Ушедшей маме
святилище жизни моей,
что в жизнь твою сердцем вникая,
я думаю часто о ней!
Вот строчки твои предо мною:
вот вера твоя и любовь.
Тебя я в них вижу иною
и вчитываюсь вновь и вновь.
И нежною, словно фиалка,
я чувствую душу твою.
О, как тебя, милая, жалко!
Но верю: ты с Богом в Раю.
Отмучилась и отскорбела,
ослабленная, как дитя.
Всё вынесла, всё претерпела,
из мира сего уходя.
Но в скорбях своих не замкнулась,
в болезнях своих не сдалась:
смирялась и к Богу тянулась
и Божьей рабою звалась.
Но видеть в конце своей жизни,
как всё поменялось на «раз»
и нет уже прежней Отчизны –
отрады и сердца, и глаз –
обидно, и горько, и страшно
и верить в такое не в мочь,
и видеть: всё стало продажно,
и день превращается в ночь.
Любви нет, заботы, покоя,
и мир, как дурное кино.
Какое великое горе!
И это испить суждено!
Мучительно, что разделенье
по душам Мамаем прошло,
и вместо любви – отчужденье
в сердцах сорняками взошло.
Как злобная страшная шутка –
действительность там – за окном,
лишённая смысла, рассудка,
кошмарным прикинулась сном.
Войною экран расплевался,
как будто добить норовит.
На атомы мир наш распался,
и все идеалы – в крови.
Я помню, как мы защищались, –
молились и пели вдвоём:
в разрушенный мир возвращались,
и слёзы катились ручьём...
Жизнь падала птицею белой
на дно одиноких годин.
И в прошлом – весёлой и смелой –
твой страх стал тебе господин.
Боялась ты старости зябкой,
за внуков дрожала, детей,
и немощь железною хваткой
пытала тебя, как злодей.
Но страх материнский и слёзы
Господь только видел твои.
И мучали сердце вопросы:
как – дети? Как будут они?
Не спрятаться, не утаиться
от мыслей тех было тебе.
Лишь, каясь, пред Богом виниться
за беды-ошибки в судьбе.
И вижу я: ты, как ребёнок,
с главою склонённой сидишь,
и угол из скромных иконок
взирает на слёз твоих тишь...
Нет Милости Божией предела,
когда ты – с повинной – пред Ним.
Отмучилось бренное тело,
смиренье твоё – словно нимб.
Ушла ты от нас причащённой,
ко Господу душу неся.
Его Милосердьем прощённой.
И лучше – желать-то нельзя!
Я помню, я видела, мама,
того отпевания свет.
Оно – как с Небес телеграмма,
как Божий урок и ответ.
Кто понял его, кто усвоил?
В ком Божий спасительный страх?
Любовь улетает на волю,
а прах обращается в прах.
И нам остаётся лишь нежность,
что в сердце цветёт и цветёт.
И памяти светлой безбрежность
в сундук свой святыньки кладёт...
И мы остаёмся, пока что –
Господь позволяет нам жить.
И молится светлая та, что
взывает с Небес – не грешить!
Она уже там – со своими,
ушедшими раньше неё.
Я верю: хранимы мы ими.
Они – упованье моё.
Но ближе всех мама, конечно,
и ближе, чем в жизни была.
И я её вижу – сердечно:
она не ушла, а пришла!
Фиалка моя полевая,
пришедшая мама моя!
Как я благодарна, родная,
ни слов, и ни слёз не тая!..
Прости нас, детей своих грешных!
Пусть в эти сиротские дни
согреют нас ласкою нежной
любимые руки твои!
Они ни в гробу деревянном,
они надо мной – два крыла.
Я чувствую их постоянно,
и радость моя так светла!
Не зря мы одной группы крови:
тебе я душою верна,
в молитве, в молчании, в слове –
мы вместе – на все времена!
Ты не на земле, но я знаю,
что смерти, действительно, нет.
И я уже, словно иная,
вобравшая солнечный свет.
Питаешь ты им, словно млеком,
когда-то питала меня.
Расти же во мне человека –
для Самого Главного Дня!
19.03.20
Великий Пост
Свидетельство о публикации №120031901186