***

Константин Кедров
«Новый мир», 1987, № 1.
Д. Д. ФРЭЗЕР, фольклор в Ветхом завете. М. Политиздат. 1985.
Логика сказки и мифа подчинена своим, малоизвестным законам. Многие пытались разгадать тайну библейских сказаний. У разных филологических школ здесь были свои победы и поражения. Джеймс Фрэзер унаследовал от них главное – дух пытливого исследования, веру в разгадку.
Сегодня мы настроены более скептически, чем Фрэзер в 1923 году. Ни один ученый уже не претендует на полное понимание смысла ветхозаветных преданий. Современный исследователь больше задает вопросов, нежели дает ответов.
Книга Фрэзера пронизана немного наивным и захватывающим духом филологии первых десятилетий нашего века, когда казалось, что объяснить можно все. Почему люди смертны? Библия говорит о запретном плоде с древа познания, но лишь вскользь упоминает о древе жизни, до которого так и не добрался Адам. Во всем виноват змей, утверждает Фрэзер, он съел плод бессмертия, предназначенный человеку, а бедных Адама и Еву направил к древу познания.
Фольклорные змеи всегда бессмертны. Они лишь меняют кожу, пробуждаясь от зимней спячки. Откуда такие сведения? Ученый пополнил библейский фольклор апокрифами и сказаниями вавилонян и шумеров. Кое-что из этих сказаний можно найти и в нашем фольклоре. Здесь в роли змея Кощей Бессмертный. Секрет его бессмертия тоже на древе, он далеко запрятан от человека.
Многие народы строили до неба свою фольклорную «вавилонскую башню», но сегодня далеко не все помнят об этом. Закон забвения древних сюжетов, как, впрочем, и фольклорная память о них, еще ждет своего исследователя. Многие важные сюжеты мирового фольклора утрачены и забыты. Часто мы видим всего лишь клочок орнамента, и только догадки позволяют восстановить весь узор. Мы знаем сказку о Царевне-лягушке, но уже не помним, что сбрасывание кожи есть символ, воскрешения. Царевна-лягушка «вывернулась из кожуха» и стала ткать из лучей лунное полотно, молоть на звездной мельнице звездную муку, печь небесный хлеб. Греки могли уже и не помнить, что Пенелопа ткала свое покрывало днем и распускала ночью, как небо ткется из солнечных лучей и распускается с заходом солнца.
Имя невесты первого человека – Утренняя Звезда. Имя это звучит по-разному: Ева, Иштар, Астарта, Венера... У нас – Заря-Заряница Красная девица.
Читая Фрэзера, начинаешь ясно ощущать, что для понимания своей культуры и своего фольклора надо как можно больше знать о культуре Других народов. Разрозненные сказания сплетаются в единый сюжет, и часто библейский фольклор служит путеводной нитью в лабиринте мировых преданий.
Луна посылает людям весть: «Подобно тому как я умираю и вновь возрождаюсь к жизни, так и вы будете умирать и вновь возрождаться к жизни». Но коварное животное (заяц, лиса, шакал, ящерица) искажает слова луны: «Подобно тому как я умираю и не возрождаюсь вновь к жизни, так и вы умрете и не возродитесь вновь к жизни».
Мы-то уже не помним, что наша фольклорная лиса-обманщица виновна в чудовищном преступлении. Знаем только, что в сказках наших ее нещадно бьют.
Разумеется, книга, появившаяся более полувека назад, несет на себе отпечаток времени. Порой читатель тонет в лавине фактов, оказываясь в положении булгаковского Ивана Бездомного. (Берлиоз рассказывал незадачливому поэту и про благостного Озириса, и про сладостного Таммуза, и даже про ацтекского Виплипуцли, но ясности в голове Ивана отнюдь не прибавлялось.) Это особенно относится ко второй части, где многие сведения несоизмеримы по своей значимости со сказаниями об Адаме, Еве, Ное и вавилонской башне.
Не только Фрэзеру, но и многим ученикам его не хватает чувства иерархичности, которое, по словам Л. Толстого, отличает гениальное произведение. Несопоставимы сюжеты о Гамлете, о Ромео и Джульетте в сборнике итальянских новелл и в пьесах Шекспира, хотя Шекспир по отношению к новеллам вторичен. Когда Фрэзер пишет, что «предание о грехопадении человека в III главе Книги Бытия есть, по-видимому, сокращенная версия мифа дикарей», мы, поеживаясь, ощущаем, что сюжет, вдохновлявший множество гениев от Леонардо до Пикассо, все же не равнозначен «мифу дикарей».
Фрэзер по преимуществу этнограф, а одного этнографического подхода для анализа столь значительного литературного произведения явно недостаточно. Однако догадки Фрэзера о существовании единого фольклорного прасюжета подтверждаются в новых трудах мифологической школы.
---------------------------------------------