Елена

ЕЛЕНА
(Поэма)


Про Мордовию – только с любовью,
Как про детство и юность свою,
Пусть она приукрасилась новью,
Но памфлетом я здесь пропою.
…
Проходя по раскидистым сёлам,
Что в волнах утонули полей,
Рот зашепчет стихом невесёлым,
Чтобы сердцу любилось больней.
И Некрасова вспомнятся строки,
Словно горький и сдержанный плач,
Где ярмом были людям оброки
Потому был так вкусен калач.
И Есенин, как Альфа с Омегой,
Огласивший всю русскую быль, (1)
(1) – (Оголосить – оплакать навзрыд. В.И.Даль. Современное написание).
Где прогресс волочился телегой,
Взгляд потупя в дорожную пыль.
И другие – и в прозе, и в басне,
Задающие главный вопрос:
Что важнее Руси и опасней –
Наша тройка иль «их» паровоз?
…
О деревня, родившись в деревьях,
Ты останешься здесь и в веках,
Но вот город – в иных измереньях,
И на разных вы с ним берегах.
«Символ веры» про фермы и пашни
Поминально теперь ты поёшь,
И с хроническим, старческим кашлем,
О былом слёзы горькие льёшь.
Вспоминая коровье мычанье,
Как вечерний и утренний звук,
И лошадное громкое ржанье
Под копытный, подкованный стук.
Когда в праздник и в день заурядный
Ты цвела под румяности щёк,
И избовой улыбкой фасадной
Стенный город брала на защёлк.
Были годы, века и мгновенья,
Как российский большой полисад,
Но у жизни своё дуновенье,
Свои весна и свой листопад.
Обратилось всё это так скоро
В захолустье из диких лугов,
Словно боженька стала Пандорой,
Спутав лики друзей и врагов.
Превратив наших дедов согласье
В бесовской и кромешный раздор –
Катавасия стала напастьем,

Как позорный стране приговор.
Что случилось, что стало с тобою,
Атлантида-страна СССР?
Разлетелась ты падшей листвою
Жалкой став, как по осени сквер…»

***
Эти мысли кружились, как ветер,
В голове моей думой теснясь,
Когда шёл я товарища встретить,
Чтоб наладить былую с ним связь.
Мы не виделись лет, может, десять.
В этом сроке так много причин.
Не хочу я их здесь куралесить,
Чтоб листам не гореть тем в печи.
Я скажу, что расстались мы как-то …
По-английски … под звук тишины.
Без войны и без мирного пакта,
Что теперь подписать бы должны.
Но смешно то назвать «перемирьем».
Он мне дружеским был визави
И казалось, мы с ним перепилим
Всякий спор от зори до зори.
Только пыл наш огнём потухает,
Донкиходство – удел молодых.
Ну а память всегда полыхает
И не только о днях золотых …
Был попутчиком мне жаворонок,
Как невидимый певчий полей.
Средь овражных икон, как воронок,
Пел добрее он как-то и злей.
***
Вдалеке силуэт показался.
Сердца ритм перешёл в разнобой.
Столько лет перед богом я клялся
Дружбы угли раздуть под золой.
***
Жизнь трёхмерная – это движенье
К центру круга и в разность сторон,
Плюс и минус дают притяженье,
Разжигаясь единым костром.
***
Шаг за шагом мы с ним приближались,
Как по мосту с крутых берегов,
И в небесной реке отражались
Мы фантомно в черте облаков.
Вот и встреча. Секунды молчанья
И негромко я первый сказал:
«Тебя видя – не верю очам я,
Как не верится в чудо глазам».
Так же тихо и он мне ответил,
Но без пламенно чувственных слов:
«Чудо есть только в Новом Завете
И в Давидовой песне псалмов».
Меня образ его позабавил
С артистизмом каким-то в лице,
Землю-мать я всегда ему славил,
А не свет, что в туннельном конце.
Славил ветры – противников кругу,
Что летают вперёд и назад,
Чтоб свести нас пропащих друг к другу
И навеять чтоб дождик на сад.
Славил я наши нравы крутые
И все омуты жизни-реки,
И людские пути не простые,
Что расписаны вязью пурги.
Кто то, может, нам их расшифрует –
Этот замысел каждой судьбы,
И нескладности лет подрифмует,
Их рисуя в смешные клубы…
Но не хочется с первой минуты
Философскую речь заводить.
Эти вечные, млечные путы
Острой саблею нужно рубить.
***
Небо высилось раем небесным.
Облака, как метафоры притч.
Если Бог был когда-то телесным,
Слышит он наш молитвенный клич.
***
Блиц-ответы вопросам «дежурным»
Как-то комкали наш разговор.
Свет фонарный тесьмой абажурной
Так кучкуется в узенький двор.
***
Проходя по дороге обратной,
Мы свернули в деревню одну,
Где я дом показал ему статный
Что смотрел в горизонта страну.
На далёкий восток покаянный,
Но не где есть Кайлас и Тибет,
А где бог наш с любовию странной
К нам идёт через тысячи лет.
И к любви той так трудно привыкнуть
И её разуменьем принять,
Но которую можно окликнуть,
Чтоб с тоской на прощанье обнять.
***
«Здесь живёт одна женщина-фея, –
Сам себе я как будто сказал, –
Богословного только Орфея
Она ищет средь жизненных скал.
Этой сложной библейскою темой
Иссушила всю душу она,
Как сложнейшей кроссвордною схемой,
Проводя часто ночи без сна.
С ней бы вот и тебя познакомить.
Полистай её книгу души.
В её рощах себя узаконить
Мог я трелью раскатной тиши».
И в глазах его вспыхнули искры,
Разжигая пожаром лицо.
Был он вялым, но в хитростях – быстрым
И мог видеть в квадрате кольцо.
Но, как голод, желанья скрывая –
Познакомиться с дамой такой,
Он сказал, как на сцене играя,
Героически речью «благой»:
«С этим домом – грехом двухэтажным,
Среди праведно-жалких лачуг,
Как с богатой витриной муляжной,
Я и рядом стоять не хочу.
Но уж если желаешь ты это,
Так и быть – познакомь меня с ней.
Не для божьего райского света
О заблудших молюсь я сильней.
«Вот и правильно,  - я лишь ответил, -
Но сначала пойдём мы ко мне,
Где легонько по стопке отметим
Нашу встречу на сельской земле».
Дом мой был в четырёх километрах,
Здесь он гостем моим был впервой,
И мы шли не бульварным проспектом,
Спотыкаясь неровной  тропой.
Разговор что-то вновь не вязался,
Был мой друг как-то скован внутри.
Шаг за шагом так путь наш верстался
До моей до подъездной двери.
***
На Руси мужики лишь  по-русски
Накрывают свой «экстренный» стол.
И сейчас, и периодом юрским,
Освящённый он, словно, Христом.
Хлеб, картошка, салат и селёдка –
Это было в меню всё для нас.
И известный напиток всем – водка,
Что, как смерть нам порой и, как спас.
«Ну, давай! По рюмашке «За встречу», -
По-хозяйски сказал я свой тост…
Разгорался уж розовый вечер,
Чтоб кидаться охапками звёзд.
Посидели мы с час, поболтали,
Про ушедшие годы и дни,
Но такие ему «трали-вали»
Видно были уже не сродни.
Взгляд его в потолок задирался,
По углам и по полу блуждал,
В мой врезаясь, по стенам метался,
И чего-то, как будто бы, ждал.
«Ну, когда мы знакомиться будем
С той, что в радуге звёздной живёт?» -
Он сказал, как пальнув из орудья,
Глядя мне не в глаза, а в живот.
«Хоть сейчас, - я сказал ему, - только
Ей я звякну, что будем с тобой».
«Ну а лет-то, хотя бы ей сколько?»
«Как и нам – уже тридцать шестой».
***
И изрёк с тяжелейшим он вздохом:
«Мне встречались такие не раз,
Что так преданно верят «енохам»,
А в Исуса, как в глупый рассказ».
(«Ой-ёй-ёй! Как же ты скороспело,
Ей оценку незримо даёшь,
Видно кровь в тебе так закипела
И уста твои стали, как нож»). –
Так подумалось мне за мгновенье,
Но молчаньем ответив ему,
Счёл я здесь не устраивать пренья,
А в окно посмотрел на весну.
И набрав её номер, услышал
Я певучий тот говор и смех…
Моя речь как-то тезисно вышла,
Словно я исповедовал грех.
Про «ля-ля тополя» трудно было
Очень долго ей в трубку болтать,
Сердце болью какой-то заныло
И я стал в горле спазмы глотать.
Так как я её зиму не видел
И те звуки успел подзабыть,
Что эфирно парили в обиде,
Что могла она лаского скрыть.
***
« … Прям сейчас? Хорошо. Мы выходим». –
Так я с ней разговор завершил.
Был я весь в ту минуту на взводе,
Будто час тот судьбу мне вершил.
Я сказал, что с товарищем буду,
А с каким, вот, не стал говорить,
Чтоб открыть эту там лишь запруду
И, как сад, её душу полить.
«Она ждёт нас с тобой с нетерпеньем, -
Отключив телефон я сказал, –
Так пойдём в её сказочный терем,
Что стоит одиноко средь скал».
«Ну а что ж не сказал обо мне ты?»
«Ты заочно давно ей знаком.
Ей тебя я в формате анкеты,
Как церковным изрёк знатоком.
Как паломником к божиим землям,
Через терни библейских страниц,
Распрощавшимся с грешным весельем,
Средь лукавых улыбок зарниц».
И воспринял, как должную фразу
О себе он такой комплимент.
Жар поддал я ему тем и газу,
И в том паре он спёкся в момент.
И чертами сменившийся в лике,
Он и в голосе вдруг забасил.
Так Исуса актёр лишь великий
Мог сыграть изо всех своих сил.
«Послужить буду рад я заблудшим.
Как и врач лечит в теле болезнь,
Так и я буду богу послушным
И очищу в душе её плеснь».
Так сказал он и как распласталась
Вся его нездоровьем душа.
Моё сердце с кривляньем рассталось
Навсегда, когда юность ушла.
***
Выходя из дверей в тишь ночную,
Лишь собачий нам слышался лай.
Я порою им душу врачую
После проводов птичиих стай.
И знакомство чтоб было в усладе,
И как принято в гости идти,
Взял зефир я тогда в шоколаде,
Заходя в магазин по пути.
Вечер в далях чертил силуэты
И закрасил их краскою тьмы.
Заплясали свои пируэты
Сто созвездий до края земли.
Под ногами дорога пестрилась,
Как куриной уже слепотой,
И как птица вдруг сердце забилось
О далёкой поре золотой.
Когда было лет двадцать мне только
И дорогой я этой же шёл
К той, любил что и сладко, и горько,
И где счастье своё не нашёл.
«Что молчишь и о чём твои мысли?» -
Вдруг услышал я друга слова.
И, как будто, обрушила выси
Прежних грёз звуков тех булава.
«Сам не знаю, ведь думы не струны,
Под аккорды они не поют,
Даль их шире сей ночи безлунной,
Где кометные вспышки снуют».
И потом обо всём по-немногу
И с моей, и с его стороны,
Мы болтали почти всю дорогу
До её, до «голгофской страны».
***
Приближалась огнями деревня,
Как плеяда из Зевсовых звёзд.
Здесь хранит себя мир ещё древний,
Но, как миф, что похож на погост.
Только мифы – орлы, а не грифы.
Окрыляет их высь, а не смерть.
В море лжи они – острые рифы,
В реках притчевых – явная твердь.
Вот уже, с невысоким забором,
Освещался во тьме её дом,
Что опять обозвался «позором»
Моим другом, как «вещим Христом».
Занавески красиво скрывали
В окнах комнат домашний уют.
Меня часто они отрезвляли
От пьянящих, лирических пут.
Как сама нам калитка открылась,
Когда чуть я её подтолкнул,
Сластью пряной душа окрапилась,
Точно винный коктейль я глотнул.
На крыльце в колокольчик я звякнул
За шнурок и раздались шаги.
Друг мой что-то на ухо мне брякнул,
Извергая слова-наждаки.
Дверь открылась. В сияющем лике
Расписалась во всём красота:
Каждый штрих здесь – и ласки, и крики –
Сочетались как мир весь – спроста.
Словно Божия мать рисовала
Всё что виделось в облике том,
И чтоб эта мадам целовала
Её Сына под Млечным кустом.
Лёгкий запах духов дуновенья,
Нас магическим чувством обдал,
И румяность её от волненья
Я всем взглядом своим поедал.
***
«Наконец-то. Прошу, проходите». –
Жест руки был словам её в такт.
Друг застыл, как в холодном граните,
Не дыша, не моргая в тот акт.
Я всё так же себе и предвидел:
Представлял он её не такой –
В элегантно-чарующем виде,
Что так рушит легко в нас покой.
«Раздевайтесь». – И руки скрестивши
Она встала поодаль от нас,
В нашу сторону взгляд устремивши
С лёгким взором приветливых глаз.
«Ну, Андрей, познакомь меня с другом». –
Так сказала мне после она. –
И я встал меж пустынью и лугом,
Где была и моя целина.
(Здесь, наверно, не понял читатель,
Что она этим лугом была,
Ну а друг как библейский мечтатель,
Чавкал сладостных притч удила.
Твердь моя – это даль  без дороги,
Звёзды-зёрна где сеют хлеба,
Горизонта быстрее где ноги,
Чем паломников к богу ходьба.)
***
«Это – Павел. Мой давний приятель. –
Так вот мост я знакомства  их свёл,
И в той сцене я был наблюдатель:
Что ж в их душах тот миг произвёл? –
Вот об этом-то Павле так много
Говорил в разговорах я вам,
Когда чёрная в небе берлога
Храмом глючилась вашим глазам.
Это – Лена. Подруга суровых
Моих дней, и голубка моя,
Среди зорь, средь садов и сугробов
Видно что не ждала уж меня»
Этой шутке она улыбнулась
Простодушной улыбкой своей,
А у друга всё в лике сомкнулось
И не стал он ни чуть веселей.
Протянув ему тонкую руку
Очень мило – ладонию вниз
Она тем ещё больше в нём муку
Распалила в невидимый криз,
А изящный её полуприсед
Эту магию всю завершил.
«Что же ты мне об этом сюрпризе
В телефоне сказать не спешил?»
«Ну, тогда бы сюрприза не стало,
Он поблёк бы, а это, как гром,
Прямо с неба как будто упало
Вифлеемской звездою в твой дом.»
И опять эта прелесть улыбки,
Что влюбляет в себя до глубин,
Но вот если ты чувственно зыбкий
То уж ей ты не будешь любим.
***
Сели к чаю. Печенье, варенье,
Но и рюмки в гостях не пусты,
Ведь когда есть в душе словопренья,
То щелчком бьют по горлу персты.
Но, конечно, без знака такого
Вдруг сама предложила она
По закону обычья простого
Нам креплёного выпить вина.
И как гайки в нас смазались этим.
Разговор разошёлся огнём
О погоде апрельской, о лете -
Вобщем, как бы, о том и о сём.
Час отбил круг минут терпеливо.
Бой часов ревновал ли нас к ней,
Или ж, буркнул он так нам брезгливо,
Чтоб беседа была поскладней.
Но свою-то любимую тему
Друг как раз таки  не заводил.
Точно он срежиссировал сцену,
Где за дверью мне роль находил.
И чего уж совсем тут не кстати –
Телефон нам беседу прервал,
Словно чёрт в том живёт аппарате
И он с нами вот так поиграл.
Извинившись пред нами любезно,
Лена в сторону с ним отошла,
Но загвоздка была та полезна
Всем троим нам, и очень важна.
Лене в жестах я глухо-немого
Знак подал, что пойдём мы на верх
Где с балкона рога и подкову
Видно в месяце в грусть и под смех.
***
Проходя лабиринтами комнат,
Как её сюрреальность души,
Я всегда погружался, как в омут,
Что был в озере райской глуши.
И ступеньки, идущие кверху,
По каким-то зигзагам своим,
Всяк идущего и неумеху,
Словно видели взглядом простым.
***
На балконе спросил меня Павел:
«Ты, я слышу, с ней часто на «Вы».
И как богу, что в лунной оправе,
Я сказал как про давние сны,
Лживость дней вознося словно правду,
Как естественный ход бытия,
Эту быль, что зовём мы по праву
Долгим бредом в ночи жития…
Я сказал: «Есть у Лены подруга,
Что теперь от неё далеко,
И нас часто во время досуга
Разговор уносил высоко
Про земную и божию тему
Свет теряя в метафорной мгле,
Хоть и знали мы: эту дилемму
Не решают на грешной земле.
Каждый видел меж строчек в Писанье,
Что дано было видеть ему.
В этой жизни мы все для исканья,
И живём у сомнений в плену…»
Друг вздохнул: «Потому и сомненья,
Что нет веры Христовой в груди»
Я ж ответил: «Лишь богоявленье
Савла сделало Павлом в пути.
В воскресенье Исуса не верил
Даже Пётр, как в иронию сна,
И апостол Фома, пока в двери
Не явился Христос, как весна.
Вера – это, как следствие факта.
Бог просящему не подаёт.
Церковь молится просто из такта
И раздумиям быть не даёт.
По молитве Бог только накажет,
Не участвуя в наших делах,
Но всегда по-отцовски подскажет
У черты у последней в потьмах…»
«Ну, Андрей, это только твоя лишь
Точка зренья на этот вопрос.
С нею ты на Суде и предстанешь,
Когда будет нам общий покос».
Я молчал и курил сигарету
И смотрел в чёрно-звёздную даль,
Ну а друг говорил «по Завету»,
Про мифичную божью мораль.
***
«Так-так-т-а-ак! Вот куда вы забрались». -
Здесь к нам Лена вошла в разговор.
И мы снова втроём оказались,
Ночь рисуя в словесный узор.
Ткала Лена свободно и просто
Всю беседу, как кружево звёзд.
Все в ней мудрости были для тоста
После странствия жизненных вёрст.
Но часы чётко время считают
И нам было пора уходить.
Зори сводят нас и разлучают,
Чтоб терять и потом находить.
И как в дымке мы шли полусонной
По обратной дороге ко мне.
Друг был мыслями в даль унесённый,
Да и я гнал туда на коне.
***
Пополудню мы с ним только встали.
И лишь чай разогнал нашу кровь,
Мы вчерашнее всё проверстали,
Как весеннюю, свежую новь.
«Ну, какие твои впечатленья?» -
Я не знал, как начать разговор.
Друг мой явно нуждался в леченье
От любовных губительных спор.
Я ответил ему на вопросы,
Что задал он окольно о ней
И ответы те были как росы
В его пекле засушливых дней.
Рассказал её прошлые годы,
Что она кандидат двух наук,
И дворянской она что породы,
И что я для неё только друг.
Что она здесь бывает на даче
Очень часто и долго порой,
Что в любви у неё нет удачи,
Как родившейся майской порой.
« … О последнем, конечно, шучу я.
Но хлебнулось ей в жизни сполна.
И как в том свою миссию чуя,
Она тысячи судеб спасла.
Ведь она социолог-психолог –
Санитар человеческих душ.
И как лекарь она и эколог
Телу тонкому делает душ.
Брак её был давно и не долгим.
Есть и дочь у неё семи лет.
Она счастья не клеит осколки
В Франкенштейна иль в жалкий скелет…
Ну а ты что молчишь и вздыхаешь?
Как тебе с ней знакомство пошло?
Всё ль по-прежнему ты её хаишь
Или то уж с тобою прошло?»
Только Павлу со мной не хотелось
Разжижать своих чувств концентрат.
Его песня любви уже пелась,
Как вечерний мотив серенад.
«А ты дать телефон её мог бы?»
«Я спрошу и тебе позвоню.
Но запомни, что бог в ней особый
Из зори воскресает в зорю».
***
После часа ещё разговора
Друг собрался внезапно домой.
Так сбегал он, порою, от спора,
Клинч создав из дискуссий со мной.
С ним общаясь, я шёл, как по топям
Заболоченных тёмных лесов.
Он то шпарил словесным потопом,
То был как на допросе, без слов.
И сейчас говоря своим стилем,
Обращал он на Лену мой взор,
Как на сваху языческим силам,
Где лишь вакумный блещет простор.
«Ты порядком, Павлей, изменился, –
Вдруг его я, как в прошлом, назвал, –
Знать однажды к тебе бог явился,
Когда мне он помочь отказал» …
***
Шли мы долго, тягаяся с ветром,
Видел я, как блуждал он в душе
Между Леной и Новым Заветом,
Обходя его мглу по меже.
***
Остановка. Автобус. «До встречи».
Я дал слово заехать к нему.
И когда уже был он далече,
Как с Покрова шагнул я в весну.
2
Резануло неделю, другую.
Чёрно-серый уходит апрель.
И вот ночью, под среду страстную
Завелась моя память, как дрель.
Остриём просверлила мне сердце.
Просквозив мои улицы лет,
В ране той распылившись, как перцем,
Где кружилась пыльца в пустоцвет.
Годы … годы …Красавцы, уроды …
Улетаете птицами вы
За поля, за леса, небосводы,
Под желтенье поблёкшей листвы.
Ни с того ли мне чудятся вёсна,
Когда стонет бураном февраль,
Ведь огонь мой в груди перекрёстный
Стариковскою гонит мораль …
***
Эти думы звонок телефонный
Мне, как хохотом вдруг оборвал,
Разрушая тем храм мой стозвонный –
Призрак лет, где с судьбой я играл.
Голос Лены встряхнул меня точно.
Мне звонила так редко она,
Да ещё таким часом полночным,
Когда спать уже хочет луна.
«Ты, Андрей, извини ради бога,
Но ещё ты, наверно, не спишь.
Оторву я тебя на немного,
Если ты над Парнасом паришь».
«Ну конечно, я вмиг приземлился
С вихря строф к твоим стройным ногам», -
Я сказал и во мне усмирился
Пережитых всех лет ураган.
Усмехнулась она такой шутке
И затем, сообщила о том,
Что с утра завтра едет на сутки
До Москвы, и вернётся потом
Лишь к обеду иль может под вечер
Днём субботним, в пасхальный канун,
И чтоб вновь я устроил бы встречу
Нам троим, среди звёздных лагун.
«Хорошо. – Я ответил на это, -
Если с Павлом моим всё «Окей»,
Встретим вместе мы Пасху и лето,
Чтоб воскресли цветы поскорей».
***
С тем мы с ней попрощались, а утром
Вспомнил весь я ночной разговор.
Всё то сделать мне было не трудно,
Но я видел их громкий раздор.
А к обеду, как чудо страстное,
Павел первым вдруг мне позвонил,
И намёк недвусмысленно строя,
Меня ловкостью слов поразил.
Что, мол, как там живёт наша Лена? …
Тыры-пыры …что завтра четверг …,
А там пятница, где Бог вселенной
Был распят, как земной человек.
И что было бы очень неплохо
Нам в Пасхальную встретиться ночь.
И изгнать бесовского Еноха
Он так рад был бы Лене помочь.
«Ты, как в воду глядишь там за нами, -
Полу смехом сказал я ему. –
Нас она под Пасхальное знамя
Приглашает к огню своему».
И потом, рассказав её просьбу,
Его в гости и я пригласил,
Чтоб из Бога повыдергать гвозди,
Что ему этот мир пригвоздил.
***
Вот настала уже и суббота.
Славлю утром я каждый свой день,
Где людская святая забота
Разгоняет капризную лень.
Долгожданный звонок дал тревогу.
Голос Лены был нежно певуч.
Я пошёл бы за ним в путь-дорогу,
Позови он меня из-за туч.
Про здоровье, дела, настроенье,
Как и должно спросила она,
И про наши потом намеренья,
И что встреча случиться должна.
«Даже если не будет и Павла,
Ты придти постарайся один.
Твоё сердце из твёрдого сплава
И в мышлении ты изо льдин,
Но вот чувства твои, словно розы
И разливы купаловых зорь.
Им не ведомы рамки и дозы
И им сладка поэзии хворь …»
Только я оборвал не дослушав
Дифирамб её сдержанных уст,
И пускай я тактичность нарушил,
Но цветок мне, порою, как куст.
Я сказал: «Стоп, стоп, стоп. Слушать это –
Можно ангелом в высь заблистать,
Мне так с неба упала монета,
Чтоб стихами о жизни писать.
Ну а то что касается встречи –
Нам скажи лишь когда приходить,
Очень ждёт и мой друг этот вечер,
Чтобы веру в тебе рассадить».
«Да, конечно! Как можно скорее
Приходите на праздник вы к нам …
Мне в эмоциях быть бы скромнее
И себя бить за них по устам».
***
«Говоришь ты мне «к нам»…Это кто же
Там ещё?» «Кое-кто из Москвы…»
«Вот как?! … Хм! …Но, наверно, не гоже
Не поддать ветерка для искры».
«Это – Таня … Ты помнишь такую?
Хотя время пустыни творит.
Но её ты любил, как святую.
И в тебе всё о том говорит».
Я молчал. И во мне в те секунды
Молодые года пронеслись.
Как ветра из Сахары и тундры
Меня рвать и метать принялись.
«Таня снова вернуться желает,-
И от этих очнулся я слов, -
Так душа в ней себя выражает –
Облачиться в родимый покров…
Вобщем, сам бы ты лучше об этом
Её здесь обо всём расспросил,
Ведь художнице лучше с поэтом
Понимать свою карму трясин…»
***
Позвонив после этого Павлу,
Подсказав куда ехать и как,
Взял яиц я (на божью забаву)
Воскресенский кулич и коньяк.
Встретив друга уже не средь поля,
А на стыке асфальтных дорог,
Вновь пошли мы в деревню «Приволье»,
Где теперь видеть Таню я мог.
***
По пути я ему очень кратко
Про Татьянин приезд рассказал,
Как любил её страстным припадком,
В быстрых зорях не видя оскал.
Я хотел поскорей закруглиться,
Не будить чтобы память свою,
Но вспорхнула она голубицей,
Прославляя тех лет полосу.
«У разлуки, порой, нет причины,  -
Был последний мой сказ-резюме,
Как своей мы не знаем кончины,
Так и внутренним чувствам извне».
«А она в Москве чем занималась?»
«Стать артисткой хотелось там ей,
Но в столице фортуна зазналась,
Строя всех знаменитых людей».
«В чертовщине помогут лишь бесы, -
Вновь сказал он, как Павел святой. –
Бог ведёт нас сквозь трудности лесом,
Освящая церковной водой.
Ведь театр и его все подмостки –
Лицедейство души и лица,
Эта слава – мишурные блёстки -
Так противна для бога Отца».
«Ну а как же быть с тем, кто играет
Подражая добру, а не злу? –
Я сказал, - их Исус не ругает
В этой строчке открыв новизну». 1
«Не подражай злу, но добру». (3-е – Иоан.11.)
(1) Здесь автор поэмы «Елена» осуждает слово «подражай», которое должно замениться словом «борись».
***
Визави мой забуркал на это
Кругоплётной метафорой слов,
Что была, словно, с явным «приветом»
И с рисунком шизоидных снов.
И потом снизошло к нам молчанье.
В пять минут вспомнил столько я лет!
Сердце видит своими очами
То чего и в помине уж нет.
Плыли в воздухе синие дали,
Как и мысли в моей голове,
Те что молодость книжкой листали
С многоточьем в последней главе.
Я одним мозговым полушарьем,
Словно был в измеренье другом,
А вторым – на земном этом шаре,
Где судьбы своей катим мы ком.
Говорил я о чём-то и с Павлом,
Внешне думы не выдав свои,
Только больше – с «невидимым Савлом»,
Что внутри рвал меня на слои.
***
Но вот Лены уж дом показался,
Выделяясь от всех остальных,
Только в роскоши он не купался,
Себя стиснув в воротах стальных.
***
«Как пред всеми он выглядит важно,» -
Обозвал его снова мой друг. –
И его я поправил: «Отважно!
Нет там зла, лицемерья и слуг.
Он себя по кирпичику строил,
Как поэму слагают из строк.
И убранством всегда он мне стоил,
Как духовно богатый восток».
Друг молчаньем на это ответил,
Многозначно лишь выдохнув: «Да-а!»…
Не споют и не пели в дуэте
Разнословные наши уста.
***
На высоком крыльце были видны
Силуэты похожих фигур.
Очертаньями так миловидны,
Словно девы с античных гравюр.
Вот и нас уж увидела Лена,
Знать давая и Тане о том…
Всё земное воистину тленно,
Ну а  память так схожа с костром:
Ярко помнит и мечется пылом,
Затухая до чёрных углей,
И опять, как давно уже было,
Может вспыхнуть и жарче, и злей.
***
Как в замедленном, плавном движенье,
Сцена встречи случилась затем.
И всех чувств – тот разлив наважденья,
Хлынул в сердце мне, как из-за стен.
Лена нас у калитки встречала.
Мы вошли. И как будто во сне -
И стеснительно, и величаво
Таня шла, как явленье из вне.
Всё в ней было красиво и просто,
А смущённо-блуждающий взгляд
Дал такие мне строки для тоста,
Что непьющему пить повелят.
И когда её карие очи
Я своими глазами ловил,
Мне припомнились давние ночи
И наш месяц из двух половин.
***
Лена Таню представила Павлу.
«Ну, а я, - пошутил я, - не в счёт?»
Этим пряную бросив приправу
В суп наш чтоб – не вкусил его чёрт.
Протянув мне прохладную руку,
Как из воска и как без костей,
Таня как бы дала мне поруку,
Что теперь будем вместе мы с ней.
Но про это вот хитрое «как бы» -
Помнил я уже в жизни своей…
Бездорожье, углы и ухабы
Учат строже нас и веселей.
***
Дома в зале за чаем и кофе,
Разговор заходил обо всём,
Но особо о той катастрофе,
Что для всех была острым гвоздём.
Про Нибиру, как «чёрной планете»,
Уже слышал любой человек,
И что в том сатанинском привете
Наш закончится начатый век.
Я про это отвечу – не знаю:
Может быть, а быть может и нет.
Проводив с ветром лет своих стаю -
Всякой правде таков мой ответ.
Таня верила разным учёным,
Как мечтам и красивым словам.
Мир наш видя уже обреченным -
Ей псалмы стали петь про Ислам.
***
С очень трезвым рассудком Елена,
Как в рентгене всю видела жизнь.
В том была она богоявленна,
Где на равных с ней быть не тужись.
Знала Лена, что всё в жизни – шоу,
Театральный спектакль и обман.
И уж если сказать по-большому –
Это кем-то придуманный план.
И что, видимо, силища страха
Здесь сработает также сполна.
Она лживости вечная сваха
И из мух раздувает слона.
Ну а жадность у лохов, как знамя,
Как бездумье безликой толпы.
К ней снисходит и хитрость, как пламя,
Где все цели предельно просты:
Банки в мире во всём обнищали,
Как же взять нас заставить кредит?
И конец нам тогда обещали
Той планетой, что бомбой летит.
Всяк подумает – он всех хитрее:
«Займ возьму, а потом … не верну».
Проживаем мы жизнь не мудрея
И у глупости в вечном плену…
***
Так вот Лена смеясь рассуждала
Про воспетый 12 й год,
Страхи Тани о том разгружала,
Свой рисуя и ей небосвод.
Павел ждал, чтобы все обратили
Всё вниманье своё на него.
И потом говорить прекратили,
Видя в нём со святыми родство.
Был всегда он таким в разговорах
И со мной, и с другими при мне
В философских бескрайних просторах,
Но особо – о звёздной стране.
***
«А что Павел про это всё скажет?» -
Прозвучал тихо Лены вопрос. –
Он ответил: «Христос всех накажет,
Кто суёт в небо длинный свой нос.
И идёт кто за каждым пророком,
Удалясь от соборных церквей
В чрево тьмы, по лукавым морокам,
Куда вверг человечество змей».
С затаённой улыбкой Джаконды,
Лена взглядом всех нас обвела,
Словно чтобы увидеть на ком-то
Варин лик, что безносой была.(1)
(1) («Любопытной Варваре на базаре нос оторвали».)
«Значит, многим готовиться к «бане»,
Кто умеет читать между строк,
Кто себя познавал в мирозданье,
Не молясь по утрам на восток».
***
Ловко, тонко, смешно и тактично
«Подколола» Елена всем нам.
Очень мило и специфично
Одним взмахом дала по носам.
Так как в тайное все мы влезаем,
Чтоб себя в этой жизни раскрыть,
И раскрыв себя – снова не знаем,
Как пройти эту лживую выть.
***
Павел встал и вздохнул многозначно,
Так давая свой Лене ответ.
В ту минуту смотрелся он смачно,
Как вселенский, всеобщий секрет.
И глаза, как и рот раскрывая,
Плечи вжав, руки вширь разведя,
Он сказал этим словно: «Не знаю»…
От ответа как тем уходя.
***
С пол минуты таилось молчанье,
Но его я любезно прервал.
Так рассвет разметает лучами
Тьму ночную, чтоб день наставал.
Обрамляя назревшее пренье,
Я сказал, потирая ладонь:
«Жизнь – явленье и как повеленье,
А душа в нас, как тень и огонь.
У одних – пышет светом и жаром,
Разгораясь за куполы звёзд,
И по-сути, так схожа с Икаром –
С этим грешником жизненных вёрст.
У других она ярко украсит
Пустошь неба из притчевых слов,
И спасительный хлеб тем заквасит,
Как батоны пустых облаков.
Всё вот так делит поровну землю.
Равновесье – есть правда всего.
И лишь этой я истине внемлю,
Проживая до часа сего».
Таня слушала, локоны гладя
Своих вьющихся, тёмных волос,
Сквозь меня лишь задумчиво глядя
Всех желаний свой видя обоз…
***
Ближе к полночи стол мы собрали
По обычью пасхальных веков.
В эту ночь я бываю в астрале,
Как в просторе цветущих лугов,
Где душа уж твоя веселиться
Не желает в псалмовой тиши,
И где хочется Богу молиться,
Словно сбыться молитвы должны.
Телевизор показывал службу
Из церковных намоленных стен.
С ними есть у меня ещё дружба,
Пусть и их я любовь просвистел.
***
Выпить водки – ни грех «За Воскресе!»
И потом закусить куличём.
Дух Святой есть и в нашем телесе,
Ну а значит – нам смерть нипочём.
Патриаршье  во храме служенье
Знаю я уж почти наизусть.
Эти знания мне для сраженья,
Хоть и в сердце умножилась грусть.
Каждый воин имеет в доспехах
Щит и меч, но идея в душе
Его ранит для вражьего смеха
Иль убьёт на простом вираже.
Вот и мне углублённое чтенье
Всех Христовых библейских идей,
Отсушило ко храму влеченье,
Как единственного из людей.
А потом и в евангелях видя
Всё, что разум не мог воспринять,
Стал с Исусом я точно в корриде
Отношенья свои выяснять
Я корил, почему нам точёный
Бог воинственно даровал меч…
Мной в убийстве Христос уличённый,
Своим жертвам не ставит и свеч.
***
И задумчиво Лена сказала
Богослову как будто в ответ,
Что своею трактовкой с экрана
Растолковывал Новый завет:
«Всем нам в жизни своё есть распятье.
И судьба – не такой же ли крест?
И пускай он похож на объятье,
Но не божий чертил его перст.
Как же точно, хитро и всесильно
Жанр метафор бьёт всякую цель.
Говорящий её без усилья
Всех сажает в свою карусель».
Лене Павел ответил на это,
Глубоко воздыхая в словах:
«Наши муки – любовное лето
Ну а судьбы – прогулки в ветрах.
А распятье – как выбор дороги,
Женихов и гламурных невест.
Здесь мы – гости, в конечном итоге,
В трёх перстах наш спасительный крест.
Божьи строки нам пишут «Живите
И плодитесь во веки веков,
Всех прощая, друг друга любите,
Но особо – исконных врагов».
Да и слово у бога не хитро.
Всё понятно изложено в нём.
Каруселями кружит нас Митра(1) –
Своим красочно-сладким враньём.
(1) (Митра – божество солнца в ведизме.)
Но у бога лишь слово спокойно
И надёжно спасает оно,
И харизмой сражает убойно,
В небеса отворяя окно»…
***
Лена слушала Павла и видно
Было мне в умном лике её,
Как внимательно и миловидно
Она вняла о сказанном всё.
Не моргнув в ту минуту и глазом,
Она Павлу, как в душу вошла,
И всё вскрылось легко там ей сразу
Что и вскрыть она, в общем, должна.
Разговор провоцируя дальше
С разных острых углов и сторон,
С женской грустью она и без фальши
Вдруг спросила себя о простом:
«Что ж тогда Он с убойной харизмой
Не вступил с фарисеями в спор,
Чтобы справить победную тризну,
Истребив всех конфессий раздор.
Но семь тысяч людей Он сзывает
И на тайном своём языке,
В «поле притчевом с ними гуляет» -
Речь водою излив на песке.
И толкует небесные шифры
Словом сказочным и развесным,
Как от сейфа секретные цифры
Он апостолам только своим.
Да и массе сермяжной внушает
Он лишь чудом своё божество, (1)
И имущих всех рая лишает
В послесмертное их рождество. (2)
(1) – Иоан. 4:48 («…Вы не уверуете, пока не увидите знамений и чудес»)
(2) – Лк. 6:24 («…Горе вам, богатые, ибо вы получили уже своё утешение…»)
Всех любить может старец в затворе,
Убежав из общины людей,
Но раздельно, в быту и в раздоре,
Не сумел и Христос-иудей.
А плодиться, чтоб плану свершиться –
Двухстандартные это слова.
К Коринфянам в посланье кружится
О другом вся седьмая глава. (3)
(3) – 1е Кор.7 – (Ап.Павел: «..Будьте безбрачными …»)
И срубать всякий куст или древо,
Не рождает что сладостный плод –
Вот метафоры дьявольской чрево –
Гнать под нож неугодный народ…
О таких вот подобных вопросах
Можно долго ещё говорить,
Но на то патриарха есть посох,
Чтоб другую нам кашу варить…»
И на том язычком она щёлкнув,
Завершила непраздничный сказ,
Поправляя с бровей своих чёлку
И взглянув Моно Лизой на нас.
***
Павел слушал и как исповедник
Всё вздыхал и кивал головой,
Словно кто-то его заповедник
Перепиливал острой пилой.
Только Лена, как криптозоолог,
Шла тропинками тайными здесь,
Не боясь смертоносных иголок,
Сортируя мир фауны весь.
***
В телевизоре пели молитвы
О победе над смертью Христа.
И сам Бог среди этой палитры
Улыбался нам словно спроста.
***
Тост любовно скрепляет нам дружбу
И про это известно давно.
Только в жизнь мы пришли не на службу
И в деяньях своё нам дано.
Ну а пост – укрепляет ли веру,
Извергая из тела слюну?
Может лучше бы слазить в пещеру –
В ту библейскую книгу-страну?
Чтоб её нам не с чувством, а с толком
Задавая вопросы, читать,
И завоем потом, может, волком
Мы на Млечную в небе печать.
***
И сказал я свой тост, разгружая
Перегруженность наших голов,
И другим разговор заряжая
Из других размышлений и слов:
«А давайте-ка лучше мы выпьем
За Христа и за вечную жизнь
И до неба мечты свои вздыбим,
Чтобы там мы опять родились.
Чтобы радость для нас не кончалась
Ни сейчас на земле, ни потом,
И чтоб юность, что быстро промчалась,
Там цвела бы весенним кустом.
Чтобы ночи и дни целовались
Точно так же и там на заре,
Расставались и снова встречались,
Средь снегов и по пряной росе».
Таня вытянув трубочкой губы,
Томно взгляд  отвела от меня.
Эгоистом я был, но не грубым
С ней в любви до прощального дня.
***
Пасха всё воскресеньем божилась
И молитвы был слышен распев…
В жизни истин ни в чём не узрев,
У людей вера в церковь сложилась.
***
«Так давайте, за это вот счастье, -
Досказал я свой праздничный тост, -
Выпьем мы, как святое причастье,
Кровь земли и напиток из звёзд».
И потом, в тишине полминутной,
Вдруг воскресли в моей голове
Все дела мои в жизни беспутной,
Где во всём был я сам во главе.
То чего называют  судьбою
И чего нам нельзя изменить,
Хоть молись ей молитвой любою,
Хоть познай наперёд её нить.
***
Но Татьянины светлые очи
Подсмотрели мой сумрачный лик,
Где метал я года свои в клочья,
В глубь которых сейчас я проник.
Её взгляд, словно знаком условным,
Гипнотично меня поманил,
И себя вдруг почуяв бездомным
Из молчавших я уст обранил:
«Не грешно ль в эту ночь на свиданье
Звать любимых для сердца людей?
Что там молвит об этом приданье
Самых строгих Христовых статей?»
Наши мысли все с Павлом разнятся.
Внял он юмору так моему:
«Нам сегодня в любви объясняться
Нужно только Христу одному».
Но к тому я не мог не добавить:
«Эта истина так же верна,
Как и то, что дано нами править
Плотским чувствам, живущим без сна».
И чуть-чуть подмигнув потом Тане,
Ей кивнул я, глазами позвав,
Чтобы выйти. И вместе мы встали,
Нарушая пасхальный устав.
***
Выйдя в сад, моё сердце пробила
Ведьма-память, мне лыбясь в лицо.
Накипь тысячи дней отскаблила,
Их свернув в роковое кольцо,
Чтоб пути поэтических странствий
Трезво мне указали предел,
Где есть прелесть в душевном убранстве,
Та, к которой уж я охладел.
Память вспомнила танцы свиданий
И в любви – разноцветье души,
И объятья вот с этой же Таней,
Что свои мне вонзали ножи.
Как кружили нас с ней в горизонте,
И ласкали, и звали в полёт…
Звёзды, вы хоть меня урезоньте,
Коль земля душу мечет в разлёт.
***
С Таней мы обо всём говорили.
(И об этом не надо писать.)
Яд и яства, как будто варили,
Но чтоб этим себя не питать,
А водой расплескать дождевою,
Где расти будут скоро цветы.
Орошённые страстью живою –
Они будут по райски святы.
***
Но как дева уж ночь уходила,
Звёзд-вуаль приоткинув с лица.
И нас этим она побудила
Проводить её взглядом с крыльца.
***
В дом входя, я спускался, как с неба,
К стенам дней и к душевным углам,
Два часа я каких-то здесь не был,
Но всё стало во мне пополам.
Разделилось на прах и нетленье,
На земное и вечную высь,
Что мерещится богоявленьем
И кружится, как божия мысль.
***
А из зала псалмы доносились:
Пасха всё ещё пела про спас.
Те молитвы, как в небо просились
От земных куполов и от нас.
Лена с Павлом сидели на кухне,
Пили чай и вели разговор.
Его искры уже поутухли
И таков ему был приговор.
***
«Вас никто там в саду не похитил? –
Лена молвила шуткою нам. –
Ну-ка, утречком свежим пахните
И по нашим теперь головам».
Был рассвет. И фонарь за окошком
Уж потух и на радость, и грусть.
Вечно-Млечная в небе дорожка
Побрела в несусветную Русь.
Вчетвером мы затем хаотично
Говорили про всё, но потом
Домовой подсказал мне тактично,
Чтоб мы с другом покинули дом.
Да и я себя чуял «отжатым»,
Расплескав свою душу в слова,
Словно сватом и как провожатым,
Пробудившийся как ото сна.
«Ну, давайте ещё за Воскресе! -
Объявила и Таня свой тост, -
 Чтобы в тленном всех нас поднебесье
Не пугали ни даль, ни погост».
***
С час ещё где то мы посидели,
И потом я сказал: «Нам пора».
Глаза Лены в мои посмотрели
Удивлённо и хмурясь спроста.
«Вот так да-а! Уж не как ли в дорогу
Вы отчалить желаете вдруг?»
«Да-да-да. Нам уже по-немногу
Закруглять надо праздничный крюк».
Таня взгляд на меня обратила,
Словно тем говоря: «Ты – всерьёз?»
Но от слов тех уста оградила,
Проглотив лишь украдкой вопрос.
«Павел может, конечно, остаться,
Я потом его встречу от вас»,
Но он нехотя стал подниматься
Без словесных каких-либо фраз.
Встал и я, скрипнув по полу стулом.
Мне хотелось скорее уйти,
Так как резко прохладой подуло
Мне от утра в горячей груди.
***
Та прохлада, как вьюга не злая,
Королевою снежной сошла,
Ледяным поцелуем лаская,
Точно к Каю, мне в сердце вошла.
Павел молча на всё озирался:
То на нас, то на стены, то в пол.
Дать он знать точно этим старался,
Что им вбит здесь осиновый кол.
***
У порога мне всё-таки Таня
Прошептала в удобный момент:
«Твой уход для меня очень странен,
После долгих-то всех моих лет.
Что ж, сейчас мы вот так… разойдёмся,
Без какого-то там… хм… резюме?
И опять по годам понесёмся,
Только каждый в своей стороне».
Я ответил: «Ещё созвонимся.
Уезжаешь ведь ты не сейчас.
Мы сегодня друг другу приснимся
Непонятной душе подчинясь».
Но спускаясь с крылечных ступеней,
Понимал я, что встрече не быть…
У любви есть одно воспаленье
И нельзя её вновь распалить.
***
У калитки нам Лена сказала:
«Буду рада вас видеть всегда».
И смотрелась она хоть устало,
Но магически, как никогда.
***
Мы прошли метров сто и мне Павел
Вдруг сказал: «Я поеду домой. –
И потом к тому тихо добавил, -
Чтоб умыться крещенской водой».
«А ко мне не зайдёшь на часочек?»
«Нет!» - он буркнул со сдержанным злом.
И прочёл я тогда между строчек
В нём душевный какой-то излом.
Он сказал, чтоб сейчас мы расстались,
И без лишних вопросов моих.
Во мне мысли легко догадались:
Что хотел быть он там, среди них.
***
Через день позвонила Татьяна,
Чтобы только проститься со мной,
Как с любовным каким-то смутьяном,
Извергающим холод и зной.
Говорили мы очень недолго.
Уезжала она через час
Вновь в Москву, что ей сердце осколком
Полсовало больнее сейчас.
Пожелав ей в дорогу удачи,
Я не верил в успехи её:
Был в ней выстрел со слабой отдачей
И не острое в рвеньях копьё.
Вновь ввергаясь в кромешность пучины,
Лишь убьёт она свой самоцвет.
Блеск и вспышка звезды – для кончины,
А лучина – нам дарует свет.
***
Но ещё мои мысли вращались
По спирале о друге моём:
Не красиво мы всё ж попрощались,
Да ещё таким божеским днём.
И ему телефон набирая,
Слышал я: «Его нет», «Его нет»…
Так девица надменно играя,
Посылает капризный ответ.
Но однажды, всё ж, трубку поднял он.
И услышал я бас его: «Да».
Радость та меня небом объяла,
Но вот такт сохраняли уста.
Я спросил: «Это Павел?» «Он самый», -
Был ответ мне с другого с конца. –
«Ты пропал, как агент иностранный», -
Пошутил я под хмурость лица.
«Я был занят работами в храме.
Разгружали цемент и кирпич».
«А я думал, что ты за горами,
Словно где-то, подав тебе клич.
Я звоню, чтоб узнать, что случилось
Вдруг тогда по дороге с тобой.
Эта мысль, словно тень волочилась
По пятам всю неделю за мной».
Он ответил: «Забудь ты про это.
Как твои там дела расскажи…»
В простоте он любил быть секретом,
И был раб крастоты-госпожи.
***
Но ещё пообщавшись немного,
Его речь распалилась костром.
Не дойдённая в дом мой дорога
В нём вот так захлыстала кнутом.
Говорил он, как стиснувши зубы,
Монотонно, со скрытостью чувств.
Не бывал он ни нежным, ни грубым,
Каким я быть, порою, учусь.
Он сказал мне, что Лена – пустышка,
С дилетантским познаньем Христа.
И что библия ей – только книжка,
Ну а церковь, как дом для поста,
Чтоб поменьше земного вкушали
И глазами, и ртом, и умом,
Где попы страхи нам бы внушали,
Видя смерть под своим лишь углом.
***
Я ответил: «Такая уж сущность
В глубине её сердца лежит.
Луч, как божьим мечём рубит тучность,
Пусть клубами всё небо кружит. –
(Всё я здесь как на место расставил,
Без загадок – про «тучность» и «луч»,
И метафоры все обесславил –
Те «клубы», чей язык так живуч.) -
В ней всё то, что рождается с нами
И чего нас по жизни ведёт.
У мыслителя есть своё знамя
За которым толпа не идёт.
И она далеко не пустышка.
Я скажу: упаси тебя бог
Знать хоть малую часть её книжки,
Что открыл ей небесный Енох.
И я думаю, ты меня я понял,
Что она вне церковных идей –
Тех, что служат лишь властной короне,
Обрамляя в соборность людей.
Давай впредь будем чаще на связи. –
Я хотел закруглить разговор. –
Знай про Лену одно: нет в ней грязи,
Только песнь и душевный простор».
***
И как в шаре нас видя в стеклянном,
(Что гадалке – внутри не пустой,)
Позвонила мне вскоре Татьяна
И встряхнула во мне весь застой.
Сообщала она мне для Лены
Изменившийся свой телефон.
В ней почуял я дух Мельпомены, (1)
Под весёлый, как будто бы, тон.
(1) – (богиня трагедии)
Это был, как пролог, разговора,
Но вот дальше я нечто узнал.
Став немного похожим на вора,
Как в чужие я души влезал.
Рассказала мне Таня, что Павел
К ним вернулся в день Пасхи опять,
Но не бога любовью он славил,
А лез к Лене её целовать.
«…Когда вышли мы с ним на крылечко
Говорить про Исуса Христа,
В нём потухла смиренная свечка
И амурно взбесились уста…»
Так всё Тане поведала Лена,
Объяснив Павла быстрый уход,
Что похож на побег был из плена,
Как сквозь стены, замков и ворот.
Я сказал: «Ну а что здесь такого?
Пост прошёл – целоваться не грех.
Не тому ли и божие слово
Учит нас во спасение всех?»
Таня хмыкнула и …промолчала,
Ну а я всё ж тем был удивлён,
Ведь он Лену отверг величаво,
Говоря мне про то в телефон.
***
И потом Таня снова спросила:
«А скажи-ка мне честно, Андрей,
И тебя, знать, она пригвоздила
К своим чарам, раз ходишь ты к ней?
И ответил я: «Да, пригвождённым
Сам себя я считаю уже.
Орашённым и как заражённым,
Отрешённым, идя по меже
Меж засевов её, к горизонтам,
До которых, увы, не дойти.
Я расстался с подоблачным зонтом,
Чтоб до мглистости звёзд дорасти.
Леной в сердце я точно сражённый,
Словно музой, летящей в зенит,
Побеждённый и вновь зарождённый,
Как и день, что рассветом звенит.
Я крестом её мыслей распятый
На десятки и сотни сторон,
Где и мой где-то угол есть пятый,
Что даёт мне сигнальный свой стон.
Если ей поцелую я губы,
То в медведя за раз превращусь.
И пускай мы  друг другу и любы,
Но я чувством лишь этим пощусь.
Как грешно мне, наверно, икону
Святой Девы к груди прижимать,
Так почти по понятью такому,
Лену в страсти любовника ждать…

Уж не знаю: ответил я, нет ли,
На вопрос столь увесистый твой,
Но я к Лене хожу не для петли,
А чтоб музы нарушить  покой».
Ничего не ответила Таня,
Лишь тихонько вздохнула в конце.
И увидел я сквозь расстоянье
Её грусть на красивом лице.
Но мы с ней попрощались любовно
И, конечно же, не навсегда,
И тем более не хладнокровно,
Сказав кратко друг другу: «Пока».
3
Время плыло, бежало, летело
Без оглядки и только вперёд.
Нет ему в этой жизни предела.
Всё оно порождает и бьёт.
Вот прошло уже красное лето,
С пеньем птиц, с ароматом цветов,
И опавшей листвы пируэты
Предвещали сезон холодов.
Всё прозрачней сады и аллеи
И уж даль не дрожит в синеве,
Сердце что-то на миг пожалеет,
Но вдруг вспомнит о новой весне.
***
Как-то с Леной столкнувшись в Саранске,
Удивился я очень тому,
Словно встретил её где-то в Брянске
И растерянным был потому.
С ней прошли мы до тихого сквера,
Понемногу про всё говоря,
Но потом разговорная сфера
Резко сузилась, словно заря.
«Как твой друг поживает там, Павел? –
Прозвучал мне от Лены вопрос. –
Он собой меня так позабавил,
В пору летних, серебряных рос».
И, улыбки рукой закрывая,
Мне она изложила рассказ,
От начала до самого края,
Что потом вспоминал я не раз.
В дополненье, что знал я от Тани,
Приоткрыла мне Лена глаза
Вдруг на Павла, что он не так странен,
Но смешон, как зимою гроза.
***
Всю неделю потом после пасхи,
Он с утра к ней в село приезжал,
Чтоб до ночи, смиренно, «по-братски»,
Ей глаголить, что бог возвещал.
(«А когда же он в церкви работал? -
Вдруг себе я припомнил о том, -
Значит пел он враньё как по нотам
Про несчастный тот боженькин дом.
Или так в переносном он смысле
Говорил про цемент и кирпич ?...
Божьи притчи – науки загрызли
Под былой инквизиторский бич !»)
Был он ей интересен частично:
И как в вере – артист и игрок,
И за то, чем же всё ж фанатично
Ему люб предпоследний пророк?
Как психолог- она социолог
Всё внимала, что он говорил.
Провоцируя, но без «иголок»,
Чтоб он ей свой затвор отворил.
И он всё, но в метафорном стиле –
С клоунадным дурачеством слов
Говорил. И как бесы водили
Его в поле пшеничных кругов.
В экспрессивных таких же узорах,
НЛО что рисуют для нас,
Он в своих разговорных просторах
Мнил себя Иисусом не раз.
***
Как и церковь свои все шаблоны
Не способна толпой разуметь,
Так и он – гнал любви эшелоны,
Что в душе нужно к ближним иметь.
Только божья любовь среди ближних –
Кто в общине одной, «во Христе».
О других, как о «нижних» и «лишних»
Пишет нам Иоанн на листе. (1)
(Иоанн.2е:10)
(«Не принимайте того в дом, кто без учения Христа, и не приветствуйте его…»)
Лена видела, как примитивно,
Низко, узко устроен был он.
Как трусливо, пугливо, противно
Взгляд его был в спасенье влюблён…
А затем, в городском, летнем парке
Они часто встречались ещё.
И в большой разговорочной варке
Уж запахло готовым борщём.
Так наивно решил это Павел,
Чтоб в любви расстелиться пред ней,
И в том точки над «и» он расставил,
Вертонув себя только смешней.
Ему Лена ответила прямо,
Что любви в ней не будет к нему.
Он же начал с ней спорить упрямо,
Что они друг у друга в плену.
«Как же так, чтоб быть разным по сути
И любовью плениться одной?
У таких лишь бывает распутье
Навсегда в этой жизни земной».
Так раскрыла вот Лена для Павла
По-простому, души механизм,
Ну а Павел раскрыл в себе «Савла»,
Иль глубинный свой весь реализм.
И в процессе их всех разговоров,
Где просил он себя полюбить,
Залетев в апогей своих вздоров,
Захотел он её вдруг…убить.
О чём Павел и брякнул немедля,
Взгляд трусливый свернув от неё.
«Ты хоть свечку поставишь к обедне
Мне потом за успенье моё?» -
Пошутила так Лена на это,
Улыбнувшись в его негатив…
(В ней открытость была для секрета,
Как без слов задушевный мотив.)
И потом объяснить попыталась,
Что он любит Царицу небес,
А её что любовь отмечталась,
Зная души белковых телес.
***
И услышал я после про Павла –
Во что верить не мог и с трудом,
Как изверглась в нём адская лава
Со змеиной башкой и хвостом.
«Да плевал я на эту Царицу, -
Так на Матерь он Божью сказал, -
И на эти святые все лица,
Раз я в жизни тебя отыскал».
«Мне противен он был в это время… -
Лена, словно, сказала себе. –
Когда сбросил вот так он всё бремя
Своей веры в духовной борьбе.
Стал ко мне он тут лезть обниматься,
Бормоча несуразную чушь,
Что с тобой за меня будет драться
И что лучший он мне будет муж.
Мне хотелось уйти. И я встала.
Но к ногам он моим здесь упал.
И вот это меня так достало!
Для меня вдруг он быть перестал…»
Тут я счёл и своё что-то вставить:
«Да, любовь – это чувственный взрыв.
Не за это ль её нужно славить,
Что нам «крышу» тот сносит порыв?
Значит, вот почему он не хочет
Так упорно общаться со мной?
В нём втихую там  ревность клокочет
И тому – я являюсь виной.
Передай ему, если меж вами
Есть ещё там какая-то связь,
Что тебе я, как небо с кусками
Облаков. И дорожная грязь».
Она грустно взглянула в глаза мне,
Тем сказав, что «ведь это не так»,
Но увидела тёмные ставни,
Словно занавесь ширмы в антракт.
«Он уйти в монастырь собирался, -
Лишь добавила Лена потом. –
И быть может теперь он предался
Покаяниям перед Христом…»
Солнце шло сквозь  деревья к заходу,
Зябкий воздух румянил ей лик.
Бог вручную такую породу
Создаёт под душевный свой крик.
4
…С той поры лет уж пять пролетело.
Таня вновь возвратилась в Саранск.
Быть артисткой она расхотела,
Ей Москва стала как «Иностранск».
Самодеятельным режиссером
Быть в кружках захотела она.
Только творческие фантазёры
Сельский мир возрождают сполна.
Но и всё ж, раздавался в ней эхом
Тот московский раздел жития…
В «Детском клубе» сценическим смехом
Грусть лечила она бытия.
***
С Павлом я не имел уже связи,
Но однажды, «явлением» он
Вдруг возник среди уличной вязи,
Как толпой предо мною рождён.
Глаз обычно его, как собачий,
Предпочёл меня вблизь не узнать.
И себе я решил: это значит,
Что и мне его незачем звать.
Он смотрелся в другом уже стиле,
Чем его я когда-либо знал:
Чтобы взгляд на него обратили –
Бородой он с косой обрастал.
А теперь, как холёный чиновник,
С «божьим Павлом» он не был похож.
Заучивший Исуса «речёвник»,
Веры не было в нём ни на грош.
Так вот встретившись мы, разошлись с ним,
Только мне так хотелось тогда
Его кликнуть, как молодость жизни,
Что уходит от нас навсегда.
***
И себе я искал перемену,
Но, увы, только дров наломал:
Чтоб забыть мне и Таню, и Лену,
Я других не любя целовал.
А отсюда – сплошные разлуки,
Уносило что время рекой…
Сердце вынесет тяжкие муки,
Но умрёт под душевный покой.
***
Так, шатаясь, по разным дорогам,
Не нашёл я желанный приют.
Знать, за давним, забытым порогом,
Словно ветрами чувства снуют.
И однажды, из тёмного сада
Я свернул к Лене узкой тропой.
Так богиня – незримая Лада -
Повела меня к ней за собой.
Приближаясь опять к её дому,
Как спиралью вернулся я вспять.
И взметнулась тут молния с громом,
Чтоб больнее мне душу распять.
Мелкий дождик заплакал по стёклам
И внутри поплошело мне вдруг –
Как глаза её ждали те окна
Меня в тёплый, уютливый круг.
***
Снова вижу калитку в воротах,
Только голос я слышу другой,
В незнакомых двух, сбивчивых нотах
Прозвучал он короткой строкой:
«Вам кого?» Я спросил: «Лену можно?»
Дверь открылась и вот предо мной
Встала женщина и осторожно
Посмотрела на облик весь мой.
«Добрый вечер». – ей первый сказал я.
«Добрый-добрый». – она мне в ответ.
Очень тихо и как-то устало,
Словно не мил ей был этот свет.
«А вы кто ей? Позвольте спросить вас».
«Ну-у…знакомый. Так можно её?»
И как женщина та не крепилась,
Но слезами её взорвало.
***
Молотком во мне сердце забилось.
«Что случилось?» - я тихо спросил -
«Год назад она с жизнью простилась:
 Грипп смертельный её поразил».
Преисподня  и небо разверзлись,
Всё в едино слилось для меня,
Когда эти слова мне изверглись,
Аллилуем сто истин пленя.
Спазм сглотнув, я ответил лишь: «Боже!»…
Но что было в моей голове!
Лучше б мне смерть вонзила свой ножик,
Коль она здесь всему во главе.
«Что ж стоим-то мы тут? Проходите». –
Всё в ней было, как в Лене точь-в-точь.
Ну а как же ещё вы хотите:
Та была ей любимая дочь.
***
Вижу снова крыльцо. И у двери
Колокольчик смиренно висит.
«Что ж не чуял моей ты потери?!» -
Будто голос её говорит.
И в прихожей, угрюмо холодной,
Лены мне померещился лик
В час веселья и в миг тот исходный –
На секунду он точно возник.
За столом попросил заварить я
Только чай, что любила она.
Водка, с горя такого событья,
Выпив рюмку, мне больше не шла.
***
И её лишь «Дневник личной жизни»,
Мне открыл ещё шире глаза:
Я увидел вдруг Лену, как в призме –
Все сокрытые в ней образа.
Как икона святыми чертами
Несравнима с земной красотой,
Так она – не слепыми мечтами –
Зрила Бога своей высотой.
Её мысли и тут не кружили,
А про всё говорили, как есть,
И пусть с миром они не дружили,
Но любовь была божия здесь.
У монахинь Елена училась
Видеть свет, проникаясь во тьму.
И от слабости веры лечилась,
Изучая людей кутерьму.
Я прочёл, что она меня любит
Беззаветно, давным уж давно,
Но вот если любовь ту пригубит,
То «Титаником» рухнет на дно.
И она лишь всегда поливала,
Как цветок – чувство Тани ко мне,
Расстилая нам, как покрывало,
Луг надежд при холодной луне…
***
Открывая калитку обратно,
Я шагнул точно в бездну теперь,
Зная что ухожу безвозвратно,
Как в дыру словно в Чёрную – в дверь.
По пути про себя я всё думал,
Почему же мне Таня о том
Не сказала, что бог её сдунул
С древа жизни цветущим листком.
Но потом Таня всё объяснила,
В ночь мою проливая свой свет,
Что молчаньем она заслонила
Мне то горе, как страшный сюжет.
Чтоб я Лену любил бы навеки,
Как живую, средь тысячи лиц,
Изливая стихи свои – реки
Для небесных и книжных страниц.
Таня знала, что я как-то вскоре
Сам услышу про Лены исход …
В этом жизненном круглом просторе
Слух земной – быстрый наш скороход.
***
И по-новому так полюбилась(!)
Мне за это Татьяна теперь,
Что, как в сказке той, в сердце пробилось
Мне тепло её в эту метель.
Видно, я хоронил под успенье
Чувство к Тане далёких тех лет,
И теперь оно, как воскресенье
Излагает нам Новый завет,
Где рисуют на небе эскизно
Нам созвездия облики муз,
Чьи ревниво черты и капризно
В нас рождают изысканный вкус.

КОНЕЦ 1/2




 


















































ЕЛЕНА
(Поэма)
1/2

Про Мордовию – только с любовью,
Как про детство и юность свою,
Пусть она приукрасилась новью,
Но памфлетом я здесь пропою.
…
Проходя по раскидистым сёлам,
Что в волнах утонули полей,
Рот зашепчет стихом невесёлым,
Чтобы сердцу любилось больней.
И Некрасова вспомнятся строки,
Словно горький и сдержанный плач,
Где ярмом были людям оброки
Потому был так вкусен калач.
И Есенин, как Альфа с Омегой,
Огласивший всю русскую быль, (1)
(1) – (Оголосить – оплакать навзрыд. В.И.Даль. Современное написание).
Где прогресс волочился телегой,
Взгляд потупя в дорожную пыль.
И другие – и в прозе, и в басне,
Задающие главный вопрос:
Что важнее Руси и опасней –
Наша тройка иль «их» паровоз?
…
О деревня, родившись в деревьях,
Ты останешься здесь и в веках,
Но вот город – в иных измереньях,
И на разных вы с ним берегах.
«Символ веры» про фермы и пашни
Поминально теперь ты поёшь,
И с хроническим, старческим кашлем,
О былом слёзы горькие льёшь.
Вспоминая коровье мычанье,
Как вечерний и утренний звук,
И лошадное громкое ржанье
Под копытный, подкованный стук.
Когда в праздник и в день заурядный
Ты цвела под румяности щёк,
И избовой улыбкой фасадной
Стенный город брала на защёлк.
Были годы, века и мгновенья,
Как российский большой полисад,
Но у жизни своё дуновенье,
Свои весна и свой листопад.
Обратилось всё это так скоро
В захолустье из диких лугов,
Словно боженька стала Пандорой,
Спутав лики друзей и врагов.
Превратив наших дедов согласье
В бесовской и кромешный раздор –
Катавасия стала напастьем,

Как позорный стране приговор.
Что случилось, что стало с тобою,
Атлантида-страна СССР?
Разлетелась ты падшей листвою
Жалкой став, как по осени сквер…»

***
Эти мысли кружились, как ветер,
В голове моей думой теснясь,
Когда шёл я товарища встретить,
Чтоб наладить былую с ним связь.
Мы не виделись лет, может, десять.
В этом сроке так много причин.
Не хочу я их здесь куралесить,
Чтоб листам не гореть тем в печи.
Я скажу, что расстались мы как-то …
По-английски … под звук тишины.
Без войны и без мирного пакта,
Что теперь подписать бы должны.
Но смешно то назвать «перемирьем».
Он мне дружеским был визави
И казалось, мы с ним перепилим
Всякий спор от зори до зори.
Только пыл наш огнём потухает,
Донкиходство – удел молодых.
Ну а память всегда полыхает
И не только о днях золотых …
Был попутчиком мне жаворонок,
Как невидимый певчий полей.
Средь овражных икон, как воронок,
Пел добрее он как-то и злей.
***
Вдалеке силуэт показался.
Сердца ритм перешёл в разнобой.
Столько лет перед богом я клялся
Дружбы угли раздуть под золой.
***
Жизнь трёхмерная – это движенье
К центру круга и в разность сторон,
Плюс и минус дают притяженье,
Разжигаясь единым костром.
***
Шаг за шагом мы с ним приближались,
Как по мосту с крутых берегов,
И в небесной реке отражались
Мы фантомно в черте облаков.
Вот и встреча. Секунды молчанья
И негромко я первый сказал:
«Тебя видя – не верю очам я,
Как не верится в чудо глазам».
Так же тихо и он мне ответил,
Но без пламенно чувственных слов:
«Чудо есть только в Новом Завете
И в Давидовой песне псалмов».
Меня образ его позабавил
С артистизмом каким-то в лице,
Землю-мать я всегда ему славил,
А не свет, что в туннельном конце.
Славил ветры – противников кругу,
Что летают вперёд и назад,
Чтоб свести нас пропащих друг к другу
И навеять чтоб дождик на сад.
Славил я наши нравы крутые
И все омуты жизни-реки,
И людские пути не простые,
Что расписаны вязью пурги.
Кто то, может, нам их расшифрует –
Этот замысел каждой судьбы,
И нескладности лет подрифмует,
Их рисуя в смешные клубы…
Но не хочется с первой минуты
Философскую речь заводить.
Эти вечные, млечные путы
Острой саблею нужно рубить.
***
Небо высилось раем небесным.
Облака, как метафоры притч.
Если Бог был когда-то телесным,
Слышит он наш молитвенный клич.
***
Блиц-ответы вопросам «дежурным»
Как-то комкали наш разговор.
Свет фонарный тесьмой абажурной
Так кучкуется в узенький двор.
***
Проходя по дороге обратной,
Мы свернули в деревню одну,
Где я дом показал ему статный
Что смотрел в горизонта страну.
На далёкий восток покаянный,
Но не где есть Кайлас и Тибет,
А где бог наш с любовию странной
К нам идёт через тысячи лет.
И к любви той так трудно привыкнуть
И её разуменьем принять,
Но которую можно окликнуть,
Чтоб с тоской на прощанье обнять.
***
«Здесь живёт одна женщина-фея, –
Сам себе я как будто сказал, –
Богословного только Орфея
Она ищет средь жизненных скал.
Этой сложной библейскою темой
Иссушила всю душу она,
Как сложнейшей кроссвордною схемой,
Проводя часто ночи без сна.
С ней бы вот и тебя познакомить.
Полистай её книгу души.
В её рощах себя узаконить
Мог я трелью раскатной тиши».
И в глазах его вспыхнули искры,
Разжигая пожаром лицо.
Был он вялым, но в хитростях – быстрым
И мог видеть в квадрате кольцо.
Но, как голод, желанья скрывая –
Познакомиться с дамой такой,
Он сказал, как на сцене играя,
Героически речью «благой»:
«С этим домом – грехом двухэтажным,
Среди праведно-жалких лачуг,
Как с богатой витриной муляжной,
Я и рядом стоять не хочу.
Но уж если желаешь ты это,
Так и быть – познакомь меня с ней.
Не для божьего райского света
О заблудших молюсь я сильней.
«Вот и правильно,  - я лишь ответил, -
Но сначала пойдём мы ко мне,
Где легонько по стопке отметим
Нашу встречу на сельской земле».
Дом мой был в четырёх километрах,
Здесь он гостем моим был впервой,
И мы шли не бульварным проспектом,
Спотыкаясь неровной  тропой.
Разговор что-то вновь не вязался,
Был мой друг как-то скован внутри.
Шаг за шагом так путь наш верстался
До моей до подъездной двери.
***
На Руси мужики лишь  по-русски
Накрывают свой «экстренный» стол.
И сейчас, и периодом юрским,
Освящённый он, словно, Христом.
Хлеб, картошка, салат и селёдка –
Это было в меню всё для нас.
И известный напиток всем – водка,
Что, как смерть нам порой и, как спас.
«Ну, давай! По рюмашке «За встречу», -
По-хозяйски сказал я свой тост…
Разгорался уж розовый вечер,
Чтоб кидаться охапками звёзд.
Посидели мы с час, поболтали,
Про ушедшие годы и дни,
Но такие ему «трали-вали»
Видно были уже не сродни.
Взгляд его в потолок задирался,
По углам и по полу блуждал,
В мой врезаясь, по стенам метался,
И чего-то, как будто бы, ждал.
«Ну, когда мы знакомиться будем
С той, что в радуге звёздной живёт?» -
Он сказал, как пальнув из орудья,
Глядя мне не в глаза, а в живот.
«Хоть сейчас, - я сказал ему, - только
Ей я звякну, что будем с тобой».
«Ну а лет-то, хотя бы ей сколько?»
«Как и нам – уже тридцать шестой».
***
И изрёк с тяжелейшим он вздохом:
«Мне встречались такие не раз,
Что так преданно верят «енохам»,
А в Исуса, как в глупый рассказ».
(«Ой-ёй-ёй! Как же ты скороспело,
Ей оценку незримо даёшь,
Видно кровь в тебе так закипела
И уста твои стали, как нож»). –
Так подумалось мне за мгновенье,
Но молчаньем ответив ему,
Счёл я здесь не устраивать пренья,
А в окно посмотрел на весну.
И набрав её номер, услышал
Я певучий тот говор и смех…
Моя речь как-то тезисно вышла,
Словно я исповедовал грех.
Про «ля-ля тополя» трудно было
Очень долго ей в трубку болтать,
Сердце болью какой-то заныло
И я стал в горле спазмы глотать.
Так как я её зиму не видел
И те звуки успел подзабыть,
Что эфирно парили в обиде,
Что могла она лаского скрыть.
***
« … Прям сейчас? Хорошо. Мы выходим». –
Так я с ней разговор завершил.
Был я весь в ту минуту на взводе,
Будто час тот судьбу мне вершил.
Я сказал, что с товарищем буду,
А с каким, вот, не стал говорить,
Чтоб открыть эту там лишь запруду
И, как сад, её душу полить.
«Она ждёт нас с тобой с нетерпеньем, -
Отключив телефон я сказал, –
Так пойдём в её сказочный терем,
Что стоит одиноко средь скал».
«Ну а что ж не сказал обо мне ты?»
«Ты заочно давно ей знаком.
Ей тебя я в формате анкеты,
Как церковным изрёк знатоком.
Как паломником к божиим землям,
Через терни библейских страниц,
Распрощавшимся с грешным весельем,
Средь лукавых улыбок зарниц».
И воспринял, как должную фразу
О себе он такой комплимент.
Жар поддал я ему тем и газу,
И в том паре он спёкся в момент.
И чертами сменившийся в лике,
Он и в голосе вдруг забасил.
Так Исуса актёр лишь великий
Мог сыграть изо всех своих сил.
«Послужить буду рад я заблудшим.
Как и врач лечит в теле болезнь,
Так и я буду богу послушным
И очищу в душе её плеснь».
Так сказал он и как распласталась
Вся его нездоровьем душа.
Моё сердце с кривляньем рассталось
Навсегда, когда юность ушла.
***
Выходя из дверей в тишь ночную,
Лишь собачий нам слышался лай.
Я порою им душу врачую
После проводов птичиих стай.
И знакомство чтоб было в усладе,
И как принято в гости идти,
Взял зефир я тогда в шоколаде,
Заходя в магазин по пути.
Вечер в далях чертил силуэты
И закрасил их краскою тьмы.
Заплясали свои пируэты
Сто созвездий до края земли.
Под ногами дорога пестрилась,
Как куриной уже слепотой,
И как птица вдруг сердце забилось
О далёкой поре золотой.
Когда было лет двадцать мне только
И дорогой я этой же шёл
К той, любил что и сладко, и горько,
И где счастье своё не нашёл.
«Что молчишь и о чём твои мысли?» -
Вдруг услышал я друга слова.
И, как будто, обрушила выси
Прежних грёз звуков тех булава.
«Сам не знаю, ведь думы не струны,
Под аккорды они не поют,
Даль их шире сей ночи безлунной,
Где кометные вспышки снуют».
И потом обо всём по-немногу
И с моей, и с его стороны,
Мы болтали почти всю дорогу
До её, до «голгофской страны».
***
Приближалась огнями деревня,
Как плеяда из Зевсовых звёзд.
Здесь хранит себя мир ещё древний,
Но, как миф, что похож на погост.
Только мифы – орлы, а не грифы.
Окрыляет их высь, а не смерть.
В море лжи они – острые рифы,
В реках притчевых – явная твердь.
Вот уже, с невысоким забором,
Освещался во тьме её дом,
Что опять обозвался «позором»
Моим другом, как «вещим Христом».
Занавески красиво скрывали
В окнах комнат домашний уют.
Меня часто они отрезвляли
От пьянящих, лирических пут.
Как сама нам калитка открылась,
Когда чуть я её подтолкнул,
Сластью пряной душа окрапилась,
Точно винный коктейль я глотнул.
На крыльце в колокольчик я звякнул
За шнурок и раздались шаги.
Друг мой что-то на ухо мне брякнул,
Извергая слова-наждаки.
Дверь открылась. В сияющем лике
Расписалась во всём красота:
Каждый штрих здесь – и ласки, и крики –
Сочетались как мир весь – спроста.
Словно Божия мать рисовала
Всё что виделось в облике том,
И чтоб эта мадам целовала
Её Сына под Млечным кустом.
Лёгкий запах духов дуновенья,
Нас магическим чувством обдал,
И румяность её от волненья
Я всем взглядом своим поедал.
***
«Наконец-то. Прошу, проходите». –
Жест руки был словам её в такт.
Друг застыл, как в холодном граните,
Не дыша, не моргая в тот акт.
Я всё так же себе и предвидел:
Представлял он её не такой –
В элегантно-чарующем виде,
Что так рушит легко в нас покой.
«Раздевайтесь». – И руки скрестивши
Она встала поодаль от нас,
В нашу сторону взгляд устремивши
С лёгким взором приветливых глаз.
«Ну, Андрей, познакомь меня с другом». –
Так сказала мне после она. –
И я встал меж пустынью и лугом,
Где была и моя целина.
(Здесь, наверно, не понял читатель,
Что она этим лугом была,
Ну а друг как библейский мечтатель,
Чавкал сладостных притч удила.
Твердь моя – это даль  без дороги,
Звёзды-зёрна где сеют хлеба,
Горизонта быстрее где ноги,
Чем паломников к богу ходьба.)
***
«Это – Павел. Мой давний приятель. –
Так вот мост я знакомства  их свёл,
И в той сцене я был наблюдатель:
Что ж в их душах тот миг произвёл? –
Вот об этом-то Павле так много
Говорил в разговорах я вам,
Когда чёрная в небе берлога
Храмом глючилась вашим глазам.
Это – Лена. Подруга суровых
Моих дней, и голубка моя,
Среди зорь, средь садов и сугробов
Видно что не ждала уж меня»
Этой шутке она улыбнулась
Простодушной улыбкой своей,
А у друга всё в лике сомкнулось
И не стал он ни чуть веселей.
Протянув ему тонкую руку
Очень мило – ладонию вниз
Она тем ещё больше в нём муку
Распалила в невидимый криз,
А изящный её полуприсед
Эту магию всю завершил.
«Что же ты мне об этом сюрпризе
В телефоне сказать не спешил?»
«Ну, тогда бы сюрприза не стало,
Он поблёк бы, а это, как гром,
Прямо с неба как будто упало
Вифлеемской звездою в твой дом.»
И опять эта прелесть улыбки,
Что влюбляет в себя до глубин,
Но вот если ты чувственно зыбкий
То уж ей ты не будешь любим.
***
Сели к чаю. Печенье, варенье,
Но и рюмки в гостях не пусты,
Ведь когда есть в душе словопренья,
То щелчком бьют по горлу персты.
Но, конечно, без знака такого
Вдруг сама предложила она
По закону обычья простого
Нам креплёного выпить вина.
И как гайки в нас смазались этим.
Разговор разошёлся огнём
О погоде апрельской, о лете -
Вобщем, как бы, о том и о сём.
Час отбил круг минут терпеливо.
Бой часов ревновал ли нас к ней,
Или ж, буркнул он так нам брезгливо,
Чтоб беседа была поскладней.
Но свою-то любимую тему
Друг как раз таки  не заводил.
Точно он срежиссировал сцену,
Где за дверью мне роль находил.
И чего уж совсем тут не кстати –
Телефон нам беседу прервал,
Словно чёрт в том живёт аппарате
И он с нами вот так поиграл.
Извинившись пред нами любезно,
Лена в сторону с ним отошла,
Но загвоздка была та полезна
Всем троим нам, и очень важна.
Лене в жестах я глухо-немого
Знак подал, что пойдём мы на верх
Где с балкона рога и подкову
Видно в месяце в грусть и под смех.
***
Проходя лабиринтами комнат,
Как её сюрреальность души,
Я всегда погружался, как в омут,
Что был в озере райской глуши.
И ступеньки, идущие кверху,
По каким-то зигзагам своим,
Всяк идущего и неумеху,
Словно видели взглядом простым.
***
На балконе спросил меня Павел:
«Ты, я слышу, с ней часто на «Вы».
И как богу, что в лунной оправе,
Я сказал как про давние сны,
Лживость дней вознося словно правду,
Как естественный ход бытия,
Эту быль, что зовём мы по праву
Долгим бредом в ночи жития…
Я сказал: «Есть у Лены подруга,
Что теперь от неё далеко,
И нас часто во время досуга
Разговор уносил высоко
Про земную и божию тему
Свет теряя в метафорной мгле,
Хоть и знали мы: эту дилемму
Не решают на грешной земле.
Каждый видел меж строчек в Писанье,
Что дано было видеть ему.
В этой жизни мы все для исканья,
И живём у сомнений в плену…»
Друг вздохнул: «Потому и сомненья,
Что нет веры Христовой в груди»
Я ж ответил: «Лишь богоявленье
Савла сделало Павлом в пути.
В воскресенье Исуса не верил
Даже Пётр, как в иронию сна,
И апостол Фома, пока в двери
Не явился Христос, как весна.
Вера – это, как следствие факта.
Бог просящему не подаёт.
Церковь молится просто из такта
И раздумиям быть не даёт.
По молитве Бог только накажет,
Не участвуя в наших делах,
Но всегда по-отцовски подскажет
У черты у последней в потьмах…»
«Ну, Андрей, это только твоя лишь
Точка зренья на этот вопрос.
С нею ты на Суде и предстанешь,
Когда будет нам общий покос».
Я молчал и курил сигарету
И смотрел в чёрно-звёздную даль,
Ну а друг говорил «по Завету»,
Про мифичную божью мораль.
***
«Так-так-т-а-ак! Вот куда вы забрались». -
Здесь к нам Лена вошла в разговор.
И мы снова втроём оказались,
Ночь рисуя в словесный узор.
Ткала Лена свободно и просто
Всю беседу, как кружево звёзд.
Все в ней мудрости были для тоста
После странствия жизненных вёрст.
Но часы чётко время считают
И нам было пора уходить.
Зори сводят нас и разлучают,
Чтоб терять и потом находить.
И как в дымке мы шли полусонной
По обратной дороге ко мне.
Друг был мыслями в даль унесённый,
Да и я гнал туда на коне.
***
Пополудню мы с ним только встали.
И лишь чай разогнал нашу кровь,
Мы вчерашнее всё проверстали,
Как весеннюю, свежую новь.
«Ну, какие твои впечатленья?» -
Я не знал, как начать разговор.
Друг мой явно нуждался в леченье
От любовных губительных спор.
Я ответил ему на вопросы,
Что задал он окольно о ней
И ответы те были как росы
В его пекле засушливых дней.
Рассказал её прошлые годы,
Что она кандидат двух наук,
И дворянской она что породы,
И что я для неё только друг.
Что она здесь бывает на даче
Очень часто и долго порой,
Что в любви у неё нет удачи,
Как родившейся майской порой.
« … О последнем, конечно, шучу я.
Но хлебнулось ей в жизни сполна.
И как в том свою миссию чуя,
Она тысячи судеб спасла.
Ведь она социолог-психолог –
Санитар человеческих душ.
И как лекарь она и эколог
Телу тонкому делает душ.
Брак её был давно и не долгим.
Есть и дочь у неё семи лет.
Она счастья не клеит осколки
В Франкенштейна иль в жалкий скелет…
Ну а ты что молчишь и вздыхаешь?
Как тебе с ней знакомство пошло?
Всё ль по-прежнему ты её хаишь
Или то уж с тобою прошло?»
Только Павлу со мной не хотелось
Разжижать своих чувств концентрат.
Его песня любви уже пелась,
Как вечерний мотив серенад.
«А ты дать телефон её мог бы?»
«Я спрошу и тебе позвоню.
Но запомни, что бог в ней особый
Из зори воскресает в зорю».
***
После часа ещё разговора
Друг собрался внезапно домой.
Так сбегал он, порою, от спора,
Клинч создав из дискуссий со мной.
С ним общаясь, я шёл, как по топям
Заболоченных тёмных лесов.
Он то шпарил словесным потопом,
То был как на допросе, без слов.
И сейчас говоря своим стилем,
Обращал он на Лену мой взор,
Как на сваху языческим силам,
Где лишь вакумный блещет простор.
«Ты порядком, Павлей, изменился, –
Вдруг его я, как в прошлом, назвал, –
Знать однажды к тебе бог явился,
Когда мне он помочь отказал» …
***
Шли мы долго, тягаяся с ветром,
Видел я, как блуждал он в душе
Между Леной и Новым Заветом,
Обходя его мглу по меже.
***
Остановка. Автобус. «До встречи».
Я дал слово заехать к нему.
И когда уже был он далече,
Как с Покрова шагнул я в весну.
2
Резануло неделю, другую.
Чёрно-серый уходит апрель.
И вот ночью, под среду страстную
Завелась моя память, как дрель.
Остриём просверлила мне сердце.
Просквозив мои улицы лет,
В ране той распылившись, как перцем,
Где кружилась пыльца в пустоцвет.
Годы … годы …Красавцы, уроды …
Улетаете птицами вы
За поля, за леса, небосводы,
Под желтенье поблёкшей листвы.
Ни с того ли мне чудятся вёсна,
Когда стонет бураном февраль,
Ведь огонь мой в груди перекрёстный
Стариковскою гонит мораль …
***
Эти думы звонок телефонный
Мне, как хохотом вдруг оборвал,
Разрушая тем храм мой стозвонный –
Призрак лет, где с судьбой я играл.
Голос Лены встряхнул меня точно.
Мне звонила так редко она,
Да ещё таким часом полночным,
Когда спать уже хочет луна.
«Ты, Андрей, извини ради бога,
Но ещё ты, наверно, не спишь.
Оторву я тебя на немного,
Если ты над Парнасом паришь».
«Ну конечно, я вмиг приземлился
С вихря строф к твоим стройным ногам», -
Я сказал и во мне усмирился
Пережитых всех лет ураган.
Усмехнулась она такой шутке
И затем, сообщила о том,
Что с утра завтра едет на сутки
До Москвы, и вернётся потом
Лишь к обеду иль может под вечер
Днём субботним, в пасхальный канун,
И чтоб вновь я устроил бы встречу
Нам троим, среди звёздных лагун.
«Хорошо. – Я ответил на это, -
Если с Павлом моим всё «Окей»,
Встретим вместе мы Пасху и лето,
Чтоб воскресли цветы поскорей».
***
С тем мы с ней попрощались, а утром
Вспомнил весь я ночной разговор.
Всё то сделать мне было не трудно,
Но я видел их громкий раздор.
А к обеду, как чудо страстное,
Павел первым вдруг мне позвонил,
И намёк недвусмысленно строя,
Меня ловкостью слов поразил.
Что, мол, как там живёт наша Лена? …
Тыры-пыры …что завтра четверг …,
А там пятница, где Бог вселенной
Был распят, как земной человек.
И что было бы очень неплохо
Нам в Пасхальную встретиться ночь.
И изгнать бесовского Еноха
Он так рад был бы Лене помочь.
«Ты, как в воду глядишь там за нами, -
Полу смехом сказал я ему. –
Нас она под Пасхальное знамя
Приглашает к огню своему».
И потом, рассказав её просьбу,
Его в гости и я пригласил,
Чтоб из Бога повыдергать гвозди,
Что ему этот мир пригвоздил.
***
Вот настала уже и суббота.
Славлю утром я каждый свой день,
Где людская святая забота
Разгоняет капризную лень.
Долгожданный звонок дал тревогу.
Голос Лены был нежно певуч.
Я пошёл бы за ним в путь-дорогу,
Позови он меня из-за туч.
Про здоровье, дела, настроенье,
Как и должно спросила она,
И про наши потом намеренья,
И что встреча случиться должна.
«Даже если не будет и Павла,
Ты придти постарайся один.
Твоё сердце из твёрдого сплава
И в мышлении ты изо льдин,
Но вот чувства твои, словно розы
И разливы купаловых зорь.
Им не ведомы рамки и дозы
И им сладка поэзии хворь …»
Только я оборвал не дослушав
Дифирамб её сдержанных уст,
И пускай я тактичность нарушил,
Но цветок мне, порою, как куст.
Я сказал: «Стоп, стоп, стоп. Слушать это –
Можно ангелом в высь заблистать,
Мне так с неба упала монета,
Чтоб стихами о жизни писать.
Ну а то что касается встречи –
Нам скажи лишь когда приходить,
Очень ждёт и мой друг этот вечер,
Чтобы веру в тебе рассадить».
«Да, конечно! Как можно скорее
Приходите на праздник вы к нам …
Мне в эмоциях быть бы скромнее
И себя бить за них по устам».
***
«Говоришь ты мне «к нам»…Это кто же
Там ещё?» «Кое-кто из Москвы…»
«Вот как?! … Хм! …Но, наверно, не гоже
Не поддать ветерка для искры».
«Это – Таня … Ты помнишь такую?
Хотя время пустыни творит.
Но её ты любил, как святую.
И в тебе всё о том говорит».
Я молчал. И во мне в те секунды
Молодые года пронеслись.
Как ветра из Сахары и тундры
Меня рвать и метать принялись.
«Таня снова вернуться желает,-
И от этих очнулся я слов, -
Так душа в ней себя выражает –
Облачиться в родимый покров…
Вобщем, сам бы ты лучше об этом
Её здесь обо всём расспросил,
Ведь художнице лучше с поэтом
Понимать свою карму трясин…»
***
Позвонив после этого Павлу,
Подсказав куда ехать и как,
Взял яиц я (на божью забаву)
Воскресенский кулич и коньяк.
Встретив друга уже не средь поля,
А на стыке асфальтных дорог,
Вновь пошли мы в деревню «Приволье»,
Где теперь видеть Таню я мог.
***
По пути я ему очень кратко
Про Татьянин приезд рассказал,
Как любил её страстным припадком,
В быстрых зорях не видя оскал.
Я хотел поскорей закруглиться,
Не будить чтобы память свою,
Но вспорхнула она голубицей,
Прославляя тех лет полосу.
«У разлуки, порой, нет причины,  -
Был последний мой сказ-резюме,
Как своей мы не знаем кончины,
Так и внутренним чувствам извне».
«А она в Москве чем занималась?»
«Стать артисткой хотелось там ей,
Но в столице фортуна зазналась,
Строя всех знаменитых людей».
«В чертовщине помогут лишь бесы, -
Вновь сказал он, как Павел святой. –
Бог ведёт нас сквозь трудности лесом,
Освящая церковной водой.
Ведь театр и его все подмостки –
Лицедейство души и лица,
Эта слава – мишурные блёстки -
Так противна для бога Отца».
«Ну а как же быть с тем, кто играет
Подражая добру, а не злу? –
Я сказал, - их Исус не ругает
В этой строчке открыв новизну». 1
«Не подражай злу, но добру». (3-е – Иоан.11.)
(1) Здесь автор поэмы «Елена» осуждает слово «подражай», которое должно замениться словом «борись».
***
Визави мой забуркал на это
Кругоплётной метафорой слов,
Что была, словно, с явным «приветом»
И с рисунком шизоидных снов.
И потом снизошло к нам молчанье.
В пять минут вспомнил столько я лет!
Сердце видит своими очами
То чего и в помине уж нет.
Плыли в воздухе синие дали,
Как и мысли в моей голове,
Те что молодость книжкой листали
С многоточьем в последней главе.
Я одним мозговым полушарьем,
Словно был в измеренье другом,
А вторым – на земном этом шаре,
Где судьбы своей катим мы ком.
Говорил я о чём-то и с Павлом,
Внешне думы не выдав свои,
Только больше – с «невидимым Савлом»,
Что внутри рвал меня на слои.
***
Но вот Лены уж дом показался,
Выделяясь от всех остальных,
Только в роскоши он не купался,
Себя стиснув в воротах стальных.
***
«Как пред всеми он выглядит важно,» -
Обозвал его снова мой друг. –
И его я поправил: «Отважно!
Нет там зла, лицемерья и слуг.
Он себя по кирпичику строил,
Как поэму слагают из строк.
И убранством всегда он мне стоил,
Как духовно богатый восток».
Друг молчаньем на это ответил,
Многозначно лишь выдохнув: «Да-а!»…
Не споют и не пели в дуэте
Разнословные наши уста.
***
На высоком крыльце были видны
Силуэты похожих фигур.
Очертаньями так миловидны,
Словно девы с античных гравюр.
Вот и нас уж увидела Лена,
Знать давая и Тане о том…
Всё земное воистину тленно,
Ну а  память так схожа с костром:
Ярко помнит и мечется пылом,
Затухая до чёрных углей,
И опять, как давно уже было,
Может вспыхнуть и жарче, и злей.
***
Как в замедленном, плавном движенье,
Сцена встречи случилась затем.
И всех чувств – тот разлив наважденья,
Хлынул в сердце мне, как из-за стен.
Лена нас у калитки встречала.
Мы вошли. И как будто во сне -
И стеснительно, и величаво
Таня шла, как явленье из вне.
Всё в ней было красиво и просто,
А смущённо-блуждающий взгляд
Дал такие мне строки для тоста,
Что непьющему пить повелят.
И когда её карие очи
Я своими глазами ловил,
Мне припомнились давние ночи
И наш месяц из двух половин.
***
Лена Таню представила Павлу.
«Ну, а я, - пошутил я, - не в счёт?»
Этим пряную бросив приправу
В суп наш чтоб – не вкусил его чёрт.
Протянув мне прохладную руку,
Как из воска и как без костей,
Таня как бы дала мне поруку,
Что теперь будем вместе мы с ней.
Но про это вот хитрое «как бы» -
Помнил я уже в жизни своей…
Бездорожье, углы и ухабы
Учат строже нас и веселей.
***
Дома в зале за чаем и кофе,
Разговор заходил обо всём,
Но особо о той катастрофе,
Что для всех была острым гвоздём.
Про Нибиру, как «чёрной планете»,
Уже слышал любой человек,
И что в том сатанинском привете
Наш закончится начатый век.
Я про это отвечу – не знаю:
Может быть, а быть может и нет.
Проводив с ветром лет своих стаю -
Всякой правде таков мой ответ.
Таня верила разным учёным,
Как мечтам и красивым словам.
Мир наш видя уже обреченным -
Ей псалмы стали петь про Ислам.
***
С очень трезвым рассудком Елена,
Как в рентгене всю видела жизнь.
В том была она богоявленна,
Где на равных с ней быть не тужись.
Знала Лена, что всё в жизни – шоу,
Театральный спектакль и обман.
И уж если сказать по-большому –
Это кем-то придуманный план.
И что, видимо, силища страха
Здесь сработает также сполна.
Она лживости вечная сваха
И из мух раздувает слона.
Ну а жадность у лохов, как знамя,
Как бездумье безликой толпы.
К ней снисходит и хитрость, как пламя,
Где все цели предельно просты:
Банки в мире во всём обнищали,
Как же взять нас заставить кредит?
И конец нам тогда обещали
Той планетой, что бомбой летит.
Всяк подумает – он всех хитрее:
«Займ возьму, а потом … не верну».
Проживаем мы жизнь не мудрея
И у глупости в вечном плену…
***
Так вот Лена смеясь рассуждала
Про воспетый 12 й год,
Страхи Тани о том разгружала,
Свой рисуя и ей небосвод.
Павел ждал, чтобы все обратили
Всё вниманье своё на него.
И потом говорить прекратили,
Видя в нём со святыми родство.
Был всегда он таким в разговорах
И со мной, и с другими при мне
В философских бескрайних просторах,
Но особо – о звёздной стране.
***
«А что Павел про это всё скажет?» -
Прозвучал тихо Лены вопрос. –
Он ответил: «Христос всех накажет,
Кто суёт в небо длинный свой нос.
И идёт кто за каждым пророком,
Удалясь от соборных церквей
В чрево тьмы, по лукавым морокам,
Куда вверг человечество змей».
С затаённой улыбкой Джаконды,
Лена взглядом всех нас обвела,
Словно чтобы увидеть на ком-то
Варин лик, что безносой была.(1)
(1) («Любопытной Варваре на базаре нос оторвали».)
«Значит, многим готовиться к «бане»,
Кто умеет читать между строк,
Кто себя познавал в мирозданье,
Не молясь по утрам на восток».
***
Ловко, тонко, смешно и тактично
«Подколола» Елена всем нам.
Очень мило и специфично
Одним взмахом дала по носам.
Так как в тайное все мы влезаем,
Чтоб себя в этой жизни раскрыть,
И раскрыв себя – снова не знаем,
Как пройти эту лживую выть.
***
Павел встал и вздохнул многозначно,
Так давая свой Лене ответ.
В ту минуту смотрелся он смачно,
Как вселенский, всеобщий секрет.
И глаза, как и рот раскрывая,
Плечи вжав, руки вширь разведя,
Он сказал этим словно: «Не знаю»…
От ответа как тем уходя.
***
С пол минуты таилось молчанье,
Но его я любезно прервал.
Так рассвет разметает лучами
Тьму ночную, чтоб день наставал.
Обрамляя назревшее пренье,
Я сказал, потирая ладонь:
«Жизнь – явленье и как повеленье,
А душа в нас, как тень и огонь.
У одних – пышет светом и жаром,
Разгораясь за куполы звёзд,
И по-сути, так схожа с Икаром –
С этим грешником жизненных вёрст.
У других она ярко украсит
Пустошь неба из притчевых слов,
И спасительный хлеб тем заквасит,
Как батоны пустых облаков.
Всё вот так делит поровну землю.
Равновесье – есть правда всего.
И лишь этой я истине внемлю,
Проживая до часа сего».
Таня слушала, локоны гладя
Своих вьющихся, тёмных волос,
Сквозь меня лишь задумчиво глядя
Всех желаний свой видя обоз…
***
Ближе к полночи стол мы собрали
По обычью пасхальных веков.
В эту ночь я бываю в астрале,
Как в просторе цветущих лугов,
Где душа уж твоя веселиться
Не желает в псалмовой тиши,
И где хочется Богу молиться,
Словно сбыться молитвы должны.
Телевизор показывал службу
Из церковных намоленных стен.
С ними есть у меня ещё дружба,
Пусть и их я любовь просвистел.
***
Выпить водки – ни грех «За Воскресе!»
И потом закусить куличём.
Дух Святой есть и в нашем телесе,
Ну а значит – нам смерть нипочём.
Патриаршье  во храме служенье
Знаю я уж почти наизусть.
Эти знания мне для сраженья,
Хоть и в сердце умножилась грусть.
Каждый воин имеет в доспехах
Щит и меч, но идея в душе
Его ранит для вражьего смеха
Иль убьёт на простом вираже.
Вот и мне углублённое чтенье
Всех Христовых библейских идей,
Отсушило ко храму влеченье,
Как единственного из людей.
А потом и в евангелях видя
Всё, что разум не мог воспринять,
Стал с Исусом я точно в корриде
Отношенья свои выяснять
Я корил, почему нам точёный
Бог воинственно даровал меч…
Мной в убийстве Христос уличённый,
Своим жертвам не ставит и свеч.
***
И задумчиво Лена сказала
Богослову как будто в ответ,
Что своею трактовкой с экрана
Растолковывал Новый завет:
«Всем нам в жизни своё есть распятье.
И судьба – не такой же ли крест?
И пускай он похож на объятье,
Но не божий чертил его перст.
Как же точно, хитро и всесильно
Жанр метафор бьёт всякую цель.
Говорящий её без усилья
Всех сажает в свою карусель».
Лене Павел ответил на это,
Глубоко воздыхая в словах:
«Наши муки – любовное лето
Ну а судьбы – прогулки в ветрах.
А распятье – как выбор дороги,
Женихов и гламурных невест.
Здесь мы – гости, в конечном итоге,
В трёх перстах наш спасительный крест.
Божьи строки нам пишут «Живите
И плодитесь во веки веков,
Всех прощая, друг друга любите,
Но особо – исконных врагов».
Да и слово у бога не хитро.
Всё понятно изложено в нём.
Каруселями кружит нас Митра(1) –
Своим красочно-сладким враньём.
(1) (Митра – божество солнца в ведизме.)
Но у бога лишь слово спокойно
И надёжно спасает оно,
И харизмой сражает убойно,
В небеса отворяя окно»…
***
Лена слушала Павла и видно
Было мне в умном лике её,
Как внимательно и миловидно
Она вняла о сказанном всё.
Не моргнув в ту минуту и глазом,
Она Павлу, как в душу вошла,
И всё вскрылось легко там ей сразу
Что и вскрыть она, в общем, должна.
Разговор провоцируя дальше
С разных острых углов и сторон,
С женской грустью она и без фальши
Вдруг спросила себя о простом:
«Что ж тогда Он с убойной харизмой
Не вступил с фарисеями в спор,
Чтобы справить победную тризну,
Истребив всех конфессий раздор.
Но семь тысяч людей Он сзывает
И на тайном своём языке,
В «поле притчевом с ними гуляет» -
Речь водою излив на песке.
И толкует небесные шифры
Словом сказочным и развесным,
Как от сейфа секретные цифры
Он апостолам только своим.
Да и массе сермяжной внушает
Он лишь чудом своё божество, (1)
И имущих всех рая лишает
В послесмертное их рождество. (2)
(1) – Иоан. 4:48 («…Вы не уверуете, пока не увидите знамений и чудес»)
(2) – Лк. 6:24 («…Горе вам, богатые, ибо вы получили уже своё утешение…»)
Всех любить может старец в затворе,
Убежав из общины людей,
Но раздельно, в быту и в раздоре,
Не сумел и Христос-иудей.
А плодиться, чтоб плану свершиться –
Двухстандартные это слова.
К Коринфянам в посланье кружится
О другом вся седьмая глава. (3)
(3) – 1е Кор.7 – (Ап.Павел: «..Будьте безбрачными …»)
И срубать всякий куст или древо,
Не рождает что сладостный плод –
Вот метафоры дьявольской чрево –
Гнать под нож неугодный народ…
О таких вот подобных вопросах
Можно долго ещё говорить,
Но на то патриарха есть посох,
Чтоб другую нам кашу варить…»
И на том язычком она щёлкнув,
Завершила непраздничный сказ,
Поправляя с бровей своих чёлку
И взглянув Моно Лизой на нас.
***
Павел слушал и как исповедник
Всё вздыхал и кивал головой,
Словно кто-то его заповедник
Перепиливал острой пилой.
Только Лена, как криптозоолог,
Шла тропинками тайными здесь,
Не боясь смертоносных иголок,
Сортируя мир фауны весь.
***
В телевизоре пели молитвы
О победе над смертью Христа.
И сам Бог среди этой палитры
Улыбался нам словно спроста.
***
Тост любовно скрепляет нам дружбу
И про это известно давно.
Только в жизнь мы пришли не на службу
И в деяньях своё нам дано.
Ну а пост – укрепляет ли веру,
Извергая из тела слюну?
Может лучше бы слазить в пещеру –
В ту библейскую книгу-страну?
Чтоб её нам не с чувством, а с толком
Задавая вопросы, читать,
И завоем потом, может, волком
Мы на Млечную в небе печать.
***
И сказал я свой тост, разгружая
Перегруженность наших голов,
И другим разговор заряжая
Из других размышлений и слов:
«А давайте-ка лучше мы выпьем
За Христа и за вечную жизнь
И до неба мечты свои вздыбим,
Чтобы там мы опять родились.
Чтобы радость для нас не кончалась
Ни сейчас на земле, ни потом,
И чтоб юность, что быстро промчалась,
Там цвела бы весенним кустом.
Чтобы ночи и дни целовались
Точно так же и там на заре,
Расставались и снова встречались,
Средь снегов и по пряной росе».
Таня вытянув трубочкой губы,
Томно взгляд  отвела от меня.
Эгоистом я был, но не грубым
С ней в любви до прощального дня.
***
Пасха всё воскресеньем божилась
И молитвы был слышен распев…
В жизни истин ни в чём не узрев,
У людей вера в церковь сложилась.
***
«Так давайте, за это вот счастье, -
Досказал я свой праздничный тост, -
Выпьем мы, как святое причастье,
Кровь земли и напиток из звёзд».
И потом, в тишине полминутной,
Вдруг воскресли в моей голове
Все дела мои в жизни беспутной,
Где во всём был я сам во главе.
То чего называют  судьбою
И чего нам нельзя изменить,
Хоть молись ей молитвой любою,
Хоть познай наперёд её нить.
***
Но Татьянины светлые очи
Подсмотрели мой сумрачный лик,
Где метал я года свои в клочья,
В глубь которых сейчас я проник.
Её взгляд, словно знаком условным,
Гипнотично меня поманил,
И себя вдруг почуяв бездомным
Из молчавших я уст обранил:
«Не грешно ль в эту ночь на свиданье
Звать любимых для сердца людей?
Что там молвит об этом приданье
Самых строгих Христовых статей?»
Наши мысли все с Павлом разнятся.
Внял он юмору так моему:
«Нам сегодня в любви объясняться
Нужно только Христу одному».
Но к тому я не мог не добавить:
«Эта истина так же верна,
Как и то, что дано нами править
Плотским чувствам, живущим без сна».
И чуть-чуть подмигнув потом Тане,
Ей кивнул я, глазами позвав,
Чтобы выйти. И вместе мы встали,
Нарушая пасхальный устав.
***
Выйдя в сад, моё сердце пробила
Ведьма-память, мне лыбясь в лицо.
Накипь тысячи дней отскаблила,
Их свернув в роковое кольцо,
Чтоб пути поэтических странствий
Трезво мне указали предел,
Где есть прелесть в душевном убранстве,
Та, к которой уж я охладел.
Память вспомнила танцы свиданий
И в любви – разноцветье души,
И объятья вот с этой же Таней,
Что свои мне вонзали ножи.
Как кружили нас с ней в горизонте,
И ласкали, и звали в полёт…
Звёзды, вы хоть меня урезоньте,
Коль земля душу мечет в разлёт.
***
С Таней мы обо всём говорили.
(И об этом не надо писать.)
Яд и яства, как будто варили,
Но чтоб этим себя не питать,
А водой расплескать дождевою,
Где расти будут скоро цветы.
Орошённые страстью живою –
Они будут по райски святы.
***
Но как дева уж ночь уходила,
Звёзд-вуаль приоткинув с лица.
И нас этим она побудила
Проводить её взглядом с крыльца.
***
В дом входя, я спускался, как с неба,
К стенам дней и к душевным углам,
Два часа я каких-то здесь не был,
Но всё стало во мне пополам.
Разделилось на прах и нетленье,
На земное и вечную высь,
Что мерещится богоявленьем
И кружится, как божия мысль.
***
А из зала псалмы доносились:
Пасха всё ещё пела про спас.
Те молитвы, как в небо просились
От земных куполов и от нас.
Лена с Павлом сидели на кухне,
Пили чай и вели разговор.
Его искры уже поутухли
И таков ему был приговор.
***
«Вас никто там в саду не похитил? –
Лена молвила шуткою нам. –
Ну-ка, утречком свежим пахните
И по нашим теперь головам».
Был рассвет. И фонарь за окошком
Уж потух и на радость, и грусть.
Вечно-Млечная в небе дорожка
Побрела в несусветную Русь.
Вчетвером мы затем хаотично
Говорили про всё, но потом
Домовой подсказал мне тактично,
Чтоб мы с другом покинули дом.
Да и я себя чуял «отжатым»,
Расплескав свою душу в слова,
Словно сватом и как провожатым,
Пробудившийся как ото сна.
«Ну, давайте ещё за Воскресе! -
Объявила и Таня свой тост, -
 Чтобы в тленном всех нас поднебесье
Не пугали ни даль, ни погост».
***
С час ещё где то мы посидели,
И потом я сказал: «Нам пора».
Глаза Лены в мои посмотрели
Удивлённо и хмурясь спроста.
«Вот так да-а! Уж не как ли в дорогу
Вы отчалить желаете вдруг?»
«Да-да-да. Нам уже по-немногу
Закруглять надо праздничный крюк».
Таня взгляд на меня обратила,
Словно тем говоря: «Ты – всерьёз?»
Но от слов тех уста оградила,
Проглотив лишь украдкой вопрос.
«Павел может, конечно, остаться,
Я потом его встречу от вас»,
Но он нехотя стал подниматься
Без словесных каких-либо фраз.
Встал и я, скрипнув по полу стулом.
Мне хотелось скорее уйти,
Так как резко прохладой подуло
Мне от утра в горячей груди.
***
Та прохлада, как вьюга не злая,
Королевою снежной сошла,
Ледяным поцелуем лаская,
Точно к Каю, мне в сердце вошла.
Павел молча на всё озирался:
То на нас, то на стены, то в пол.
Дать он знать точно этим старался,
Что им вбит здесь осиновый кол.
***
У порога мне всё-таки Таня
Прошептала в удобный момент:
«Твой уход для меня очень странен,
После долгих-то всех моих лет.
Что ж, сейчас мы вот так… разойдёмся,
Без какого-то там… хм… резюме?
И опять по годам понесёмся,
Только каждый в своей стороне».
Я ответил: «Ещё созвонимся.
Уезжаешь ведь ты не сейчас.
Мы сегодня друг другу приснимся
Непонятной душе подчинясь».
Но спускаясь с крылечных ступеней,
Понимал я, что встрече не быть…
У любви есть одно воспаленье
И нельзя её вновь распалить.
***
У калитки нам Лена сказала:
«Буду рада вас видеть всегда».
И смотрелась она хоть устало,
Но магически, как никогда.
***
Мы прошли метров сто и мне Павел
Вдруг сказал: «Я поеду домой. –
И потом к тому тихо добавил, -
Чтоб умыться крещенской водой».
«А ко мне не зайдёшь на часочек?»
«Нет!» - он буркнул со сдержанным злом.
И прочёл я тогда между строчек
В нём душевный какой-то излом.
Он сказал, чтоб сейчас мы расстались,
И без лишних вопросов моих.
Во мне мысли легко догадались:
Что хотел быть он там, среди них.
***
Через день позвонила Татьяна,
Чтобы только проститься со мной,
Как с любовным каким-то смутьяном,
Извергающим холод и зной.
Говорили мы очень недолго.
Уезжала она через час
Вновь в Москву, что ей сердце осколком
Полсовало больнее сейчас.
Пожелав ей в дорогу удачи,
Я не верил в успехи её:
Был в ней выстрел со слабой отдачей
И не острое в рвеньях копьё.
Вновь ввергаясь в кромешность пучины,
Лишь убьёт она свой самоцвет.
Блеск и вспышка звезды – для кончины,
А лучина – нам дарует свет.
***
Но ещё мои мысли вращались
По спирале о друге моём:
Не красиво мы всё ж попрощались,
Да ещё таким божеским днём.
И ему телефон набирая,
Слышал я: «Его нет», «Его нет»…
Так девица надменно играя,
Посылает капризный ответ.
Но однажды, всё ж, трубку поднял он.
И услышал я бас его: «Да».
Радость та меня небом объяла,
Но вот такт сохраняли уста.
Я спросил: «Это Павел?» «Он самый», -
Был ответ мне с другого с конца. –
«Ты пропал, как агент иностранный», -
Пошутил я под хмурость лица.
«Я был занят работами в храме.
Разгружали цемент и кирпич».
«А я думал, что ты за горами,
Словно где-то, подав тебе клич.
Я звоню, чтоб узнать, что случилось
Вдруг тогда по дороге с тобой.
Эта мысль, словно тень волочилась
По пятам всю неделю за мной».
Он ответил: «Забудь ты про это.
Как твои там дела расскажи…»
В простоте он любил быть секретом,
И был раб крастоты-госпожи.
***
Но ещё пообщавшись немного,
Его речь распалилась костром.
Не дойдённая в дом мой дорога
В нём вот так захлыстала кнутом.
Говорил он, как стиснувши зубы,
Монотонно, со скрытостью чувств.
Не бывал он ни нежным, ни грубым,
Каким я быть, порою, учусь.
Он сказал мне, что Лена – пустышка,
С дилетантским познаньем Христа.
И что библия ей – только книжка,
Ну а церковь, как дом для поста,
Чтоб поменьше земного вкушали
И глазами, и ртом, и умом,
Где попы страхи нам бы внушали,
Видя смерть под своим лишь углом.
***
Я ответил: «Такая уж сущность
В глубине её сердца лежит.
Луч, как божьим мечём рубит тучность,
Пусть клубами всё небо кружит. –
(Всё я здесь как на место расставил,
Без загадок – про «тучность» и «луч»,
И метафоры все обесславил –
Те «клубы», чей язык так живуч.) -
В ней всё то, что рождается с нами
И чего нас по жизни ведёт.
У мыслителя есть своё знамя
За которым толпа не идёт.
И она далеко не пустышка.
Я скажу: упаси тебя бог
Знать хоть малую часть её книжки,
Что открыл ей небесный Енох.
И я думаю, ты меня я понял,
Что она вне церковных идей –
Тех, что служат лишь властной короне,
Обрамляя в соборность людей.
Давай впредь будем чаще на связи. –
Я хотел закруглить разговор. –
Знай про Лену одно: нет в ней грязи,
Только песнь и душевный простор».
***
И как в шаре нас видя в стеклянном,
(Что гадалке – внутри не пустой,)
Позвонила мне вскоре Татьяна
И встряхнула во мне весь застой.
Сообщала она мне для Лены
Изменившийся свой телефон.
В ней почуял я дух Мельпомены, (1)
Под весёлый, как будто бы, тон.
(1) – (богиня трагедии)
Это был, как пролог, разговора,
Но вот дальше я нечто узнал.
Став немного похожим на вора,
Как в чужие я души влезал.
Рассказала мне Таня, что Павел
К ним вернулся в день Пасхи опять,
Но не бога любовью он славил,
А лез к Лене её целовать.
«…Когда вышли мы с ним на крылечко
Говорить про Исуса Христа,
В нём потухла смиренная свечка
И амурно взбесились уста…»
Так всё Тане поведала Лена,
Объяснив Павла быстрый уход,
Что похож на побег был из плена,
Как сквозь стены, замков и ворот.
Я сказал: «Ну а что здесь такого?
Пост прошёл – целоваться не грех.
Не тому ли и божие слово
Учит нас во спасение всех?»
Таня хмыкнула и …промолчала,
Ну а я всё ж тем был удивлён,
Ведь он Лену отверг величаво,
Говоря мне про то в телефон.
***
И потом Таня снова спросила:
«А скажи-ка мне честно, Андрей,
И тебя, знать, она пригвоздила
К своим чарам, раз ходишь ты к ней?
И ответил я: «Да, пригвождённым
Сам себя я считаю уже.
Орашённым и как заражённым,
Отрешённым, идя по меже
Меж засевов её, к горизонтам,
До которых, увы, не дойти.
Я расстался с подоблачным зонтом,
Чтоб до мглистости звёзд дорасти.
Леной в сердце я точно сражённый,
Словно музой, летящей в зенит,
Побеждённый и вновь зарождённый,
Как и день, что рассветом звенит.
Я крестом её мыслей распятый
На десятки и сотни сторон,
Где и мой где-то угол есть пятый,
Что даёт мне сигнальный свой стон.
Если ей поцелую я губы,
То в медведя за раз превращусь.
И пускай мы  друг другу и любы,
Но я чувством лишь этим пощусь.
Как грешно мне, наверно, икону
Святой Девы к груди прижимать,
Так почти по понятью такому,
Лену в страсти любовника ждать…

Уж не знаю: ответил я, нет ли,
На вопрос столь увесистый твой,
Но я к Лене хожу не для петли,
А чтоб музы нарушить  покой».
Ничего не ответила Таня,
Лишь тихонько вздохнула в конце.
И увидел я сквозь расстоянье
Её грусть на красивом лице.
Но мы с ней попрощались любовно
И, конечно же, не навсегда,
И тем более не хладнокровно,
Сказав кратко друг другу: «Пока».
3
Время плыло, бежало, летело
Без оглядки и только вперёд.
Нет ему в этой жизни предела.
Всё оно порождает и бьёт.
Вот прошло уже красное лето,
С пеньем птиц, с ароматом цветов,
И опавшей листвы пируэты
Предвещали сезон холодов.
Всё прозрачней сады и аллеи
И уж даль не дрожит в синеве,
Сердце что-то на миг пожалеет,
Но вдруг вспомнит о новой весне.
***
Как-то с Леной столкнувшись в Саранске,
Удивился я очень тому,
Словно встретил её где-то в Брянске
И растерянным был потому.
С ней прошли мы до тихого сквера,
Понемногу про всё говоря,
Но потом разговорная сфера
Резко сузилась, словно заря.
«Как твой друг поживает там, Павел? –
Прозвучал мне от Лены вопрос. –
Он собой меня так позабавил,
В пору летних, серебряных рос».
И, улыбки рукой закрывая,
Мне она изложила рассказ,
От начала до самого края,
Что потом вспоминал я не раз.
В дополненье, что знал я от Тани,
Приоткрыла мне Лена глаза
Вдруг на Павла, что он не так странен,
Но смешон, как зимою гроза.
***
Всю неделю потом после пасхи,
Он с утра к ней в село приезжал,
Чтоб до ночи, смиренно, «по-братски»,
Ей глаголить, что бог возвещал.
(«А когда же он в церкви работал? -
Вдруг себе я припомнил о том, -
Значит пел он враньё как по нотам
Про несчастный тот боженькин дом.
Или так в переносном он смысле
Говорил про цемент и кирпич ?...
Божьи притчи – науки загрызли
Под былой инквизиторский бич !»)
Был он ей интересен частично:
И как в вере – артист и игрок,
И за то, чем же всё ж фанатично
Ему люб предпоследний пророк?
Как психолог- она социолог
Всё внимала, что он говорил.
Провоцируя, но без «иголок»,
Чтоб он ей свой затвор отворил.
И он всё, но в метафорном стиле –
С клоунадным дурачеством слов
Говорил. И как бесы водили
Его в поле пшеничных кругов.
В экспрессивных таких же узорах,
НЛО что рисуют для нас,
Он в своих разговорных просторах
Мнил себя Иисусом не раз.
***
Как и церковь свои все шаблоны
Не способна толпой разуметь,
Так и он – гнал любви эшелоны,
Что в душе нужно к ближним иметь.
Только божья любовь среди ближних –
Кто в общине одной, «во Христе».
О других, как о «нижних» и «лишних»
Пишет нам Иоанн на листе. (1)
(Иоанн.2е:10)
(«Не принимайте того в дом, кто без учения Христа, и не приветствуйте его…»)
Лена видела, как примитивно,
Низко, узко устроен был он.
Как трусливо, пугливо, противно
Взгляд его был в спасенье влюблён…
А затем, в городском, летнем парке
Они часто встречались ещё.
И в большой разговорочной варке
Уж запахло готовым борщём.
Так наивно решил это Павел,
Чтоб в любви расстелиться пред ней,
И в том точки над «и» он расставил,
Вертонув себя только смешней.
Ему Лена ответила прямо,
Что любви в ней не будет к нему.
Он же начал с ней спорить упрямо,
Что они друг у друга в плену.
«Как же так, чтоб быть разным по сути
И любовью плениться одной?
У таких лишь бывает распутье
Навсегда в этой жизни земной».
Так раскрыла вот Лена для Павла
По-простому, души механизм,
Ну а Павел раскрыл в себе «Савла»,
Иль глубинный свой весь реализм.
И в процессе их всех разговоров,
Где просил он себя полюбить,
Залетев в апогей своих вздоров,
Захотел он её вдруг…убить.
О чём Павел и брякнул немедля,
Взгляд трусливый свернув от неё.
«Ты хоть свечку поставишь к обедне
Мне потом за успенье моё?» -
Пошутила так Лена на это,
Улыбнувшись в его негатив…
(В ней открытость была для секрета,
Как без слов задушевный мотив.)
И потом объяснить попыталась,
Что он любит Царицу небес,
А её что любовь отмечталась,
Зная души белковых телес.
***
И услышал я после про Павла –
Во что верить не мог и с трудом,
Как изверглась в нём адская лава
Со змеиной башкой и хвостом.
«Да плевал я на эту Царицу, -
Так на Матерь он Божью сказал, -
И на эти святые все лица,
Раз я в жизни тебя отыскал».
«Мне противен он был в это время… -
Лена, словно, сказала себе. –
Когда сбросил вот так он всё бремя
Своей веры в духовной борьбе.
Стал ко мне он тут лезть обниматься,
Бормоча несуразную чушь,
Что с тобой за меня будет драться
И что лучший он мне будет муж.
Мне хотелось уйти. И я встала.
Но к ногам он моим здесь упал.
И вот это меня так достало!
Для меня вдруг он быть перестал…»
Тут я счёл и своё что-то вставить:
«Да, любовь – это чувственный взрыв.
Не за это ль её нужно славить,
Что нам «крышу» тот сносит порыв?
Значит, вот почему он не хочет
Так упорно общаться со мной?
В нём втихую там  ревность клокочет
И тому – я являюсь виной.
Передай ему, если меж вами
Есть ещё там какая-то связь,
Что тебе я, как небо с кусками
Облаков. И дорожная грязь».
Она грустно взглянула в глаза мне,
Тем сказав, что «ведь это не так»,
Но увидела тёмные ставни,
Словно занавесь ширмы в антракт.
«Он уйти в монастырь собирался, -
Лишь добавила Лена потом. –
И быть может теперь он предался
Покаяниям перед Христом…»
Солнце шло сквозь  деревья к заходу,
Зябкий воздух румянил ей лик.
Бог вручную такую породу
Создаёт под душевный свой крик.
4
…С той поры лет уж пять пролетело.
Таня вновь возвратилась в Саранск.
Быть артисткой она расхотела,
Ей Москва стала как «Иностранск».
Самодеятельным режиссером
Быть в кружках захотела она.
Только творческие фантазёры
Сельский мир возрождают сполна.
Но и всё ж, раздавался в ней эхом
Тот московский раздел жития…
В «Детском клубе» сценическим смехом
Грусть лечила она бытия.
***
С Павлом я не имел уже связи,
Но однажды, «явлением» он
Вдруг возник среди уличной вязи,
Как толпой предо мною рождён.
Глаз обычно его, как собачий,
Предпочёл меня вблизь не узнать.
И себе я решил: это значит,
Что и мне его незачем звать.
Он смотрелся в другом уже стиле,
Чем его я когда-либо знал:
Чтобы взгляд на него обратили –
Бородой он с косой обрастал.
А теперь, как холёный чиновник,
С «божьим Павлом» он не был похож.
Заучивший Исуса «речёвник»,
Веры не было в нём ни на грош.
Так вот встретившись мы, разошлись с ним,
Только мне так хотелось тогда
Его кликнуть, как молодость жизни,
Что уходит от нас навсегда.
***
И себе я искал перемену,
Но, увы, только дров наломал:
Чтоб забыть мне и Таню, и Лену,
Я других не любя целовал.
А отсюда – сплошные разлуки,
Уносило что время рекой…
Сердце вынесет тяжкие муки,
Но умрёт под душевный покой.
***
Так, шатаясь, по разным дорогам,
Не нашёл я желанный приют.
Знать, за давним, забытым порогом,
Словно ветрами чувства снуют.
И однажды, из тёмного сада
Я свернул к Лене узкой тропой.
Так богиня – незримая Лада -
Повела меня к ней за собой.
Приближаясь опять к её дому,
Как спиралью вернулся я вспять.
И взметнулась тут молния с громом,
Чтоб больнее мне душу распять.
Мелкий дождик заплакал по стёклам
И внутри поплошело мне вдруг –
Как глаза её ждали те окна
Меня в тёплый, уютливый круг.
***
Снова вижу калитку в воротах,
Только голос я слышу другой,
В незнакомых двух, сбивчивых нотах
Прозвучал он короткой строкой:
«Вам кого?» Я спросил: «Лену можно?»
Дверь открылась и вот предо мной
Встала женщина и осторожно
Посмотрела на облик весь мой.
«Добрый вечер». – ей первый сказал я.
«Добрый-добрый». – она мне в ответ.
Очень тихо и как-то устало,
Словно не мил ей был этот свет.
«А вы кто ей? Позвольте спросить вас».
«Ну-у…знакомый. Так можно её?»
И как женщина та не крепилась,
Но слезами её взорвало.
***
Молотком во мне сердце забилось.
«Что случилось?» - я тихо спросил -
«Год назад она с жизнью простилась:
 Грипп смертельный её поразил».
Преисподня  и небо разверзлись,
Всё в едино слилось для меня,
Когда эти слова мне изверглись,
Аллилуем сто истин пленя.
Спазм сглотнув, я ответил лишь: «Боже!»…
Но что было в моей голове!
Лучше б мне смерть вонзила свой ножик,
Коль она здесь всему во главе.
«Что ж стоим-то мы тут? Проходите». –
Всё в ней было, как в Лене точь-в-точь.
Ну а как же ещё вы хотите:
Та была ей любимая дочь.
***
Вижу снова крыльцо. И у двери
Колокольчик смиренно висит.
«Что ж не чуял моей ты потери?!» -
Будто голос её говорит.
И в прихожей, угрюмо холодной,
Лены мне померещился лик
В час веселья и в миг тот исходный –
На секунду он точно возник.
За столом попросил заварить я
Только чай, что любила она.
Водка, с горя такого событья,
Выпив рюмку, мне больше не шла.
***
И её лишь «Дневник личной жизни»,
Мне открыл ещё шире глаза:
Я увидел вдруг Лену, как в призме –
Все сокрытые в ней образа.
Как икона святыми чертами
Несравнима с земной красотой,
Так она – не слепыми мечтами –
Зрила Бога своей высотой.
Её мысли и тут не кружили,
А про всё говорили, как есть,
И пусть с миром они не дружили,
Но любовь была божия здесь.
У монахинь Елена училась
Видеть свет, проникаясь во тьму.
И от слабости веры лечилась,
Изучая людей кутерьму.
Я прочёл, что она меня любит
Беззаветно, давным уж давно,
Но вот если любовь ту пригубит,
То «Титаником» рухнет на дно.
И она лишь всегда поливала,
Как цветок – чувство Тани ко мне,
Расстилая нам, как покрывало,
Луг надежд при холодной луне…
***
Открывая калитку обратно,
Я шагнул точно в бездну теперь,
Зная что ухожу безвозвратно,
Как в дыру словно в Чёрную – в дверь.
По пути про себя я всё думал,
Почему же мне Таня о том
Не сказала, что бог её сдунул
С древа жизни цветущим листком.
Но потом Таня всё объяснила,
В ночь мою проливая свой свет,
Что молчаньем она заслонила
Мне то горе, как страшный сюжет.
Чтоб я Лену любил бы навеки,
Как живую, средь тысячи лиц,
Изливая стихи свои – реки
Для небесных и книжных страниц.
Таня знала, что я как-то вскоре
Сам услышу про Лены исход …
В этом жизненном круглом просторе
Слух земной – быстрый наш скороход.
***
И по-новому так полюбилась(!)
Мне за это Татьяна теперь,
Что, как в сказке той, в сердце пробилось
Мне тепло её в эту метель.
Видно, я хоронил под успенье
Чувство к Тане далёких тех лет,
И теперь оно, как воскресенье
Излагает нам Новый завет,
Где рисуют на небе эскизно
Нам созвездия облики муз,
Чьи ревниво черты и капризно
В нас рождают изысканный вкус.

КОНЕЦ