Вершина терви

'Не было после ужина Норфолк браун
Это в доспехи, которые я хотел бросить,
И проснулось в сером рассвете,
В чудо-земле Турвей-Топ.

Такую странную землю я никогда не видел,
И не мог выбирать, но смотреть и смеяться -
Земля, где малое великое включает в себя,
А всего меньше половины!

Земля, где круги не были линиями
Круглые центральные точки, как показывают школьники,
И параллели встречались всякий раз, когда выбирали,
И пошли играть на касание!

Там - разве что каждый круг был квадратным,
И сохранить, что все квадраты были раундами - ВЕДОМОСТИ
Ни у одной поверхности нигде не было ограничений,
Так что они никогда не смогли преодолеть границы.

В их садах плоды перед цветением приходили,
И деревья уменьшались по мере их роста;
И ты никогда не выходила пешком ни на милю,
Это была та миля, что шла к тебе.

Люди там не высокие и не короткие,
Тяжёлая или лёгкая, или стайная или тонкая,
И жизнь их начинается там, где они должны уйти,
Или оставить там, где они должны начать.

Там детство, без детского хора,
Смотрит на мир вдумчивым броском;
Это только старики, которые смеются и вороны,
И кричать "Мы с этим теперь сделали!";

Исключительная гонка! Какие жизни они провели!
Вставали перед сном!
И никогда мужчина не говорил того, что имел в виду,
Или женщина имела в виду то, что она сказала.

Они смешивают цвета, которые не будут смешиваться,
Все отвратительные контрасты проголосовали сладко;
В желтом и красном их квакеры одеваются "д",
И посчитал его довольно аккуратным.

Они не верили в мудрость и добро,
Сказал, что лучшие - худшие, самые мудрые дураки;
И только для того, чтобы их учителя учили
Что они основали национальные школы.

Читали в "книгах, которых нет",
Их классика - шахматы-доски аккуратно связаны;
Те их величайшие авторы, которые никогда не писали,
И их глубочайшее, наименее глубокое.

Таковы были люди той чудо-земли,
Любознательный народ, как вы будете владеть;
Но разве нет ни одной гонки за рубежом,
Какие-либо образцы не известны?

Ну, я думаю, что тот, чьи взгляды на жизнь
Являются кривыми, неправильными, извращенными и странными,
Кто смотрит на всех яростными глазами - ВЕДОМОСТИ
Видит себя и верит ему Бог,

Кто чихает на хорошее, а делает больное,
Проклятие мира, который он не может исправить;
Кто измеряет жизнь по правилу неверных
И злоупотребляет своей целью и концом,

Человек, который остается, когда он должен двигаться,
И идет только тогда, когда он должен остановиться -
Странно похож на людей во сне,
И процветал бы в Турви Топ.

Уильям Сойер.

БАЛЛАДА БЕДЛАМА

О леди просыпайся! - лазурная луна
Рыхлит в темном небе,
Сова оглушает свою мягкую мелодию,
В ожидании, кроме заснеженных глаз.
Радости будущих лет прошли,
Надежды то-морроу сбежали;
Все равно пусть любят, и э 'ен наконец,
Мы будем счастливы вчера.

Ранний луч радужной ночи
Прогоняет эбоновый морн издалека,
Пока через мурмуру света
Охотник вешает свою безумную гитару.
Затем леди, след! моя бригантина
Брюки, нефы и приделы быть свободными;
До создания я твой.
К какой-то богатой пустынной мухе со мной.

Неизвестный.

TURVEY TOP

'Twas after a supper of Norfolk brawn
That into a doze I chanced to drop,
And thence awoke in the grey of dawn,
In the wonder-land of Turvey Top.

A land so strange I never had seen,
And could not choose but look and laugh—
A land where the small the great includes,
And the whole is less than the half!

A land where the circles were not lines
Round central points, as schoolmen show,
And the parallels met whenever they chose,
And went playing at touch-and-go!

There—except that every round was square,
And save that all the squares were rounds—
No surface had limits anywhere,
So they never could beat the bounds.

In their gardens, fruit before blossom came,
And the trees diminished as they grew;
And you never went out to walk a mile,
It was the mile that walked to you.

The people there are not tall or short,
Heavy or light, or stout or thin,
And their lives begin where they should leave off,
Or leave off where they should begin.

There childhood, with naught of childish glee,
Looks on the world with thoughtful brow;
'Tis only the aged who laugh and crow,
And cry "We have done with it now!";

A singular race! what lives they spent!
Got up before they went to bed!
 And never a man said what he meant,
Or a woman meant what she said.

They blended colours that will not blend,
All hideous contrasts voted sweet;
In yellow and red their Quakers dress'd,
And considered it rather neat.

They didn't believe in the wise and good,
Said the best were worst, the wisest fools;
And 'twas only to have their teachers taught
That they founded national schools.

They read in "books that are no books,"
Their classics—chess-boards neatly bound;
Those their greatest authors who never wrote,
And their deepest the least profound.

Now, such were the folks of that wonder-land,
A curious people, as you will own;
But are there none of the race abroad,
Are no specimens elsewhere known?

Well, I think that he whose views of life
Are crooked, wrong, perverse, and odd,
Who looks upon all with jaundiced eyes—
Sees himself and believes it God,

Who sneers at the good, and makes the ill,
Curses a world he cannot mend;
Who measures life by the rule of wrong
And abuses its aim and end,

The man who stays when he ought to move,
And only goes when he ought to stop—
Is strangely like the folk in my dream,
And would flourish in Turvey Top.

William Sawyer.

A BALLAD OF BEDLAM

O lady wake!—the azure moon
Is rippling in the verdant skies,
The owl is warbling his soft tune,
Awaiting but thy snowy eyes.
The joys of future years are past,
To-morrow's hopes have fled away;
Still let us love, and e'en at last,
We shall be happy yesterday.

The early beam of rosy night
Drives off the ebon morn afar,
While through the murmur of the light
The huntsman winds his mad guitar.
Then, lady, wake! my brigantine
Pants, neighs, and prances to be free;
Till the creation I am thine.
To some rich desert fly with me.

Unknown.