Запах крови

 Я думал, что не пахнет кровь совсем.
 Пожалуй, часто эта дума всем
 сознание тревожит исподволь,
 когда от крови пролитой на сердце боль.

 Но, почему стервятник вновь и вновь
 стремглав летит издалека на кровь?
 И почему всегда над златом чахнет
 кощей, мечтающий бессмертным быть?

 Вопрос Шекспира: «Быть или не быть?».
 По жизни эти мне вопросы не забыть,
 как с детства не могу никак забыть,
 так почему же кровь совсем не пахнет?

 Донбасс - Сахалин. Чем они связаны?
 Смыслом жизни им я обязан.
 Время летит, волос седеет,
 в каждом из нас мудрость взрослеет.

 В Донбассе для себя Стаханова открыл.
 На Волге вопль бурлака слышал.
 И гордый нрав Кавказа не забыл.
 Афганский запах крови я услышал.

 Мы посекли тевтонских псов,
 на Чудском отстояв державу;
 татар-моголов пережили вновь,
 развеяв их былую славу.
 Поляков, шведов мы разбили,
 окно в Европу прорубили;
 самих французов обрекли на боль,
 на память о тех страшных годах.
 Бывало, даже в бурных водах
 врага топили на подходах,
 славян - братушек защищали,
 частенько ворога смущали,
 не раз Европу сберегли
                от скверны, нечисти, чумы;
 честь русского клинка не посрамили;
 победы предков не забыли
 и каждый раз благодарим мы вновь и вновь
 своих отцов за благородно пролитую кровь.
 
 За тыщу лет частенько супостаты
 пытались землю нашу поругать,
 теперь в земле лежат здесь их солдаты
 /вперемешку с нашим братом/,
 и не всегда, где это сталось, знала дома мать.
 И тяжело в родных краях, тоскливо,
 но знаем, не самим последний путь нам избирать.
 Прикрыв валежником, земля всех породнила,
 всем, заменив им в иной жизни мать.

 На Невском в Питере стоял как за Петром.
 Здесь любовался Зимним я Дворцом.
 И созерцал величие дворцов,
 задуманных великим из отцов,
 и слышал затаённый гул ста тысяч голосов,
 уложенных мощей в фундаменты дворцов.
 Расчувствовавшись до сердечной боли,
 я ощутил знакомый запах крови.

 Уже за партой я познал,
 что англосакс вложил в развал
 Руси, которую не создавал;
 ведь он ее не собирал,
 не ведал, что это за муки;
 цари творили не от скуки,
 величие державы умножая.

 Зачем в семнадцатом году
 мы побывали как в аду
 по обе сторон баррикад?
 Сражались ради ли наград?
 Мы думали за что мы умирали?
 Зачем мы столько крови расплескали?
 Мы до сих пор не понимаем,
 что делаем, чего желаем;
 мы только свои сказки принимаем.
 Зачем соседа унижаем?
 Зачем детей мы провожаем
 в девятый вал житейских бурь,
 не научив их ничему,
 в подарок дав им беспредел, -
 себя оставив не у дел.
 Лишь землю кровью окропляем?

 Проснись, Россия! Стань собой!
 Не рвись опять в тот страшный бой.
 Иль снова разлетимся на куски.
 О, Господи, меня прости.

 Не все мы сразу осознали смысл тостов,
 звучащих в дни побед за здравие отцов,
 и сталинских ГУЛагов глас, где миллионы,
 подняв величие страны за «рубиконы»,
 испив до дна земную чашу бытия,
 ушли судьбой униженные «Я»,
 освободившись от душевной боли,
 нам всем, оставив томный запах крови.

 В Великую войну солдаты полегли,
 отдав за Родину до капли крови.
 Тогда мы все принять смогли
 тот жутко томный запах крови.

 Под Гиндукуш мальчишки наши шли,
 пролив в Афгане столько крови.
 И "почему – то" мы тогда терпеть могли
 тот жутко томный запах крови.

 Новочеркасск, Алма-Ата,
 боль Ферганы, Баку и Сумгаит,
 Тбилиси, Вильнюс, Рига и Москва,-
 ушли нелегкие года,
 но до сих пор душа болит
 от крови пролитой тогда.

 Где супостаты не смогли,
 мы сами, с безрассудностью,
 под звон бокалов «демократов»,
 все просто с бесшабашностью,
 совсем ведь даже без дебатов,
 всем миром супостату помогли
 Россию нашу разгулять,
 а сколько крови расплескать,
 в фаворе пьяном иль от блуда
 посеяв запах крови всюду.
 И этот запах крови томный
 инстинкт плодит звериный, злобный.
 И пишем кровью, а ведь зря,
 историю свою, друзья.
 Видать забыли, что нельзя
 не уважать самих себя.
 И, как всегда, на трудных поворотах
 уменьшили мы жизни обороты.

 Я жил в местах крещения Руси,
 в военной бурсе грыз гранит науки.
 О, Господи, меня ты не проси
 понять причину в тех краях отсутствия Руси,
 мне больно до сих пор от этой муки.

 И снова боль - Кавказ горит,
 надменный рок всё жаждет крови.
 Людская память не простит
 всем виноватым этот запах крови.

 И в это время, как всегда,
 браня ушедшие года,
 суть бытия не принимая,
 себя совсем не уважая,
 душой хирея и страдая,
 судьбу за чаркой проклиная,
 кто день, кто год, кто жизнь теряет,
 /трезвея, не соображает,
 за что мы платим, и ценой какой/
 в обычной нашей кутерьме хмельной.

 О, сколько наших предков полегло,
 удобрив землю доброй кровью.
 Но почему-то это не смогло
 дать добрых всходов вволю.

 Зачем мы столько крови проливаем?
 Зачем мы Бога оскверняем?
 Во имя славы, корысти и лжи?
 Задумайтесь великие мужи.

 О, Русь! Величие твоё в сынах и дочерях,
 не пожалевших жизнь на бранном поле.
 Но понапрасну распылятся второпях
 ты не должна такой ценой, людскою каплей крови.

 Тем более, напрасно кровь не проливают.
 Залог тому, - все это знают,-
 причинно – следственные связи.
 Поэтому мудрее будьте, князи!
 Ведь после ваших авантюр все долго ощущают,
 как очень тяжко вылезать из грязи.

 Мальчишки выросли мои,
 решив служить на ратном поле,
 и я хочу, чтобы они
 напрасно не пролили крови.

 Два сына у меня с женой.
 Бывает летом иль зимой,
 услышав как-то:"Льётся кровь",-
 мать встрепенётся, в сердце боль
 напомнит ей о многом в этот вечер,
 на улице надрывно воет ветер,
 и слёзы вдруг польются просто без нужды,
 её сынов, оберегая от беды.
 Горят, потрескивая свечи,
 мать вспомнит их отъезды, встречи.
 Из них никто ведь не убит,
 но мать при слове «кровь» знобит.
 Она воспринимает это с болью
 и не желает породниться с кровью.
 Ведь запах крови боль несущий
 для матерей всегда гнетущий.

 Прости, Господь! Прости нас всех,
 за бессердечие и непомерный грех.
 А мы тебя поймём за то, что разом
 ты всех не можешь видеть своим глазом,
 но грех отпустишь покаянным,
 всем умершим и бездыханным
 за пролитую в земной жизни кровь.

 Ох, эта сахалинская земля,
 прикрыв валежником былые лагеря,
 всё шепчет мне о смысле бытия,
 о месте в жизни человеческого «Я».
               
                Сахалин
              23 февраля 2001 года