Циклоп

 Полифем и дочь мясника

Дочь мясника в кломпах из тополя снилась опять
всю ночь Полифему. Снимала бельё она с грубых
верёвок во дворе дома мазилы
известного, что был женат на богатой ревнивой
купчихе, бродившей по кухне как раз
на сносях с пятым ребёнком.

Снимала бельё и вполголоса пела тягуче
престранную, но в то же время и милую песню
о самой зелёной из здешних долин,
где гениев добрых одинокая пристань...

И, слушая песню со светлой грустинкой
в самой сердцевине, ересь, которой конца
не предвиделось, он, допотопная тень и сновидец,
затрепетал, он вдруг понял, что страх в нём
необъяснимый растёт, что страха ему не избегнуть,
и он востекает в нём, точно цыганское солнце,
да не страх – сущий ужас, все Девять
Кругов крючконосого Данте.

Полифем посылает девчонке беззвёздный свой смех,
но тот с эхом полым к нему возвращается в нежных
зубах, как щеночек горской овчарки.
Подойти хочет к ней с мерцающей веткой
Медведицы, зеркало ж сна, как и все
представители рода зеркал,
тень античную пустит — и только.

И тогда стал дико реветь, просто петь
тем, что есть в самой его глубине из глубин,
в самом его «я» безотчётном! Он, великан и сновидец,
стал петь вместе с дочерью мясника,
с бедной девочкой этой, пока не опомнилась та,
не умолкла с счастливой улыбкой: да, не одна, не одна я,
я – единственна и неповторима, я – это я,
не больше, не меньше, я – просто ничто.
Всё равно что ничто. Вот и всё,
тополиные кломпы. Свободна! Свободна!


Развлечение старого циклопа

1.

— Голова, Голова, где Улисса слова золотые — пророка?
— Это знает лишь Око.


2.

— Око, Око, скажи, где слова — времыши? Не слепа ль моя вера?
— Это знает Пещера.


3.

— О, Пещера, сестра, вечных слов в чём игра? Неужели — непруха?..
— Это знает лишь Брюхо.


4.

— Брюхо, Брюхо, ответь, как Любовь мне воспеть? Я хочу Пенелопу…
— А иди — ка ты в *опу!