходить замуж и жениться, родить по ребёнку, причём, как договаривались, в один и тот же год, у обоих были мальчишки, развестись, похоронить отца — подполковника органов внутренних дел  – и жили с мамой и детьми недалеко от центра города в так называемом милицейском доме, в трёхкомнатной квартире. Работали в одном районном отделе милиции, офицерами, правда, на разных должностях: он – оперативником, а она — следователем. В эпоху беспредельных девяностых как никогда имелся некомплект личного состава, загруженность по работе и практически полное отсутствие так называемого личного времени. Работа затягивалась иногда далеко за полночь, а начиналась обычно с утренней восьмичасовой планёрки. Основная роль в воспитании детей ложилась на их маму, которая вынужденно закончила свой трудовой путь, ушла из школы, где успешно проработала преподавателем математики четверть века, на выслугу лет, пыталась вести домашнее хозяйство и воспитывать обоих внуков. Они же родителей своих видели достаточно редко, очень может быть, даже и скучали, но сделать с этим ничего было нельзя. Разводы Вали и Вадика произошли,  как водится, на служебной почве, редко кто из молодого поколения жаждет не видеться со вторыми половинками своими по неделям. Да и смог бы устоять от соблазнов городской феерической, бурно протекающей на фоне развивающегося нового строя самостоятельной жизни.
Ребята, неплохо воспитанные, отдавали работе свои лучшие годы, но особыми результатами и подвигами не блистали, раскрываемость преступлений, кстати, во времена эти сложные была на уровне совершенно несопоставимом с «застойными» семидесятыми, да и «перестроечными» восьмидесятыми. Криминал витал и в низах, правил в верхах, расплавляясь в алкогольном подмигивающем застое средних слоёв общества. Воодушевлять сие нормальных людей не могло, а мириться с подобного рода состоянием не каждый, давший присягу в органах внутренних дел, жаждал. Сломать коренным образом положение дел единицам было не только не по зубам, но даже и не по силам. Получали ребята за показатели свои положенные взыскания по службе, старшими лейтенантами стали с задержками почти в полтора года, а подобное энтузиазма не прибавляло.
Я приехал к ним в районный отдел в командировку, нужно было про одного интересного субъекта кое-что потихоньку выяснить: связи, контакты, а главное – внимание не привлечь к нему, дабы, не дай, бог спугнуть. Если у человека в те времена деньги и связи имелись, он мог бы много чего противозаконного натворить и запросто сухим бы из воды вышел. У служивых ретивых, интересовавшимся им могли не только фуражки служебные послетать вместе с погонами, но и сами головы. Прокатав заготовленную легенду начальнику, познакомился с операми вечером в кабинетно–непринуждённой обстановке. Средств по ресторанам ходить особенно не было, да и вопросы, интересующие меня, всё же лучше было задавать не в фривольных местах, наполненных до верху разной разностью, а то и больше – криминалом, а всё же в близкой к работе среде, тем более мой однокашник также в этом отделе служил старшим опером. Короче, всё сходилось как нужно, кое-что для себя полезное выяснил, а заодно с такими интересными личностями поближе познакомился, пили в кабинете-то все вместе и далеко не чаи, а ночевать мне всё одно предстояло у них на работе, время коротать в компании куда как лучше, чем в одиночестве. Хотя вопрос одиночества в их боевом отделе практически не стоял: одни приезжали, другие уезжали, жизнь вечерняя бурлила и, вообще, было похоже, что она не затихала и долгими ночами. Сперва попытался поближе сойтись с Валентиной, гендерные отношения меня в те годы с одной точки зрения только занимали, но,  узнав лучше про её семейные мытарства, оставил потуги свои – уж больно всё сложно и без меня связывалось в её кругу. Тем более с мамой по телефону домашнему она сама говорила, при мне, предупредив, что задержится на работе лично и брат, а неприкрытое недовольство из трубки явно слышалось и ощущалось. 
    Поздно вечером распрощались мы, они на милицейском дежурном УАЗИКЕ домой отправились, транспорт общественный уже не ходил, а мы еще поговорить с товарищем остались, и весть нехорошая нас в кабинете нежданно, как и бывает обычно, застала. Бандюганы попытались машину их служебную остановить, чтобы оружием завладеть, не знали они, сколько человек в салоне, но обкуренным-то и безбашенным на это бывает наплевать. Водителя сразу пуля настигла, а Вадик с Валей ещё и поотстреливаться, слава богу, смогли, чем, несомненно, выполняя свой долг, упростили работу и нам, и, естественно, прокуратуре, хотя он – от ран в больнице к отцу своему ушёл, а она – из-за инвалидности больше на работу уже не вышла. А мама её от бед таких, выпавших в столь короткий срок, не оправилась, вслед за сыном от сердечного приступа скончалась. Вот так в жизни бывает, ходят беды, хороводят и настигает самым нечестным образом несчастье порой и в самый нежданный час. Не смотрят: молодой ли, старый, заслуженный или не очень. А медали-то на живых куда как лучше смотрятся, чем в памятных коробочках у родных и близких или на каменных обелисках.


























                Рыбалка
Практически каждый мужчина в той или иной мере мечтает о рыбалке. Конечно, индивидуальность подхода к этому процессу у некоторых представителей слабого пола, да и у людей острых на язык приводит к появлению массы анекдотов, историй, былей и побасенок. Но, Рыбалка (да, именно с большой буквы) проявляет свои лучшие черты как кусочек отрыва от рутины быта и слияния с природой, релаксации, в конце концов.
Однажды, в пятницу, на дне рожденья  друга, нас – трое товарищей, немного расслабившихся, припомнивших добрые моменты хорошего отдыха на берегу с удочкой, потянуло повторить на следующий день вживую счастье общения с природой. Наши благоверные, узнав, что в выходной предстоит вставать ни свет ни заря, сразу с ходу отторгли благожелательное приглашение присоединиться к нам, причём, как показалось – к общему удовольствию. А что? – «голым собраться – только подпоясаться». Назначили место встречи, благо жили неподалёку друг от друга, решили, на чьей машине отправимся, расстались побыстрее и удалились по домам, в ожидании близкого выходного чуда. Поехали на машине Олежки, его семёрка на тот момент была самая свеженькая и не приносила ненужных сюрпризов в путешествиях. Туда править «Ласточкой» должен был он, а обратно – выпало мне по жребию развести всех домой. Пятьдесят километров для хорошей техники – не расстояние, быстро добрались до места, в аккурат до утренней зорьки, как и планировали. Друзья расчехлили свои шикарные удочки, похваляясь: один – трёхметровым телескопическим размером удилища, а второй – четырёхметровым, я же ножиком срезал обычную ветку ветлы и привязал к ней простенькую, пионерскую, как их называли в далёком детстве, леску с поплавком, грузилом и крючком. Хряпнули три маленькие стопочки за успех и удачу, оставил я обоих товарищей и ушёл вниз по течению речки метров за двести, чтобы не слышать их, не поддаваться ненужным соблазнам общения с Бахусом. Права на вождение автомобиля у меня были одни и, конечно, рисковать вожделенными корочками не хотелось.
Как прекрасно сидеть, наблюдать за поплавком, начинающимся рассветом, слышать всплески воды, крики птичек, шорохи ветвей – думаю, знает каждый, кто имел счастье вырываться из городских джунглей. Редкие поклёвки разнообразили плавность течения славных успокоительно-отрадных минут настоящего отдыха, через часик правда, стали долетать изредка и голоса моих расслабившихся сотоварищей, они тоже время зря не теряли. Четыре часа пронеслись как волшебный сон, собрал я снасти, улов, состоящий из дюжины небольших попавшихся рыбок, и не спеша дошёл до места засидки моих друзей. Жажда действий по приготовлению ушицы обуревала и меня, а перспектива грузить вручную двух расслабленных лбов не прельщала.  Один из них умудрился поймать двух рыбок, улов второго был значительно скромнее, но почти полтора литра сорокаградусного прозрачного напитка, расплескавшиеся в рыбаках, явно указывали, что драгоценные минуты отдыха  ребята даром не тратили. Попив чайку из термоса, после недолгих уговоров отправились восвояси, они, конечно, требовали продолжения банкета, но спиртное, благодаря их усилиям, подошло к логическому концу, а взять его, естественно, на берегу речки было негде. Отчасти я им завидовал, но с другой стороны – они пропустили главное, для чего мы пожаловали на берег прекрасной малой речушки, но говорить им про это тогда было бесполезно. Быстро, без приключений доехали мы домой, собрали благоверных своих, под нашей уже крышей, приготовили жиденькую, но настоящую ушицу из свежевыловленной рыбки. Хотел я в двух словах в тосте рассказать о прелести удавшейся рыбалке и – не удалось, потому что дамы наши бесцеремонно неправильно переставляя слова и мешая друг другу, галдели, как весенние вороны: «Знаем мы вашу рыбалку! Знаем мы ваши поездки! Знаем мы вас и ваши сборища!

                Чайная церемония
Женька был стремителен и быстр, как зажжённый порох. Мама его говорила, что уж очень он на деда, свёкра её похож, причём крайне редко это звучало в виде похвалы, а значительно чаще – то ли с сарказмом или в каком-то отрицательном смысле. Своего тёзку – деда Евгений не помнил, знал по рассказам родных, что у того когда-то прихватило сердце или инфаркт случился. И он развёлся с бабушкой, которая не хотела ни под каким предлогом маму престарелую свою бросать и покидать родимый Саратов, в котором выросла и наконец-то, перед пенсией мужа, после долгих лет переездов из гарнизона в гарнизон снова оказалась. Дед быстренько женился на медсестре значительно моложе его и подался с ней в столичные края, генералам в Подмосковье в зрелом возрасте, на заслуженной пенсии жилось вольготнее. Общение с именитым родственником сводилось к поздравительным телеграммам и иногда денежным переводам или посылкам, естественно, от него. Отец пошёл в принципе, как говорила мама, по родственным стопам, хотя ведь он не поддержал династические стремления своего родителя – закончил институт. Стал сугубо гражданским специалистом, оставил жену и сына вдвоём в квартире и переехал к коллеге, преподавательнице из своего института. Поясняя, что с новой избранницей его не только тяга к науке связывала, но и общность интересов. Чаще всего в детстве Женька с бабушкой, мамой отца, и общался, она, иногда перебирая семейные скелеты в шкафу и забывшись, мечтательно глядя в себя, выдавала такую информацию, которую ни у кого выведать было нельзя ни под каким соусом. Рассказывала про дальние поездки, природу, разные довольно интересные истории. Отличить же правду от бабушкиных вымыслов у мальчишки, в связи с малым житейским опытом, не представлялось возможности. И он, с сомнением относясь к рассказам её, был иногда ужасно удивлён появляющимися перед взором его удивительными, подтверждающими слова, артефактами. Например: цветной фотографией с  молодым дедушкой в парадной форме на фоне Кремля из старого журнала «Огонёк» и присланной на его десятилетний юбилей настоящей кобурой с ремнём и портупеей и вложенным, отлитым из белого лёгкого металла макетом пистолета, на котором виднелась наградная табличка с его фамилией. Подаренной бабушкой драгоценному внуку как-то в один из череды многих выходных, чтобы занять его чем-то, жестяной коробочкой из-под импортного чая. В ней находились очень интересные вещи. Жёлтые пуговицы с округлым величественным гербом и обнимающими его спелыми колосьями пшеницы, зелёные в ёлочку погоны с большими звёздами, красные петлицы с золочёными  листьями и множеством других разных относящимся к армии мелочей.
Чай у бабушки и у мамы был всегда самый обычный – никаких эмоций не вызывал, Женька любил его пить прохладным, комнатной температуры, залпом, чтобы попусту не терять время и бежать по своим неотложным нескончаемым делам дальше. В столовой школьной и лагерях пионерских, куда он, бывало, летом попадал, и сахара всегда жалели вдосталь положить, не то что бы он в лучшую сторону по вкусу отличался. Напиток был просто привычным стандартным завершением еды.
Нормально, без троек, окончил школу, достаточно легко поступил в институт, но там Евгений надолго не задержался, не сдал первую сессию, не успевая поглощать прелести открывшейся полувзрослой жизни, и был естественно и без проволочек исключён из ВУЗа, а весной, по достижении полного совершеннолетия, призван в Советскую Армию. Тут-то и начались определённого рода приключения. Необъяснимым образом он попал не в далёкие края, куда отправились его товарищи по призыву, а в Подмосковье, в военное училище, в батальон, оказывающий помощь в процессе обучения курсантов. Про Женьку сослуживцы шептались, что он блатной, особое отношение было и с отцами-командирами. За мелкие нарушения, а у кого их не бывает на первом году службы, его сильно не наказывали и послабления он порой видимые имел, но особенно не задумывался об этом и сильно не удивлялся, думая, что просто везёт.
Однажды, в субботу, уже после присяги, его вызвал к себе командир батареи, вручил увольнительный билет и жёстко проинструктировал: по выходу с КПП он должен сесть в ждущий его зелёный «УАЗик», который отвезёт его на место, где он отрапортует встречающему человеку как положено по уставу: «Товарищ генерал, рядовой Петров в Ваше распоряжение прибыл». Пробыть там сутки, ведя себя прилично и не допуская никаких вольностей и расслаблений, выполняя поручения уважаемого человека, через положенное время на той же машине по прибытии в часть сдать увольнительную записку и доложить обо всём, что случится. Сказано – сделано. Но только Женька отрапортовал, как был заключён в неслабые объятья крепкого старика, попытался выбраться из них, но не тут-то было: сила в теле седого человека чувствовалась приличная. Он негромко, но внятно сказал: «Ну, здравствуй, внук!» Смахнул тыльной стороной ладони слезу и повёл в дом. Жилище скорее походило на большую, размахнувшуюся в пространстве одноэтажную дачу, где всё было добротно, без особых изысков, лаконично, но весомо. Трёхметровые потолки, не новая, но натуральная деревянная мебель, чисто вымытые, крашенные паркетные полы, изобилие шитых белоснежных накрахмаленных скатертей и покрывал. Чем-то обстановка напоминала Женьке приличную старую ухоженную больницу, но свои впечатления он, и так поражённый до глубины души, затаил в себе.
Дед вещал рубленными, чёткими фразами, не терпящими никакого возражения: «Есть ещё рано, идём в столовую пить чай, познакомлю  с Мариной, моей женой». Столовая была метров двадцати, с двумя большими окнами, но из-за того, что она не была загружена мебелью, казалась ещё больше и светлее. В центре стоял круглый стол, на котором на массивном металлическом подносе пыхтел электрический самовар, а на белоснежное покрывало выставляла чайные пары опрятная не очень старая, следящая за собой женщина. Ровные стулья, закрытые белоснежными чехлами, на равноудалённом друг от друга расстоянии полудюжиной словно водили хоровод вокруг центрального места действия, но не мешали подойти к любому месту. После церемонии представления Евгений был посажен по левую руку от деда, который неспешно налил в небольшой заварочный чайник немного кипятка. Выждал пару минут, слил из него воду в чашку, с чувством всыпал две чайные ложки заварки из железной банки в освободившийся парящий заварник, залил кипятком, закрыл его крышкой и поставил на самовар. Обратился к Женьке: «С чем ты будешь чай? Молоком? Лимоном? Вареньем? Мёдом?» Немного опешив от изобильного выбора, парень промямлил: «Не знаю? Может, как Вы?» Судя по всему, дед был готов к такому повороту дела и коротко сказал: «Ладно». На столе сразу появился наполненный молочник, вазочки с мелко колотым твёрдорастворимым сахаром, сушками и сухарями.  Дед принялся так же обстоятельно разливать из заварочного чайника в чашки парящую, вкусно пахнущую жидкость, оказалось ровно три заполненные чашки. Затем вновь заполнив чайник кипятком, водрузил его на вершину выключенного, но ещё пыхтящего самовара. Терпкий аромат чего-то неведомого разливался над столом, умиротворительно пах чем-то несказанно знакомым, но необъяснимым, похожим на детскую жестянку  с военными мелочами. Указав на чашку, родственник скомандовал: «Попробуй сначала глоток без сахара». Евгений так и сделал, рот наполнился очаровательной, очень горячей, благоухающей оркестром запахов и вкусов влагой. «Горячо», — выдохнув тихонько произнёс парень. «Ладно», — прозвучало в ответ. В чашку до краёв добавилось молоко из симпатичного опрятного сосудика с носиком. Хозяин взял маленький кусочек сахара, положил в рот и, неспешно отхлёбывая из своей чашки ароматный взвар, осушил её в пару минут. Женька, стараясь подражать деду, попытался сделать то же самое, но у него с непривычки ушло несколько больше времени. Неописуемый вкус бодрящего напитка разливался по всему телу, придавая и лёгкость, и желание продлить удовольствие. Тем временем, наполнив свою и жены чашки на две трети из заварочного чайника повторно и долив до краёв их молоком, дед взял сушку, макнул в чай и, поджидая внука, спросил: «Ну, как?» — «Вкусно», — прозвучало в ответ. Без слов наливая так же, как себе и супруге, вторую чашку внуку, родственник, показав на вазочки, стоящие на столе, произнёс: «Не стесняйся». Сам же, выжидательно поглядывая на парня, не торопясь, доел сушку, запивая из своей чашки ароматный напиток. Не сказать чтобы Евгений был голодный, но в армии очень быстро отвыкаешь от некоторых домашних недорогих изысков, поэтому практически все сушки, а затем и сухари переместились со стола в молодого человека.  Женщина же, составляющая им компанию, ограничилась лишь одним маленьким кусочком сахара, растянув его на обе чашки.  Третья, такая же, как и вторая, чашка чая убедила Женьку, что он в жизни ничего не знал и не понимал в чаепитии. Застольная беседа двух мужчин, с глазу на глаз, которая произошла после чайной церемонии, вообще убедила парня, что он и о жизни имел очень скудное и пожалуй довольно поверхностное представление. По прибытии в часть, особо не рассказывая командирам тонкости встречи с генералом,  Женька написал рапорт по команде с просьбой разрешить ему поступать в военное училище. Знаменитая династия не исчезала, а продолжалась.






























                Батюшка

Познакомил меня с Батюшкой, как обычно бывает, его величество – случай. Человек зрелых лет, в жизни немало повидавший: и гонений бесконечных на церковь и верующих, и страстно желающих приручить церковнослужителей и паству их к потреблению всевозможной пищи из рук не очень чистых, да и вообще бесов натуральных. Уходил он, бывало, от проблем, встающих немереной чередой в жизни, как положено человеку чисто русскому, в свой закрытый мир крепкого винопития. Но не терял ни головы своей светлой, и даже со скрытым юмором иногда относился к появившимся и расплодившимся в странные девяностые вновь истинно уверовавшим мирянам из бывших партийных бонз. Ведь умом и практическим служением знал, что даются иногда проблемы жизненные к укреплению веры истинной, веры славной, веры нашей православной.  Проповедовал и служил в старейшем в городе областном соборе, общения не чурался, нёс слово божье людям и жизнью своей доказывал, что всё не так плохо, как на первый взгляд кажется, и не все изменения порой ведут к худшему.
Познакомила нас бабушка моя, по случаю ставшая и мне, и жене будущей крёстной мамой. В начале века двадцатого младенцев на первом году жизни крестили, но в советское время не принято такого уже было. Когда зашатался строй социалистический благодаря правителям неумным и жадным, церковь потихоньку свои права назад стала получать. Модно стало венчаться, а для этого предварительно должен же быть проведён обряд крещения. Бабушка как человек опытный и знающий повела нас в храм, в Троицкий Собор, где всё обговорено по канонам и впоследствии сотворилось благочинно как нужно и положено.
Политработник в армии, если конечно он профессионал, а не пташка залётная, как и церковнослужитель должен дух укреплять, помогать в воспитании душ неокрепших, дабы не сбиться людям с пути истинного на разные непотребства. На этом, наверное, и сошлись мы, причём смысл проповедей или бесед, в общем-то, схож и по существу, и по целям своим в структурах, направленных на сохранение государственности или истины. Вообще без веры в светлое будущее доброму человеку жить очень тяжко бывает. Трудности преодолевать, других за собою вести, опираться необходимо моралью на что-то незыблемое, укрепляющее, хорошее. А жителей державы нашей, часто в достаточно коротком историческом промежутке, испытывала судьба трудностями всяческими. Многие люди по незнанию, воспитанные не очень правильно, не ведают что такое хорошо, а что такое плохо. Причём в годы испытаний оступившихся, свернувших с пути верного больше бывает, чем в устоявшиеся добрые времена. Пытаются бесы, расплодившись, подменить собой и царством тёмным мир земной, завладеть по возможности несметным количеством душ человеческих, а со злом борьба тысячелетия идёт, правда, победы ни одна сторона добиться не может. Единение человечества произойти могло бы, только при жизни нашей такого не случится. Беседы наши философски-теософские полезными обоим  казались, а возраст, ведь он почти на поколение старше меня являлся, не становились краеугольным камнем в разговорах, даже в чём-то сближали. Опыт, приобретённый с годами на разных стезях общения с людьми, накладывался на теории и разнообразным совершенством своим доказывал правоту собеседников.
По долгу службы пришлось уехать мне из города, несколько разошлись пути наши, а когда вернулся назад к родным пенатам батюшки уже, к сожалению, не стало. Болезнь быстро съела его, наверное, слишком много отдавал он людям, не сберёг себя. Светлая память о нём и сейчас согревает многие души, которым помог он найти путь истинной веры. Запомнились и простые  добрые слова его, которые дарил он людям по случаям сложным и разным в жизни происходящим.
                Двойная награда

       Зима значительно теплее, а весна в Европе начинается, естественно, раньше, чем у нас, в средней полосе, на берегу великой русской реки — Волги-матушки. Самое начало апреля сорок пятого, неподалёку от немецкого города Глогау, выдалось сыроватым, но уже понятно было, что очень скоро коричневые орды, напавшие на страну почти четыре года назад, будут разбиты, сладкий запах Победы явно слышался всеми бойцами нашей Советской Армии. Старшина отдельного артиллерийского дивизиона резерва верховного главнокомандования  Пётр Свитнев, застегнув шинель, вместе с младшим сержантом Олегом Опрышко отправился по приказу комбата проверить боевое охранение их подразделения. Их часть не часто выдвигались так близко к переднему краю, находясь от него километрах в пяти-семи, а иногда и значительно дальше, но иногда перед большим наступлением их размещали, как и теперь, в паре километров от передовой. Тяжёлые стапятидесятидвух миллиметровые пушки-гаубицы успешно применялись и для вскрытия подготовленной обороны противника. Но при близком нахождении от врага всегда, как научили годы противостояния с фашистами, необходимо было быть начеку, не терять бдительность, потому что зверь, загнанный в угол, норовил больно укусить, проявляя свой мерзкий нрав. Предстояла рутинная часовая прогулка по проверке постов, ничего не предвещало неприятностей, правда моросил нудный дождик, но это значило, что полётов вражеской авиации, иногда нагло пытающейся напоследок огрызаться, в перспективе не предвидится.
     Как всегда бывает, вдруг что-то показалось фрицам не то, и они открыли вялый миномётный огонь, вероятно предчувствуя, что он вскоре будет жёстко подавлен нашим неслабым ответом. Как опытные бойцы младшие командиры поспешили укрыться в рядом расположенном окопчике, но не успели. Мина плюхнулась как раз между окопом и ими. Жахнуло по ушам, комья земли, медленно оторвавшись от материнской основы, взлетели вверх. Петра в грудь сильно ударило и отбросило на спину. Находившийся за ним Олег присел на корточки, но быстро сообразив что дело плохо, рванул к товарищу. А он лежал на спине с открытыми глазами и глухо прошептал: «Вроде пока жив, в грудину вдарило». Вражеский обстрел прекратился, в его сторону в ответ было слышно, как отрабатывала соседняя батарея 76-мм пушек. Олег расстегнул пробитую осколком шинель – на гимнастёрке следов крови не было, но у новенького, блестящего, вручённого две недели назад Петру ордена Красной Звезды виделся явный дефект. Правый нижний лучик был уже не рубиновый – серел серебром и явной царапиной.
         Орден вручён действительно был всего две недели назад ещё за Курскую битву. Тогда мимо их замаскированной батареи, ожидающей команды из штаба об открытии огня, постарались довольно споро промчаться восемь прорвавшихся через передний край обороны разномастных  фашистских танков. Пришлось встречать их прямой наводкой, даже попадание в танк было необязательным: рядом разорвавшийся с ним снаряд или опрокидывал его, или срывал башню. Но на заряжание советских мощных орудий требовалось какое-то время, а после первого же залпа артиллеристы были, конечно же, обнаружены и разгорелась дуэль – кто быстрее попадёт. Численный перевес противника с первых выстрелов, конечно, частично был ликвидирован, но танки двигались, а гаубицы стояли неподвижно, и немцы тоже не новички в военном  деле оказались. После второго выстрела своего орудия, когда Пётр споро побежал за очередным полуцентнерным снарядом, он краем глаза увидел, что пушка его, в которой вес был очень приличный, потянулась, как показалось не спеша, дулом вперёд, свечкой прямо в голубое летнее курское небо. Дальше он сознанье потерял, впоследствии оказалось – ранен, контужен, полгода пробыл в госпитале. Но более-менее вылечился, в свою часть вернулся, в освобождении Крыма, Прибалтики участие принял и к двум медалям: «За отвагу» и «За боевые заслуги» прибавился нашедший героя, наконец-то, настоящий  боевой орден, а тут такая неудача приключилась. Дышать было тяжело, грудь ныла и болела. Прибыв к командиру и доложив о происшествии, был Пётр откомандирован со своим же спутником в медсанбат. В нём немного картавящий капитан – военврач, осмотрев возникший синяк и постукав грудь, заключил: «По всей видимости, сломано ребро, но при этом случае никаких лекарств не прописывают, только покой, отсутствие нагрузки. Не желаете недельку у нас отлежаться? А вообще Вам, старшина, повезло, можно сказать, второе рождение награда ваша преподнесла». А глаза такие у него сочувственно-усталые, как обратил своим бывалым взглядом внимание герой наш. Видать, не досыпал хирург очень и очень часто. Но перед младшим товарищем Петру ведь нужно марку геройскую держать, да и наступление, причём, наверное, последнее, по всем признакам со дня на день начаться должно же было. Посему отказавшись от заманчивого предложения доктора, отправились наши друзья к себе на батарею. Но вслух очень сокрушался портовый волжский грузчик Пётр об уроне, нанесённом его награде врагом, и обещал поквитаться с ним простыми доступными  русскими словами, которые в рассказе этом приводить я, конечно, не буду. Иначе, думаю, меня не все поймут. А до великой Победы в войне этой тяжёлой оставался ровно месяц и один день.































                Ночной директор
        Юрка был парень деловой, развитый не по годам, умудрённый житейским опытом, пытающийся жить независимой от родителей жизнью. Ему с детства не нравилось когда его, ребёнка, пусть даже под благовидным предлогом, пытались обмануть, всегда сопротивляясь неправде, он старался вывести обманщиков на «чистую воду». Он, призванный в армию и отслуживший  после окончания второго курса положенные два года срочной, наконец-то заканчивал автодорожный факультет политехнического института. Планировал приобрести себе летом новый мотоцикл с коляской, потому что таскать на себе с родительской и бабушкиной дачи сумки и рюкзаки с выращенным урожаем ему уже порядком надоело. Кроме него колёсной моторной техникой в семье никто озабочен не был. Юрий работал во вневедомственной охране сторожем,  на заводе, ночь через ночь, уже больше года, стоял на запасных воротах, иногда выпуская иногородние длинномеры с продукцией завода, задержавшиеся с погрузкой. Днём учился, старался не прогуливать, оценки радовали его и родителей стабильностью, жизнь шла по запланированным рельсам судьбы.
        У родителей был сарай, который при замене входной калитки на ворота смог бы вместить планируемую к приобретению технику. Но отец, играющий в городском театре на валторне, как человек искусства очень далёкий от технических и материальных проблем навряд ли мог оказать помощь в переоборудовании помещения. Всё Юрке необходимо делать было самому, надеясь лишь на друзей, свои руки и умение находить общий язык с разными людьми. Ворота должны были быть нестандартными: не очень широкими и не очень высокими. Нарисовав чертёж требуемого, парень столкнулся с проблемой изготовления изделия, никто не брался делать то, что было необходимо, а без ворот и гараж, естественно, не гараж. А мотоцикл – не машина, на улице ночью без пригляда его не оставишь: или сопрут, или разберут на запчасти.
        На заводе было несколько различных цехов от литейного, до столярки. Юрка и ножики из дома приносил точить, древнюю бабушкину закопчённую литую сковородку в порядок привёл такой, что не наглядеться, модные браслеты медные и себе, и подружке сделал. Сестре после рожденья племянницы табуреточку для удобства кормления смастерил, заменил на новую старую треснутую рукоятку домашнего молотка. Иногда сделанными вещами и перед нами, друзьями, хвалился, руки у него нормальные, приученные к делу явно были, не зря в технический ВУЗ пошёл. Завод поистине открывал необъятные горизонты для различного творчества, время, затраченное на ночные работы, обычно удачными поделками очень и очень рационально вписывалось для дома и семьи. Сошёлся Юрий довольно близко с Генкой, студентом спортивного факультета педагогического института, тоже подрабатывающем на заводе. Поставили друзей  в одну смену, дежурства ещё веселей проходить стали, иногда шахматные турниры скрашивали время нахождения на работе.  Зарплата в восемьдесят рублей неплохой прибавкой к тридцатирублёвой студенческой стипендии приближала момент долгожданного обладания трёхколёсным другом. Но проблема с воротами никак не хотела решаться.
         Как-то уйдя с физкультуры, отпросившись у преподавателя, нормально относившегося к прошедшему армию парню, отправился Юрий на завод. Подошёл к главному инженеру с заявлением сделать по чертежу ворота. А тот, вслушавшись, довольно быстро отшил просителя, сославшись на нехватку железа, рабочего времени у трудяг и множество разных других проблем. Прекрасно сторож был осведомлён, что только на этой неделе, в его смену за ворота убыл стандартно сделанный металлический гараж, который якобы уехал на новую строящуюся дачу директора завода. Чувство социальной несправедливости проявлялось в жизни наяву и во плоти, он-то просил не о гараже, а всего лишь о небольших воротах и готов был за них, естественно, заплатить сколько положено. Но с начальством спорить обычно бесполезно, это молодой человек знал по приобретённому жизненному опыту. А руководство, оно ведь считало завсегда, что своё по жизни брало, особенно не церемонилось никогда с работягами и тем более, не страдало обычно по поводу своей правоты, или её отсутствие в жизни. Правда, сходу отступать не в Юркином характере было. Пошёл он в механический цех, нашёл там бригадира сварщиков, о своей проблеме поведал, чертёж показал. С мужиком рабочим, который не говорильней и организацией производства занимается, а делом — своими руками, договориться куда как проще. Семёном бригадира звали, сказал он, что уголков требуемых нет пока в цеху, а вообще сделать такую штуку проще простого, меньше смены времени уйти должно, а нужно было всего лишь шесть стандартных шестиметровых уголков. Мозги у Юрки варили очень сносно, при обходе завода он по-хозяйски примечал, где что лежит и помнил всё довольно хорошо. Сказав, что завтра уголки будут в цеху, спросил куда их положить и сговорившись об оплате, ушёл в институт. В следующую ночную смену, подключив своего товарища Генку, вытащив со стеллажа склада металлоизделий на всякий случай семь уголков, погрузили их на  рельсовую тележку. Довезли вожделенное добро до сварочного цеха, при помощи тельфера, переместили необходимый материал через забор на заранее указанную точку. Разместив на прежние места всё, чем  сумели попользоваться, дабы не бросалось в глаза сразу никому, друзья отправились играть в шахматы. Знания в процессе обучения даются не просто так, кто быстрее на практике их применять начинает, тот раньше больших успехов в жизни и достигает. На следующий день долгожданные ворота были сделаны, Расплатился Юрка и сверху ещё литр водки сварщикам принёс, рады они были несказанно, не откладывая в долгий ящик, одну бутылку практически сразу оприходовали, посетовав, что на прошлой неделе им за отлично сделанный гараж совершенно ничего не обломилось сверху.
       В следующую ночную смену договорился Юрка с соседом по дому, на самосвале работающем, чтобы он к девяти часам вечера к указанному месту подъехал. Запустил его на завод, вдвоём с Генкой опять при помощи тельфера погрузили ворота в кузов самосвала, чтобы при поднятии его с наименьшими усилиями сгрузить можно было бы. Отвёз ворота к своему сараю, на всякий случай прихватив с собой оставшиеся директорские документы на гараж. Но никто машину не остановил, вопросов глупых не задавал, нежданно подкалымивший сосед чему был, естественно, очень рад и, остался в конечном итоге, тоже доволен.  В следующие выходные ворота с нашей помощью были поставлены на положенное место, и Юрка стал наконец-то обладателем маленького, но симпатичного своего  гаражика. С Генкой друзья периодически кооперативными тортиками в ночное время на работе лакомились, уж больно их начинающий преподаватель физкультуры любил, а быть должным кому-то Юрке не нравилось, да и жмотом он никогда не слыл, а сладкое иногда настроение молодёжи очень поднимало, да и поднимает. Сам «ночной директор», как Юрка себя иногда называл, по аналогии с персонажем знаменитого, вышедшего в пятидесятые фильма, сокрушался глупости руководства завода, радовался, что неплохо сэкономить умудрился благодаря их недальновидности. Про историю эту мне сам главный виновник её рассказал, когда в подновлённом гараже пивом окончание его возведения обмывали. Через два года после окончания института Юрка машинку себе купил, старенькую, но один из первых в нашей компании. Вот так-то головой уметь работать по назначению нужно, тогда как в сказке – всё, о чём желаешь, обычно случается и получается даже вопреки возникающим жизненным трудностям.
        А впереди маячило новое время, когда не только с завода тащили, а страну нашу могучую руководители с потрохами продали за бесценок. В двадцать первом веке на месте известных предприятий, ранее производящих многие полезные вещи, лишь пустыри заросшие сорняком или торговые центры бесчисленные благополучно располагаются. Другая эпоха!
   
                Монета
     В самом начале двадцать первого века, я по согласованию с супругой, перебравшись в областной центр, приобрёл для своей семьи маленький домик в тихом центре с небольшим участком земли. Работы всякой, конечно, в нём предстояло непочатый край, но человеку с руками, умеющему практически всё делать самому, через какой-то промежуток времени сделать было необходимое по силам, главное – средства бы позволяли. А вот с ними-то, как раз не очень хорошо на тот момент обстояло. Зарплата у меня была довольно скромная, жена не работала, а детям регулярно какие-то финансовые вливания то в школу, то в вещи, из которых они постоянно вырастали, делать приходилось значительные.
     Посмотрел мой ангел-хранитель на мучения мои и решил помочь, правда то ли с суммой, то ли со временем и ценами ошибся, а может со всем вместе вкупе. Потому как на разборке старого  встроенного шкафа в холодной прихожей преподнёс мне он в виде презента гривенник столетней давности, настоящий серебряный, в неплохой сохранности. Правда цена ему через сто лет после выпуска равнялась, как и в годы хождения его честного по рукам, приблизительно бутылке водки, да и то постараться нужно было бы, найти антиквариату нового хозяина. Хотя, может, подарок был чисто символический, чтобы интенсивней думал я, как побольше бы заработать и меньше тратить. Но сразу я смысл найденного клада даже и не понял.
     Приехал ко мне однокашник, чтобы с детьми в футбол отправиться поиграть, мы то на полянку в Юбилейный посёлок ездили или в лесок на Кумысную поляну. Разговорился я с ним о находке, а он просит передать ему её, чтобы брату подарить, так как родственник нумизматикой увлекался. Что мне жалко что ли? Отдал. А он при игре нашей, как выяснилось, посеял монету эту. Об этом узнал я, когда неудачно за мячом погнался и упал, а перед носом, смотрю – гривенник, отданный товарищу, лежит, молчит, поблёскивая решкой. Вручил ещё раз раритетную находку с приговором, чтобы не терял дружок мой больше дар века прошлого. После игры поехали на Волгу искупнуться, грязь, пыль смыть, в порядок себя привести, детей порадовать общением с летней водицей. И опять рядом с майкой моей смотрю – неразменный гривенник примостился, в третий раз не стал я его другу отдавать, себе оставил, привёз домой, в сервант положил в рюмочку, а ему и там не лежалось. Через неделю приблизительно, вижу – на полу, рядом с мебелью он гербом своим птичьим   в два глаза улыбаясь, подмаргивает. Жена  порядки наводила, пыль протирала, он и упорхнул из сосуда на волю. Тут я по-настоящему задумался, что-то уж больно мистическая монета какая-то попалась, всё время из чужих рук выскальзывает, а позже мне на глаза попадается. Не стал я, конечно, как у Стругацких экспериментировать с гривенником как с неразменным пятаком, но куда-то понятно применить его нужно. А как? И куда? Неясно. Он, хотя я и прочувствовал, что особенный какой-то, но молчит же, зараза серебряная, слова из него не вытянешь. Вестимо, из приключений его, что делать с ним что-то необходимо. Под подушку прятал, во сне не общается со мной. С собой несколько раз носил на работу, никакой знак не подаёт, затаится в кармане, а мне – лишняя забота, чтоб не потерять клад драгоценный, кошельки не люблю я и не любил никогда, а тем более из-за новоприобретения таскать их с собой не собирался, карманы впустую оттягивать. Как-то положил к себе в тумбочку его, в коробочку рядом со значками, оставшимися от учёбы и службы, вроде успокоилась монета на какое-то время. Правда осенью мама привезла оставшуюся со школьных лет коллекцию разных монет, что собирал я как и многие сверстники, туда гривенник и перекочевал, чтобы ему нескучно было. Возлежал он и красовался собой в кругу сотоварищей разных иностранных, не таких значимых по годам и ценности.
     Прекрасно по рассказам Катаева помнил, что дедушка Гаврика из повести «Белеет парус  одинокий» умудрялся на царский гривенник напиться и на следующий день похмелится. Через сто лет, даже сто рублей таковой ценности уже не имели, хотя понятно, что бумажка, пусть даже и цветная, хорошо разрисованная, и серебро настоящее, ни в каком сравнении друг с другом быть не могут. Правда, выжиги-финансисты прекрасно дурят людей современных как фокусники, отбирая у них всё и вся, подсовывая некоторые виртуальные бумажки или кусочки пластика. Не производят ничего, состояния целые наживая без особых проблем и довольно быстро. А если они ещё и с властью уживаются, то таким дармоедам уготована прекрасная дорога в общество долларовых миллиардеров. Но обычным, простым людям — таковое, не при каком раскладе, не грозит. Если удача и улыбается на короткое время, то потом на круги своя бытность возвращается.
      Через несколько лет доделал домик наш, как и планировал, жить несколько комфортней стало.  Рубль же всё дальше и сильней обесценивался, а стоимость векового гривенника, найденного в сарае, и через двадцать лет после второго рожденья осталась практически неизменной. Всё-таки настоящее серебро в цене не так портится со временем как «ценные бумаги» или непонятно из какого железа сделанные монеты нашего времени, а даст бог и детям как настоящая вещь на долгую память сувениром неплохим небольшим останется.
      





























                Лошадка
    С лошадьми меня с детства многое связывало. Хотя в последней трети двадцатого века люди больше технике доверялись, чем четвероногим трудягам, но общаться с ними приходилось по всевозможным поводам. Даже в городе, без помощи конной тяги, особенно когда маловесомые грузы приходилось доставлять в  скромные не обременённые обширным штатом сотрудников организации, на не очень большие расстояния, обходиться трудновато было. В деревнях же их было ещё больше, если на душу населения людского пересчитывать. Работали они и в поле, и в быту, облегчая неисчислимые потребности сельского человека. Мне и верхом, и на телеге приходилось ездить, не скажу, что наездник уж больно замечательный, но, то ли корни казачьи, то ли спортивная подготовка потворствовала, не тушевался при общении с лошадками, да и они не проявляли никогда изыски характера. Ухаживать за ними полнокровно, правда, редко удавалось. Запоминались всегда очаровательные, немного печальные, куда как реже игриво весёлые, бывало задумчивые или подёрнутые синевой грустной старости, но всегда непохожие друг на друга глаза  этих, в основном молчаливых, животных. Мягкость их губ, с благодарностью принимающих кусочек хлеба или сахара. Шелковистость тёплой шёрстки, прочность волоса гривы или хвоста. С течением хода времён всё реже и реже видеть приходилось лошадей. Для облегчения труда своего люди технику малоразмерную больше применять стали, а для души иметь коня стало очень дорогим удовольствием доступным только немногим олигархам или очень увлечённым людям. Поэтому в городе, в двадцать первом веке, увидеть лошадок вживую можно было: в цирке, на ипподроме или на площади, где с ними или фотографировались, или верхом с поддержкой за повод маленький кружок за деньги делали. Жалко животных всегда было, не вольготна, суетлива, глупа  и беспокойна городская, сценическая или спортивная жизнь. Для этого ли создатель этих красивых грациозных, подвижных и умных животных в мир наш несправедливый привёл?
      Уехала как-то супруга моя к дочке на день рожденья в другой город на пару недель, нас с сыном дома одних оставила. У меня по весне на работе запарка случилась, поэтому ей компанию не составил, у сына молодёжных забот было невпроворот, как это обычно в начале третьего десятка лет жизни у парней бывает. В пятницу ребёнок на радостях в наш частный дом решил друзей на шашлыки пригласить, я не возражал, попросил меня лишь сильно не беспокоить, отоспаться хотелось, да и по дому как обычно дел хватало. Ведь весенний день иной раз год кормит. Собрались они после работы уже ближе к закату, нажарили мяса и сидели в беседке, судачили о своих делах насущных. Я же, погуляв с собакой, решил пораньше в царство морфея податься, на предстоящую субботу спланировал ряд дел неотложных. Как обычно, умаявшись за день, спал довольно крепко, хотя какие-то посторонние шумы сквозь сон до меня докатывались.       Проснулся с рассветом, хотя собака мне побудку утреннюю ещё не устраивала. Что-то довольно ритмично било в стену дома, звук был знаком, но идентифицировать его полностью, с чем или с кем  он связан был, со сна не смог.
      Встал, обошёл квартиру, обнаружив в комнате сына очередную подружку, а в зале двух парней, товарищей сына, видимых вечером и лежащую с краю девушку, но портить им утренний сон не стал. Решил отложить разборки на более позднее время. Затем приоткрыл входную дверь и опешил: во дворе стукала копытом о стену дома лошадь. Немного в стороне видны были следы её жизнедеятельности, по аромату сразу стало понятно, что она находится в заточении не один час. Прикрыв дверь, призадумался, ясно было, что поздний вечер, а может быть и начало утра молодёжь провела достаточно интересно и содержательно, во всяком случае, не без приключений. Но скотину было, естественно, жалко. Налил ведро воды, вытащил животному, лошадка стала жадно пить, понятно о чём она сигнализировала людям. В тазик насыпал имеющуюся в доме крупу — геркулес, взял оставшийся со вчерашнего дня хлеб и угостил четвероногую гостью. Кобыла, с благодарностью приняв поднесённое, пристально посмотрела в глаза, явно даденное лакомство только подзадорило её аппетит. Зная, что в основном копытные не очень любят собакообразных существ, решил воздержаться от раннего гуляния со своим другом. Поставил на плиту запариваться макароны, с имеющейся крупой, два литра каши не как не могло испортить здоровье животного, но должны были улучшить её настроение. Травы весной, тем более в моём огороде было очень мало, а перед домом выпасать кобылу я не решился, нужно было выяснить для начала, чья же эта лошадка. Внешне выглядела она неплохо, была не старой, но уже вышедшей из жеребячьего возраста, характер же животного экстрасенсорно определить я не мог, не хватало практики общения с подобного рода прелестью. Сварив и остудив кашу, накормил гостью, она по-собачьи прильнула головой к руке, и по лошадиному фыркнув, потрясло гривой, которая была аккуратно пострижена и видно, что расчёсывали её сравнительно недавно. Потворствовать телячьим нежностям не стал, погладил легонько по морде и пошёл производить разбор полётов с молодёжью. Ибо планы мои рушились ко всем чертям. Общение с красавицей заняло более двух часов, а время неуклонно бежало вперёд.
      Опрос архаровцев помог понять происшедшее. Товарищ сына накануне познакомился на площади с владелицей кобылицы, они деньги зарабатывали на рядом расположенной площади, фотографируясь и катая народ. После заката, вечером, созвонились, две двуногие подружки и одна  на четырёх копытах пожаловали к нам в гости. Радость общения с новыми интересными людьми и нежелание расставаться ближе к утру, привело к лишним мучениям лошади и частичному изменению моих утренних планов. Заставив друзей убираться во дворе, ушёл гулять с собакой, по пути не забыв подкупить своей новой знакомой буханочку белого хлеба, чтобы ей веселей было коротать время с беспутной неразумной молодёжью. Соседи по пути рассказали о ночных катаниях на лошадях на нашей улице, правда,  впотьмах они, слава богу, не поняли: кто же  был верхом, иначе вопросов могло бы быть больше. Приблизительно через час, приведя себя окрестности своей ночёвки в порядок и попив чаю, кавалькада нестройной толпой разбрелась по своим делам: кто домой, кто на работу, а кто и продолжать беззаботное времяпровождение. Нормального отдыха в перспективе не предвиделось лишь бедной лошадке.


















                Дед Данила

           В далёкие славные шестидесятые – начало семидесятых двадцатого века живы были ещё люди, рождённые в веке девятнадцатом. Вкусившие и познавшие на себе прелести существования при капитализме, при царе батюшке. На своём личном опыте имеющие возможность сравнивать без гнёта пропагандистского давления: как было, как стало, что лучше, а что не очень. Время и опыт, особенно если есть память, наверное – единственно верный индикатор истории. Которая, вроде стараясь оставаться наукой, неизбежно попадает под свои же жернова, ибо каждый правитель пытается так или иначе её переписать, чтобы очернить иные времена, обелить, а то и озолотить эпохи своего правления.
         Какую опасность может представлять собой старому одинокому человеку, которому и поговорить-то иногда не с кем, маленький, интересующийся жизнью мальчонка? Да, наверное, никакую. Беседы лишь снова приоткрывают зрелому индивидууму дверь в эпоху молодости, юности, когда всё впереди, а мечты и надежды позволяют бесстрашно летать на крыльях строящегося предстоящего светлого будущего.
       В шестьдесят девятом отца моего забрали, за то, что попыталась группа молодых и неглупых людей показать правящим верхам, что не Ленинским держава курсом идёт. Но кто из власть имеющих любит, когда на ошибки их указывают, особенно если, как им может казаться, на  благосостояние их, сирот, покушаются. Хотя далеко не всякий понять может, что каковыми мы в мир этот приходим, таковыми и уходим, а материальное не такую уж главенствующую роль в жизни имеет. Но забывать ж не нужно, что «голод – не тётка», и с постоянным ощущением пустоты в брюхе к светлому будущему, ох как тяжело, двигаться. Некоторого рода отсутствие мужского воздействия тоже положительным образом не сказывается на детской психике ребёнка и мальчишка может даже бессознательно от мужчин, которые входят в его круг общения уму-разуму набраться, чтобы облегчить себе путь жизненный дальнейший.
        Как-то зимой переехал в наш подъезд обычной типовой хрущёвской пятиэтажки, где все всех знали, дед Данила. Забрала к себе его дочка, после смерти жены, чтоб не бедовал он один-одинёшенек в своём доме недалеко от Петровска — райцентра, километрах в ста от Саратова.  В областном центре, с родными, недалеко от поликлиники человеку восьмидесяти лет проще жилось. Печь топить не нужно, удобства в квартире, по хозяйству хлопотать нет нужды, правда, круг общения не такой устоявшийся, но люди пережившие эпохи глобальных перемен достаточно стойко трудности жизни переносили. Светлое, с достаточным количеством морщинок, лицо деда — благообразное, окаймлённое окладистой седой бородой украшали голубые, незамутнённые годами, всё понимающие глаза. Форма одежды у старика единообразной была и в демисезонье, и зимой, и летом: разношенные валенки с галошами, суконное пальто с барашковым воротом и в кон ему, неновая, видавшая виды, такая же шапка. На вопрос, не жарко ли ему, старик, сетуя на ревматизм, всегда отвечал: «Нормально». Выходил посидеть он на лавочке у подъезда как по часам: с утра — с девяти до двенадцати, после обеда — с двух до пяти. Заняв удобное положение, он осматривался по сторонам, доставал папиросу, не спеша, с явным удовольствием, выкуривал её, во время каждой прогулки больше одной штуки дед не позволял себе никогда, говорил, что дочка ругаться будет. Ни у кого не спрашивал для себя, но и никогда никого не угощал куревом. А вот с нами, мелкими ребятишками, иногда делился конфетами, обычными дешёвенькими карамельками в обёртках. С интересом наблюдал за детскими играми, быстро узнал, как кого зовут в подъезде, всегда отвечал на приветствия и мог, если кто-то останавливался, пообщаться с соседями, ненавязчиво поддержать разговор на любую тему. Иногда вволю набегавшись, когда сверстники домой были  все водворены, я присаживался к нему на лавку, и мы неторопливо беседовали. Причём даже на каверзы он отвечал довольно полно и понятно, так что дошкольнику без переводчиков всё было ясно. А в далёком детстве так много возникает этих: почему и как? У любознательного ребёнка вопросов может быть «уму непостижимо», а вот ответы на них не всегда и не каждый дать может.
       Про себя дедушка тоже много интересного рассказывал. Слава Богу, родился в Нижнем городе до революции, переехали с родителями они в Саратов, где отцу должность неплохую дали, учился в гимназии, но университетов не заканчивал, после гражданской пришлось  уехать в уезд, немного поколесил по стране, была у него хорошая семья. Правда сын погиб в Великую Отечественную — Божья кара, но дочка младшая к себе забрала, работал всю жизнь, на хлебозаводе, жалко, что жена раньше него умерла, но ему уже тоже недолго осталось, скоро и ему помирать. Обидно очень, мальцов-внуков не народилось, семья на нет сходит, но видать на то Божья воля. Это коротко, в общем, то, что запомнилось, а вот на вопросы отвечал он интересно, пожалуй, даже развёрнуто, с душой. В садике мы все знали кто такой дедушка Ленин, а вот его-то, оказывается, сосед, к сожалению, не видел, как и царя, но про жизнь при нём отвечал совсем не так, как в книжках тех лет писали. Оказывается, и рабочий человек не очень угнетён был, особенно если специальность хорошую имел, не голодал в городах пролетариат, а жизнь устоявшаяся, спокойная хорошая текла, с его точки зрения. Машину, по сравнению с теперешнем временем,  очень редко увидать получалось на улицах. Люди, если нужда имелась, перемещались на лошадях. Вместо трамваев и автобусов — конка по городу народ возила, телевизоров не было, но и газеты читали, и в цирки с театрами ходили не по разу в год, а куда как чаще.  А иногда представления разные устраивались на площадях или во дворах. А кто учиться хотел, и при царе могли и учились. Высотных сооружений немного даже в городе имелось, люди жили в одно–двухэтажных домах, но всё нормально, крепко казалось. Златоглавые церкви украшали практически каждую большую улицу, всё благообразным, чинным образом происходило. Когда дед вспоминал о далёком прошлом, глаза его мечтательно прищуривались, так, что даже малому видно становилось, что дорого оно ему, и купается пожилой человек в сказанном с превеликим удовольствием. Частое упоминание о Боге порождало, конечно, вопросы: «Есть ли Бог, и верующий ли дедушка?» На что он степенно отвечал: «Бог, конечно, есть. А вот веры у меня, наверное, маловато, и в церковь почти не хожу теперь, за это Он на меня, как кажется, и осерчал. А то, что многие отвернулись от Бога, времена такие, но пройдут они, как и многие беды были, да кончились». Всё сказанное никоим образом не вязалось с существующей действительностью. Может быть, атеизм не такой воинствующий, как в первые годы советской власти, довлел в государстве, но влияние его неприкрытое ощущал и стар, и мал. Рассказанное стариком заставляло задуматься — правильно всё ли в мире, вера в непогрешимость сказанного взрослыми меркла, но понятным становилось, что вслух всё сказанное соседом повторять, никак нельзя, во избежание неприятных последствий. А на всякий случай «мотать на ус», чтобы иметь пищу для размышлений, нужно всё упомянутое заслуженным человеком. Иногда его рассказы прерывала проходящая дочка, даже грубовато, приблизительно в такой форме: «Папа, прекрати людям мозги забивать всякой ерундой». На что дедушка тяжело вздыхал, прекращал речи, но мыслями своими оставался в том близком для себя миру горячо любимого прошлого. Может быть, так Альцгеймер проявлялся у пенсионера, но мне, маленькому, с ним общаться нравилось, потому что пожилой человек показывал мир окружающий как бы с другой, плохо освещаемой в наше время, стороны.
     Почти два года прожил он в нашем подъезде, своим замечательным отличием от окружающих показывая как многообразен наш мир. Умер в больнице, остался у некоторых в воспоминаниях интересным пожилым рассказчиком со светлыми молодыми, искрящимися глазами.
 
                Приёмник
       Вовка начал увлекаться конструированием разных вещей с раннего детства, правда иногда игрушку, попавшую ему в руки, постигала довольно печальная участь, и она восстановлению уже не подлежала, но это давало какие-то знания, которые в перспективе вундеркинд применял в практической жизни. В младших классах он уже умел восстановить контакт в сломанной беспечной бабушкой вилке любого электроприбора. Годам к десяти, мог не только  починить фонарик, но и усовершенствовать промышленно изготовленную вещь: так  свет в зале — в квартире, где они жили с мамой и бабушкой, стал включаться от специально сделанного ключа, который вешался на гвоздик в установленном месте, а выключался автоматически примерно через пять минут. Конечно, к такой трактовке метода экономии электроэнергии нужно было привыкнуть, так как нормально в тёмное время суток почитать что-либо более долгий промежуток, чем запрограммировал кулибин, без лишних телодвижений, было просто невозможно. Но восторгались его изобретениями не только родственники, но и сверстники, и немногочисленные знакомые. Сам он был обычным мальчишкой, мало чем отличался от сотен таких же юнцов эпохи семидесятых, постепенно взрослеющих будущих строителей коммунизма.
     Несколько позже он перевёл включение и выключение света на воздействие от хлопка. Практически одновременно стал в избытке, решительно поставив дело на промышленные рельсы, изготавливать для всех жаждущих карманные радиоприёмники. Для производства вожделенного звучащего в одном диапазоне прибора необходимость возникала принести конструктору: мыльницу, две батарейки, кусок ферритового стержня, наушник и рубль на мелкие расходы.  Достать малогабаритный наушник, как в слуховом аппарате, приобретаемом плохослышащими, вставляемый непосредственно в ушную раковину, не у всех страждущих, естественно, хватало образования. Наверное, поэтому, в нашем районе стали пропадать вечерами и ночами из будок уличных телефонных аппаратов трубки, к жутчайшему неудовольствию местных жителей. Очередь желающих иметь чудо техники не уменьшалась, но к очередям в наше славное время мы все привычные были с раннего детства. При применённой умельцем унификации, нужно заметить, что компактные карманные приёмнички отличались: габаритами, цветом корпуса и проводов, величиной наушников, методом включения, каждый был в чём-то неповторимым,  индивидуальным твореньем. Настройку станции мастер выполнял по заявкам будущих владельцев, обычно это был или «Маяк», или первая программа радио, они лучше всего ловились в то время в нашем славном волжском областном центре. Чтобы улучшить качество звучания, необходимость возникала покрутить мыльницу, в которой находилось устройство, вокруг своей оси.  Для своей дорогой бабушки он сделал более сложный и большой агрегат с возможностью подстройки станций, динамиком – практически промышленный приёмник, который он заключил в прозрачный плексигласовый корпус, так что хотя и несколько в замутнённом виде, можно было видеть всю конструкцию насквозь воочию.
       На выставке юных техников данная вещь даже заняла призовое место, к несказанной радости родных и близких изготовителя. Близость военных заводов производящих всевозможную аппаратуру для обеспечения обороноспособности страны позволяла не сильно заморачиваться интересующейся молодёжи по поводу радиодеталей, цена на которые в специализированных магазинах держалась не на слабом уровне. Существующие промышленные свалки, являясь лакомым куском для технарей разного пошиба, позволяли без ущерба для семейного бюджета заниматься любимыми делами в свободное время. Государство, напротив, не противилось сложившемуся положению вещей, а всячески, бессловесно потворствуя, развивало юношеские проявления талантов — в особенности: устраивая конкурсы, в избытке печатая техническую литературу, популяризируя всевозможное новаторство и стремление к практическим наукам.
      После школы поступив без особых проблем в университет — на физический факультет, Володька, отгрызая периодически неплохие куски от гранита науки, продолжал совершенствовать свои знания. Ещё на стадии обучения заимел несколько рационализаторских предложений и изобретений. А после окончания вуза с удовольствием, по специальному приглашению, не участвуя в распределении, принят был в один из Саратовских закрытых военных заводов. Но счастье вечным не бывает, с развалом страны, не видя для себя дальнейших перспектив, имея достаточную возможность в получении спирта, подружился довольно близко с царством Бахуса, потерял семью, квартиру, работу, а затем и жизнь. И так, иногда по воле рока, происходит в мире. Эпоха девяностых прокатилась по стране тяжелее, чем Великая Отечественная. У наших предков была крепкая вера в будущее и правоту деяний, наше же поколение этого счастья по вине обстоятельств, его величия – случая и хапуг – правителей лишилось окончательно, бесспорно, да кажется, и бесповоротно. Современное радио работает на УКВ диапазоне, причём древние, оставшиеся в некоторых семьях аппараты, даже не могут принимать новые программы. Являются некоторым историческим архаизмом и памятником прошлого, навевающим несказанную тоску по славному ушедшему времени. Научно-технический прогресс, к сожалению, порой лишает жизни и технику, да и некоторых живых существ, не умеющих приспосабливаться к постоянной изменчивости окружающего мира.

   

























                Васька
Тяжёлым детство бывает иногда не только у людей, но и бессловесных четвероногих. Бедный котёнок появился в конце лета у молодой кошки, которая и не думала, что её любовные похождения смогут принести дискомфорт в беспечную, разгульно-бесшабашную жизнь. А ей она отдавала себя всю и без остатка. Перезнакомилась со всеми домашними и дикими котами в округе, часто не ночевала дома и единственному сынку не только не уделяла должное количество времени, но часто фыркала на маленького и просто его безбожно била и терзала. В этой маленькой бестии было столько импульсивной агрессии, нетерпения к любому проявлению тепла к родному существу, что хозяйка её диву давалась и делилась проблемами котёнка с моей супругой. И та, сердобольная, в одно прекрасное время, когда сиротке ещё и месяца не исполнилось, забрала его как-то вечером и принесла к нам домой. Отмыла от кишащих на хилом тельце и пожирающих маленького зловредных блох, переданных несуразной мамашей, покормила молоком. Наверное, впервые в своей короткой кошачьей жизни котёнок, угнездившись у меня на локте, уснул глубоким детским счастливым сном. Спокойно, безмятежно, не интересуясь ни новой окружающей средой, ни людьми. Под  нежной шёрсткой явно прощупывались незажившие мамочкины царапины и укусы.
У нас к тому времени был уже взрослый кот, который ощущал себя полновластным хозяином дома. Но, очевидно, ему скучно было оставаться в помещении одному, или он тоже проникся тёплым чувством к незадачливому сироте, короче, над маленьким было взято достойное шефство. Без грубостей, но с играми, умеренной лаской и поучительными показами хорошего поведения и послушания. Быстро и с удовольствием внимая старшему товарищу, котёнок, как обычно бывает в кошачьей жизни, рос и превращался в симпатичного чёрного кота –  Василия. Отличало его большое дружелюбие, ласковость и неназойливость. Только иногда, слишком проявляя чувственность, он начинал сначала облизывать, а потом пытаться грызть пальцы у держащего его на руках человека, так вероятно проявлялись нанесённые в детстве душевные травмы. К незнакомым людям он проявлял холодность, на всякий случай, видимо, опасаясь за целостность своей шубки, а чужих же котов откровенно не любил и старался при любом и каждом случае отомстить им за испорченное детство. Так как он вырос в довольно большого представителя своего рода, то ему это удавалось без особого труда и напряга. Старший товарищ обычно свысока поглядывал на короткую битву, а со стороны казалось, молчаливо поощрял  эдакое бойцовое поведение младшего. Насчёт еды у них распрей никогда не возникало, культурно уступая друг другу, они, после славного утоления голода, с удовольствием мирно заваливались спать рядом, причём обычно на моём любимом диване. Так как оба были немаленькие, то зимними вечерами приходилось порой их бесцеремонно сдвигать в сторону, чтобы мне занять устойчивое положение перед телевизором. Не проявляя особого раздражения, коты перемещались на одеяло или плед и то ли грели меня, то ли грелись сами, иногда довольно громко мурлыкая дуэтом.
В тёплое время года они прекрасно возлежали в беседке на подушках, а если жара пыталась мешать наслаждаться красотами цивилизации, то перемещались под кусты смородины, показывая чудеса маскировки, сливались с землёй. Заходили домой перекусить, посмотреть, чем же вообще занимаются беспокойные хозяева и на всякий случай проконтролировать действия: за людьми, по их мнению, нужен был «глаз и глаз». Характеры и повадки у обоих красавцев были в чём-то схожи, сказывалось воспитание старшего друга. Страдания далеко не розового детства  Василия расплывались в далёкой дымке вроде бы ненастоящего прошлого, а светлая быль событий происходящих не предвещала никаких видимых бед и напастей. А хорошо жить, естественно, и котам завсегда приятно.         

                « Удачная фотография»
Шутка или бывает удачной, или запоминается с не очень хорошей точки зрения как несуразность, подковырка. Думаю, у любого человека таких вещей в жизни хватало. Только плохое-то, как правило, забывается куда как быстрее, и лишь некоторые события остаются надолго в памяти, как  бы не хотелось от них побыстрее избавиться. На первом году офицерской службы время наполнено всевозможными событиями, но запоминается многое лучше, потому что открывает неизведанные горизонты, ощущения и создаётся несколько другой образ реальной жизни, свободной от розового налёта приобретённых ранее книжных истин.
Обычные разводы суточных нарядов происходили вечерами, а оперативные дежурные по части сменялись, как правило, по заведенному в бригаде распорядку, с утра. Вопросы выдачи и приёма оружия в моё время решали уже не сержанты срочнослужащие, а офицеры, дежурные по дивизиону, в ракетных войсках тактического, да и оперативно-тактического назначения, численность личного состава дивизиона сродни мотострелковой роте. Это, так сказать, информация для общего сведения, человеку не служившему, армейские заморочки вообще плохо понятны. Ну, а  отношение срочнослужащих к увольнению в запас, подготовка дембельских альбомов, формы, достойна описания в романах. Причём форма могла бы быть их прямо противоположной: от трагичных, до комедийных. Каждый из увольняющихся жаждал выделиться от остальных товарищей, каких бы это усилий не требовало, а приносила такая постановка вопроса в реальности всевозможные непредсказуемые разности.
Сменился с утра со службы оперативный дежурный по части капитан Н., не стал дожидаться находящегося с личным составом в столовой на завтраке, по распорядку дня,  дежурного по дивизиону, чтобы сдать табельное оружие. Поспешил домой к себе по каким-то срочным делам, и нет бы, (ведь опытный командир был) с собой пистолет взять, а потом вернуться и сдать его как положено – из рук в руки, а передал своё оружие секретчику дивизионному. Который, будучи старослужащим, думающим, что он на особом счету, благодаря должности блатной, завтрак  элементарно прогуливал, довольствуясь  лично заваренным чаем со сгущёнкой. Двадцатилетний балбес, обрадовавшись случайно попавшему в руки его пистолету, захотел всенепременно в альбом свой дембельский заполучить фотографию с вожделенным ПМом. Призвал на помощь товарища своего одногодку и задними тропами, дабы не попасться посторонним офицерам не глаза, с оружием отправились в штаб дивизиона, благо у заводилы ключи от заветных кабинетов имелись. Офицеры штабные ещё на службу к тому времени не прибыли, время раннее было.
   Пока один готовил фотоаппарат, другой, не знающий элементарных навыков обращения с 9-миллиметровым другом офицера, солдатик, бросив запасной магазин с патронами на стол, не отсоединив вставленный в пистолет основной магазин, естественно, полностью снаряжённый, лихо снял оружие с предохранителя, быстро взвёл его и со словами: «Славик, смотри какой кадр», – выпустил пулю себе в висок. Смертельный выстрел громко прозвучал в закрытом помещении, пуля прошла навылет! Мало кто на улице услышал резкий, словно удар хлыстом, звук, а  сослуживцам, прибывшим на место происшествия, картина открылась скорбная, но очень впечатляющая. Забившись в угол, нервно сидя на корточках, плохо соображая о происходящем вокруг, с явно слышимым постукиванием зубов, трясся свидетель выстрела. Липкая лужа крови медленно, словно нехотя, расползалась по полу кабинета начальника штаба. То, что тело ещё почти три часа дышало, а сердце продолжало биться, только усугубило трагедию. Спортивная форма юнца была очень хороша: неплохой бегун, разрядник по лыжам, выносливый малый, легко проходивший кроссовые дистанции, бездумно подвёл итог своей молодой жизни. Естественно, наш начальник медицинской части, заслуженный майор – афганец, своими безуспешными стараниями помочь уже ничем не мог. Потом понятно, что для офицера был суд чести, получили взыскания командиры всех степеней, ЧП на весь округ, депеши по всей армии, но несостоявшегося по глупости дембеля-то уже никогда в мир живых не вернуть. А бедным родителям его каково пришлось? Стечение совокупности по времени разных обстоятельств: халатность, упрощение отношения к службе, отсутствие дисциплины, желание побахвалиться, молодецкая глупость, а в итоге – ранняя гибель молодого человека.
 Не сложись что-то из череды вышеперечисленных событий, итог, естественно, иной у происшествия был бы. А сколько и раньше и в дальнейшем в части случалось всяческих деяний, а в наших доблестных вооружённых силах? Наверное, даже и перечесть невозможно. Горько, обидно, но такова бытность армейская, несоблюдение обычной уставной дисциплины всегда залогом чрезвычайных происшествий было, являлось, конечно же, к сожалению, и ещё не раз будет. Недаром говорят, что строчки Уставов – кровью написаны!


































                Футбол
             Юрка относился к спортивным состязаниям и играм несколько по-особому. Не очень любил смотреть за матчами и соревнованиями, но с большим удовольствием принимал в них участие, причём его радовал не сам результат, а именно действие, да, наверное, и ощущения получаемые организмом после них. Приятная ноющая боль от полученной нагрузки в мышцах несколько пьянила и подтверждала, что время потрачено не зря, а с явной пользой для растущего тела. Мы прекрасно общались, жили в одном подъезде, учились в одной школе, в футбол часто играли у дома, на небольшой ровной площадке между двумя хрущёвками. Соревнуясь либо с соседями, а иногда проводили матчевые встречи составом своего двора. К школе, на прилегающий стадион, либо в пространство между двумя крыльями здания стали ходить играть уже классе в шестом, в тёплое время года. Все мы приблизительно одного класса игроки были, но когда команда сыгрывалась, начинала играть в пасс, то победа становилась делом решённым, потому что у любителя поводить мячом, два противника легко его отбирали, ну а дальше всё становилось делом техники. После школы Юрий поступил в военное училище. Когда он уже учился на втором курсе, я в армию отправился на два годика, тогда и из институтов на срочную службу забирали молодёжь, конечно же, наши встречи стали довольно редкими. Теснее  вновь стали общаться после того как я отслужил, в его отпуска-каникулы.
           Однажды, он уже на четвёртом курсе учился, и я по пути в институт, зная что у него двухнедельный отпуск, заглянул к товарищу, чтобы планы на приближающийся вечер обсудить. Телефон в нашем подъезде был всего один в квартире у одного ответственного начальника, правда, чем он руководил, даже не припомню. Общаться с людьми, во времена нашей молодости, было принято либо письмами, либо при личных встречах, а в экстренных случаях – телеграммами. Смотрю, а мой дружок по квартире в сапоге одном разгуливает. Естественно, поинтересовался, что же с ним случилось, услышал простую, но поучительную историю.
            Курсанты старшекурсники иногда сессию сдавали в своём учебном центре, причём в лагеря они выезжали и летом, и зимой, вне зависимости от погоды, согласно составленных учебным отделом планов подготовки.  Выпало им как раз тогда в зимнее время в лагеря и отправиться, ну а в перерывах между погруженьем в пучины знаний молодые парни естественно жаждали как-то своё личное время разнообразить. Футбол являлся неплохой спортивной отдушиной, выплёскивались эмоции, нагружалось тело, всё шло на пользу защитникам Родины. При очередной игре Юру, как это иногда бывает, не по злобе перековали. Продолжать матч он не смог, нога сильно болела, но благополучно дожил до утра, с большим трудом вечером сапоги, как рассказывал участник событий, снимать пришлось, но стиснув зубы – справился. Надевание сапог (правильнее сапога) стало очередным утренним испытанием. Днём, превозмогая дискомфорт и проявляющуюся хромоту, сдал экзамен по технической подготовке, но в санчасть не пошёл, предпочёл готовиться к последнему в той сессии экзамену. Вторичное надевание и снимание сапога подсказало будущему офицеру, что, по всей вероятности, у него не ушиб, а  «радость» переломов он в своей жизни ещё не испытывал. До экзамена оставалось два дня, а после предстоял долгожданный зимний отпуск, что накладывало разные интересные думы, но побаливало сильно, необходимость двигаться присутствовала, поэтому пришлось всё-таки, обратиться в санчасть. Фельдшер, пощупав изрядно опухшую конечность в обед, написав направление к хирургу, отправила пострадавшего в мед. часть училища, благо транспорт ходил туда-сюда ежедневно. Вечером хирург подтвердил мысли бедолаги по поводу предварительного диагноза. Страдальца с утра на санитарной машине отправили в гарнизонный госпиталь, где после рентгеновских снимков, кои ему на руки выдали, явно понятно стало, что на ступне две средние косточки благополучно сломаны. От гипсования он стоически отказался, понимая, что на кону вырисовывается не только последний экзамен сессии, а ещё и предстоящий отпуск, цена была несопоставима, а потери могли быть преогромны. Страдания физические грозили ещё привлечь горы моральных мук. Стиснув зубы, на общественном транспорте он добрался до училища, объяснил хирургу, положение вещей и что киснуть, болеть, увиливать от предстоящего испытания не собирается. Военврач проникся чаяниями младшего товарища и дал философский совет: не снимать по возможности сапог и несильно нагружать ногу. Нужно сказать, что во все времена в армейских коллективах травмы разного рода учитывались, классифицировались, а их ежегодный  прирост, конечно, не поощрялся. Социалистические соревнования в учебной жизни воинских подразделений раньше занимали определённую, закономерную важную роль, как и по всей большой стране, а при подведении итогов сдачи сессии причина болезни никогда не являлась уважительной. Транспорт в учебный центр к тому времени уже убыл, а на следующий день предстоял последний экзамен. Созвонившись по армейской связи со своим командиром курса и получив разрешение на необходимое действие, Юрий на пригородном поезде доехал до ближайшей к лагерю железнодорожной станции. До учебного центра было шесть километров, бедолага преодолел их за пару часов, это, как он выразился, было самое трудное и запоминающееся путешествие в его жизни. Зимой темнеет рано, завывание ветерка, бодрящая морозная погода лучше переносится в тёплом помещении с чашкой ароматного чая, плюшками, книжкой. Но при продвижении, как рассказывал участник перемещения в пространстве, его чаще в жар бросало, порой липкий пот стекал по спине, а остановиться, как он знал, было нельзя, иначе можно было бы ещё прицепом и простуду подхватить. Конечно, сапог в нормально намотанных портянках выполнял некоторую функцию гипса, но не на сто процентов. Нога нестерпимо ныла, совет хирурга полностью не выполнялся, но показывать ощущения свои  было нельзя ни в коем случае, иначе лежание в лазарете обеспечивалось автоматически. Экзамен был в положенное время успешно сдан, в долгожданный отпуск герой отпущен. Правда по просьбе его разрешено было курсанту, временному инвалиду, не в парадных ботинках отправиться к родным пенатам, а в виде исключения – в сапогах. Большой редкостью таковое являлось, но медицинские показания сыграли определённую немаловажную роль. По прибытию домой избавился от кожаного гипса, помылся, но с утра, чтобы не прыгать по квартире на одной ноге по привычке натянул сапог, поэтому-то в таком интересном виде я его и встретил.
          Отвращение к футболу случай этот Юрию не привил. В разное время мы закончили учёбу, а он после службы, уже уволившись из армии, приехал в родной город, общаться стали немного чаще. Бывало, мы ещё не раз играли в футбол и с ним, иногда даже и с привлечением наших детей, выезжая на природу. Порой вспоминалась эта довольно удивительная история. Пришлось из-за любви к футболу пострадать товарищу, но чего в жизни не бывает. Проявленная стойкость не позволила ограничить свободу молодому человеку, хотя некоторой подвижности он всё же на время был лишён.









                Тихая охота
Первый раз грибы Володя попробовал лет в шесть. Дело в том, что мама его грибы не любила и не признавала, поэтому соответственно дома их ни в каком виде не готовила. Жили они вдвоём, конечно, бабушка иногда приходила, помогала маме по хозяйству, но она тоже этого  лесного, полевого жителя особенно не жаловала. А познакомился с этим интересным, быстрорастущим после дождей продуктом мальчишка  благодаря своей соседке по лестничной клетке, работающей преподавателем биологии. Как-то летним днём, возвратившись из садика, он увидел, что тётя Люда, как он к ней обращался, с перочинным ножичком ходит по косогору, рядом с их пятиэтажным домом и периодически, склоняясь к земле, что-то ищет, собирает. Заинтересовавшись, он впервые увидел шампиньоны, как они интересно произрастают. Поднимают бугорки земли с остатками прелых листьев, словно солдат в каске из окопа, скромно вглядываются в окружающий мир. Если их вовремя не находят, несколько дней растут, набирая силу и вес, а затем достаточно быстро старятся и хиреют. Любят селиться семейством рядом с большим грибком или братьями одного роста, как правило, произрастают соседи группами, рядом, чтобы нескучно было. Научив Володю, осторожно пользуясь ножом, срезать взрослые шампиньоны, чтобы не повредить грибницу, оставляя на месте ещё не подросшие, маленькие грибочки, тётя Люда удивилась, что сосед впервые видит и ни разу не ел такие широко известные дары природы. После того как пакет был наполнен, пригласила попробовать приготовленное из шампиньонов простое кушанье, а именно – грибы с картошкой. Ароматное яство – картофель, Владимир обожал в любом исполнении, отчасти в тот раз поразило мальчика, что грибы, дополняя своим ароматом и вкусом любимое блюдо, делали его ещё более интересным и выразительным, подчёркивали его совершенство.
Позже в летних лагерях, в каникулы ребёнку удалось поближе познакомиться, а затем и  попробовать с вожделенной картошкой  на вкус: липкие маслята с приклеенными к шляпкам сосновыми иголочками и ароматные опята, и сытные солидные боровики; угощался он и солёными рыжиками домашнего приготовления. Находил в каждом представителя грибного семейства что-то новое, неведанное. Рассказывая маме, пытался донести до неё всю изысканность почему-то нелюбимой и не принимаемой еды. В конце концов, мама покорилась и иногда стала сыну готовить, по особой просьбе, после долгих уговоров суп из приобретённых на Крытом рынке высушенных и нанизанных на нитку грибов. Сама же его есть отказывалась категорически.
Много позже, в армии, Владимир ещё больше полюбил изобилие разноцветных братьев, стал хорошо в них разбираться. После окончания учебного подразделения, где он на повара учился, стал удачливым, признанным среди сослуживцев грибником. В полевых условиях, если позволяла погода и время, мог набрать и приготовить грибной суп для целой роты. Неплохие достижения в службе (мама воспитала его трудолюбивым, исполнительным, чистоплотным парнем) способствовали тому, что Володе предложили поступать в школу прапорщиков. Закончив её, сверхсрочную он в течение трёх лет проходил в родной части в грибной Белоруссии – начальником столовой. Приобрёл необходимый практический опыт, но очень скучал по городу детства – Саратову, естественно, по маме и по истечении контрактного срока уехал домой. Но в армии ему положительно нравилось, служить он хотел, и когда в военкомате прапорщику, по знакомству, предложили пойти начальником столовой в учебный центр военного училища, расположенный в каких-то тридцати километрах от города, конечно, согласился. Интересная, знакомая работа, прекрасно сочетающаяся со службой. Через год женился, родилась дочка, в офицерском городке получил отдельную двухкомнатную квартиру, жизнь налаживалась. С мамой виделись куда чаще, чем раз в месяц, а иногда летом или осенью она приезжала понянчиться с внучкой. Тихую охоту Владимир Павлович (так к нему теперь обращались даже офицеры, а он дослужился до старшего прапорщика) не бросал, знал все грибные места на несколько километров, исходил окрестности полигона вдоль и поперёк. Особенно нравились ему осенние дни и недели затишья, когда из лагеря уезжали курсанты, не было абитуриентов, меньше оставалось старших офицеров – преподавателей, зимние холода ещё не наступали, а в лагере находилась только батарея обеспечения учебного процесса. Работы и разнообразных забот становилось на порядок меньше, можно было иной раз и расслабиться, и, конечно, посвятить себя любимому собиранию грибов. Мама своё отношение к шляпочным братьям не изменила, а в семье, да и у знакомых пользовались популярностью его заготовки и кулинарные шедевры. На дни рожденья сослуживцев он всегда брал с собой баночку солёных или маринованных грибков, к праздничному столу они всегда приходились кстати. Дочка подросла и пошла в школу, правда, так как в военном городке при полигоне школы не было, пришлось отправить её к маме, и она пошла в ту же школу, которую почти пятнадцать лет назад  окончил Владимир Павлович. Но и маме не так скучно было, и они с женой стали чаще в город выбираться. Маленькая очень внешне походила на жену, но была нежнее, а черты характера  были более похожи на отцовы. Для более частых встреч с мамой и дочерью, глава семейства, чтобы не зависеть от электрички и вахтового транспорта, взял с рук даже автомобиль –  «Москвич», не очень старый, внешне приличный. Всё шло устоявшимся чередом, добро и славно. На каникулы доченька приезжала домой, летом и осенью родные все вместе ходили в ближайшие перелески и, собирая разнообразные дары природы, неплохо отдыхали, наслаждаясь свежим воздухом, прелестными видами и необъятной тишиной малой Родины. Передавая доченьке свой опыт, отец радовался, что она довольно удачлива в сборе грибов. Правда, порой случались досадные ошибки, по неопытности, принимались несъедобные дары природы за хорошие, хитрые лесные братья умели не только прятаться и маскироваться, но прибегали порой к неприкрытому обману.
Однажды, когда дочка уже перешла в третий класс, на осенних каникулах, родные вдвоём отправились на тихую охоту. Хозяйка осталась дома, чтобы переработать помидоры в томатный сок. Стояла чудесная погода. Перелески, отмытые дождём, радовали разными яркими переливами цветовой гаммы, хотя больше было жёлтого, красного и их полутонов, но встречались и устойчивые зелёные настроения. Двухчасовая прогулка принесла с собой пару вместительных корзин осенних крепышей. Обычно Владимир Павлович перебирал до прихода домой собранное дочкой на ближайшей к посёлку полянке, но в тот день некоторая суматоха на полигоне явно предсказывала: что-то случилось. Поэтому поспешить пришлось в сторону лагеря. Опыт не подвёл старшего прапорщика, жена сообщила, что посыльный уже прибегал, приехал генерал со свитой и планировал побыть какое-то время в учебном центре. По заведённому распорядку, когда начальник училища находился на полигоне весь световой день, а иногда и больше, руководитель  столовой был на своём рабочем месте. Мало ли что понадобиться могло генералу, ведь он не всегда заместителя своего брал с собой или начальника продовольственной службы, да мог и без адьютанта запросто пожаловать, а кормление руководства – наука, да и ещё какая ответственная! Порядок в столовой – вещь обязательная, при непрерывном цикле работы незамутнённый хозяйский пригляд за гигиеной и всем процессом, в общем, крайне необходим. Для главного шефа не считал никогда зазорным опытный служака прогнуться, правильно засервировать стол, порезать изыски дефицитные, подать всё как нужно, да если придётся и беседу поддержать. Не солдатам же заниматься работой этой, да тем более у них и так обязанностей хватало, лишних рабочих рук в беспокойном хозяйстве никогда не было. А чужие уши и глаза в армии вообще – находка для шпиона. За годы совместной службы прирастаешь и свыкаешься с привычками хорошего командира, тем более тешил себя мыслью Владимир Павлович, что удастся переговорить о желаемом и в перспективе необходимом переводе в город.
Пообщаться, к сожалению, не получилось, руководитель, по заведённой традиции, посетил с товарищами стрельбище, сауну и, славно поужинав, уехал дальше по своим делам. Домой прибыл старший прапорщик около одиннадцати, супруга к этому времени пожарила картошку с грибами, не дожидаясь хозяина дома, легли отдыхать. Выпив для аппетита, который так и не пришёл, ставшие привычными сто грамм, Владимир Павлович поел остывшее оставленное для него блюдо. Оно, как показалось, необычно горчило, но подумалось, что это из-за испорченного настроения, поэтому глава семейства повторил возлияние и  тяжело вздохнув, закончил ужин. Завтра предстояла неприятная беседа с супругой, перевод в город – была её инициатива. Хотелось (и это правильно!) получить там свою квартиру, воссоединиться с дочерью и жить вместе. Разлука с маленькой нервировала её больше чем его, главе семейства очень занятому по работе мало времени оставалось на всевозможные сантименты. Хотя место службы было привычным, отчасти хлебным, отдалённость от города и руководства в армии – это только плюс, меньше нервов по пустякам тратится, но семья – главнее работы. А завтра оказалось очень и очень сложным, по совершенно другому поводу.
Жена не перебрала принесённые дары леса, по привычке, перемыла, смешала их воедино, большую часть пережарила, остальную заморозила и не обратила внимания на не умышленные ошибки, допущенные в процессе тихой охоты дочуркой. У супруга, как мы знаем, в этот день, тоже проследить за качеством собранного ребёнком не получилось, по причине нехватки времени. Даже и у опытных грибников, правда, обычно не по их вине, а по велению злого рока происходят трагические упущения. Ночью первой почувствовала недомогание дочка, затем хозяйка, глава семейства продержался почти до утра. Он ещё ходил в лазарет, договаривался о санитарной машине, потому, что ни молоко, ни вода не помогали, а отравление людей было более чем явным. Капельницы, уколы, поставленные в реанимационном отделении больницы, помогли только мужчине, как потом говорили врачи: «Во-первых, у него организм крепче, во-вторых, он выпил перед едой, в-третьих, меньше прошло времени от момента отравления до обращения за специализированной помощью.» Маленькие грибочки и нехватка каких-то пятнадцати минут времени безвозвратно унесли две самые дорогие жизни хорошего заслуженного человека. В крепком служивом человеке сломалось словно что-то. Молча проводил в последний путь близких, не разговаривая особенно с мамой своей, которая в свою очередь, переживая, не хотела сыну душу лишний раз бередить, ни о чём его особенно не расспрашивала.
Работа отвлекала Владимира Павловича от мыслей, чаще стал он там пропадать. Ежемесячно просил лишь начальника продовольственной службы, после получения денежного довольствия присылать два ящика водки. Расплачивался сразу целиком, а зелье в одиночку, ни с кем не делясь, не давая никому взаймы, молча, поровну разделив на суточную норму, уничтожал сам.  Без этого снотворного уснуть он уже не мог, очень тяжко морально бывало и в редкие выходные. Общение с соседями и коллегами свёл мужчина к минимуму, по службе нареканий не было, ещё строже стал относиться и к подчинённым своим. Наверное, опасаясь вопросов страшных, на которые ответ-то в его мозгу вырисовывался, и с матерью своей стал видеться меньше, чем её повергал в тихий ужас. Вот такие бывают последствия тихой охоты.
Почти через три года, бывшая соседка по парте, имевшая к тому времени дочку, узнав от  матери Владимира Павловича его историю, каким-то чудом сумела, через семейство кошачьих, вылечить старшего прапорщика от душевной раны и пагубной привычки. Составила ему пару, и зажили они новой семейной жизнью. Но, это уже совсем другая история.

                Эхо блокады
Благодаря воле судьбы порой рядом с такими людьми интересными по жизни проходишь, или с событиями, с ними связанными знакомишься, что оставить в себе и не рассказать об этом совершенно невозможно. Особенно когда лет уже в избытке утекло и несколько по-другому видеть всё начинаешь с колокольни прожитых годов и приобретённого  практического опыта.
 В самом конце семидесятых жила наша семья: родители и мы с сестрой в кооперативной однокомнатной квартире в пятиэтажном доме. Несколько лет стояли в очереди первыми на расширение, раньше в кооперативных домах свои очереди были, ибо квартиры принадлежали по закону сообществу, лишь только паи за жильё считались собственностью владельца. А настоящей, неоспоримой недвижимостью мог быть лишь дом частный. Такая жилищная политика государства в те времена присутствовала. Если уезжали куда-нибудь или, как иногда бывало, умирали люди, прописанные в квартире, то оставшееся жильё на собрании членов кооператива перераспределялось, а уезжающим или наследникам выплачивался причитающийся денежный пай. На однокомнатные квартиры обычно претендовали выросшие родные членов кооператива, а на большие, согласно очереди, те, у кого семейство разрасталось. Так логично и, в общем-то, справедливо строились квартирные отношения в Советском государстве. Ну, закончу предысторию,  продолжу, по-существу.
 Умерло, после долгой болезни двое супругов зрелых лет  – еврейской национальности. Родственников у них никаких не было, и по прошествии полугода, как по закону значилось, квартира эта, двухкомнатная, нашей семье должна была перейти, а свою, с которой столько хорошего связанно было, освободить нам причиталось после ремонта полученной. Естественно, родители обязаны были выплатить разницу в стоимости жилья. Деньги паевые, так как родных не нашлось у  стариков, кооперативу необходимо было перечислить в доход государства. Вещи свои они завещали в детский дом, оттуда приехал представитель, осмотрел мельком имущество, кстати, при мне это происходило, я как десятиклассник должен был основной тягловой силой быть при погрузке добра. Коротко сказал: «Вы этот хлам в помойку выбросите, нам старьё не нужно, у нас вся мебель новая, современная, а тряпьё тем более ни к чему». Составили акт соответствующий моменту с председателем кооператива, и быстро деловой человек удалился. Мебель в жилых комнатах была самая обычная: простенький шифоньер, посудный шкаф, секретер, продавленный диван, потёртое кресло, застеленная железная кровать, пара разномастных стульев, тумбочка, письменный и обеденный стол, несколько разномерных табуретов. Особое удивление вызвала лишь, пожалуй, некая конструкция, игравшая много лет назад, роль переносной ширмы. Трюмо на кривых ножках, возле которого сиротливо пылился видавший виды пуфик, видно ранее имело дополнительное освещение в виде стоящего рядом торшера с разбитым плафоном. На кухне присутствовали: три табурета, маленький столик, старенький небольшой холодильник «Саратов-2», стандартный стоящий на полу шкафчик для посуды. Обычная, ничем не выделяющаяся на общем фоне, обстановка средней по достатку семьи.  Всё было покрыто довольно густым слоем пыли, она же скрывала и давно немытые окна, увиденные после того, как распахнули занавески. Даже лампочки были настолько запылены, что вид у жилья казался каким-то сиротливо-запущенным. В углах стояли сумки и видавшие виды чемоданы с  разными вещами. Такое безрадостное первое впечатление оставило будущее родное жильё. Но это понятно, им более полугода не пользовались, до этого больные старые люди не могли нормально убираться в квартире, сил не оставалось на таковое, всё логично в общем-то. На стены, не перебелённые ни разу после сдачи дома в эксплуатацию, я даже в первое посещение не обратил внимания. Тогда женщина возглавляла наше квартирное сообщество, она говорит:  «Ну, что ж, оставляйте что нужно, остальное вытаскивайте во двор, пусть кому необходимо в доме – забирают». В перспективе по наследству осталась нам от прежних владельцев только трёх-рожковая люстра, висящая на потолке в центре зала. Ну и на время ремонта использовали столик кухонный и табурет, чтобы удобней было размывать потолок и стены, а затем приводить всё в божеский вид. Каждый вечер на протяжении двух недель, за пару часов до приезда мусорной машины, а тогда они по часам приезжали к дому, я выносил часть мебели и личных вещей хозяев. Мало что разбирали соседи, в основном на тряпки, на ветошь, а многое приходилось отправлять в трамбующий поступления зев специального автомобиля. Разве часть посуды люди для дач своих разобрали, старые изношенные вещи были никому не нужны. Холодильник забрала председатель к родственникам в деревню, агрегат мы с трудом вытащили с её мужем, когда освободился от зимних вещей, висевших на вешалках, проход в коридоре. Впервые застопорился с уборкой я на письменном столе.  Читать чужие письма, разбирать оставшиеся личные документы не очень хорошо, но умершие люди, думаю, простили бы мне это отступление от общечеловеческих правил. Тем более я с ними вроде бы познакомился поближе, проявив не праздное любопытство. Пара небольших альбомов с фотографиями разных времён довершили картину знакомства.
 Борис Абрамович родился в конце первого десятилетия двадцатого века, супруга его – Софья Семёновна была моложе почти на пять лет. Поженились они до войны в тридцать девятом, в сороковом году у них дочка родилась, а жили они в легендарном Ленинграде. Мужчина работал бухгалтером в какой то конторе, а жена его секретарём трудилась. Обычная семья, родители, как я понял, живые были, проживали они вместе где-то в центре, как многие горожане тех лет, ничего особенного. Несколько скудных потёртых фотографий зарисовками из прошлого рассказывали о незамысловатой, счастливой, молодой жизни семьи. Во время командировок глава семейства писал письма своей супруге. Короткие, обычные сообщения о волнующем молодого человека в непосредственный момент настоящего, оттуда и почерпнул сведения о жизни их. Жёлтые выгоревшие от времени тетрадные листы, без сантиментов рассказывающие о новостях и планах, которым не случилось в жизнь претвориться, по воле рока. Ровный аккуратный почерк, а начало войны никак не отражено в эпистолярном жанре… В принципе, и поразил меня вначале, и естественно привлёк внимание школьника выверенный долгими часами правописания очень правильный, не побоюсь даже классифицировать как красивый, стиль написанного. Уехать в эвакуацию им не удалось, в городе остались – это факт. В военном билете у Бориса Абрамовича написано, что он ограниченно годен к нестроевой, поэтому в армию его не призвали. Как они существовали, выживали, не представляю, но дочка  трудностей блокады не вынесла, как и прародители. В сорок пятом переехали в далёкий от границ Саратов, какой-то, наверное, сбой в сознании людей произошёл, оставили явный след в судьбе людей выпавшие на долю их испытания. В пятидесятом у них родилась ещё одна дочь, когда выросла девочка, стали с отцом они общаться при помощи писем. Почему не знаю, может быть стеснялись друг с другом напрямую говорить, в разных семьях в иное время по своим канонам всё быть могло. Связанные бечёвкой эти послания отдельно хранились. Младший член семьи задавал простые жизненные вопросы, а отец отвечал на них в доступной форме.  Но неприятности семьи и после войны не кончались. Когда дочери шестнадцать лет исполнилось, а они в кооперативную квартиру отдельную въехали, она заболела и умерла. Какие же чувства испытывали уже немолодые люди, непонятно зачем столько испытаний подавала им судьба?  Две полки в старом письменном столе занимали бумаги и документы, которые я в течение всего выходного дня разбирал. Чужая судьба явно вырисовывалась в оставшихся немногих от хода времени бумагах. Выкинуть их сразу рука не поднялась, сложил в высвободившийся от вещей отдельный чемодан. Вообще всякой разномастной обуви и вещей, естественно хорошо поношенных в избытке в квартире присутствовало. Их водитель мусоровоза обычно в мешки складировал и сдавал во вторсырьё, раньше таким образом неплохо подрабатывали коммунальщики.
Когда дело дошло до чулана, а такие помещения в хрущёвках по проекту предусматривались, меня оторопь взяла по-настоящему, пришлось опять председателя кооператива приглашать. Вход в это маленькое помещение был завален вещами всевозможными,  баулами, поэтому сразу туда пробраться не удалось. Каких-то два квадратных места площади комнатки были забиты до отказа продуктами. Нужно сказать, что в нашем родном городе в конце семидесятых дефицит, конечно, чего-то изысканного был, но уж макароны, сахар, крупы в магазинах имелись в достаточном количестве. В вёдрах, бидонах, железных ёмкостях размещалась бакалейная продукция, так, что ступить непосредственно на пол тяжеловато было. С двух сторон на стенах на самодельных полках располагались разномастные консервы: сгущёнка, рыбные, мясные каши, словно в сельмаге на продуктовом складе. Надписи на этикетках некоторые казались малознакомыми, а в ту эпоху десятилетиями не изменялся внешний вид и упаковки продуктов питания. Вытащив на кухню на свет божий несколько банок, раскрылась полностью картина  неудачного хранения. Температурный режим явно не соблюдался. Судя по сохранившимся датам производства некоторые виды еды закупались ещё до получения квартиры и хранились на чёрный день, на всякий случай. Открыв банку сгущенки, увидели, что содержимое её, при внешней сохранности упаковки и этикетки, цвет имело землисто-коричневый, неаппетитный. Проводить на себе эксперимент, с употреблением любимого для многих детей продукта, расхотелось напрочь. После более тщательного осмотра обнаружилось, что последняя закладка еды производилась лет пять назад. Наверное, когда хозяин квартиры был ещё в силе. Мне же в перспективе всё это добро надлежало тягать на мусорку. Вот так проявился ещё след прошлой Великой войны. Люди, наученные реалиями и тяготами, просто очень боялись возможного наступления голода вновь. Только бидон с сахаром  забрала председатель, в деревне самогонку для личного употребления делать никто не прекращал, какова не была за это государственная кара, а когда добро попусту пропадало, жалко было, естественно, всем.
Неприподъёмный мешок с консервами на себя водрузить у меня не получалось никак, приходилось тянуть волоком, по полу, ступенькам, асфальту, из-за чего, низ разрывался, что составляло некоторые проблемы. Даже вдвоём с водителем мусоровоза мы с большим трудом на автомобиль его загружали, а рейсов таких мне пришлось несколько сделать. Конечно, в оговоренные сроки освободить квартиру от чужих вещей не получилось, но сильно председатель не ругалась, реалии выноса она видела воочию. Шесть дней в неделю приезжал мусорный автомобиль, это сейчас в один день квартиру освободить реально, а тогда существующий лимит погрузки специального транспорта задерживал действия. Таким  нехитрым образом задействовано было  львиное время после окончания десятилетки и сдачи выпускных экзаменов, до отъезда в Военное училище, в которое я планировал поступать в том далёком году.
Сделанный родителями в моё отсутствие ремонт преобразил жильё, хотя, может быть, увиденное и сделанное своими руками освобождение жилья какое-то тяжеловатое ощущение подспудно создавало, особенно при сравнении со старой маленькой светлой квартиркой. Чемодан с документами и письмами, куда-то родители дели, я его в дальнейшем больше не видел. Воспоминание о жизни чужой и трудной, деформации психики людей от выпавших испытаний, иногда бередило душу. После уезда в военное училище возвращался в новообретённый дом лишь на время выпадающих коротких ежегодных отпусков.



                Заяц
В далёкие юные годы на периферии, в колхозе, работал я ветеринарным фельдшером. Обычная не сложная, хотя порой хлопотливая в своей периодичной цикличности сельскохозяйственной направленности занятость. От областного центра нас отделяло шестьдесят километров трассы и восемь грунтовки. Можно было и на поезде добраться, но он дважды в день ходил утром и вечером, поэтому приспосабливаться к его движению необходимость присутствовала всегда, расписание вынуждало. По работе часто и на казённом транспорте разного пошиба в город ездил, ближайшие окрестности и пешком, и на велосипедах, мотоциклетной, тракторной технике изъездил. Красивые Красноармейские просторы: поля, перелески, холмы изрезанные грунтовками в разных направлениях являются родным домом для всевозможной живности. Часто увидеть можно зайчиков, лис, сусликов, реже – волков, кабанов. Из птиц – гусей, уток, голубей диких, реже нервных маленьких перепёлок. Люди под себя перекроили значительно природу окружающую. И пришлось дикому зверью с таковой данностью сживаться, приспосабливаться, чтобы иметь возможность хоть как-то существовать. Везде, где человек появляется, разные изменения в природу он приносит. И практически всегда урон наносит окружающей среде невосполнимый. Кроме хозяйственной деятельности некоторые любители охоты в человеческом сообществе присутствуют и тоже разряжают популяции живых существ. Сам я практически охотой специально никогда не занимался, а некоторые товарищи из окружения моего увлекались очень даже сильно. А человек с ружьём такую маленькую оставляет возможность зверью в живых остаться: техника сильнее, быстрее творений природы. Некоторые практические знания я благодаря профессии своей имел, иногда их и в жизни применять по стечению обстоятельств случалось. Правда, к сожалению, не всегда братьям нашим меньшим помогать удавалось вовремя, как положено, с положительным результатом, но ведь в природе дикой животные справляются иногда без медицинской помощи, жажда жизни и продолжения рода заставляет.
Пригласил нас с супругой как-то товарищ мой школьный к себе на день рожденья, моя машина ремонтировалась тогда, и пришлось с благоверной на поезде отправиться на празднование. Однокашник в те времена случилось, что только желтухой переболел, находился в отпуске, а добро употреблять, естественно, по состоянию здоровья и противопоказаниям медиков  не мог. Для его диетического питания кус говядины, привезённой из родной деревни, очень кстати сгодился, свежий, не то, что на базаре подкупить можно. Пришлось мне и обязанности тамады на себя брать и за друга пить, отдуваться. На поезд мы в тот вечер, чтобы домой добраться, никак не успевали и договорились, что виновник торжества нас доставит до хором родных с ветерком на своих колёсах. С нашими детьми тёща сидеть осталась, а её доводить до беспокойства нервного всегда себе дороже выходило. Уж это-то на своей шкуре не раз испытывать пришлось, а повторять изыски садо-мазо настроение отсутствовало всегда.  Расстались с гостями, помогли прибраться и часа в два ночи, чтобы транспортные потоки не мешали, в путь тронулись. Дорога должна бы занять по расчётам чуть больше часа, так что надеялся перед выходом на работу вздремнуть ещё немного. Но, человек мечтает, а бытием Бог и его величество случай управляют, не суждено было сбыться надеждам и чаяниям.
По трассе лихо катили, действительно не мешали другие машины, летняя бодрящая ночь немного остужала разгорячённые праздником лица. Супруга моя на заднем сиденье задремала, а мы тихонько беседовали, перебирая чётки лет и бусы прошедших событий, погружались в знакомые, ставшие давно родными, были. Сиденье за одной партой в течение нескольких лет  школьной жизни крепко в память врезается и следы неизгладимые оставляет на всю жизнь оставшуюся. Не громко, убаюкивающее, звучала музыка, но я не дремал, крепился, чтобы расслабленьем своим не действовать другу на нервы. Всегда после болезни тяжёлой положительные эмоции сильно помогают, а худое, нездоровое только отрицательно сказывается на процессе восстановления. Свернули на грунтовку, предложил товарищу сбросить скорость, чтобы машину не гробить по плохой дороге и самим шишек лишних не набить, но он, всё же, всякий раз срывался, чтобы пытаться ехать как можно быстрее. Понятно, что ему предстоял ещё и обратный путь, но поездки, как я знал, он обожал, а по дороге не забитой конкурентами передвигаться иногда даже приятно, особенно когда подгоняем летним ветерком, царём дороги себя ощущаешь. С техникой становишься единым целым, словно подъём некоторый присутствует.
Опытным краем глаза заметил, справа что-то метнулось и чуть слышно стукнуло в бок. Практически не заметно машину качнуло, но мой водитель, ничего не почувствовав даже не собирался тормозить. Поэтому пришлось скомандовать ему, остановиться, включить задний ход и потихоньку двигаться назад, слушая мои наказы. Сам вышел из автомобиля,  глядя на слабо освещаемую фонарём заднего хода грунтовку, внимательно вглядываясь вниз, двинулся в сторону трассы. Ночь стояла обычная для наших краёв, звёзды тускло освещали окрестности, видно было, соответственно времени суток, честно говоря, не очень хорошо. Практика меня не подвёла, шагах в пятидесяти увидел красавца зайца-русака, лежащего у обочины. Смерть его была мгновенной, не мучительной, но глупой, как и обычное её проявление в мире живых. Сколько их, полных сил, в своём стремительном беге выскакивает под колёса проезжающего транспорта и не за понюшку табака гибнут раньше срока? Мне-то повидать пришлось в избытке, а как избавиться от такого?  Дороги огораживать? Не знаю, а жалко право косых, да и не только их, но жизнь сурова в проявлениях своих бывает до безбожного. Взял тельце за уши, понял, что мужеского пола зайчик, да и прошлого года выводка, положил под ноги на резиновый коврик. Осмотрели машину, точно головой ударился в металлический обод колеса страдалец, пострелёнок технику не повредил, но зловещее молчание повисло в ночи. Нежданно–негаданно плохое дело по велению случая приключилось с нами. Попросил друга быстро не ехать, но он и сам старался аккуратней двигаться. Без особых приключений доехали до моего дома. Там выпили, для бодрости, по чашечке кофе, жена даже не догадалась о дорожном происшествии, так захватил Морфей её в своё царство, пробубнила на прощание слова благодарности и ушла досыпать. Про добычу она узнала только утром, проснувшись. Пока готовился кофе, сполоснул от крови коврик автомобиля, поставил ведро с водой на плиту, Достал из морозильника тушку кролика. Мы недалеко от птичника специально для диетических целей развели этих животных в небольшом объёме. Мясо полезное, готовится несложно, популярностью в обществе гурманов пользуется, да и заниматься с ними вообще-то не очень проблематично, главное болезней в семействе ушастых не допускать. После недолгих увещеваний вручил готовый, разделанный диетический эквивалент добычи товарищу и он уехал в обратный путь. Я же, не спеша, аккуратно разделал зайца, невинно убиенного по дороге к дому. По весу получилось килограммов пять, разрезав тушку на куски, заложил в ведро, вскипятил, слил воду, а затем поставил тушиться в большом толстостенном казане. Подремать перед работой не получилось, вот и загадывай наперёд – не факт, что сбудется. После долгой варки добавил лука, картофеля, помидоров, зелени, (хороший урожай в тот год позволял) и, дав потомиться ещё часок, на слабом огне, выключил. Практически два дня, вместе с соседями, наслаждались душистым кушаньем с дарами доброго лета. Дичь в русской кухне всегда была очень популярна и востребована. Жалко зайца конечно, но вкусен он был, нужно отдать ему должное, хоть и погиб нежданно, но не пропал, нам на стол, обрадовав, попал.



                Тополя
Родился я, а раньше и родители мои, в областном центре в славном и любимом горячо городе Саратове. Всё в нём было близко и знакомо. Задолго до моего появления люди, занимающиеся озеленением, почему-то посадили на улицах родного города в избытке тополей. Совершенно разные в зрелом возрасте: то раскидистые, неохватные, закрывающие полнеба, разрывающие провода; то пирамидальные, свечкой устремлённые в недосягаемые выси; то имеющие голый изуродованный людьми ствол и наверху как у одуванчика торчащие в разные стороны хилые веточки, пытающиеся напоминать подобие толстых щёк. У таких страдальцев, в основном расположенных в центре, рядом с путями общественного транспорта, даже вид дерева понять и определить, при ближайшем рассмотрении невозможно было.
Весной они, если не погибали, осыпали всё вокруг под собой ковром мохнатых, возбуждающе пахнущих, чем-то похожих на жирных зелёно-бело-красноватых гусениц, серёжек, отмыть следы которых на автомобиле, поставленном в серьгопад под деревом, проблемкой являлось реальной. Летом тополя своими роскошными молодыми разрастающимися липкими листьями создавали славную, обильную, сильно пахнущую тень, а чуть позже коврами, закрывающими подножье белым, во всё проникающим пухом, как снегопадом, разлетающимся по мановению ветерка по всем окружающим окрестностям. Изменяющими постепенно цвет листвы своей, быстро взрослеющей под напором палящих солнечных летних лучей. А позже, с наступлением осени и похолоданием самораскрашивающимися в обычную багряно-жёлтую, вплоть до серо-коричневой богатой палитры настоящего художника – городской природы. Принимал, в детстве, как обычную картину окружающей среды я деревья эти, а столкнуться с их удивительными свойствами пришлось чуть позже, в более зрелом возрасте, когда готовили стройплощадку под новый учебный корпус для технического училища нашего производственного объединения.
Инженером на заводе я трудился, задания производственные выполнял всегда досрочно, от всевозможных дополнительных нагрузок не отказывался, а за них обычно отгулы давали, что очень неплохо, когда к отпуску несколько дней имеешь или в будни своими делами какими-то срочно заняться необходимо. Послали нас, несколько рабочих и итеэровцев, уничтожить часть парка прилегающего к ПТУ подшефному, там должен был вырасти новый корпус для учащихся. Дело зимой происходило, показали пару десятков старых тополей, от которых предстояло избавиться. Жалко, но что поделаешь? Разделились на группы, с двух вышек сначала ветви раскидистые спиливали бензопилами, разрезали их на части и в самосвалы складывали, через пару дней приступили к стволам. А деревья, словно живые, тёплые внутри, но не от громко жужжащих пил, которыми их кромсали, а сами по себе, мягкие, как кожа на ощупь. Опилки, напоминающие кровь, густо орошали место казни деревьев. Чистые, светлые, белёсые, словно слёзы невинные, закрывали грязно стоптанный снег и пробивающуюся из-под него раскисшую землю.  А потом, смешавшись с окружающим безобразием, невольно становились серо-коричневой однообразной жижей. Когда рукавицы промокали, можно об стволы греться было, помнится. Как дрова древесина, конечно, тополя – малопродуктивная, тепла при горении не очень много отдаёт, но из больших ровных частей ствола получались при правильном высушивании неплохие мягкие, легко поддающиеся обработке доски для разных интересных поделок. Пилорама при заводе имелась, место для правильной сушки тоже, а мастеров своего дела в нашем тридцатитысячном коллективе хватало. Львиная доля хорошей древесины и использовалась, помнится, в столярном цеху нашего предприятия. Через неделю работы практически ничего не напоминало об уничтоженной части парка, только пеньки возвышались над будущей стройплощадкой, их корчевали уже с помощью тракторов, но было это после моего трудового десанта. Пара небольших обработанных дощечек с места командировки, взятых из столярного цеха позже, использовал для производства рисованных миниатюр, тогда увлекался в свободное время художественным  творчеством. А поделки свои дарил я на всевозможные праздники знакомым и родным, кому уж отдал их теперь и не помню, сюжет остался лишь в памяти: зелёный тополь могучий, раскидистый на холме и православный крест, плывущий в сиянии солнечного света над землёй. Отлакированные небольшие миниатюры с рисунками напоминали о гибели хороших деревьев, поэтому и избавился от работ, чтобы не будоражили память участием в прошлом в вандальных делах.
Значительно позже, однажды выдался случай, когда стояли непривычные для нашей местности лютые зимние холода, с ветром завывающим, подошёл к старому тополю, стоящему перед домом моей давно умершей бабушки и потрогал его. Тёплая коричневая кора, неровностями своими неповторимо разными, явно источала тепло. Пожилое дерево напоминало о далёком беззаботном детстве, когда все родные были ещё с нами и здоровы, об ожидании чего-то незримого, доброго и очень хорошего. Вместе с отрезвляющим холодом в душу забирались славные воспоминания, словно тополь теплом своим передавал мне информацию только для меня, успокаивал. Как добрый пожилой доктор, который знал прошлое, когда я был ещё ребёнком и видел поступательно все этапы моего взросления. «Эге, а ведь деревья и правда живые, – подумалось, – тоже впитывая от нас информацию, порой делятся ею с нами – людьми, не умеющими порой слышать, видеть, чувствовать прелести большого сложного, окружающего нас мира». Не у каждого вступить в беседу с представителями другого вида получается, но нетрудно это, когда общаешься не словами, а душой или сердцем. Друг с другом пожилые деревья тоже новостями делятся, боятся впивающихся в их плоть механизмов, по-своему, беззвучно плачут. Кряхтят в старости под напором сильного безжалостного ветра. Стонут от непомерной тяжести стеклянного ледяного дождя, застывающего на ветвях в зимнюю пургу при очередном похолодании. Пытаются для уюта укрывать ковром из опавших листьев в ночные осенние морозы свои, изломанные годами, выступающие из-под асфальта корни. В тёплое время дарят городской земле миллионы, совершенно ненужных людям, семян, чтобы полностью не исчезнуть в суете времён. Просто тяжело, упорно, а порой и впустую, пытаются бороться, чтобы выжить, расти и всё равно стараясь улучшать спёртый выхлопными газами, дымами печей и разными механизмами городской нечистый воздух. Создавать в зной славную тень для всех и каждого, давать возможность спрятаться под листвой во время дождя, безвозмездно упрощать жизнь людям и бессловесным братьям меньшим.















                Шутка
Не скажу, что армейский быт изобилует чем-то особенным, наверное, просто, когда живёшь и служишь в одном и том же коллективе двадцать четыре часа в сутки на некоторые происходящие вещи приучаешься смотреть как-то по-другому, иному, не гражданскому ракурсу. Раз стоял наш взвод в наряде по столовой в училище, работа, нужно сказать, не из самых приятных, особенно на младших курсах, но терпимая. Начальник столовой – прапорщик, в подчинении у него несколько вольнонаёмных женщин, пара солдат поваров, а каждый день для оказания практической помощи в процессе приготовления пищи даётся суточный наряд, для выполнения самой сложной, грязной и трудоёмкой работы. Трудности всегда приучают к преодолению их в последующем с меньшими потерями для молодых, да и зрелых организмов. Я в обеденном зале с группой товарищей отбывал повинность. Кто-то из курсантов трудился в варочном, несколько ребят героически работали в мойке. Некоторые сослуживцы совершали подвиги в овощном цеху, самым блатным местом считалась, естественно, хлеборезка. В процессе обучения каждый вкусил нарядного разнообразия, а на первых порах случались интересные казусы.
Мой друг Митька попал в тот незабываемый раз на мойку, старшим команды. Задача стояла: освобождать посуду от остатков пищи, замачивать в чане с дезинфицирующими средствами, затем, загружать в посудомоечную машину, а после выставлять в сушилку, ну это если машина работала, в противном случае мыть приходилось руками. Но, как показала практика, вручную производственный процесс протекает значительно быстрее. По мере наполнения бачков с отходами вызывался гужевой транспорт с училищного свинарника и отходы грузились, а затем медленным лошадиным ходом доставлялись для дальнейшего разнообразия питания подрастающих поросят. Причём предвидеть частоту заполнения тары для хрюкающего поголовья не было никакой возможности. Раз в сутки, конечно, лошадка с возничим столовую обязательно посещала. Объём тележки транспортируемый одной лошадиной силой был ограничен, надеюсь, правильными расчётами. Но иногда, когда общепит изгалялся над служивым людом повзрослому, то за обед и трёх ходок бедной скотинки не хватало. Кажется, в тот день именно такой случай и приключился. В служебные обязанности старшего моечной команды входило связываться по внутреннему телефону со свинарником, как возникала такая необходимость – вызывать в столовую бедную лошадку. Второй раз за обед Митька позвонил в прикухонное хозяйство, трубку взял его начальник – прапорщик Антонюк. Он, являлся человеком нрава, безусловно, весёлого, семейство поросячье любил во всех проявлениях, особенно неравнодушен к салу, естественно, был. Наверное, фамилия обязывала. Короче место своё занимал заслуженно, привес и приплод в хозяйстве присутствовал, на радость начальнику продовольственной службы и руководству училища. Вид имел бравый, с некоторым постоянным праздничным амбре, слышимом людьми мало употребляющими, всегда, при приближении к нему. Чётко попросил Митька прислать ему транспорт, складывать отходы уже было некуда. То ли настроение игривое у сверхсрочнослужащего было, а может, и не задумывался он особенно. Но, серьёзным голосом говорит: «А Вы вообще куда звоните?» Митька ему в ответ: «На свинарник». Диалог продолжается: «Вы не туда попали, Вам нужно позвонить по другому телефону», и диктует ему нужные цифры. Время идёт, производственный процесс практически стопорится, непорядок, без промедленья Митька набирает указанный номер и попадает в приёмную генерала, начальника училища. А время обеденное, адъютант, выполняющий обязанности в том числе секретаря, куда-то вышел и после третьего звонка трубку берёт сам генерал, он как раз совершенно случайно в кабинете оказался. На просьбу прислать в столовую лошадь для вывоза пищевых отходов он отреагировал по военному достаточно быстро. Правда, предварительно задал Митьке несколько наводящих вопросов, поинтересовавшись, кто же его надоумил по набранному телефону позвонить, ну ведь фронтовой опыт не пропьёшь, а десятилетия службы даром не проходят. Минут через десять лошадка понуро стояла у столовой, нужно сказать, что для неё скорость такого появления была – воистину космическая, а в тележку грузилось питание недоеденное срочнослужащими. Иногда то, что давали нам, едой-то и назвать было нельзя, но что было, то было. Бачки освобождались, застоя процесса допущено не было. Дежурный по училищу, по долгу службы наблюдающий за приёмом пищи подчинёнными, почему-то задёргался, забегал, вернулся приблизительно, где-то через полчаса, красный, взмыленный, возбуждённый. Сапоги его, прежде блестящие, натёртые, даже от нервических проявлений хозяина почему-то покрылись слоем пыли. Несколько вопросов, заданных Митьке, конечно же, оторвали его на какое-то время от работы, но в дальнейшем полностью перекроили право пользования служебным телефоном всем суточным нарядом. В последующем, исходящие звонки по служебному аппарату мог совершать только дежурный по объекту, либо его начальник. В общем, рядовой анекдотичный случай в нашей практике превратился в обычную быль.
Шутник прапорщик, наверное, незаслуженно отправился отбывать наказание на трое суток на гарнизонную гауптвахту.  Причём, в чём был одет на своём ответственном посту, а  военную спецовку он носил, обычно явно третьего срока носки. Далеко слышим, хорошо ощущаем созвучный производственному процессу душок выдавал профессиональную принадлежность хозяина. Ведь не так сладок иногда хлеб, как в магазине, пахнет он и пылью, и потом, и нефтепродуктами в процессе роста и появления своего, ну а мясо-то тем более. Персону главного героя интересного случая мы имели удовольствие воочию лицезреть через двое суток, в гарнизонном карауле, куда попали, как всегда, по воле обстоятельств. В армейской среде не все весёлые на первый взгляд розыгрыши кончаются более-менее нормально. Почему-то некоторые руководители откровенно юмор не понимают в любых его проявлениях, тем более от подчинённых. А он, бывает, помогает порой преодолевать трудности и лишения связанные с несением воинской службы. События некоторые, оставаясь в памяти и через десятилетия позволяют громко полошадиному над ними поржать, смакуя некоторые подробности, которые, казалось, раньше виделись в совершенно другом ракурсе.

















                Эх, дороги
Извечная Российская тема про дороги разным проявлением своим с каждым жителем  страны практически на необъятных просторах нашей Родины так или иначе, связана была не раз. Ещё бы, более полутора миллионов километров только учтённых их по данным Росстата. А сколько таких, что нигде и никак как не значатся? Думаю, не меньше. Поколесить и мне за годы разнообразной работы пришлось по державе изрядно. Конечно, когда сам за рулём находишься, львиная доля внимания уходит на отслеживание впереди возникающего, наплывающего на тебя  пространства, а учитывая специфику наших трасс, особенно не отвлечёшься. Когда же в роли пассажира путешествуешь, то и помечтать времени хватает. Каждая дорога чем-то уникальна и неповторима. Своей разнообразностью: покрытия, рельефа, окружением, природой,  погодой, достопримечательностями, населёнными пунктами. Что-то из уведенного откладывается в памяти сразу и навсегда, иное забывается, а с некоторыми путями ассоциации возникают мощные, не убиваемые ни временем, ни обстоятельствами.
В далёкие пятидесятые – шестидесятые годы двадцатого столетия дедушка мой на своих машинах не раз на юг из нашего Саратова ездил. И в Крым и на Кавказ с семьёй отдыхать в отпуска отправлялись. Тогда автомобилей на просторах необъятной Родины куда как меньше было, бензин стоил одинаково, а при талонной системе заправки его можно было порой и не покупать, просчитать путешествие элементарной задачей являлось. А при поездке втроём на своём транспорте дешевле и удобней было чем на поезде. Тем более заезжали по пути куда хотели, знакомых посещали и родственников, могилы близких, а это дорогого стоит.
На разных видах техники передвигаться и мне пришлось. Конечно, иномарками куда как удобней казалось управлять, чем отечественными машинами, особенно грузовыми. Но дороги всегда покорялись, сильно с вынужденным путешественником не боролись, хотя, естественно, порой сюрпризы преподносили. Удивил «Запорожец» однажды несказанно. На грунтовом сельском просёлке разбитом грузовой техникой после хорошего дождя попал, практически поперёк в колею большущую. На «Жигулях» точно сам бы не выбрался, а раскачав ЗАЗик сам, задом, из трудного положения выкарабкался. Про  проходимость старой доброй «Победы», сделанной после войны специально для бездорожья нашего, вообще легенды складывать можно. Воистину для Российских просторов техника такая проектировалась. Конечно, комфортабельность оставляет желать лучшего в настоящее время, но если учитывать направления наши, то понятно, что рациональнее ехать и везти, чем идти и тащить. Даже вброд однажды речушку небольшую на такой милой машинке преодолеть пришлось и получилось без проблем.
Хотя случай один заставил поволноваться. Весна, разлив, маленькая речушка Карамыш превратилась в достаточно резкую, холодную, плохо преодолимую преграду. Вышла из своих берегов и всё  пространство вокруг собой заполнила. Мы с трактористом дрова везли в родную деревеньку. Причём за ними туда с утра проехали нормально, а назад ехали уже по открытой воде. Конечно, неприятность случилась, как всегда и бывает – нежданно. Наш беззаветный трудяга трактор Т-40, выручающий всегда в поездках по сельским грунтовкам, в простонародье называемый «Беларусь», завяз в небольшой низине, и ситуация с каждой минутой усугублялась. Помучились сами, выбраться не получается, отстегнули прицеп – не выходим, завязли основательно, а водица прибывает. Быстренько, естественно, подмокнув, добежал за подмогой, благо до машинного двора недалеко было. Два мощных «Кировца» свою функцию по вызволению собрата попавшего в ловушку выполнили, но сами в дальнейшем, при вытягивании грузовой тележки с дровами, оказались в ней. Более лёгкий их товарищ Т-150, прибывший вскоре им на помощь, тоже засел с ними рядом. Вот такие сюрпризы порой дороги сельские преподносили. Как грибки три трактора просидели в водно-дорожной ловушке четыре дня, пока не спала вода. Присоединять к ним ещё друзей по несчастью не захотелось никому. Даже могучая техника, специально сделанная для сельского бездорожья, пасовала иной раз перед обстоятельствами преподносимыми природой.
 А вообще каждый километр трассы, тракта, грунтовки такую уникальную историю в себе хранить может, только и записывай. Недаром водительские байки законно занимают достойное место в народном фольклоре. И что самое удивительное: ведь дороги, как люди – непостоянны. Изменяются при взаимодействии с погодой, потоком транспортных средств, временем суток, настроением проезжающих по ним. А выезд из пункта – А в пункт – Б, как задача временная может столько верных решений иметь, что неплохо подойдёт для составления уравнений из высшей математики. Столько переменных своим крылом касаясь действительности, простую функцию движения превращают порой в настоящую лотерею. А в пути не всякий до финиша доходит, о чём свидетельствуют столбики, рули, венки в избытке расположенные вдоль трасс. Гибель людей на дорогах занимает второе место в России в квалификационном списке от внешних причин ухода из жизни, уступая призовое место лишь самоубийствам, и немного опережая количество умерших от алкогольного или с ним связанного, отравления*. А сколько дороги скрывают под собой археологических артефактов, и подсчитать невозможно. Всего в маленьком рассказике не перечислишь, ну а для романа верно время ещё не пришло. Надеюсь, будут в нашей державе и автобаны, не хуже европейских, а ездить по ним люди, может быть, научатся, не выключая полностью свои: сознанье, ум и совесть. Дожить бы пожелал всем до времён таких чудных, сказочных! И появления Гитлера нашего доморощенного избежать в жизни будущей!






















*Иногда в разные неблагополучные года, по данным статистики, второе с третьим меняется местами.



                Песня
Игорь человек был по всем внешним признакам обыкновенный, старался сильно из общей массы окружающих его людей не выделяться, хотя свою необычайность внутри себя любимого ощущал явно. Учился в школе неплохо, по подсказке родителей  музыкальную школу посещал, правда, без дикого желания, даже в девятом классе умудрился её закончить. На пианино и рояле, если где удавалось, мог некоторые отрывки из классических произведений знакомых одноклассникам на слух, довольно уверенно сыграть. Девчонки, знающие его, в восторге были, а это, несомненно, нравилось.  С предками старался не конфликтовать, знал, противоречить старшим себе дороже всегда получается. Мама его в геофизическом тресте лаборантом работала, отец, имеющий техническое образование, трудился в конструкторском бюро ближайшего военного завода. Окончил школу наш герой, в университет поступил на исторический факультет, всегда его прошлое больше занимало, чем настоящее и будущее, а маниловщина по жизни преследовала плотно и не отпускала. Книги или окружение этому способствовали, неизвестно. Мечтаниям и грёзам мог отдавать он львиную долю выпадающего свободного времени. Поэтому его личный неповторимый мир рос быстрее познания обычного окружающего и пытался, бывало, с ним в противоречие вступать явно. Но ко всяким случающимся неприятностям относился Игорь философски, стараясь сильно не переживать и не нервничать. Два года, отданные армии, конечно, жалко было, но, слава богу, прослужил парень в войсках в штабе, связистом-телеграфистом, где же ещё бедным очкарикам почётный долг Родине отдавать. Но не таким тяжким бременем отразилось на бытие время, вынужденно дарованное державе, хотя поскучать по родным, близким и дому пришлось изрядно. Законы страны в эпоху восьмидесятых, изменяясь, даже шибко умных студентов касались непосредственным образом.
Чем бы Игорь ни занимался, всегда, где-то внутри него, звучала соответствующая роли занятия мелодия, а иногда и песня сопутствовала музыке. Это стало привычным, помогало в ожидании чего-то в бесконечных очередях, при каком-либо рутинном действии или при проявлении трудностей жизненных, а ими в молодом возрасте без счёта иногда накрывает, словно водой студёной. Как будущий историк он, начиная с десятого класса школы, на всякий случай, чтобы не забывались события, дневник вёл и каждый день последовательно, схематично отражался в увесистых толстых общих тетрадях. Поэтому себя он воспоминаниями лишними не утруждал, мечтаниям они порой мешали явно. Зато покопавшись в своих записях, мог иной раз преподнести какую-нибудь интересную страничку из прошлого, про которую многие позабыть успели, поразить окружающих эрудицией и памятью. Магнитофон «Весна», подаренный на пятнадцатилетие помогал знакомиться не только с советскими пластинками, которые родители старались приобретать сразу при их появлении в продаже, но и с записями перлов современной буржуазной модной музыки, а каждый новый год приносил с собой появление иных групп и довольно интересных композиций.
После окончания ВУЗа парень попал по распределению в обычную среднюю школу, но  полностью отработав положенный срок, перешёл по личному желанию в музей. Работа научного сотрудника была куда как спокойней, ребятня и приходила когда на мероприятия, не так морально доставала, да и ответственности за сорванцов постоянной нести не нужно, тем более приглашать родителей на беседы по душам. Ведь нервы дорогого стоят. Бабушку, мамину маму, которая всю жизнь проработала в школе, пару инфарктов на трудовом поприще получила, соответственно здоровым человеком назвать никак нельзя было. На чужих ошибках герой наш старался учиться, чтобы меньше своих совершать, ведь на больницы и аптеки работать – дело тоже совершенно неблагодарное. Попади только эскулапам в лапы, залечат, здорового места на теле не оставят. С новым коллективом, а он дружный, устоявшийся только, помогал в свершении трудовых подвигов, хорошо сжился и сработался. Выезжали летом и на раскопки, помогали в сборе урожая овощному колхозу, да и сама работа с документами, материальными памятниками истории, их разбор, осмысление казалась очень интересной и перспективной. Стал задумываться парень и о диссертации, тема наметилась малоосвещённая, связанная с родным городом и ролью партии в становлении высшей школы.
Соответственно духу времени романтические, патриотические песни знаменитых исполнителей: Бернеса, Лещенко, Кобзона, Хиля, Гуляева запоминались и вели к новым трудовым свершениям, ведь песня «строить и жить помогает».  Хотя изменяющаяся действительность порой преподносила всяческие сюрпризы. Связанные в основном с рядовым бытовым обеспечением потребностей человека и семьи. В простонародье трудности именовались – дефицитом, но кто из живущих когда-либо не сталкивался с неприятностями, надуваемыми ураганным ветром временных перемен. Ниночка, с которой герой познакомился ещё при работе преподавателем, вроде выражала взаимные ответные чувства, с ней было легко общаться, привыкли друг к другу, притёрлись, на третий год тёплых встреч пришли мысли и о женитьбе. Поэтому на второй год работы в музее парень решился и летом сделал избраннице предложение, бракосочетание наметили на златокудрую осень. Свадебный подарок себе выбирали вместе, купили стереофонический проигрыватель «Вега 109».  Хороший современный аппарат был на то славное время, первого класса, с колонками.  За ним почти полгода стояли в очереди в специализированном магазине «Электроника», расположенном в центре города. Раз в неделю, (хорошо что после работы) Игорь ездил отмечаться в торговое заведение, где на полках стояли вожделенные разнообразные выставочные экземпляры всевозможной радиоаппаратуры, которой в наличии, как правило, не было. Пластинок у обоих имелось изрядно, избранница относилась к музыке положительно, а хорошее – только помогало шагать по жизни в унисон, в ногу. Жить стали у Нининой бабушки, в малогабаритной двушке, где с её согласия и решения девушкиных родителей, она и была прописана. Дача родителей и выданный на работе участок под огород как-то помогали решать продовольственную программу семьи, но с одеждой стали возникать реальные проблемы. Себе Игорь старался раз в год-полтора покупать костюм, который автоматически становился парадной одеждой. Тот, который раньше занимал это почётное место  переходил в разряд повседневного, прошлый же, ежедневно носимый становился запасным, рабочим, для не очень ответственных дел, где реальность запачкаться становилась обычно явью. На переходе с восьмидесятых на девяностые достать более-менее нормальную костюмную пару как-то нереальным казалось. В магазинах напрочь отсутствовал нужный ассортимент мужской одежды, словно война своим крылом вновь пронеслась по необъятным просторам нашей Родины. Приносили на работу несколько раз подходящие вещи, но за них спрашивали несусветную цену, а Игорь с Ниночкой задумались о продолжении рода и поэтому  покупка костюма каждый раз откладывалась.
Первенец на радость родителей, бабушек и, главное, самой молодой семьи родился в начале девяносто первого года в апреле. Источал добродушие, позитив и без того хорошая ячейка общества стала ещё крепче. Правда Ниночке пришлось, находясь в декретном отпуске присматривать за двумя детьми, так как бабушка, может быть на радостях, что семейство становится больше, а может согласно возрасту своему, просто впала в детство. А с ней проблем было даже больше чем с маленьким улыбчивым Олежкой. Всё бы ничего, но через три месяца у Ниночки пропало молоко, от импортного баночного детского питания ребёнок затемпературил, заболел, попав в инфекционную больницу на целую неделю. Но опыт старших поколений и тут помог. Жиденькая манная кашка стала полноценной заменой материнского молока. Через день Игорь вынужденно ходил к ближайшему молочному магазину, отстояв ставшую обыденным явлением в новой жизни – очередь, брал заветные три литра белого напитка, старой и малому этого хватало обычно как раз на два дня.  Ребёнок стал поправляться в весе, а хныкал ещё реже, лежал в кровати улыбался и пытался ловить руками невидимых для взрослых солнечных зайчиков. В это время на проигрыватели негромко «вместе весело шагали по просторам» добрые песни Шаинского, разбавляя серость будней и воодушевляя детскими голосами присутствующих слушателей. Через полгода вместе с видимым взрослением сына, происходили заметные перемены и с пожилым человеком. Словно бабушкина сила перетекала незаметной струйкой в маленького. Исчезли её стремления чудить, куда-то бежать, что-то искать, она чаще лежала в своей кровати и то спала, то дремала, глубоко погружаясь в себя и свои воспоминания.
Изменения глобального плана происходили и на работе Игоря Петровича, так к нему обращаться окружающие чаще стали. Ступор с почти готовой и, нужно сказать, довольно споро написанной диссертацией продолжался. «Актуальность темы не ярко выражалась в настоящем разрезе времени», как говорил руководитель, что стало значительной проблемой с поиском времени, места защиты, оппонентов.   Меньше выделялось средств на научную деятельность музея. В коллективе вяловато обсуждались проблемы государства, соседей по социалистическому лагерю, а количество минусов увеличивалось, возникшая свобода слова проявлялась в печатных газетных, журнальных, книжных изданиях и заставляла задумываться чаще. Дефицит, расширяясь, охватывал большие жизненные пространства. На работу Игорь Петрович ходил уже в джинсах и рубашке, иногда надевал для большей парадности правда галстук, которых в гардеробе сохранилось больше дюжины. Вообще на рабочем месте он даже отдыхал душой, потому что, погружение в исторические пучины подсказывало, что всё ещё не так плохо. Во всяком случае, на улицах пока не беспредельничали банды пулемётчиков, не горели костры инквизиции, не отрубали головы прохожих из-за не понравившегося цвета глаз. Сильно не понравилась, правда, и очень запала в душу послеобеденная беседа с руководителем диссертации, который сказал, предвещая будущность: «Море крови в ближайшее время очень даже может залить просторы нашей многострадальной Родины, бардак, разрастаясь всё дальше, простирает свои щупальца в гнилое нутро строя». Конечно, резкость этих высказываний не контрастировала с духом времени, но речь хорошо знакомого, именитого, мудрого человека внушала даже определённо страх за приближающееся ближайшее время, причём не столько за себя, а за любимых жену и сына. Меньше и разных, обычно непредсказуемых, поэтому более значимых стало перепадать из администрации или откуда-то сверху, приездов транспорта с каким-нибудь дефицитным товаром: колбасой, маслом, майонезом, сыром, яйцами. Жить только на талоны, продукты с базара или своего хозяйства казалось не очень весело. Игорю всегда нравилось глядеть на счастливо загорающиеся глаза Ниночки, когда он нежданно приносил что-то вкусненькое со своей работы, он сам казался себе в её глазах добрым волшебником из сказки.
Летними вечерами, когда Олежка после купания  мило засыпал, Игорь ставил на любимый проигрыватель  диск с «Песнями Бременских музыкантов» и они вместе с Ниночкой наслаждались радостными хорошо знакомыми голосами из далёкого безоблачного детства.
В конце августа со звучанием из телевизора знакомого «Лебединого озера» стало понятно, что слова старшего товарища начинают претворяться в жизнь. Трое суток в Москве продолжалось противостояние правителей, которое позже окрестили путчем, до их родного Саратова только кругами воды по информационному озеру дошли отголоски тех событий. Но возникший разлом верхов, усугубляясь, продолжался, среди товарищей по работе стали проявляться разномыслие, большая озлобленность на непонятно что и кого, иногда даже между коллегами возникали глупые словесные перепалки. Количество и качество совместных празднований годовщин, дней рождений, творческих посиделок резко сократилось. Каждый словно прятался от других внутрь себя как улитка в раковину, выжидая, что же готовит завтрашний день. С одной стороны на работе становилось ещё спокойней, меньше стало приходить экскурсий, одиночных посетителей, уменьшилось количество писем и заданий, на которые необходимо срочно отвечать, можно было больше времени уделять научной работе, ознакомлению с архивами.  Но, с другой стороны замаячила возможность закрытия, уменьшения финансирования и других всяких неприятностей. Про них сотрудники шепотом, в небольших компаниях стали чаще, с оглядкой на верха, переговариваться, неопределённость нервировала. Обесценивался и рубль, хотя зарплата стала потихоньку расти, но покупательная способность её сокращалась. Это было необычно и казалось даже отчасти неприличным. Рушился десятилетиями выпестованный ладный строй цифро-ценовых понятий. Чтобы как-то лучше себя чувствовать в материальном и бытовом плане стали чаще выезжать с лекциями в клубы, на предприятия. Для этого создали несколько мобильных экспозиций, добавили артистичность и музыкальность в общении с народом, короче как-то справлялись. Снова помогли домашние пластинки, некоторые песни и мелодии записали на магнитофон и брали с собой, воздействие на разные рецепторы и органы чувств людей создавали больший эффект погружения в исторические глубины, преподносимые лекторской командой. Информативную группу иной раз неплохо кормили, а при поездке неблизкой это явным  подспорьем являлось и для бюджета семейного, и опять смог  Игорь Петрович выступать в любимой роли доброго волшебника, приносящего домой вожделенные гостинцы. Больше страдал, конечно, от поездок водитель их автобуса – Константин Ильич, он не очень жаловал дальние странствия, ведь транспорту было почти восемь лет, а должного обслуживания, как он считал, его детище не получало. Энтузиазма и возможностей доставать дефицитные запасные части у автомобилиста явно не хватало, хотя он имел первый класс, все категории и достаточный опыт работы в пассажирском автопредприятии. Перед Новым годом по велению чудаков –правителей, вопреки чаяниям народа, распалась держава, в которой родился наш герой и его родители, вставал порой совершенно непонятный вопрос: « Что же ждёт впереди и как жить дальше?» Будущее виделось покрытым пеленой туманной дымки.
             Олежка вовремя стал вставать на ножки, как и у сверстников, зубки резаться стали, но он всё же не сильно докучал плачем, иногда, когда больно невмоготу было, как-то глубокомысленно покряхтывал. Родные пытались в чём-то иной раз помочь, в бытовом плане, но и без их воздействия жизнь казалась сказочно чудесной и фантастически прекрасной. Обычно, как по заведённому сценарию, раз в неделю к ним заглядывала мама Игоря, немного чаще тёща, муж от которой ушёл много лет назад. Его видеть-то пришлось всего два раза в жизни, но этого и не больно хотелось молодой семье. В середине января из жизни ушла бабушка Нины, последнее время она и от еды отказывалась. Ниночке приходилось, чтобы как то вложить в неё несколько ложек каши пугать пожилую женщину возможностью обращения к мужу. Неизвестно почему, но после такого воздействия бабушка благосклонно открывала рот и в неё еда всё-таки попадала. Игорь видел и понимал страдания обоих близких сердец, но внутреннее сознание, что он кроме доброго слова, хождения за едой, ничего сделать не может, его тоже внутренне сильно угнетало. Про работу он старался дома говорить лишь хорошее, чтобы не усложнять жизнь Ниночки. В середине года его руководитель, который умудрялся совмещать три должности одновременно: в музее, ВУЗе и издательстве, уехал в Германию и больше не вернулся, наверное, сильно опасался за своё непонятное будущее, которое видел в очень мрачном свете. Освободилась, после передвижек, вышестоящая вакансия – заведующего сектора. Но не всё было так прекрасно, ибо криминала в стране действительно прибавилось, на улицах можно было видеть  парней в тренировочной одежде и наглым вызывающим внешним видом, правда, чуть лучше стало с вещами. Хотя качество их было не самым прекрасным, запрашивали за них цены спекулятивные, но что-то подобрать из одежды стало проще. Но другая беда подкралась, стали потихоньку задерживать зарплату. В конце года первая волна сокращений пронеслась в музее, вообще-то коснулась она в основном работающих пенсионеров, но поволноваться заставила всех сотрудников изрядно. Игорь Петрович, пообщавшись со своим школьным приятелем, Юрой, понял, чтобы выживать, придётся заниматься ещё каким-нибудь делом. По выходным помогал ему на базаре подносить, разбирать, торговать вещами, жвачкой, кассетами, всяким ширпотребом. Поначалу ему не только не нравилось, отвращение какое-то испытывал к подобному занятию. Но Ниночка и Олежка должны же были нормально питаться.  Доход от помощи приятелю практически в два раза превышал зарплату в музее. Насупившись, проигрывая про себя добрую песню, вынужденный новоявленный торгаш справлялся успешно с полученными заданиями. Юра поступил с бывшим однокашником в институт в один год, но после армии не стал восстанавливаться в своём учебном заведении на дневном отделении. Перешёл на заочную форму обучения, чтобы хватало времени и возможностей, как он выражался: «Заколачивать нормальные бабки». А их хоть у него и водилось, но какое-то нездоровое чувство деньги вызывали у парня, словно не он ими владел, а они им. Друзей-товарищей он в разных кругах имел несчётное количество, с людьми сходился просто и дело его успешно процветало. Но рабочие, не вороватые руки, а может даже и компаньон, были крайне необходимы молодому предпринимателю. Про это он не раз говорил вслух и изредка подначивал Игоря Петровича, чтобы тот полностью переключился на деланье денег, к чему музейный работник был вовсе не готов. Его работа ему очень нравилась, каждый день можно было знакомиться с чем-то новым интересным, занимательно размышляя о былом, полностью погружаться в далёкие, прежде существовавшие миры. Тихо звучавшее с близстоящей тумбочки радио в «Рабочий полдень» иногда баловало знакомой любимой мелодией. Жаль, что дополнительный заработок отнимал и время, которое хотелось тратить на общение с Ниночкой и Олежкой, но приходилось мириться с существующей действительностью. Опыт работы на двух, совершенно разных по характеру, должностях заставлял  Игоря Петровича совсем  иначе относиться к текущему времени и даже мыслить немного по-иному. Пришло понимание, что диссертацию написанную, можно и нужно, оставив за основу исторические факты, переделав несколько взгляд на историческую былую роль партии, всё же довести до ума и наконец-то защитить, хотя бы, чтобы в перспективе, не бояться возможных и грядущих сокращений. Мысли, своей интересной тенденцией претворятся в реалии, всегда несколько удивляли Игоря Петровича, но с исторической точки зрения это только подтверждалось чуть позже свершившимися фактами.               
           Грядущий год, во всех своих проявлениях, стал эпохальным. Весной на торговом поприще, когда Игорь один остался на их точке, к нему подошли трое парней в спортивной одежде, он даже сразу опасности не почувствовал. Двое встали по бокам, прикрывая от лишних свидетелей, а один подошёл вплотную и, приценившись к жвачке, потребовал тысячу рублей за то, что тот торгует на данном базарчике. От такой наглости, это было больше его месячной зарплаты на основном месте работы, музейный работник даже опешил, он прекрасно знал, что Юрий за торговую точку всегда платил исправно кому нужно, что всё у него было схвачено и в полном порядке. Немного сбивчиво он попробовал донести свою мысль до стоявшего напротив молодого человека, но получил резкий удар в солнечное сплетение, следом в переносицу и уже в согнутом состоянии его добил решающий рубленный коленом в голову. В себя он приходил периодически и проваливался в небытие, следующие несколько часов плохо отразились в памяти. Что запомнилось, когда соображение вечером вернулось к нему полностью – полный любопытства, а совсем не сочувствия взгляд Юрия, который вопрошал о приметах и поведении грабителей. Всё, что было в памяти, попытался донести до компаньона может даже в излишних красках, а он лишь попросил, если подойдёт милиционер, сослаться на болезненность состояния и сказать, что приметы не запомнил. Милиционер действительно пришёл на второй день, деловито, но уж очень споро задал несколько законных вопросов, пробыв не более трёх минут удалился. Через два дня Юрий приехал за Игорем и отвёз его на своей машине в гаражный массив, а у него, да и его близких друзей несколько арендованных или купленных боксов там имелось, для разных целей, для чего конкретно у коллеги никогда не интересовался сотоварищ. В полутьме привязанный к потолочному швеллеру, на некотором расстоянии от пола висел, как на дыбе, избивший Игоря злодей. Но это он смог разглядеть, когда его компаньон включил фонарь и направил в лицо подвешенного бедолаги, а оно уже совсем не светилось недавним здоровьем и наглостью. Кто-то ещё присутствовал в помещении, это Игорь, никогда не проявлявший в некоторых вопросах излишнего любопытства, скорей осязал спиной своей. После очной ставки, доставленный в палату для дальнейшего восстановления здоровья пострадавший ощутил  некоторый неприятный холодок под ложечкой. Три недели ушло на восстановление от несчастного случая. Мама, жена, даже тёща посещали болезного, скрашивая его вынужденное нахождение в больнице, особых процедур с ним медики не проводили, но обида за происшествие, как и боль от сотрясения мозга постепенно проходили. Ещё бы нужно упомянуть, что никого из троих запомнившихся молодых людей, в дальнейшем на базаре и окрестностях города не видал никто и никогда.
               Выйдя на основную работу, Игорь с удивлением узнал, что его подработка теперь будет осуществляться под руководством дорогой тёщи, её в период болезни зятя принял к себе Юрий, он давно хотел расширяться и подбирал соответствующих нужных сотрудников. Лучше эта данность или хуже – показало время, которое продолжало преподносить сюрпризы. Летом в столице опять грянул очередной гром. Правители продолжали делить власть, опять всё разрешилось довольно быстро, ощущалось в их периферийном городе только с экранов телевизоров. Дикторы и всевозможные корреспонденты смаковали новости пытаясь возбудить слушателей, к непонятно каковым действиям. Народ, обсуждая в кулуарах события, понимал, что власть, коль захвачена кем-то, то отдаваться запросто не будет ни за что. Прошедшие уроки истории не всегда хорошо помнились простыми людьми. Маленький Олежка смотрел удивлённо на происходящие горячие обсуждения на экране, разводил руками, смешно поджимал губы и не выговаривая полностью буквы скороговаривал: «Ботуны, ботуны».  Главное же событие произошло осенью, когда вопрос с защитой диссертации, наконец, утрясся окончательно. Родственница по воле случая ставшая его начальником по подработке, сильно помогла и материально и временем. В семье учёного зятя иметь – преференции значительные, когда пользоваться или хотя бы козырять ими умеешь, или стараешься. Небольшой банкет словно позволил, наконец-то переступить Игорю Петровичу на другую, заслуженную кандидатскую ступеньку иерархической лестницы. Труд четырёх прошедших лет не прошёл даром. А как светились счастьем любящие глаза Ниночки, казалось, что произошло главное в её жизни событие, значимей даже свадьбы и рожденья Олежки. Игорь купался в её счастье, не мог на неё наглядеться, а в душе звучала мелодия Александры Пахмутовой «Ты моя мелодия»…
              В следующем году работы в музее стало ещё меньше, но выдавшееся время не пропадало зря и впустую,  любимые мелодии вкупе с прекрасным семейным бытом привели к появлению нежданных никем публикаций. Сначала в «Музейном вестнике», затем в областном журнале «Волга» напечатались стихи учёного историка, причём даже именитые, заслуженные мастера  художественного слова, поражаясь благозвучности написанных лирических стихотворных форм, молча покачивали головами, немногословно, словно сговорившись, протяжно утверждали: «Да»…

                Ступор
Николай Васильевич считал себя человеком неглупым и рациональным, но за свои сорок пять лет жизни всё же, попадал иной раз в события каверзные, неприятные, щекотливые. Чем дольше живёшь, тем больше в памяти может отразиться такого, что хочешь или не хочешь, запоминается. Избежать в настоящем и грядущем неприятностей полностью сложно бывает, судьба порой злодейски, шулерски тасует карты происходящих событий, хотя последствия их иногда минимизировать как-то получается у людей здравомыслящих. Причём про кое-что со временем, в юмористическом или повествовательном ключе рассказать можно, а о некоторых вещах лучше забыть и не вспоминать никогда и ни при каких обстоятельствах. Кошмаров в жизни если очень уж много и преследуют они избыточно, то даже сильный человек сломаться может, не выдержать, а зачем излишнюю напряжённость создавать? И так неприятностей в окружающей современности порой  достаточно случается, приносит их судьбина по воле рока и помощи власть имущих, да и просто так, чтобы не забывался человек, не сильно надеялся, что он может планировать хотя бы своё ближайшее будущее.
Второе десятилетие двадцать первого века в родном Саратове характеризовалось безбожным огораживанием. Каждый дом, строение или их группа старались разными способами люди, проживающие в них, отгородить от неприятностей мира высоким металлическим забором с воротами, кодовыми замками. Надежды их беспочвенные питали, что как-то способствовать это может их спокойствию, а может мода очередная такового плана в жизнь современную внедрялась. Ведь когда идёт развал производства или общества, то неуклонно он, и в головах окружающих людей поселившись, не худо развивается и растёт, причём довольно быстро принимая всевозможные формы.
Попросила тёща горячо любимая Николая Васильевича как-то на даче своей, ёмкость металлическую, предназначенную для полива, прохудившуюся подчинить и чуть–чуть подвинуть. Женщины, они обожают чтобы мужчины, которые попадают под их юрисдикцию, так или иначе не расслаблялись, всегда при деле каком-никаком, но определённом, несомненно важном, завсегда были. Лучше задания выполнять было беспрекословно, да и побыстрее, опыт подсказывал, что и спокойствия это прибавляло и нервная система сильно не расшатывалась. У тёщи всегда есть в запасе миллион рычагов воздействия на зятя, и если применять их она начинает, то проблем не перечесть сколько может случиться. Очередной супруг самой близкой родственницы жены не выдержал экспериментов над собой и благополучно улетел в другое гнездо, расположенное даже не в их обожаемом Саратове, чтобы, не дай бог, не встретиться хотя бы случайно со своей бывшей благоверной. Понятно, что в период отсутствия второй половины у тёщи основные удары по необходимому применению мужских способностей должен был принимать на себя зять. Хорошо, что женщина хоть и властная она была, но многое умела сама и по пустякам всяким старалась всё же родственника не беспокоить. Но с металлом  она явно общий язык не находила, поэтому в этот раз предстояло отдуваться Николаю Васильевичу. На помощь себе пришлось призвать ему старого товарища Владимира, чтобы и дело быстрее сделалось, да и на всякий случай он некоторым громоотводом был, если вдруг гроза разыграется. Взял свой маленький инверторный сварочный аппарат, товарищ нёс пакет с удлинителем, электродами, маской, перчатками, остальное на даче должно было, по идее, найтись. Сели на автобус, старенькая дача находилась в городской черте на Молочке, довольно быстро доехали. Накануне созвонившись, определили место встречи на участке на одиннадцать часов. При подходе к дачному кооперативу Николай Васильевич сделал контрольный звонок, чтобы родственница вышла и открыла калитку или ворота, не тут-то было, оказалось, что она ещё дома, ей показалось, что время встречи назначено на час дня. Утро сразу складывалось не в пользу бедных работяг. Понятно, что ждать лишний час-полтора до её приезда особенного желания у мужчин не было, но у них не имелось и хитроумных магнитных ключей от ворот, правда от самой фазенды простенькие ключи всегда хранились в укромном месте, но двухметровый забор с острыми пиками, украшающими его сверху, перед входом на участки не воодушевлял. Тем более руки были отягощены пусть не очень тяжёлой, но всё же довольно чувствительной ношей. Посовещавшись, мужчины решились идти вдоль забора дачных участков, в надежде, что обнаружится какая-то возможность не заниматься сильно преодолением высотных препятствий. Дачный массив был немолодой, лет за шестьдесят, изысканностью ни заборы, ни домишки не отличались, посему выход хоть и случайный, не такой вычурный как основной въезд,  должен был бы проявится. Метров через пятьдесят увидели старый проезд на территорию дач, заборчик там остался эксклюзивный, архаичный, деревянный с прогнившими перекладинами, кое-как заделанными колючей проволокой. Немного повозившись, отогнули препятствия и перебрались на территорию садоводческого товарищества. Пройти оставалось два поворота по грунтовке между участками, тогда нужная дача могла распахнуть свои старенькие двери для подключения сварочного аппарата и проведения необходимого воздействия на металл.
 Сделав десяток шагов, мужчины вдруг столкнулись с непредвиденной преградой, в виде взрослой, видно потрёпанной жизнью, московской сторожевой, которая вышла из-за хлипкого деревянного заборчика, картинно, очень недружелюбно показав полную пасть немаленьких зубов, зарычала на них. Вид пса не внушал ничего кроме доброго уважения, в случае схватки участь её участников предугадывалась без труда. Быстро сориентировавшись в ситуации, Николай Васильевич, имевший в прошлом опыт общения с четвероногими, выставил впереди себя свою ношу как щит, на всякий случай, и чётким голосом попытался воздействовать на пса командами: «ФУ! ДОМОЙ! НАЗАД!» Под ложечкой у него засосало, голос вмиг охрип и стал даже более грозным, пот между лопатками тоже имел место быть. В трудных тяжёлых ситуациях ведёт себя каждый человек по-разному, животные тоже, но их поведение обычно более предсказуемо. Что точно знал  главный герой, что ни бежать, ни поворачиваться к собаке задом, показывать ей страх нельзя ни в коем случае, даже если она и кинется на него. Габаритный пёс перестал совершать небыстрое движение вперёд, внимательно всмотрелся в глаза стоящего перед ним мужчины, выждал некоторое время и, увидев, что его не боятся, а продолжают увещевать понятными простыми командами, вздохнул тяжело и неспешно пошёл к себе, продолжая по пути покачивать своей головой и нервно порыкивать. Это был несомненный успех, не пострадал ни инструмент, ни одежда, ни тем более тела участников предстоящей работы на даче. Владимир на выдохе лишь сказал: «Ну, всё, я думал нам конец настал». В момент психологического противостояния, как заметил Николай Васильевич, товарищ сделался как-то даже меньше, незаметнее, развернулся полубоком и готов был в любой момент или упасть в обморок, или дать стрекача. Слава богу, хватило выдержки у него, иначе могло бы быть куда хуже. Сторожила ли дачу собака, просто бомжевала там по бездолью – неизвестно. Но отлично виделось, что несколько лет назад животное было более презентабельным, может менее сговорчивым, случившееся заставило товарищей ненадолго задуматься, чтобы в себе переварить происшедшее. А пса в любом случае жалко было, мало ли  разных идиотов по участкам ходит, ведь и воровство нередко в кооперативе бывало, тёща неоднократно рассказывала.
Всё запланированное родственницей, хорошо или не очень, естественно в тот день сделалось. Про дачных собак тёща рассказывала иногда вещи не совсем хорошие, но как-то обходилось всегда для неё общение с животными, без особых проблем. А про действие происшедшее, нервовозбуждающее было до меня однажды, при встрече, самим Николаем Васильевичем доведено, а я остальным теперь вот про него поведал.

                Тёзка
Иногда везёт в жизни просто так, а иногда и не знаешь, хорошо ли что так случилось, а не иначе, но его величество случай умеет нежданно в любой момент такой сюрприз преподнести, а котором даже и помыслить никак нельзя. Быль вам одну поведаю. Связана она с одной героической личностью, первым космонавтом Земли, его знаменитым полётом в космос, известностью и любовью к нему всего советского народа. Но больше, конечно, не с ним, а с его полным тёзкой. Проживавшем недолгое время в доме нашем, хрущёвке кооперативной.   
Юра родился  в довоенном, довольно спокойном тридцать шестом году, в деревне, в Петровском районе Саратовской области. Вволю хлебнул трудностей, что выпали на долю нашего Советского народа, поэтому особенным ростом, как и тёзка его, не отличался. После окончания восьмилетки подался в город, как и многие сверстники, прошёл школу ФЗУ, отслужил в армии, в пятьдесят восьмом поступил фрезеровщиком на Саратовский машиностроительный завод, так он тогда назывался, через год женился, ещё через год дочка родилась. Жили с семьёй в общежитии, барачного типа, как и многие молодые строители коммунизма, ничем их семья не отличалась от сотен тысяч таких же проживающих на всей необъятной территории нашего государства.
Главное событие в их жизни произошло 12 апреля 1961 года, когда фамилия его тёзки и одновременно однофамильца громко прозвучала с миллионов репродукторов, радиоточек нашей страны и во всём мире. Кусок славы нежданно накрыл и Юрия Ивановича, хотя так к нему никто в молодом, да и более зрелом возрасте часто не обращался. На работе его на следующий же день назначили бригадиром, хотя он никакими заслугами до этого похвастаться не мог, старался не выделяться из общей массы, так, на всякий случай. Предложили подумать о вступлении в партию, для чего даже перед внеочередным собранием его предварительно парторг долго и нудно на бюро обрабатывал. Тяжелее отдуваться дома пришлось, каждый сосед по бараку хотел персонально с Юрием Гагариным, пусть даже и не тем, что космос покорил, немного за успехи в освоении безвоздушного пространства выпить. Супруге, естественно, такое повышенное внимание не по нраву пришлось. Сам однофамилец героя завидным здоровьем и крепостью характера не отличался, на его уговоры обычно долго времени не уходило, тяжелее же всего было с утра. На работу как штык он должен был прибывать к семи часам и норму выполнять, как положено, без брака работать, а тут ещё и бригадирство нежданное проблемы лишние создавало. Завод их тоже непосредственную связь с космической продукцей имел, хоть и было это страшной государственной тайной, но все люди, имеющие хоть какое-то отношение к производству про недосказанное прекрасно знали. Кроме соседей, по мере распространения слухов, с героем пообщаться жаждали и практически все работники трудового коллектива, особенно его мужская половина. Дома бывать приходилось всё меньше и меньше, общение как официальное, так и неофициальное – затягивало. Правда и положительные моменты в обрушившейся славе проявились, их барак приговорили к сносу, завод развивался и строил дома для своих сотрудников. Юрий с семьёй благополучно перебрались в отдельную, двухкомнатную сталинку, со всеми удобствами, почти напротив проходной завода. В первое время, нужно сказать, что не все ещё к послереформенным рублям привыкли, даже зарплата как-то весомо прибавилась у нашего Гагарина. Но время работало явно не на него. Через год от бригадирства его избавили, о вступлении в партию уже никто не напоминал. Жена всё чаще не то, что не ругалась, разговаривать не хотела, правда терпела, отмывала после очередного чествованья, тёзки, но разлом в семье видимый пошёл. Пару раз отец с матерью приезжали наставить сына на путь истинный, но хозяйство надолго оставить они не могли, а наскоками повлиять на богемную жизнь сына уже стало практически невозможно. Так как его слава в прямом и переносном смысле на заводе за год выросла непомерно, то  отдуваться приходилось уже не только в будни, но и в выходные, а такое не всякий и сильный человек выдержать может. Терпели и покрывали его в цеху до последнего, но когда брак стал в два раза превышать количество правильно сделанных деталей, для начала перевели в механики. Там, конечно, оклад, но заработок почти в два раза меньше чем у станочника. Правда, на количество чествований героев космоса (а тогда уже целый отряд покорителей пространства радовал простой народ своими подвигами) это никак не отразилось. В душевном советском человеке, особенно когда после тяжёлой напряжённой работы он захотел и расслабился иногда бахвальство, что де, мол, я было с Гагариным Юрой пил, просто зашкаливало. И никто, никогда обычно не спрашивал, не уточнял, с каким именно, а ведь фамилия эта довольно распространённая. Ну, конечно, не такая как: Иванов, Петров, Сидоров. Кстати, моя вообще-то ведь – Петров, а я не зазнавался сильно, не приучен, хотя дед и дивизией командовал, во время войны.
Дальше, как и у всех людей, сильно увлекающихся общением с Бахусом у Юры пошло, поехало, с завода ушёл, устроился в хлебный магазин ближайший – грузчиком. С супругой развёлся, правда, благодаря тому, что квартиру неплохую сумел из-за тёзки отхватить, разменялись они очень удачно. Ему однокомнатная в нашем кооперативе перепала, а ей  –полуторка, правда в доме несколько попроще, чем у них совместный был. Со временем и расслабляться герой наш меньше стал, но если со ступеньки спустился, то назад подняться, ох как, трудно бывает. Вторая очередь славы опять накрыла бедного грузчика уже после гибели его великого тёзки. На язык и на домыслы наш добрый народ тоже как охоч бывает иногда. Молва пошла, что настоящий герой космоса возгордился, а поэтому его руководящие шишки от себя в глубинку страны прогнали, где он от горя спился и грузчиком в самом обычном хлебном работает. От этого магазин наш естественно стал большой популярностью в районе, да что районе, городе пользоваться стал, всегда за хлебом очередь была, люди по несколько раз вставали в неё. Только затем, чтобы увидеть, как Юрий подносит очередной лоток с хлебом или булками и на полки высыпает. Шёпот стоял в магазине: «Гагарин, гляди Гагарин». Хотя похожести внешней у тёзок при ближайшем рассмотрении не было ни какой. От этого непосредственную очевидную выгоду имела и директор магазина, да и продавцы, и сам главный герой, так как за перевыполнения плана премию получали все. Заведующая магазином, естественно, за него горой стояла и некоторые вольности прощала.  Однажды правда пришлось заплатить за славу Юрию, ведь шила в мешке не утаишь. Приехали за ним на чёрной «Волге» ребята и на два дня куда-то увезли, только лучше бы они его как-нибудь по-тихому, по-другому проверили. Потому, как народ про задержание, естественно, узнал и даже у хорошо и долго знавших знаменитого грузчика сомнение появляться стало: может и правда всё то, что говорят в народе про него. Слухи быстро докатились до людей в чёрных костюмах, причём они не стали даже грузчика в ЛТП отправлять, поняв, что сыграют этим не только против себя. Что-что, а кое-как мыслить они всё же умели. Здоровье, цвет лица, одежда выдавали в соседе моём человека немало повидавшего и ведущего уже не совсем богемный образ жизни. Крайне редко его навещала бывшая жена с повзрослевшей дочкой. А человеком он был спокойным, не буйным, по-нормальному относившемуся к детям, соседям, животным. Вечерами привычное общение новых знакомых однофамильца героя происходило уже не в фешенебельном ресторане аэропорта, ни в ближайшем кафе со звучным названьем – «Полёт», как на заре славы, а по-простому, на полпути до дома Юрия, где-нибудь на лавочке возле заднего входа в магазин. Шёл он после встречи обычно очень тяжело, его сильно штормило и, хотя пройти-то нужно было всего три дома, путь занимал порой около часа. Вот так неподготовленному человеку пришлось отдуваться за нежданную случайную славу.


                Охота
Теперь нет особой нужды добывать пищу, так как это делал древний человек. Охота для людей стала больше средством развлечения и лишь отчасти прибавкой к существующему столу или разнообразием гардероба, либо сувениров. Хотя людей очень увлечённых подобного рода времяпровождением в миру встречается не так уж и мало. Шансов у животных сопротивляться своему уничтожению с развитием человечества становится всё меньше и меньше. Почти полностью исчезли популяции ныне проживающих в центральной России медведей, оленей, волков и другой живности. Существенно уменьшилось даже количество зайцев и лис, которые более–менее сумели сжиться с главным врагом своим – человеком. Однако случай иногда помогает избежать печальной участи некоторым божьим тварям.
Сергей приобрёл новый автомобиль, какой хотел – модные «Жигули», они своим защитным зелёным цветом хорошо сливались летом с молодой зеленью окружающей природы. Правда в тёплое время охота была под запретом, а нужно сказать, что мужчина был заядлым и довольно успешным добытчиком. С трудом дождавшись разрешения применить свой опыт, он всегда старался в выходной не пропустить возможность подстрелить хотя бы одного зайца или лису. Двухствольное тульское ружьё и собака Джек – прекрасно тренированная русская пегая, всегда помогали воплотить желаемое в действительное.
Появление новой машины он даже не обмыл по существующей традиции, решив совместить приятное с полезным. Сначала поохотиться, а затем добытыми трофеями отметить приятную дорогую новинку семьи. Сговорившись накануне, взяв путёвку, поехали вчетвером с друзьями: тёзкой, Колькой и Мишкой. Работали они на одном закрытом секретном Саратовском предприятии, времени пообщаться, обговорить детали и тонкости мероприятия у них было в избытке. Ружья не было только у Кольки, но на время руления он мог подержать инструмент Сергея, чем, несомненно, оказывал посильную помощь. Вчетвером решили поехать на всякий случай, вдруг машина попадёт в какую-нибудь погодную ловушку – вытащить её будет компанией такой значительно проще. Джек тоже не остался в гордом одиночестве, его родной брат – Голос составил псу в тот раз неплохую компанию. Вдвоём в паре они работали уже и довольно успешно. Хитроумные зайцы пытались петлями запутать охотников и уйти, так вот распутывание следовых узоров у пары происходило быстрее.
Отправились друзья в поля Красноармейского района, вроде не очень далеко и не рядом с городом, где пешие охотники, мешая друг другу, часто создавали нездоровую конкуренцию в своём недешёвом увлечении. Быстро добрались до съезда с трассы, спустились по грунтовой дорожке за лесопосадки. Собаки, предчувствуя любимое развлечение, проявляли обычное возбуждение и нервозность, но традиции нарушать было не в привычке бывалых охотников. Разложившись на капоте и достав нехитрую снедь, они в течение пятнадцати минут уговорили пол-литровый пузырёчек белой, правда, водитель машины чисто символически принял на грудь. Отошёл в сторонку, чтобы не мешать кислым видом застолью, зарядил ружьё и задумался о чём-то в предвкушении удовольствия. На фоне свежего снега, тёмных посадок зелёный цвет кузова приятно согревал глаз хозяина. За него в основном отдувался Колька, он ласкал собак, подкармливал их колбасой со своего бутерброда, довольствуясь лишь хлебом и не налегая особенно на припасённую из дома еду. Что-что, а расслабляться по серьёзному Колька любил и умел очень основательно, зная, что закуска градус крадёт.
Сергей планировал догнать сотоварищей по потреблению зелёного змия после проведения мероприятия, в знакомой по прошлой поездке сторожке лесника, терпел, зная, что и на его долю огненной воды хватит. Но не подгонял друзей, по опыту ведая, что спешка в таком серьёзном деле, как охота – вовсе ни к чему, на дело нужно настрой определённый чтобы пришёл, тогда и удача не ускользнёт, и рука твёрже оружие держать станет, да и глаз вернее цель видеть будет. А погодка, в то время начала потихоньку изменяться, пошёл меленький снежок, припорашивая видимые с ночи следы и вычищая невидимые для людей ароматы, которые стелились до этого по покрытой небольшим снежком земле. Собрались коллеги, вывели собачек на поле, дождались когда они почуют дичь и пойдут по следу, а сами в машину сели и по грунтовке что вдоль поля шла, потихоньку, не выпуская из виду четвероногих братьев, поехали. Они знали, что дорожка идёт по периметру поля и собаки когда-никогда зайцев обязательно выгонят на стрелков. Можно будет ноги зря не бить, километры просёлков наматывая, пользоваться прелестью долгожданной охоты на автомобиле. Морозец сковал неплохо грязь, которую осенняя непогода развела по необъятным просторам области, снега не очень много ещё небеса надули, поэтому на зимней шипованой резине им можно практически по любым дорогам проехать нормально. Видно, что ушастый прыгун изрядно старался запутать преследователей, по нескольку раз псы делали концентрические круги, но находили прямолинейные участки, по которым косой проходил. Через полчаса, перешли собаки на другое поле, вслед за ними метрах в семистах ехали, наблюдая за ними, и их хозяева. Включенная, правда и не очень сильно, печка жигулёвская на всех действовала по-разному. Хозяину машины она помогала чётко видеть через стекло возникающие по пути препятствия. На Мишку и второго Сергея навевала сонливость, а Колька, сидящий на заднем сиденье, за водителем, наоборот возбудился, то и дело громко вскрикивал по любому поводу: «Глянь-ка, глянь-ка!»  По-разному на всех выпитое, как правило, действует. Снежок хоть и небольшой сыпал, но дорога потихоньку сливаться с полем стала, это явно, но пока не много, затрудняло определение пути движения. Правда скорость небольшая и наличие трёх мужиков в автомобиле успокаивало нервы хозяина транспортного средства, даже тоже немного убаюкивала его однотонность происходящего. Вдруг псы встрепенулись, значит, запах стал более явным, и вскоре, может, можно было бы увидеть взметнувшегося и бросившегося в отрыв от них зайца. Сергей прибавил газ, чтобы постараться уменьшить разрыв между машиной и гончими.
Неожиданная кочка стала сродни разорвавшейся в автомобиле бомбе. Бахнуло так громко, что у сидящих в автомобиле чуть глаза из орбит не выскочили. Пороховой, одурманивающий дым вмиг туманом завис в салоне, легковушка сразу остановилась. Где-то полминуты сидящие соображали: что же произошло? Над Колькой махрами повисла часть потолочной обивки, в небольшие округлые дырочки аккуратно дозировано сыпала снежная крупка, а из ствола ружья, расположенного между его ног потихоньку курился слабый дымок. Первый в себя пришёл и разразился нелитературной лексикой хозяин подбитой техники. Рядом с машиной громким хором ему вторили на два голоса быстро подбежавшие на звук выстрела четвероногие братья, они единственные явно не понимали: что же произошло? и главное  где –дичь.  Мишка и второй  Сергей безмолвствовали, потом один из них спросил: «А кто ж ему ружьё зарядил?» Простой вопрос завис в своей истинной справедливости, в салоне воцарилась опять пауза, а собаки, бегая вокруг машины, в поисках невидимой добычи, продолжали неистовствовать. Следующая фраза, медленно, задумчиво прозвучавшая из уст Мишки, тоже была запоминающейся: «Нужно всё же было приобретение обмыть сперва, наверное».
Всю дорогу назад и Колька, и Сергей напряжённо, сурово молчали, псы же, заискивающе заглядывая людям в глаза, пытались понять: что же такое произошло? Ремонт крыши стоил не очень дорого, правда позже, заклеенная заплаткой немного другого цвета обивка потолка иногда вызывала у любопытных людей интересные вопросы. Далеко не все получали правдивый ответ. А заяц-то, какой хитрец оказался, так замысловато смертельную опасность от себя отвести не каждый сумеет, видно он с волшебством не понаслышке знаком был.

                Преданность
История, о которой поведаю, случилась зимней порой в далёком 1988 году, в Закавказье, где я проходил службу в славное советское время. Наш ракетный дивизион после случившегося землетрясения отправили в командировку в печально известный Ленинакан, оказывать помощь в приведении в порядок кадрированной артиллерийской части. Чем характеризовался дивизион в то время? Возможностью выполнять многие работы автономно, в отрыве от основной части бригады. У нас, кроме пусковых, транспортных, командно-штабных, топопривязчиков, имелись другие специальные средства. Подъёмные краны на автомобильном шасси, топливозаправщик, обмывочно-нейтрализационные машины, в которых бочка с запасом воды располагалась, бортовые автомобили, самосвал, естественно, и кухня полевая. Бойцами и офицерами по штату мирного времени укомплектована часть была. В кадрированном же подразделении срочнослужащих самый минимум, да и офицеров некомплект изрядный имел место быть. После природной аварии даже свой автопарк и технику привести в должное состояние боевой готовности они достаточно быстро бы не смогли, просто физически.
Прибыли на место мы, встали лагерем на территории военного городка, палатки разбили, автомобили, имущество разместили, радиостанцию, кухню развернули. В течение первого светового дня занимались бытовыми вопросами. В городе же было очень не хорошо: пострадал он значительно, разрушения были сродни прокатившейся по жилым кварталам ковровой бомбардировке. Инфраструктура испорчена основательно пронёсшимися по нему природными волнами. Оставшиеся в живых бедные жители, как тени, сильно пострадали и физически и морально. Нам в первую очередь предстояло разобрать парковую территорию, освободить заваленную камнями и кирпичами технику, вывести её из ангаров, чтобы не допустить дальнейшей её порчи в случае продолжения толчков. Обычная, привычная армейская работа по наведению должного порядка, бери больше – кидай дальше.
Следующий рабочий день начался обыденно, с развода на новом для нас плацу, в месте временной дислокации. Правда как-то мрачновато проходила эта привычная армейская процедура. Команды подавались негромко, командир части вроде бы даже не приказывал, а  вежливо просил: «Товарищи офицеры, старшие команд, подойдите ко мне». Вид у этого подполковника был измученно усталый, серый, словно он нёс в себе ношу неимоверную. Шагах в трёх от него, чуть позади, а это сразу бросилось в глаза, тенью следовала маленькая не ухоженная болонка. После катастрофы прошло уже четыре дня, но судя по всему, такое большое построение плац видел впервые. Поставили задачи на день офицерам, забрав с собой подчинённых, отправились мы выполнять полученные команды, с каждой группой был представитель Ленинаканской части. Он и рассказал о трагедии постигшей командира. Его супруга и школьница  – дочка были завалены дома, разрушившимся строением, от всей семьи и осталась чудом выжившая собачка ребёнка. Погода в декабре в Ленинакане очень похожа на Саратовскую: мокрый снег, морозец ночами, грязи хватает, короче – не лицеприятная картина, не то, что в тёплых долинах, жёстче, всё-таки возвышение над уровнем моря даёт о себе знать.
Болонка ведь собака домашняя, игрушка декоративная для детей или стариков, из-за близости и привязанности к людям, она и страдать может очень по-человечески, сказать только не может. Такая безумная тоска в глазах собачки зависла, а хозяин, которому было очень тяжело, только шикал на неё, отгоняя от себя и не проявляя никакого сострадания к бедной  пострадавшей безвинно животине.
Он мог бы как командир и настоящий хозяин части, выбрать себе жильё другое, сталинку например, пусть было бы подальше от работы, может, подождать какое-то время пришлось бы, но фундаментальнее ведь такое строение. Частные дома или построенные до Хрущёвских времён, практически не пострадали. Упрощение строительных технологий, скажу как свидетель, привело к таким не мысленным жертвам. Но кто и когда может предвидеть будущее, или хотя бы попробовать задуматься о нём. Почти все дома брежневской, или поздней застройки были полностью разрушены, выжить в месиве камней, пыли, металла и дерева было в общем-то невозможно. Так как землетрясение произошло днём, когда все офицеры были в части, где самым большим являлось двухэтажное здание, то понятно, что среди военных потерь не было, а вот про семьи их такого сказать нельзя. Ужасная картина – разрушенная школа, не менее страшно выглядел любой раскуроченный жилой дом или общественное здание. В свободное время оказывали помощь в поиске родных коллегам, за всё время, при мне, только двоих живых человек удалось найти и вытащить из развалин. Причём женщина одна, почти десять дней заживо погребённая, сопротивлялась старухе с косой. Даже если человек без сознания, а как правило так и было, живого отличает от погибшего небольшой видимый румянец на щеках.
Необходимость выполнять служебные обязанности с военных никто не снимал, приходилось людям, испытавшим горе и не ведающим живы ли близкие, львиную часть времени заниматься своими непосредственными задачами по поддержанию боеготовности части. Правда  настоящего офицерства – забирая в себя минуты дней, прессуя их в часы, не отгоняла тяжёлые мысли, да человеку ещё и пообщаться друг с другом можно, иногда это бывает помогает.
Испуганная маленькая собачка в курилке, когда хозяин присев и закурив, забывшись, думая о своём, опускал вниз руку, подходила потихоньку к ней и своим розовым язычком  ласково облизывая, пыталась передать хоть как-то свои чувства. В надежде облегчить и его, и наверное, свои страдания, начавшиеся нежданно по воле злого рока зимним днём седьмого декабря. Хозяин, видно, и кормить её забывал, неизвестно вообще ел ли сам, это было заметно от-того, как жадно и пугливо поглощала она поднесённую к её мордочке тушёнку. В это же время собака пыталась не выпустить из поля зрения хозяина, в страхе остаться совсем одной в этом страшном несправедливом мире. Не давала себя погладить, нервно вздрагивала от слабого прикосновения к нечистой шёрстке, неведомо ещё сколько ушибов или других травм мог скрывать под собой курчавый мех маленькой страдалицы.
Люди, окружая себя порой живыми существами, не задумываются, кем они являются для тех, кого приручили, да и о многих совершённых поступках так же, а потом удивляются, почему же судьба бывает к ним несправедлива. Звенья цепи жизни невидимыми для многих нитями, опутывая всё вокруг, вызывают возмущения от поступков, дум и деяний, происходящих даже на значительном расстоянии. Но человечество не желает учиться даже и на своих ошибках. Каждое последующее поколение словно хочет, соревнуясь с предыдущим, переплюнуть его своими безрассудными действиями. Пожалуй, это пока удаётся ему в совершенстве.











                Ужас
Некоторые ассоциативные связи так удивительны в своём проявлении, увидишь что-то, а из глубин памяти вдруг нежданно всплывёт давно забытый эпизод, или прочтённое, диву иногда даёшься, как это может быть связанно. Порой неудобно отчасти говорить или писать о связи увиденного с невидимым. Но, бывает, что это делать даже необходимо, для предотвращения некоторых негативных последствий в грядущей действительности. Хотя люди не учатся иногда даже и на своих ошибках, да и голову свою никому не приставишь.
Сорок с небольшим лет назад имел удовольствие первый раз попробовать «Кока-колу», раньше в СССР она продавалась в маленьких бутылочках, в которых заключалась треть литра пенного бодрящего напитка. Оторванность от столицы, присутствие дефицита в стране и маленькие объёмы, выпускаемые нашей промышленностью, делали этот напиток для рядового потребителя достаточно редким. Правда, нет смысла переживать по данному поводу, ведь  проблемой этой никакой не было, натуральное ситро позволяло страждущим успешно утолять жажду при помощи советских аналогов. Перед Олимпиадой-80 распахнувшиеся частично границы страны несколько увеличили доступность заграничного напитка, который выпускался и в нашем государстве, хотя качество его несколько ухудшилось, что продолжается неуклонно и по сие время, не зря же подчинённые фирме лаборатории химичат. Не буду говорить о вредности или нейтральности этой газировки, ибо даже яды в ограниченных дозах могут приносить пользу, теперь очень даже доступен для народа стал напиток. Обогащая своих производителей, он присутствует в продаже во многих торговых точках. Но попробую рассказать о связи его с отдельным значимым событием в жизни нашей сильно уменьшившейся со временем и уже не такой могучей державы. Без рекламы, как говорят СМИ, нет продвижения товара, а значит, и доход не тот, каковым может быть.
Зимняя Олимпиада, прошедшая в Сочи в 2014 году, принесла с собой ряд очень интересных рекламных событий и происшествий. Процедура проноса Олимпийского огня, которая прошла по многим городам России, привлекла внимание многих обывателей. И я с некоторыми родственниками в родном Саратове 11 января 2014 года наблюдал за этим действием. Помпезное мероприятие, к которому привлекали многих бюджетников, учащихся для создания массовости, а силовые структуры для охраны. Некоторые люди из любопытства стояли на тротуарах и глазели на несение факела, что происходило на протяжении целого дня и вечера. Промозглая сырая погодка не приветствовала народ.
           По всем районам и некоторым улицам медленно прошла колонна из специальных автомобилей, факельщиков, группы поддержки, волонтёров. Зрителям раздавали маленькие баночки с «Кока-колой», флажки, пакеты, что бы привлечь их и задобрить. Народ наш, завсегда любовно относящийся к дармовщинке, с превеликим удовольствием принимал подношения. Некоторые даже, чтобы получить побольше, переходили с места на место, по пути движения процессии и набирали подаваемое с выражением бурного восторга на лицах, не часто людям просто так подарки даются, поэтому моментом пытались, естественно, воспользоваться.
          Вечером, когда стемнело, освободившись от ежедневных хлопот, решил выйти на соседнюю улицу, на пересечении Симбирской и Зарубина, где планировался пронос огня, чтобы посмотреть на невиданно интересное действие. Огороженные специальными лентами тротуары, изобилие правоохранительных органов, зеваки, школьники со своими преподавателями, из ближайшего общеобразовательного заведения, для придания весомости мероприятию, знакомая картина любого шоу организованного властями. Кроме ненастной погоды несколько портили картину выливаемые помои, ведь в частном секторе областного центра даже в местах старой исторической застройки канализация не во все дома проведена. Второе десятилетие двадцать первого века продолжает расслоение жителей родного города, да и страны, власти ведь некогда заниматься проблемами бедных, проще бороться непосредственно с беднотой, уничтожая её как класс. А средства бюджетные потратить всегда можно, да и нужно, с каким угодно размахом. Из-за ближайшего поворота медленно стала выплывать процессия, ни что не предугадывало её необычность. Громко звучала музыка, реклама «Кока-колы» присутствовала на специальных машинах, где на открытых платформах изгибались танцоры в ярких одеждах, сверкала иллюминация, загорались и мигали яркие лампочки, за автомобилями неспешно имитируя бег, перемещалась группа из факельщика и его сопровождения. Неприятное озарение вдруг накатило, забирая в свои объятья: вспомнилось описание сверкающего, переливающегося разноцветными, самоцветными огнями сооружения из голубого хрусталя из фантастического произведения Аркадия Стругацкого «Жук в муравейнике», в мёртвом городе. Сверкающий весёлый, красно-зелёно-жёлтый хаос, с драгоценными каменьями, предназначенный для ловли детей, и схожесть с увиденным просто шокировала. Отдавая должное режиссёрам действия, даже прошёл ещё, на соседнюю улицу, чтобы повторно понаблюдать за завораживающей картиной разукрашенных паяцев и светопреставлением. Давно в юности прочитанная книга, воплощаясь в реалии современной жизни, глянула на наш мир сама, жутковатое зрелище в своей завораживающей картинности заставило удивиться очередной раз. «Пир во время чумы», «Пляска на костях» и тому подобные сюрреалистичные ассоциации приходили в голову. Конечно, без зрелищ в тяжёлое время народ живёт трудно, но зачем с эдакой даже изощрённой издёвкой с ним продолжать  расправляться? В борьбе со странами НАТО мы не преуспели, альянс, потихоньку подбираясь к нашему горлу, отхватывал бывшие нашими территории, применяя  экономические санкции. Правители продолжали дикими темпами разворовывать всё, что ещё осталось от славного наследия былых поколений, закрывая предприятия, хапали полезные ископаемые, погружая в нищету народ. Доллар в очередной раз скакнул в гору, обесценивая труд бедных жителей некогда могучей державы. Хор представителей СМИ пел нескончаемые дифирамбы о нашей прекрасной жизни, а бешеное количество денег, не вывезенных из страны хищными олигархами, выкидывалось, как всегда, на чёрти что. Представление, перед глазами сложившись в цельную картину, совсем не радовало. Оболванивалась и уничтожалась физически молодёжь, под красивыми светящимися огнями мы смело шагали в никуда. Причём путь был виден, не сокрыт, и цели, не совсем хорошие для большинства, приближались семимильными шагами. Дурная сказка из фантастических грёз становилась обыденностью и явью.
       Да, перемены в развитии общества естественны, и наверное, необходимы, но какой ценой? Кому-то, в нашем случае единицам, они приносят благо, рост состояний, а большинство погружают в болото нищеты и бесправия. Не видел тридцать лет назад я такого количества народа протраливающего мусорки, предприятия работали, люди, занятые трудом, даже в эпоху дефицита были сыты, одеты и такого массового интереса к помойкам не было, почему-то. Не оспариваю научно-технический прогресс, но ведь в космос даже летаем на старых, хоть и проверенных временем, модернизированных «Союзах». Сколько заводов закрылось, не пересчитать, чего только стоит уничтожение нашего авиазавода, конечно, проще за рубежом прикупать самолёты гражданские, а вертикального взлёта – военные ни к чему государству, проигравшему третью мировую. Про армию отдельная тема, в родном городе осталось всего одно военное училище, которое в первую очередь готовит борцов с собственным народом, если он взбунтуется. Нет, конечно, если приспичит, и их переквалифицировать на борьбу с внешним противником можно, ведь знания-то – сила. Простое действие рекламно-политическое всколыхнуло волны мыслей, это моё лишь мнение, но как жутко становится, когда заглядываешь в наступающее завтра, да и жалко тех бедняг, над которыми проводится очередной геноцидный эксперимент.
                Дом
Некоторые неодушевлённые предметы, как думают про них порой люди, всё же в процессе общения с миром начинают жить, в том числе и своей, довольно разнообразной жизнью, и так или иначе воздействуют на окружающую действительность. Может дело в том, что большинство людей ощущают комфортно себя в четырёх явно видимых для них измерениях, а их вообще-то несколько больше, ну ладно оставим заумную полемику подобного рода, нечего голову забивать. Поведаю вам кратенько о судьбе одного довольно заурядного дома, расположенного в тихом центре нашего замечательного Саратова. История его сродни тысячам таких же, или подобных строений и является, пожалуй, довольно характерной и для эпохи, и для «сотоварищей» его, которыми и сейчас изобилуют места, куда ещё не добрались новостройки.
В самом конце девятнадцатого века родился Илья в крепкой семье, именно он, вкладывая волю, силу, знания, да и вскладчину средства семьи, возмужав, при помощи отца своего Ивана Васильевича  неподалёку от Глебучева оврага начал возводить дом. Это была стандартная для начала двадцатых годов двадцатого столетия изба-пятистенка. Люди, из века в век проживающие в Поволжье, уже несколько поколений строили жильё подобным образом. Четырёх-стенные имели победнее жители, а на стандартную вышеуказанную домину замахивались граждане побогаче, семьи которых пытались с некоторым шиком жить. Правда толщина, форма бруса или кругляка, да и высота потолков отличала квадратные метры построек, индивидуальности каждому строению придавали окошки, двери, ставни, наличники; у некоторых наиболее отличившихся имелся и единично встречаемый  элемент декора. После постройки здания иногда оббивали тёсом, обкладывали кирпичом, белили или красили. В центре Саратова в основном стояли кирпичные дома знаменитых богатеев, не редкостью являлись двух – а то и трёхэтажные хоромины. Чем дальше к окраине, тем проще строения радовали своим видом обладателей или съёмщиков жилья. Гужевая тяга несла основную транспортную нагрузку. На лошадках доставлялся и лес, и кирпич, и известь, и песок – всё, что может понадобиться для возведения родного угла. Недостаток строительной техники заменялся упорством и слаженностью работающих, применяемыми инструментами и приспособлениями привычных к этому делу бригад. Когда не  было проблем с материалами, дом вырастал с весны до осени «под ключ» без проблем, может и оставались какие-то недоделки или усовершенствования, но они обычно ложились уже на хозяина. В бригаде, как правило, трудилось от четырёх до восьми человек, в зависимости от объёма необходимого строения или квалификации строителей.
Люди во все времена старались иметь возможность жить более-менее неплохо, если не было войны, неурожая, большого пожара, мора, или других неприятностей. Некоторые гадости жизненные преподносил его величество случай, а иные происходили по воле сильных мира сего. Народ наш трудолюбивый, терпеливый, в основной массе своей, всегда пытался как-то приспособиться к неприятностям разного рода, правда, получалось не всегда, да и не у всех. Кто знает, если бы меньше случалось неприятностей, встрясок глобальных, может, само человечество получше бы жило и было. Кто его знает? Но иногда такие мысли приходят.
В детстве Илья попал под лошадь, он всегда неплохо относился к этим прекрасным животным, а травма, хоть и была болезненной и не совсем правильно нога срослась, зато его в армию не призывали. Бои Гражданской войны прокатились мимо, практически не задели своим крылом. Трудился он всегда справно, как отец учил, посему не голодовали, правда, мать потерял в десять лет. В деревне кто трудился, а работы всяческой на земле хватало, те обычно не бедовали, если с головой дружили. В город он переехал по совету отца, занимался извозом, поэтому и решил обосноваться на пустыре, рядом с оврагом, туда навоз можно было свозить недалеко и соседей на одного меньше. А самый хороший сосед – это чистое поле или зелёный лес, или добрый пруд. Ругани на пустом месте не развиться, живности, если когда такая появится, лучше будет. Вид из предполагаемого строения должен был открываться на большой, самый главный в городе храм, его колокольню, а праздничный звон прекрасно слышался окрест. Подрядами делился иногда с ним дядька, средний брат бати. Он имел две лошадки и одного битюга-тяжеловоза, несколько разных телег и саней, знакомств у него в городе хватало, без работы он никогда не сидел. Бригадам порой на стройках подвозил материалы, сам разгружать помогал, работал честно, так рекомендовал жить и племяннику. Тем более эпоха НЭПа вроде предрасполагала к труду и улучшениям. Желание построить свой дом отец поддержал, обещал и помог деньгами, он явно видел, что в городе житьё устойчивее, лучше, да и народ из села, как возможность появлялась, утекал. А купить дом, куда как хуже, чем построить свой, под себя. Сам хозяин для семьи старается сделать как нужно, за качеством работ присмотрит, а если где строители промашку допустят, то хоть знать будет в чём она. Либо исправить заставит, или не заплатит за огрех – в любом случае не будет потом локти кусать из-за оплошности, не известно кем допущенной. Дешевле получается в итоге и лучше, да и привязанность к месту, состоятельность, что любил и рекомендовал отец, воочию проявлялась в старшем сыне. Да и молодую жену  в свои хоромы правильнее приводить, чем по чужим углам скитаться, а невеста – Анфиса, уже полгода как у парня имелась; с отцом и дядей, Илья её тоже познакомил. Была ещё одна задумка у бати будущего домовладельца, ведь думать он должен был и о младшем сыне, рождённом от другой жены, и о дочерях своих. Своё жильё планировал на младшего оставить, когда силы трудиться и хозяйство содержать иссякнут, а дочерей как придётся: или на селе останутся, ну а не выйдет – что ж, в городе можно пристроить, так думалось, значительно проще будет всем.
Зимой двадцать третьего стали брёвна штабелем вырастать на участке, старший строительной бригады – Артемий, сам их выбрал в порту, за неделю с дядькой привезли их и разложили, так как сказал будущий руководитель работ. Сосна была отдельно, а два венца из лиственницы, что в нижних рядах должны основу создавать, рядом другим возвышением располагались. Как сказал бригадир: «Чтобы лишнего не крячить». Взяли их по цене в это время очень сходной, не очень охватистые, но чтобы и не промерзало строение в будущем, когда морозы кусачии нагрянут. Не было дома ещё, но смолистый дух от материалов разносился по улице, подготовительные работы словно бы предвосхищали фанфарный звон предвещающий разрезание праздничных лент. Красный кирпич, подготовленный на фундамент и печь, сложенные аккуратным перекладом  рядом с лесом, просто создавал хорошее настроение будущему владельцу. Ещё не существующий дом уже начинал жить своей новой жизнью.
К сентябрю выросло строение практически «под ключ». Тесовая четырёхскатная крыша, покрытая рубероидом, возвышалась по уровню над некоторыми одноэтажными постройками. Кошка первая, как положено, вошла и стала с интересом разглядывать углы нового дома. Этот момент хорошо запомнил появившийся на свет божий юнец, полюбивший пушистых хвостатых тварей. Теперь он должен был стать крепостью, опорой тем, кто вложил в него часть души своей. Отвечал он им всегда добрым на доброе, и когда двое мальчишек, с разницей в год, у молодой пары появилось, и в тяжёлые дни лихолетий, болезней, напастей войны. Тепло стен, оббитых дранкой, оштукатуренных и побеленных, не позволяло злым сквознякам хозяйничать в доме. Трёхметровые потолки радовали глаз, наполняя комнаты обилием воздуха. Большая русская печь, которая видала в избытке и дубовые, и берёзовые, реже всякие сорные дровишки, десятилетиями одаривала витающим запахом доброй еды, теплом и радостью домашнего духа.
Перемены, кто от них застрахован? В начале тридцатых электричество шагнуло в дом, заменив пахнущие керосином лампы и свечи, но это несильно изменило обстановку в доме, который стал себя увереннее ощущать в миру, опасность пожара, от которого у дома возникал непередаваемый ужас, отпускала. Парадный вход переделан был основательно, вместо навеса над дверью выросла невысокая веранда, а под ней погребок. На чёрном ходу появились сени, стопка дров на всякий случай всегда возвышалась в углу над полом, чтобы в непогоду не бежать в дровяной сарай, не мёрзнуть и не мокнуть.
Тогда же, в самом начале тридцатых, хозяин ушёл из артели извозчиков, продал лошадь и переучившись, сел на автомобиль, стал шофёром, заниматься извозом ему было привычно, город он знал прекрасно и законные приработки не пропускал никогда. А соседский народ с улицы часто приходил к нему вечерами и договаривался в сенях о подвозе чего-либо. Мальчишки, Валерка и Сергей, быстро росли, порой хулиганя, но отца слушались всегда беспрекословно.
Война запомнилась светомаскировкой, люди вроде даже разговаривать стали тише. Дома взрослых днями практически не бывало, ребята тоже всё светлое время проводили в школе. Пустынные тревожные времена, когда печку топили только один раз – вечером, какие холода бы не стояли. Вроде само время погрузилось в оцепенение и спячку. После войны, показалось, даже солнце радостнее стало заглядывать с утра в окошки.
Каждое десятилетие приносило что-то новое, в пятидесятые первой ушла именно она, главная хранительница тепла и уюта – родная печь, ей на смену появилась белая газовая плита и две голландки. Дом с трудом, но принял изменения, он всегда считал, что его задача помогать всячески хозяевам, к чему и непослушного домового призывал. С большим воодушевлением он сросся в шестидесятые изменением покрытия крыши на шифер. Тяжеловатой ноша казалась, но она придавала весомость и значимость строению. Ставшими большими парни съехали из родного гнезда и изредка наведывались к  Илье Ивановичу и Анфисе Петровне, жили своими семьями в других жилищах, именующимися квартирами, на что дом смотрел несколько снисходительно: «Дети, что с них взять. Не понимают многого, ведь он-то, для них – родовое гнездо, кусочек родительского счастья».
 Быстро время бежит, для людей, пожалуй, даже быстрее чем для строений. От старости в середине семидесятых ушёл сначала Илья Иванович, за ним вслед в тот же год и Анфиса Петровна. Мальчишки же, ставшие самостоятельными, не то что под крышу родного дома не вернулись, а разругались из-за него, ополовинили хоромы, заделав дверь из одной части в другую, каждый свою долю продал, и больше никогда дом их и не видел. Обидно было строению, словно предали его и кто? Последыши, наследники самых родных людей.
По два-три года жили в каждой половине всякие разные люди. Приезжали из провинции и обитали в нём до получения или приобретения других, более сносных условий для существования. Таскать воду из колонки, ходить на участок по естественным надобностям люди –  уже не очень любили. Дом иногда и привыкнуть к новым постояльцам не успевал, по именам их не запоминал, теряя память, потихоньку ветшал, потому что временщики и не заботились особо о вкладывании средств в поддержание строения, потихоньку хирел, старел, кривился, подумывал, что конец скоро ему настанет. Запахи курева, неприбранности, перегара, паутина в углах – не радовали зрелое строение почти два десятилетия. Подлил масла в огонь и пожар, что в соседнем дворе случился, в середине девяностых, спалил почти до тла рядом стоящую двухэтажку и жаром своим сильно опалил бок дома. Хорошо ветра сильного не было, достаточно быстро  приехали пожарные на автомобилях и сумели отлить, отстоять деревянное строение. Жаркое время в те года было и вокруг. И свет от дома отключали, газоснабжение прекращали, окошки разбивали – чего только не случалось. Участок у дома тоже зарос сорняком, сарайчик дровяной покосился и упал на бок, забор спрятал дикий виноград.
В одно прекрасное для дома мгновение, его он тоже неплохо запомнил, в половинку вселилась тихая женщина. Она долгими днями тёрла стены, белила, отмывала полы, вешала на окна белоснежные шторки, скатёрками покрыла нехитрую мебель. Чем радовала и сам дом, и изрядно опустившегося, совсем отбившегося от рук,  мохнатого хулигана – домового. Потом пришёл мужчина к ней, в половинке этой закипела работа во всю: вскрывались полы, выравнивались и перестилались заново. Трещины на стенах заделывались чем-то новым крепким. Окошки в их половине заменились на новые, свежеокрашенные, зрение словно в одной половине дома восстановилось.  Свежим духом повеяло в этой части строения, правда, вторая продолжала также быстро стареть. В обновлённой половине появилась вода, слив, после переделок небольших ванна и унитаз заняли место неподалёку от кухни. А через год во вновь пристроенной части, вместо старых покосившихся сеней, выросла свежая пристройка, а в ней – новая печная труба, над которой победно сверкая рогами, возвышалась на железном шпиле телевизионная антенна, а вместо печки отапливаться зимой часть стала при помощи нововведенья – газового котла.  Изменения общественного строя уже никак не касались самого дома, как он считал, в обе половины даже газеты перестали доставляться, один почтовый ящик криво висел на одном гвозде, забитый дешёвой рекламой, другой чистенький новенький блестел свежей краской. Но ветер перемен явно указывал, что они ещё обязательно будут продолжаться. Через десяток лет так и произошло.
Почти два года пустовала состаренная до срока половина, приходили разные люди, приценивались, качали головой, но даже до задатка дело не доходило. Уходили и больше не возвращались. А один пришёл, раз посмотрел, затем пожаловал не один, а с женщиной, позже  ещё раз в половину, видавшую виды, вернулись. Через неделю дом понял, что это – его новые хозяева. Неспешно, всё лето сопел и копал землю с обеих сторон в одиночку новый человек, но к осени и вода появилась в состаренной половине, и слив. К сентябрю забурлила новая жизнь в одичавшей части дома, зазвучал детский смех: у новых хозяев двое ребят малолетних было и вкусные запахи витая в воздухе часто раззадоривали домового на разные шалости. Об одиночестве теперь вторая половинка могла только мечтать, даже когда люди уходили куда-нибудь кот и собака, развлекались с домовым, не давая ему покоя. Он от усталости остепенился и, прячась в дымовой трубе, потихоньку подглядывал за новыми жильцами, постепенно привыкая к ним. Дом, опасаясь привыкать к именам, чтоб не сглазить воцарившееся для него счастье, называл хозяев молодой и старый, хотя отличались они возрастом всего лишь  лет на пятнадцать.
 За следующие десять лет ветхая половинка приблизилась своим видом к подновлённой части и уже мало отличалась от неё изнутри, хотя снаружи отличия виднелись пока ещё явно. Сам дом немного успокоился, вроде даже помолодел и отчасти подумывал, что дождался вновь настоящего покоя и благополучия. Как гриб после дождя, сияющий новой шляпкой, вылезший из-под земли, окружённый новой мостовой и асфальтом, приосанился, словно воспарил над оврагом. Который в свою очередь дождался, что речка, протекающая по нему запряталась людьми в трубу, крутые берега её засыпались, сровнялись один с другим, только старожилы, каких немного осталось проживать на улице, могли сказать, что она, замусоренная, была когда-то на этом месте.
Тарелки телевизионной связи, как дань эпохи, выглядывая из-за противоположных углов, внимательно всматривались на юг в ожидании лучшей жизни. Сам подновлённый дом, получивший вторую молодость, внимательным вдумчивым взглядом рассматривал пролетающую действительность модными белыми пластиковыми окнами. А когда всходило солнышко, воскресшие  золотые купола, как когда-то давно, век назад, при появлении строения, вновь отражались в его чистых стёклах. Очередная эпоха делала гимнастический кувырок, жизнь продолжалась и неслась по эллиптической орбите, куда-то в невидимую, неизведанную даль.


                Первый полёт

Во многих произведениях разных авторов, в мемуарах рассказывается о первом общении с небом, о впечатлениях, видимых летательных аппаратах, судьбах людей, так или иначе связавших свою жизнь, судьбу с авиацией. Для каждого всё равно это немного индивидуально, незабываемо, как и рассказы очевидцев о первом общении с голубым воздушным океаном.
Илья родился в простой Саратовской семье, папа и мама работали на СЭПО, поэтому он летом семьдесят четвёртого и попал в заводской пионерский лагерь «Сосенки». Расположенный неподалёку от Аткарска он свежим бодрящим сосновым воздухом помогал подрастающему поколению на лоне природы быстрее расти, становиться крепче и здоровее. А государство в те далёкие годы не на словах, а на деле занималось воспитанием и становлением молодого подрастающего поколения. Бесчисленные бесплатные кружки, спортивные секции, расширяя кругозор маленьких граждан страны, помогали с детства найти интересное увлечение, некоторые связывали с ним затем всю свою жизнь. Авиамоделизмом Илюша интересоваться стал ещё в дошкольном возрасте, с дедушкой они вместе складывали бумажные самолётики, мастерили воздушных змеев, запускали их на Лысой горе, на стадионе Сокол, на ипподроме, когда удавалось. Если получалось заглянуть на площадку разрушаемого, причём быстрыми темпами, деревянного старого дома, то обычно, вместе с дедом они собирали дранку. Превосходный лёгкий строительный материал для воздушного змея. Связанная в раму, проклеенная бумагой, силикатным клеем конструкция отличалась лёгкостью, хорошо поднималась в небесную синь, хотя не любила неаккуратности при посадке. Часто и сам Илья работал руками, именно поэтому в лагере в авиамодельном кружке его планеры отличались изяществом и часто летели дальше моделей сверстников. Заслуженная грамота была передана маме в родительский день, как обоснование заслуг, для лучшей сохранности.
Приезд шефов  –  вертолётчиков в лагерь, на трёхосном военном закрытом грузовике, был приятной неожиданностью не только для Ильи, но и для многих других ребят. А когда на площадку за столовой, после выстрела сигнальной ракеты, приземлился настоящий  зелёный вертолёт, предварительно сделав круг над территорией – радости было хоть отбавляй. Несколько школьников пилот, по представлению  руководства лагеря, подняв в небо, покружил над Сосенками. В небольшой салон за спиной лётчика, где крепилось два сиденья, помещалось двое ребят и пионервожатый. Запах смазки и чего-то технического, невиданного витал в кабине. Корытообразное сиденье было жёстким, на его дне располагалась подушка, пассажиры закреплялись ремнями, а пара кругов над лагерем, зависание, сам взлёт и посадка – всё казалось настоящим волшебством. Десяток ребят удостоилось такой великой участи, в числе них был и Илья.
 С замираньем сердца он воспринял плавный отрыв от земли, неспешный подъём, вроде даже не слышался достаточно громкий звук работающего двигателя. В полёте не виделось движение большого винта над головой. Всем телом ощущались: приятный холодок в горле, непонятные, никогда доселе не виданные чувства в животе, вероятно, вызываемые вибрацией винтокрылой машины. Боже, какие виды открылись из больших панорамных прямоугольных иллюминаторов с высоты, всё казалось совсем другим, не таким как виделось с земли. Вертолёт, немного наклоняясь на один борт, описывал плавную окружность над точкой старта, внизу неспешно проплывали разные предметы, совсем по-другому видимые с возвышенного ракурса. Сосновая роща переливалась бирюзою почти до горизонта, отличаясь от зелени лиственных деревьев, за перелеском виднелись деревенские постройки. Речка Медведица казалась извивающейся голубовато-серой змейкой, разноцветные поля отдавали в основном тёмно и светло-зелёным цветом, переходящим кое-где то в желтизну, то в белизну. Дороги в два раза меньше речки также изгибались под разными плавными линиями, а  спальные домики лагеря походили на разноцветные кубики, лишь в центре большим пятном расположилась площадка для общих построений с небольшой выделяющейся трибуной, за которой отчётливо виделся флагшток с развивающимися на ветру знамёнами. Горизонт расширился до невиданных размеров и плавно где-то вдалеке сливался с безбрежной чистотой голубого неба, в котором изредка виделись маленькие белые кудряшки тучек.
 Но как быстро летит время, позади уже и посадка, ожидание, когда сделается ещё несколько рейсов с другими счастливчиками. Практически не реагировал тогда Илья на расспросы, толчки и возгласы сверстников: «Ну как? Расскажи? Как там? Ну! Говори!» Слов попросту не было, хотелось ещё испытать и продлить такое понравившееся с первого раза ощущение движения в небе, полного слияния с ним. А свершившееся счастье полёта в несколько минут сделало мальчишку просто значительно старше своих сверстников. Всю оставшуюся часть смены, да и позже, вспоминая разные моменты и виды из вертолёта, Илья смаковал и купался в ощущениях. Делиться ими мальчишка не спешил, да и не знал как, потому что умения передать испытанное просто не хватало.
Лётчики, закончив развлекательную программу, оттранспортировали своим тягачом  вертолёт на площадку рядом с учебным городком, где ребята занимались в кружках. Закрепили  винтокрылую машину на земле, что-то с неё сняли и торжественно передали ключ от техники директору лагеря, сказав, что это – подарок шефов. Так зелёный труженик Ми-1, после двадцатилетней службы, стал добрым замечательным экспонатом лётной техники в пионерском лагере. Немногие детские учреждения могли похвалиться таким замечательным приобретением. 
   В школе Илья пытался рисовать вертолёты, самолёты, собирал марки, вырезки из газет и журналов с изображением разнообразных винтокрылых машин. Неплохо разбирался в марках авиационной техники и грезил небом и полётами. После лагеря дед, наслушавшись рассказов внука о полёте и вертолёте,  даже однажды подарил ему на день рожденья запускаемый со специальной ручки игрушечный вертолётик, который мог взмывать в небо на пять метров и плавно опускаться с небес на землю. В школьные годы посещал кружок авиамоделирования, строил управляемые модели самолётов, сначала с двигателем на резинке в младших классах, а в старших – уже с бензиновыми, успешно участвовал в городских соревнованиях и занимал призовые места. Занимался спортивным ориентированием. Дедушка – фронтовик, артиллерист всегда поддерживал стремления внука, с удовольствием посещал юношеские занимательные мероприятия и всем пересказывал: какой у него внук молодец.
              Много позже Илья, закончив уже лётное училище, получив лейтенантские погоны, предполагал, что именно первый полёт, ощущение немыслимого тогда для ребёнка кайфа, предопределило выбор его профессии. Четыре года ушло на овладение азов лётного мастерства, полтора года оттачивался навык. К командировке в Афганистан Илья был подготовлен неплохо, но в конце восьмидесятых у душманов уже имелось достаточное количество американских «Стингеров». А они предназначались как раз для уничтожения низколетящих воздушных целей. Практически перед самым выводом наших войск, после выполнения боевого задания, пролетая над ущельем, винтокрылая боевая рабочая лошадка Ильи получила смертельный укус ракеты выпущенной моджахедом, не повезло…
 У входа в школу, в которой обучался Илья, уже более двадцати лет размещена скромная  памятная гранитная табличка, а свежие цветы под ней бывают не только 9 мая и 15 февраля. Светлая память героям!



                Время и деньги
            Подобного рода истории иногда происходят в мире, когда целый ворох, порой случайных событий, переплетаясь хитроумным клубком, неожиданно рождается, как кажется, даже вопреки здравому смыслу. В январе семидесятого года двадцатого столетия вся Советская страна честно и с нескрываемым энтузиазмом готовилась вовсю с соответствующей времени и эпохе торжественной помпезностью встретить столетний юбилей основателя государства. Без исключения все фабрики, заводы и другие коллективы встали на трудовую вахту, перевыполняли социалистические обязательства, чтобы с честью доложить «на верх» о достигнутых высоких результатах. Не являлось исключением и одно очень закрытое предприятие, а именно – «Московский монетный двор». Кроме миллионов юбилейных монет на нём запустили и выпуск довольно большого количества памятных медалей, посвящённых вождю пролетариата, причём их нужно было делать в трёх разных модификациях, а сумма выпущенных изделий должна была превысить невиданное раньше количество, а именно – более десяти миллионов. А медаль – это вам не монета, чтобы сунул заготовку, которая неоднократно прокатывается, обрубается, шлифуется и в форме специальной формуется сразу с двух сторон – сложнее по технологии, дольше делается. Короче, загруженность у Двора в преддверии даты праздничной колоссальной приключилась. Но люди работали на предприятии проверенные, закалённые испытаниями разного рода и никогда не жаловались на возникающие трудности. В двадцать первом веке технология производства несколько изменилась, а раньше была она проще и не такой механизированной, ручного труда куда как больше было.
        Двенадцатого января кладовщица Марья  Фёдоровна спешила после работы попасть на Даниловский рынок, чтобы  успеть забрать свиные ножки и сварить в ночь холодец, на следующий день предстояло отмечать Старый Новый год. К ним домой должны были подойти свёкр со свекровью, а выглядеть в их глазах плохой хозяйкой совсем не хотелось, пересудов не оберёшься. Дама она была справная в самом соку, лишних движений делать не любила, обстоятельность во всём и привела к тому, что почётный и ответственный пост заведующей складом цветных и драгоценных металлов занимала в свои неполные тридцать четыре года уже полпятилетки. До конца смены оставалось пятнадцать минут, вроде никто прийти за сырьём не должен уже был. И решила она чуть пораньше свой склад покинуть. После трудовой вахты предстояло ведь ещё, сдать журнал выдачи материальных ценностей, чтобы его проверил начальник смены, затем нужно было проходить положенную процедуру проверки, переодевания, а толпиться с коллегами по цеху – только время потеряешь и не факт, что отложенные ножки дождутся своей хозяйки. Взяла свои бумаги, только собралась закрыть склад – бежит Иван Ильич, самый старый работник их цеха, к нему, как к пожилому человеку, Мария Фёдоровна всегда симпатию уважительную испытывала. Ещё бы, почти старик – пятьдесят восемь, фронтовик, после ранения с самого основания их предприятия на нём только и трудится. Его на каждом собрании или хвалят, или награждают, хоть без образования, но рабочая косточка, из народа, как ещё к такому  относиться?! Бежит и сходу кричит:
–Аврал у нас, бригадир сказал, что декадный план мало перевыполнили, нужно ещё пятнашек (так пятнадцатикопеечные монеты в простонародье звали) десять килограммов за сегодня набить. Выручай, Марья Фёдоровна! Извини, что так поздно спохватились. Дай, пожалуйста, четыре полоски  нельки* девятнадцатой. Что отчитываться пошла? Повремени! Выручай!
      А сам поручение начальником цеха подписанное в руки суёт. Куда же деваться? Работа есть работа. Вздохнула Марья Фёдоровна, а у самой мысли тяжёлые рождаются: «Возвращаться плохая примета, не к добру». А Иван Ильич, словно прочёл их, и говорит: «Скажи где – сам возьму, всего четыре листа, не на смену же». А кладовщица своё хозяйство прекрасно знает, целыми днями в помещении за столом перед входом сидит, стеллажи с металлом слева и справа от её стола, весы на входе в хранилище располагаются. Работы у неё, конечно, с утра больше, ну и когда приход новый или драгоценку если отпускать приходится, тогда комиссионно, через весы всё дважды вымеряется, трижды записывается. Всё строго очень в хозяйстве, не просто так, ведь они деньги в основном штампуют, медали и сувенирную продукцию значительно реже. Хотя рабочие предприятия то, что делают, называют или «изделия», или по номерам и в стенах своего завода к ней относятся совсем не так, как обычные люди, которых они привычными средствами расчёта и снабжают.
       Машинально Марья Фёдоровна говорит: «Возьмите, от стола третья стойка слева, вторая снизу». А сама данные поручения в журнал заносит, расписывается, на выходе со склада ставит свою подпись Иван Ильич  и спрашивает: «Что инвентаризация была?»  Женщина ему отвечает: «Да, три дня назад, всё нормально, как положено». А сама в своих думках даже не поняла, почему рабочий вопрос этот задал. Он не каждый день, но всё же приходил с товарищами за материалом и приблизительно помнил, где какой лежит. Правда, иногда места расположения менялись, а происходило это именно в момент инвентаризации, когда всё пересчитывалось и перевешивалось. Режим на объекте был строгий, вытащить из него чего-то было практически невозможно. Закрыв цех, кладовщица ушла, нужно сказать, что всё запланированное на день у неё случилось, как она и желала.
         В конце месяца, при очередной инвентаризации обнаружилась нехватка двенадцати килограммов платины. Невиданное происшествие! Хотя криминальными новостями тогда советский народ до полоумия никто не пичкал, но скандал в определённых средах назревал нешуточный. И главное когда? В преддверье такого юбилея! Закрутилось колесо дознания, но служебная проверка показала, что из стен предприятия драгоценный металл криминально не выходил. Значит, был похищен со склада кем-то и вывезен на законном основании. Повторный, более точный пересчёт дал пересортицу и избыток медно-никелевых заготовок в десять килограммов. Разность в весе сложилась из-за того, что платина тяжелее приблизительно в том же объёме. Картинка сложилась во всей красе. Чеканка пятнадцати-копеечных монет, а она и так не очень интенсивно производилась в то время, других производственных задач хватало, совсем прекратилась, тщательно стали перебираться не отправленные в банк монеты этого достоинства, и оставшиеся от вырубки монет полосы металла. Но было уже поздно, «поезд ушёл». Деньги уехали в банки и растворились на территории великого и могучего Советского государства. Восемь килограммов пятнадцатикопеечных платиновых монет, а это не много – не мало – три тысячи штук, пошли гулять по рукам граждан. Можно было бы приостановить этот процесс, если бы раньше спохватились, но случилось, как произошло. В банках мелочь подобного рода быстро пересчитывали поштучно, а не на вес. Были, конечно, личности, профессионалы своего дела, которые на ощупь могли найти разницу в монетах, но никто химический анализ денег в здравом рассудке не производил, а написанному на монете верили всегда и без размышлений. А со всей территории страны сигналов о найденных драгоценных современных монетах не поступало ещё на то время. Продырявленные, избавленные от кругляшей заготовки отправились, согласно утверждённой технологии, на переплавку и растворившись в безбрежном океане металла, немного разбавили своим драгоценным содержанием другие монеты.
         Дело в том, что кладовщица, когда указала рабочему на место слева от стола, она находилась в привычной для себя системе координат, думая, что сидит за столом. Рабочий же был, как раз перед столом и сработал элементарный эффект зеркала. Мужчина почувствовал, что вроде заготовки тяжелее, но отнёс это на вечернюю усталость, тем более деньки стояли поистине загруженные работой. А тень сомнения, которая промелькнула у него, была устранена ответом заведующей складом. У государственной приёмки хватало работы: мелочь они проверяли в течение дня  выборочно и просто остаток произведённого за смену контролёры пропустили. Затем деньги были просто смешаны со сделанными ранее, сложены в специальные бумажные пакеты, упакованы в холщёвые транспортировочные сумки и в течение этой же недели под профессиональной вооружённой охраной разлетелись по стране, а дальше по банкам, сберегательным кассам, магазинам, предприятиям, конторам и в конце концов по людям. 
          Почему удалось замять скандал? Сохранить на долгие годы втайне случившееся? Монетный двор – вообще-то секретный завод, и, естественно, меры предосторожности, охраны в нём не такие, как в какой-нибудь обычной гражданской конторе. Директор предприятия с  очень аппетитной, нетехнической фамилией, разглашать которую не стоит, был также очень загружен работой, потому что кроме производственных задач возводились ещё и новые корпуса, организация неуклонно расстраивалась, расширялась. Один умный человек, аналитики иногда встречались и в бывшем министерстве финансов, предложил руководителю монетного двора, не дожидаясь, когда информация сама дойдёт до вышестоящего руководства, немедленно расстараться и прорваться к главному с докладом, чтобы попытаться аргументировать допущенное упущение в свою пользу. Сославшись на юбилейную загруженность, повиниться, попросить увеличить штаты, а для устранения проблемы предложить несколько вариантов:
первое – утереть нос проклятому западу, сделать утечку информации, пусть пытаются за валюту у нас мелочь скупать, затем у всех, убывающих из страны её конфисковывать;
второе – сказать, что всему советскому народу в честь юбилея великого Ленина выпала счастливая возможность поучаствовать в лотерее, получить несколько граммов платины;
третье – обязать банки с применением мер секретности постепенно изымать эти монеты из обращения и возвращать на монетный двор;
четвёртое – опять с применением секретности объявить на всю страну, что такие деньги не принимаются к оплате нигде и должны сдаться в сбербанк с обменом один к одному, но другого года выпуска;
пятое – прекратить полностью в этом году выпуск денег такого номинала, оставшиеся на заводе положить на длительное хранение и вообще ничего не делать. Тогда лет через двадцать они сами по себе станут нумизматической редкостью, приблизятся по стоимости к своему драгоценному номиналу, а выкидывая частично их на зарубежные аукционы, можно будет в перспективе компенсировать  образовавшиеся финансовые потери;
шестое – полностью прекратить хождение медно-никелевых денег, выпустить как в странах СЭВ алюминиевые монеты, провести очередную денежную реформу.
Ещё был целый ряд других предложений, но они были не так масштабны и глобальны, что даже упоминать про них не стоит.
       Совет очень помог, да что это в масштабах такого громадного могучего государства, каких-то двести сорок тысяч рублей – да, потеря, но не глобальная. Директор наказания избежал, хотя выводы сделаны были разноплановые, изменений и ужесточение режима прочувствовал каждый работник. На складе ввели ещё и должность заместителя заведующей, куда на год и перевели в целях наказания Марию Фёдоровну, взяв очередную расписку о неразглашении на тридцать лет. Времена стояли добрые, социалистические, а ведь в тридцатые могли запросто расстрелять и не одного человека за таковую роковую ошибку. 
       Отголоски происшествия этого и теперь присутствуют в нашем мире, редкость большая пятнадцатикопеечные монеты тысяча девятьсот семидесятого года и денег очень хороших в кругу нумизматов стоят, заполучить для них такую денежку – большая удача.
    * Нелька – разговорная форма. специальный сплав из меди, никеля, цинка, применявшийся для чеканки советских монет
                От автора.
                Вместо эпилога (старческое)
               Эх, время, время, времечко,
Летят денёчки-семечки,
Не вижу в них я благости зерна.
Деньки бегут стремительно,
Как юность упоительна,
Прекрасна, дорога и далека.
 Прекрасна, дорога и далека.


За дымкой в прошлом прячется,
Хоть вроде не растрачена,
Но хмурится, задумчива слегка.
Да, было много разного,
Трудился, жил и праздновал,
Легка была времён тогда строка.
Легка была времён тогда строка.



Нет, пенсия  не золото,
Бьёт по живому молотом,
Замёрзла ныне бурная река.
А будущее видное,
Но право не завидное,
Не буду говорить о нём пока.
Не буду говорить о нём пока.


Желаю я всем в юности
Пройти любые трудности
И не бурчать про будущий закат.
А время упоительно,
Хотя летит стремительно,
Пусть каждый будет просто ему рад.
Пусть каждый будет просто ему рад.

Неплохо ложится на музыку И. Катаева






                Рассказы

Мышиное царство………………………………………………………………………………………………………………………..3
Точное попадание………………………………………………………………………………………………………………………..5
Блатной наряд……………………………………………………………………………………………………………………………...9
Про радио…………………………………………………………………………………………………………………………………….22
Эх,
Чайная церемония……………………………………………………………………………………………………………………….27
Двойная награда…………………………………………………………………………………………………………………………..31
Ночной директор…………………………………………………………………………………………………………………..……..33 Монета…………………………………………………………………………………………………………………………………………..35 Дед  
Васька……………………………………………………………………………………………………………………………………………..43
«Удачная фотография».………………………………………………………………………………………………………………….44
 
Тихая охота………………………………………………..……………………………………………………………………………………48
Эхо Заяц………………………………………………………………………………………………………………………………………………….54 Тополя……………………………………………………………………………………………………………………………………………. 56
             
Эх,            
Охота………………………………………………………………………………………………………………………………………………..72

Ужас………………………………………………………………………………………………………………………………………………….76
Дом…………………………………………………………………………………………………………………………………………………..78
Первый полёт……………………………………………………………………………………………………………………………………82
Время и деньги…………………………………………………………………………………………………………………………………84          


                Куликов Георгий Дмитриевич
                Жизнь в прозаических зарисовках
УДК 821.161.1-1
ББК 84 (2 Рос=Рус)
К90
ISBN 978-5-6041399-5-0

Георгий Куликов 89172100928
Редактор П.Г. Сверчков
Корректор Л. Липатова
На 1 стр. обложки фотография окрестностей села Лох Новобурасского района Саратовской области в середине осени. Фотографии автора.
Подписано в печать 10. 12. 2019
Формат 60х84/32
Бумага офсетная
Усл. печ. л. 4,5
Шрифт Minion Pro.
Тираж 150 экз.
Заказ № 3/2
Изготовлено: Издательский дом «Волга» тел.8(495) 39-98-93, Отпечатано в типографии: ООО «Полиграфия Плюс» 410031, Саратов, ул. Волжская,28 Тел.: 28-08-11
                Саратов 2019