Рассказы о войне ветерана 304

                В ТЫЛУ ВРАГА
                (записки партизана)

                Повесть.
                Автор Иван Шумилов.

Иван Леонтьевич Шумилов(1919-1981), русский советский писатель-фронтовик,
командир партизанского отряда «Сибиряк» в Белоруссии.

Продолжение 12 повести.
Продолжение 11 http://www.stihi.ru/2020/03/05/593

                БОЕВОЙ И ВЕСЁЛЫЙ ЧУБЧИК КУЧЕРЯВЫЙ

  «Отряд наш попал в незнакомый район. Надо было изучить местность, связаться с населением, подобрать связных в деревнях, наладить агентурную и боевую разведку. С такой задачей командование и послало меня со взводом партизан. Вышли мы жарким июльским днём. Около двенадцати километров прошли по лесной дороге, не встретив ни души. Наконец добрались до окраины пущи. Перед нами луга, кое-где поросшие ивняком. В стороне замечаем мужчину и женщину – косарей. Я расположил взвод в громадной воронке от бомбы, а сам пошёл к косарям.
– Мы давно из деревни, с утра, – говорил крестьянин. – Не знаем, что там. Утром немцев не было, а теперь, может, и наехали. Вы спросите у тех, что идут. Они, может, знают. По дороге двигались трое пешеходов. Я поспешил к ним. Все трое оказались молодыми людьми. Спросил, откуда и куда идут.
– Мы тутейшие. Идём сено подбирать.
– А немцев в вашей деревне нет?
– Нима.

  Люди были похожи на деревенских парней, но у меня почему-то возникло подозрение. Уже далеко за полдень, а они только идут на работу. Да и где их сенокос? Мы прошли двадцать километров и не встретили никаких лугов, никаких свёртков с дороги.
– А где ваш сенокос?
– В пуще, три километра отсюда...
Присматриваюсь к встречным повнимательнее. Отмечаю, что вилы и грабли, которые они несут с собой, давно не употреблялись, покрыты характерным пушком от долгого лежания в сыром месте. У одних вил отломлен кончик рожка, и рожок не застроган, у граблей нет нескольких зубьев. Все трое обуты в кирзовые сапоги, брюки на них такие, какие носят крестьяне в этих местах – домашнего «выроба», рубашки и головные уборы – деревенские. Но сидела на них вся эта одежда мешковато и была, пожалуй, слишком поношенной для молодых людей.

  Прошу закурить. С угодливой поспешностью один из них (тот, который отвечал на мои вопросы) вынул из кармана пачку гродненской махорки, любезно предложив её мне в подарок.
– Для боевого партизана – не жалею...
Он улыбнулся. Но улыбка получилась натянутой. Я понял его щедрость, как желание поскорее от меня отделаться. И сейчас же отметил, что разговаривает со мной только один, а двое всё время молчат. Теперь я
совершенно уверился, что передо мной немецкие разведчики. Что делать?
Рука потянулась было к кобуре револьвера, но опустилась. При виде револьвера враги сейчас же побегут в разные стороны, и я не смогу их всех задержать или убить. «Надо их пропустить до воронки,
в которой отдыхает взвод, а там все будут в наших руках». Я весело поблагодарил встречных за табачок и пожелал счастливого пути:
– Идите, хлопцы, копните и мечите себе на здоровье...

  Они пошли, а я, обернувшись, смотрю им вслед. Задержат их мои ребята или нет? Может, из воронки и не увидят? Пойти следом за ними нельзя: догадаются, что подозреваю, и побегут. А лес рядом. Но вот они доходят до опушки леса, и навстречу им появляется Чубчик. Теперь и я иду. Вернее бегу, то поднимая руку, то с силой опуская её. Это значит – задержать незнакомцев. Чубчик видит мои жесты. Подходят и другие бойцы, окружают их. Я поспеваю вовремя. Пешеходы, угостив партизан махоркой, собирались уже продолжать свой путь. Вынимаю наган, предлагаю незнакомцам поднять руки. Мертвенная бледность покрывает их лица. Командую бойцам:
– Обыскать!
Под крестьянской одеждой у разведчиков другая – немецкая. Бельё тоже немецкое. Находим документы, отпечатанные на папиросной бумаге, отбираем оружие. Один из задержанных – поляк из Познани, двое – немцы. Недаром они не вступали в разговоры. Враги шли в пущу, чтобы узнать расположение и численность партизанских отрядов. Для сопровождения шпионов в отряд наряжаю караул. С остальными бойцами иду дальше.

  На юго-востоке пущи действовал отряд Василия Васильевича Щербины (партизанская кличка – Бородач). Ученик прославленного Бати, Щербина сумел создать дисциплинированную, крепкую боевую единицу. Его любили и побаивались. Считалось большой честью быть отмеченным «самим Василием Васильевичем». Зато наказание, наложенное им, переживалось как большое несчастье. Оказавшись в новых, незнакомых лесах, наши отряды перешли под общее командование Бородача. Связанный с Большой землёй, он нередко получал ценнейший для партизан груз – взрывчатку, и каждому отряду выделялась из этого груза известная доля. Мой взвод, войдя в непосредственное подчинение Бородача, был разбит на диверсионные группы по пять человек в каждой. В эти дни я еще больше сблизился с Чубчиком. Да и не только я. В отрядных списках он, конечно, значился Иванниковым. Но даже командиры запросто называли его «товарищ Чубчик». Пристала к нему эта кличка. Кажется, она нравилась и ему самому. Он частенько напевал мне старинную русскую песенку:
«Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый,
Развевайся, чубчик, по ветру!
Раньше, чубчик, я тебя любила,
И теперь забыть я не могу!.. »

  Но в отряде Чубчика знали не только по песням. Кто из партизан не слыхал о его последнем подвиге? В то время нам частенько приходилось жить впроголодь. За тридцать-сорок, а иногда и больше километров ходили за продуктами, носили их в мешках на собственных спинах. Однажды на такую хозяйственную операцию вышла группа, в которой был и Чубчик.
Ещё в лесу мы услышали гудение автомашин, а когда подошли к тракту, увидели свежие, отпечатанные на земле следы автомашин. Командир пожалел, что вовремя не подоспели к тракту – «Можно было бы чесануть по колонне». Пожалел и дал уже команду двигаться дальше. Но подошёл Чубчик.
– Товарищ командир, машины прошли из города в местечко. Значит, должны они вернуться. Когда – сказать трудно, но, наверно, скоро... Хорошо бы покараулить.
Так и решили – ждать.

  На помощь группе командир отряда к вечеру выслал ещё два взвода. Разместились у самого кювета за толстыми деревьями. Ждать так ждать. Просидели ночь. Утром голод начал брать своё. Пришлось группами по очереди ходить в глубь леса за ягодами. За этим занятием и захватила Чубчика команда «По местам!». Гудение машин нарастало. Чубчик едва успел добежать и лечь за свою сосну, как в пяти шагах от него выросла головная немецкая машина. Отделение Чубчика по приказу должно было открыть огонь по пятой машине, а четыре первых надо было пропустить: их ждали впереди другие партизаны. Но вышло так, что головная машина остановилась напротив отделения Чубчика. Потом выяснилось, что с машин заметили нашего минёра, копавшегося на дороге. (Он был глухой и не слышал гула машин.) Пока Чубчик волновался, раздумывал: «Стрелять или ждать особой команды?» – с остановившейся машины дали пулемётную очередь. Дальше медлить было нельзя.
– Огонь! – крикнул Чубчик, вскочил на ноги и в упор выстрелил в сидевших в машине.

  Так начался бой. Первые залпы не могли, конечно, уничтожить всех гитлеровцев. Некоторые из них легли замертво в кузовах, другие в лужах крови валялись около машин, но какая-то часть успела выскочить и спрятаться в противоположном кювете.
Дерущихся разделяла только восьмиметровая ленточка тракта. Чубчик стоял за сосной, подолгу целился и после удачного выстрела громко выкрикивал:
– Ещё один!
Он вошёл в азарт. Израсходовав все винтовочные патроны, начал стрелять из нагана. Но в этот момент его самого ранило осколком гранаты. Кровь залила глаза. Чубчика вывели из боя под руки. Полуслепой, с запекшейся по всему лицу кровью, он, возбуждённый боем, запел своего «Чубчика». Лес далеко разносил его голос.

  В лагере его положили в «госпиталь» – отдельный шалаш для раненых. Пока осколок сидел в брови, Чубчик мучился сознанием, что теперь «его песенка спета».
– Скажи, друг, честно: буду я видеть? Что говорит врач?
– Одним глазом обязательно будешь видеть, он не повреждён. Да и другой, пожалуй, подлечат. Не тужи...
– Мне хоть бы один. Подумав, Чубчик добавил: – А всё-таки я счастливый: в левый глаз ранило. Значит, правый будет зорче. Попадётся на мушку немецкая вражина – живой не уйдёт!
Осколок был удалён, и глаз удалось спасти. Чубчик совсем повеселел:
– Живём! Скоро на взрыв махну».

   Продолжение повести в следующей публикации.