Сюита Генделя

Через сплетенье тонких вен деля
Мир на контрастные тона,
Тревожит кровь сюита Генделя
В плену болезненного сна.

Сменив леченье пуританское
На блеск эпохи Рококо,
Она, как острое шампанское,
Пьянит божественно легко.

И от неё все беды рушатся
В глубины жизненной реки:
Смычки взлетают, тени кружатся,
Белеют пудрой парики.

А в трёх веках, сюитой связанных,
Пронзают, словно остриё,
Прохлада слов, тобою сказанных,
Дыханье лёгкое твоё.

Любовь и смерть – чересполосица!
И в ночь, где звёзды–угольки,
Сюита Генделя уносится
По волнам жизненной реки.
 ___________________
 
В мартовские дни 2020 года музыкальный мир отмечает 335–летие со дня рождения Георга Фридриха Генделя, одного из крупнейших композиторов XVIII столетия. Сам Бетховен, мало кому делавший комплименты, называл его величайшим композитором всех времён. Мой маленький этюд, посвящённый музыке Генделя (ну и не только ей, конечно), появился в начале "нулевых" годов и был надолго забыт. Вспомнился спустя пятнадцать лет (!). Я его несколько изменил, но сущность осталась та же: великая, настоящая музыка помогает нам в самых критических ситуациях...

Иллюстрации: композитор Георг Фридрих Гендель (1695 – 1759), автор портрета Balthasar Denner (1685 – 1749); знаменитые дамы XVIII столетия, чей слух ласкали мелодии великого музыканта: Вальбурга Амалия Кристина Мария Терезия (1717 – 1780), эрцгерцогиня Австрии, королева Венгрии и Богемии, автор портрета Andreas Moeller (1684 – 1762); Мария–Антуанетта – Мария Антония Йозефа Иоганна Габсбург–Лотарингская (1755 – 1793), королева Франции и Наварры (с 10 мая 1774 года), младшая дочь императора Франца I и Марии–Терезии, супруга короля Франции Людовика XVI с 1770 года, после начала Французской революции была объявлена вдохновительницей контрреволюционных заговоров и интервенции, осуждена Конвентом и казнена на гильотине, автор портрета Martin van Meytens (1695 – 1770); Жанна Бекю, графиня Дюбарри – официальная фаворитка французского короля Людовика XV (1743 – 1793), во время революции была предана суду и гильотинирована по обвинению в том, что якобы помогала эмигрантам, ей приписывают восклицание, которое она повторила бесчисленное количество раз перед смертью: «Ещё минуточку, господин палач!», автор портрета – Jean–Baptiste Dagoty (1740 – 1786); Жанна–Антуанетта Пуассон, маркиза Помпадур (1721 – 1764) – знаменитая фаворитка короля Людовика XV, законодательница мод и покровительница художников, олицетворявшая собой стиль Рококо, автор портрета – Franсois Boucher (1703 – 1770).

КОНЦЕРТ ДЛЯ КОВБОЯ С ОРКЕСТРОМ

Ещё в советское время я постоянно слышал о том, что у нас самая читающая страна в мире с самым лучшим школьным образованием. Насчёт "самой читающей страны" у меня сейчас большие сомнения, вот "самой покупающей книги" мы точно были, и я знал людей, собиравших книжные издания для наполнения стенок – по цвету обложек и по величине томов. А вот относительно "лучшего школьного образования" – чистой воды враньё. Учителя, вроде сыгранного Вячеславом Тихоновым в фильме "Доживём до понедельника", были, конечно, но они были исключением. Крайне редким, почти не встречающимся.

В отличие от дореволюционных гимназий нам не преподавали литературу Древней Греции и Древнего Рима (да и древнюю историю мы "проходили" в пятом классе коридором). Латинский и греческий языки мы не знали и в зачатке (а ведь это – основа всех европейских языков)... Мифы Гомера читали (да хорошо, если читали) факультативно, а о Горации и Вергилии понятия не имели.

Но сейчас я хочу сказать об уроках музыки... Музыка в советской школе была на самой периферии – после уроков труда и физкультуры. На "музыкальных" уроках мы горланили хором пионерские песни, а училка аккомпанировала на аккордеоне, заткнув уши ватой, чтобы не оглохнуть от нашего рёва. Классическую музыку можно было слушать по радио. Ну, а если помирал какой–нибудь очередной генсек (в начале 1980–х они мёрли один за другим), то Прокофьева с Шостаковичем крутили безостановочно "от рассвета до заката". Классическую музыку мы, школьники той поры, тихо ненавидели, предпочитая тяжёлый рок. Сейчас я понимаю, как меня обкрадывала советская школа в гуманитарном плане. Ну, да что теперь говорить... Вспомню–ка лучше один забавный эпизод 40–летней давности.

Дело было в Тарусе летом 80–го. Я, семиклассник, отдыхал с мамой в санатории имени Куйбышева, расположенном в бывшей усадьбе Цветаевых, от которой тогда уже почти ничего не осталось. Как в число отдыхающих занесло сухопарую, весьма пожилую даму из Ленинграда (она называла его по–старому, Петербург), ума не приложу, но впечатление она производила сильное. Старая леди с манерами г–жи Раневской из "Вишнёвого сада" смотрела на мир через стёкла пенсне и, казалось, всё время удивлялась его несовершенству.

В столовой мы оказались с ней за одним столиком. Первым делом она настоятельно попросила нож в комплект к вилке и ложке (ножи в сов.столовых не полагались). Потом, присмотревшись ко мне, поинтересовалась моими успехами в школе. Мне она жутко не понравилась, и на вопрос о любимом предмете я буркнул, чтобы отвязалась:
– Музыка...
– О! – радостно воскликнула дама, – Это так прекрасно! А что же вы, молодой человек, предпочитаете в музыкальной сфере?
("Э–э... – подумал я, – не оплошать бы перед питерской штучкой. Ладно, сейчас я ей скажу, сразу поймёт, что мы тут не лаптем щи хлебаем").
– Альбинони! – выпалил я случайно запомнившуюся фамилию и прибавил с некоторым вызовом: – Концерт для ковбоя с оркестром!

... Секунды четыре дама смотрела на меня круглыми от удивления глазами и вдруг, всплеснув руками, расхохоталась, – да так искренне, по–детски, взахлёб, даже пенсне сняла и стала слёзы вытирать платочком. "Для ковбоя с оркестром... Боже мой, это неповторимо... Непременно расскажу Святославу Теофиловичу...".
– Кому, простите? – спросила моя мама, с интересом наблюдавшая за нашей беседой.
– Рихтеру... Он будет в восторге...

Увы, господа, в то время и в том возрасте фамилия Рихтер для меня ничего не значила. Я и не слышал о нём. Прошли годы. И вот сейчас, когда я порой включаю запись 12–ти концертов для гобоя с оркестром великого композитора эпохи Барокко Томазо Альбинони, то всегда вспоминаю и эту даму, и её смех, и обещание рассказать Рихтеру про мою дурацкую фразу...