подборка для сборника Артелен

Таская государство, шар,   
не прокусив его покуда,
ступает псина, не дыша,
и вглядывается из ниоткуда,
зовут её «Иди сюда».

И люди видят небо – шерсть,
помятую Луну, пол-уха,
и только заполошной вше
куснуть за бок хватает духа –
держи тогда «Иди сюда».

Та чешется не далеко,
о первый дом, о водокачку, баки,
и вдоль столовки ни при ком
бредут вдали ещё собаки,
такие же «Иди сюда».


видения Фёдора

И целый город пришлых облаков,
и школа там, и домики, и лица,
у кочегарки  ресторан «Садко»
лежит у Фёдора
в руке –
пылится,
и чтоб ни делал – баня на виду,
в запястьях – тень, железная дорога,
в бобровых шапках (это раз в году)
растущих тополей на пальцах много,
и тяжестью Осиновка – гора,
смахнуть бы мир ладошка о ладошку,
но видит Фёдор: «Кажется пора…»
и сам, к лесным орехам тянет стёжку.


о женщинах

Над пирсом – вечер-береста,
простор из ряби белых хижин,
и девушка тем занята –
пододвигает море ближе,
уже совсем переполох,
и волны, и прохожий редкий,
и стонут будто помело
собравшиеся в змейку реки,
но держит крепко за ворсок
она морское одеяло
над деревцами до высот,
и кажется, ей – топи мало,
пора как следует тряхнуть!!..
но медлит...
из букета доний
берет себе всего одну
и прячет нас в уставшие ладони.


львинки

приходи без капельки льва
помнишь он исходив сугробы
под елью отказывался ночевать
и мы до светла не спали оба
ты тогда выпустила поводок
лев размером со среднего мула
оказался свободным от всего
от совы которая подмигнула
я бежал прочь со всех ног –
котлован преградил дорогу
это совушка за моею спиной
превратила льва в холодную воду
плыть оказалось сквозь камыши
ты бежала рядом такой завидной
выбрался и чтобы тебя рассмешить
я показывал в озере наши львинки.


***

Сижу у перекрестка многих зим,
и так тоской умножен, скован, мним,
что вырос – поддеваю к небу ниц
коленкой стаю перелетных птиц,
объемлю степь, меж сопок жду, потом,
заметив пал, передвигаю дом
на островок мизинцем, скобкой век
веду к нему пружинку легких рек,
и ветром, сухощавым, словно быль,
последний откликается ковыль.


***

Над книгой коршуном Катунь
заменит небо, только дунь,
и медлить – слушать перекат
мы, сочиняя, сядем над,
загадывая валунам –
падут с ладошек горы нам,
где ты – протока белых туч,
наш дом из кирпича тягуч
под пальцами, что селевой
течёт на погребе живой,
в нём тополь – за окошко вдаль
из дерева глядит печаль.


***

Бывает водопад не станет течь,
и хочется на капли
стоя
лечь –
река под небосводом, да
колышется, не падая вода.


***

– Плывут по донышку деревья рыб –
точь-в-точь водоворот черешен, лип,
проваливается глубина,
и медленно надводная Луна
к карасикам, к зелёным пескарям
под воду опускается до ям,
и трогает лицом озёрный мрак,
под лодкой, – удивляется рыбак.


*** 

У Волги одуванчик сочен, жёлт,
истачивает запах астры от…,
и в гущу опускает ветви ель,
цепляя за макушки ели-ель,
присыпанные хвоей, капли век –
спит в речке муравейник-человек,
с вплетёнными лисичками у ног,
и тронув плавником широкий бок,
оранжевая щука что-то ест –
вползает муравейник в хвойный лес.

под молнией, под тучами, и раз
в полете открывает ворон глаз.


***

Когда осока долгим «...эмь»
слезится в луговую темь,
закручивает дол, и новь –
выкатывается любовь,
искрящий после жизни ком,
что мальчик подберёт потом,
запомненную душу –
над Волгою разбудит снег,
земли прижатой словно не,
и голубь пролетает «...ось»
холодные ладони сквозь.


***

Она обычно лепит парк,
из неба: фонари, дорожки,
прохожих... иногда из па-
лицев-осин туманы, мошки
вливаются в короткий сон –
поднимет капли-капюшон,
и нет лица, и волос вьется,
уменьшенное дышит солнце,
идущее в ночь босиком
по деревенскому забору,
и утро бы увидеть в пору,
но солнце соляное далеко.


***

Зашёл на бабушкин чердак,
открыл засов, забытый, медный,
она твердила – середа,
и вот он, искажая стены,
из глины холст «что пожелай»
кустарник, воробей притихший,
подвинул руку – ожила,
рисованная богом вишня.
гора на серо-голубом
парит в растворе после лепки,
и белая сова потом
на склоны опускает степи.
так быстро – только и рисуй:
река, крючки, подход песчаный
и спорят с леской на весу
сонливые на вид гольяны.
вдали – постройки, кутерьма:
дороги, тополя, заборы,
над ними глиняный туман,
любимый забайкальский город...
с тех пор, мы делим странный дом,
мы с бабушкой наполовину –
она мечтает о своем,
а я таскаю воду, глину.


***

Афишу вынес человек в пальто,
перед этим задев проушину,
когда брел из кинотеатра Восток
на перекрёсток Лазо и Пушкина.

Сегодня на ней изображен кит,
с разными по размеру брюками,
потому что нарисовано от руки
на фанере большими буквами.

Художника спрашивают зачем
отвечает – моя отдушина,
наискосок от «тысячи мелочей»,
на перекрёстке Лазо и Пушкина.


***

Я видел Терминатора вчера,
по омским лужам к местной цели
он ехать на задание был рад
на чёрном, краденом Харлее.

Двустволка, уличный обрез,
калибр кажется – двенадцать,
торчала в брючной кобуре.
Он ехал выстрелить и драться!

Он «как в Чикаго» не вилял,
считал, что брызговик не нужен,
когда пред ним возник «овал» –
большая кировская лужа.

Но там на дне лежал предмет,
от МАЗа толстая рессора,
лежала, выпав по зиме,
в тени бетонного забора.

Удар был страшен – по груди.
На «Южном» мужика без даты
похоронили... Так погиб
американский Терминатор.