Шахта Цоллерн

Лицо - запечённая маска.
Подвижные только глаза -
- Прыгающие на жердочке канарейки,
Латунные пуговицы на антрацитной шинели.
Задубелые руки.
Седая наждачка щетины,
Об которую ранятся губы сына,
По утрам клюющего в щеку,
Как зяблик - просо.
Так я смотрю в зеркало после смены.

Иногда думаю: ну зачем мы ввязались
В богоборческое потное дело.
Быть повитухой земли,
Рыться в лакричном чреве
И доставать, что не просили, насильно.
Прижигать пуповину, големов делать.

Время у нас исчисляется птицами, которых ты пережил.
Семь канареек, два зяблика, один непослушный галчонок.
Это много.
Я зарывал их потом в носовых платках, как в простынках.
Иначе не по-людски.

У самого сердца лёгкие наши хранят
Карандашную карту шахты, штреков, забоев.
По ней никогда не заблудишься.

Машинные залы вернее соборов.
В них эхо отчётливей бога. Оно говорит
Гулом компрессоров о былом и о том, что станет.
Как всех перемелют, просеют и переселят.
Умоют, положат в гроб и зароют.
Себя не узнаешь. Не вспомнишь, горняк ты или галчонок.