Мысу Айя
Как будто покидая чрево,
Родясь легко, не помня гнева,
Я извлекаюсь из одежды.
Реинкарнируюсь в себя,
Но лучше. Жизнь уже любя.
Младенец. Чист. Лучусь. И блики
В воде искрят. Мои? Луны?
Все тайны не говорены.
И блики наши многолики.
Но соединены лучи.
Лучим, глазеем и молчим.
В пучину нежно-непорочным,
Нагим по голышу скольжу.
Своим волнением бужу
Волненье лунной глади ночи.
Даёт мне имя Посейдон,
Крестя трезубовым крестом.
И я, предав луну без ссоры,
Взахлёб целуюсь с тихим морем
И обнимаю валуны,
Что, силуэтом Сатаны
На горный фон нанесены.
На радость мне, луне на горе.
И Сатаною лобызённый,
Безумьем диким устремленный
Несусь, неистово гребя.
Пучина, я люблю тебя!
И берег тает второпях.
Неведомы края влюблённым!
Луна, к предательству привычна,
Вдали от берега пловца
Не признаёт за подлеца.
Ночь освещает, как обычно.
И оглянувшись, наш подлец
Затих, осатанев вконец.
Во сне Айя раскинул руки.
Инжир и Ласпи, чёрта трюки,
Вы, руки грозного Айя,
Лазурью обняли меня.
Я чувствую лазурь скозь ночь.
Но утро сможет мне помочь
Увидеть. Берег, не скучай же.
Вернусь с рассветом, чтоб предать,
Того, кто смел меня обнять,
Истомой переполня чашу...
Устав от ласки доброй Ласпи,
Прибьюсь к Инжиру. Там одежда.
2019
Свидетельство о публикации №120031803165