Письмо будущей Жене из крепостной войны

Чудны, Господь - дела твои! К Тебе взываю я о чуде,
будь славен твой приход зари, вдыхая утро полной грудью,
слетать кузнечиком в траву - с её росы, с её молоки,
любить жену, пока живу - за взгляд один, голубоокий!
О, как же я боюсь дышать, боюсь сверлить её очами,
чтоб сделать шаг - на встречу шаг - в объятья - лунными ночами,
когда на небе звезд ни счесть (цветы рассыпанные бездной)
спасибо! - говорю, как есть – созданиям твоим небесным!
Иного, я не попрошу - ремнями скрученный в сарае,
перетерплю - переношу, боль не сожжет - земля сырая,
пусть век гореть мне от стыда, коль барыня чудна сегодня,
её душе важней нужда, как обольстителю - угодник.
Я не такой (в одном лице) от "а" - до "я" горбачусь в поле
как не краснел бы я в лице, к стыду привыкнешь по неволе,
со скверной бабою, пустой - как сеялка за урожаем,
покажет рубль золотой, а на проверку - евро ржавый.
Хоть прямо ставь, хоть набекрень! Меняй местами! Что меняет?
В любимой запахи – сирень! А с этой: словно - пёс линяет,
ещё повадилась она, хлестать всех шелковистой плёткой,
картавя наши имена – у похотливых век короткий.
Хозяин наш догнал обоз? Слыхал – не сразу, под Полтавой,
людишек там, как днём стрекоз, прости Господь, что я картавлю
твоё творенье – потерплю - сочту до ста по единице,
ведь ту, которую люблю дороже журавля с синицей!
Хозяйка злая - довела, что барин наш сорвался с места.
(Сдави потуже удела - подъём не выдержит замеса!)
Доколи жить - пустым словам - камыш корыстен ветру гнуться,
чтоб раскачать (Шерше ля фам) и после трижды повернуться
к той, что фригидною была! Пошла коса на новый камень:
день одинешенька одна, а ночью в бане с мужиками:
поддай Фома! Поддай Федот! (не горячитесь - не лобзали)
почти распарен анекдот - что чуть живыми уползали.
Без мужа - с жалобой она - на бал поехала к подруге,
безумств хотелось от ума - калашный ряд и буги-вуги:
смычки порхали скрипачей, от сочных па (при пируэте)
под черной бездною очей, свершилось быстро и в карете.
Соседский барин - поимел – её, (а после - пол именья)
предлог столь терпкий – «ё-моё» - проник в её местоимение
(что явно барыню журил) и та забыла о печали,
но не сказать - что покорил. Корила - ясность окончаний.
Сославшись на свои дела, он погостил почти с неделю,
(где за спиною два крыла - разлука справится с потерей?)
но лёд венчается с огнём - в воспоминаниях «Де Сада»,
она раскрыла книжку днём в тени черешневого сада.
Кровь разгоняло лицу - она краснела и потела,
но книга близилась к концу, как будто бабочка взлетела,
что долго средь страниц спала, и стала ныне серой молью,
расправив к Солнцу два крыла, в своей, предродовОю болью...
Ах, баба ягодка опять – когда руководит оркестром,
даёт приказ – не спать! Стоять! Восстанем! Не сойти нам места!
(когда поехало, пошло, войска готовьте к переправе)
И сходу выбрала село, где каждый сенокосец в праве
как наш хозяин, удалец, сбежать от ласки нелюбимой.
«Пускай в баталиях - свинец, его судьбу, обходит мимо!»:
молились в церкви мужики, за здравие - отпели оды,
их поредевшие полки косило с ночи до восхода…
Когда увидела меня. Я - метра два - сажень с плечами,
она чуть охнула едва: «Майн Гот» с безумными очами.
- Откуда будешь? Чей ты сын?. Я был женат и в эту пору
не знал: что горы – не весы, а Магомет идёт на гору.
Сегодня вечером я жду - тебя, в своих апартаментах,
подправить некую нужду, а справишься – аплодисменты.
И я побрёл в тоске домой – хотелось в речке утопиться,
зашел по пояс (Боже мой!) – тепла и благостна водица.
Но, никуда я не пошёл. (а поутру меня связали)
Помятый – порванный - босой и под глазами две медали,
весь окровавленный, в ремнях. Не дай худому приключится
прости же Господи меня - душа приучена молится.
Открылась дверь, вошла она - бесстыдство скрытое тулупом,
в проем двери плыла Луна прелюбодействую под лупой,
где барыня держала цепь и пару плёток с батогами,
и лунный свет означил цель – туннель с распятыми руками…
Она обрезала ремни и руки вышли на свободу,
сказала быстро: «Не тяни! Вот плеть, распарь меня в угоду!»
Вот, два крюка повесь на цепь, взъерошь всё тело батогами,
не сильно! Только не тяни - сильнее по полу ногами!
Всё сделаешь, как я хочу – прощу и впредь не потревожу:
внутри струна порвалась чувств, и я ищу её где можно,
пока мужчины на войне – с войною нечего лукавить,
меня устроило вполне вкусить всю боль с озорниками.
Хозяйка скинула тулуп, представ во всей красе - ногою
и я хлестал её до двух и почему-то был спокоен.
К утру, распаренную плеть, я бросил к красным ягодицам,
и быстро выскочил за дверь. И так хотелось мне напиться...
Что, всё казалось мне - пустым, пустым (и это не срывалось)
Ведь до отмены кабалы, чуть меньше века оставалось.