Амазонка и сын, Лиссипа и Танаис

    (Амазонка и сын)

    http://starboy.name/newpic/amazon.html

    Примечание. «Историк А. Б. Снисаренко считает, что ареал обитания племени амазонок практически совпадает с контурами турецких вилаетов Амасия (возможно, этот топоним имеет отношение к этимологии названия племени) и Самсун. Отсюда амазонки предпринимали свои походы в Азию. Ими построены Эфес, Смирна и другие города.
    Учитывая предполагаемую родину амазонок — донские степи и побережье Азовского моря, азиатская теория их происхождения выглядит наиболее вероятной. Греки, расселявшиеся в Причерноморье, постоянно сталкивались с воинственными и полудикими кочевниками. Геродот прямо заявлял, что сарматы — это потомки амазонок и скифов. Геродот писал, что сарматы - потомки амазонок, вступивших в брак со скифами.
    На севере Турции в провинции Самсун были найдены крупные женские захоронения, а затем и на Тамани, кубанские археологи откопали могилы целого племени. Там были погребены исключительно женщины. Невероятно, но факт — рядом с их телами лежало оружие: луки, колчаны и кинжалы, а в черепе у одной из усопших торчал наконечник стрелы.»


  Лиссипа и Танаис (Та’наис или Танаи’с)
  (Легенда о реке)
   
    Представленные в древних мифах
    Рожденными под стать богам,
    Сарматы потеснили скифов
    К причерноморским берегам.
   
    …мужчины в ожиданье пребывали,
    Какой у чада будет пол,
    И от того уж предвкушали
    Мужчин иль Женщины закон.

    Тьма развернула покрывало,
    И долгожданно в ночь
    Луны Богиня ниспослала
    Великую воинственную Дочь.

    У притоплённых берегов
    Головки звезды окунали;
    Костры мерцали у шатров,
    В постое лошади фырчали.

    На шкурах тёплых и мехах
    Счастливая лежала Мать,
    Ребенка кверху поднимая,
    Его балуя, с ним играя…

    Назвали девочку Лиссипой.
    Ребенок был здоровый, милый,
    Как следовало и ожидать,
    Похожий на отца и мать.

    Сё имя «храбрость» означало,
    Бесстрашное великое начало.
    И девочка отцу под стать
    Была любима им, как мать.
   
    Лиссипа – иста амазонка…
    Хитрее и пронырливей лисенка,
    Не уступала мальчикам ни в чем,
    В соревнованиях, игре с мячом.   
   
    Превосходила всех в стрельбе из лука
    И в беге, метании копья,
    Легко давалась Ей наука,
    Развитие природного ума.
 
    Подобно Артемиде, по лесам
    Она любила с луком побродить,
    По девственным, нетронутым лугам,
    Рукою гладь воды будить…

    С высокой каменной скалы
    Ныряла в озеро стоймя,   
    И ноги – так призывны и стройны, –
    Природы дикое дитя,
   
    Владевшее натуры колдовством,
    Мистерией, таинственностью чувств,
    Эмоциональным мастерством
    Обворожительных искусств.

    Шло время, девочка Лисиппа
    Прекрасной девушкою стала:
    Стройна, подтянута, красива –
    Богиня, воплощённая Диана.

    Свободна духом, вольной птицей
    Была в развитии она,
    Но вот уже верховной жрицей
    Племен сарматских избрана.

    А после старый уж отец
    Ей власть верховную вручил;
    Высокий царственный венец
    Ее украсил, облачил.

    Однажды с воинством своим
    Прекрасных дев полунагих
    В пределы греческих племен
    Отправилась союз скрепить.

    Любовь сильна, берет свое;
    Да дабы выси власти слить,
    Взял в жены Беросс-грек ее,
    С ним стали ночи проводить.

    В союзе с греком у Лисиппы
    Родился ненаглядный сын,
    С глазами нежно-голубыми
    Был нежно матерью любим.
   
    Но данью воинским богам,
    В защиту славным племенам,
    Назвали мальчика Танаис –
    У женских вод мужской оазис*.
               
    *(Близ Амазон текла река,
    Что значит «быть под властью жён»,
    И именем реки вдохновлена,
    Лиссипа именовала им сестёр.

    Да, «амазонка» – верная сестра,
    Любви и Ареса воительная дочь,
    Диана – светлая Луна,
    Что освещает тёмну ночь.

    Когда Лиссипа сына родила,
    В честь Амазона нарекла:
    Танаисом – рождённым от реки,
    От жизни матери – воды.)

    Ребенок быстро рос да рос
    И юношей прекрасным обратился.
    Всё подле матери он находился
    И с возрастом терзал его вопрос.
   
    Себя пугался в страхе Танаис,
    Боялся воображенья своего,
    Что обезумевший Парис.
    Любви всевластно естество!

    Он верно Аресу служил,
    На женщин даже не взирал,
    И тем Венеру прогневил:
    К Лиссипе* страстью воспылал.

    *(Венера не взлюбила амазонок,
    Что предпочли Ареса таинствам любви,
    Ещё и уподобившись мужчинам воплоти,
    И отомстить решила царице женщин-воинов
    Любовной страстью сына к матери.)

    Мужи особенно кичатся,
    Что им неведома любовь,
    Склонны над любящим смеяться,
    В том видя слабость и порок.

    Не знал Танаис чар любви,
    Поклонник верный был Ареса,
    Ценил он только пыл войны,
    Достойный Ахиллеса.

    Венере приглянулся Танаис –
    Он словно был ее Анхиз, –
    И снизошла она к нему
    У грёз волнительных в плену. 
 
    Предстала в блеске и красе
    Пред юноши небесными очами
    В любви склонить его к себе,
    Но в гордости он от нее отпрянул.

    Венере дерзко отвечал
    Во славу божества войны,
    С высокомерием взирал –
    Мол, так к любви относятся мужи.

    Тем оскорбил прекрасную Богиню,
    Властительницу сладкую сердец,
    Ее с презрением отринул
    И сам себя обрек на месть.
   
    Всепобеждающи Венеры чары,
    Его пленив, околдовали.
    Увидев мать, он сердцем пал
    Рабом Ее любовных чар.
 
    Пронзила Лира Танаиса грудь,
    Так, что не мог он и вздохнуть;
    Любовью сердце к матери полно,
    В противоречия погружено.

    Запретный плод бывает сладок
    И оттого сильней влечет,
    А человек не стоек, падок…
    И вот уж сорван золотистый плод.

    Лисиппа Солнцем облита,
    Подзагорела на Природе амазонка,
    И кожа бархатиста и смугла, -
    Царица амазонок знойна.

    Пред ней колени Танаис склонил,
    Снедаемый любовной страстью,
    У смуглых бёдер лик застыл,
    Он мучим таинством напасти.

    Желает от нее не отходить,
    И днем, и ночью рядом быть.
    Любовью сердце разгорелось,
    Словно рубин в лучах зарделось.

    Ее подвластно женским чарам,
    Захвачен полноценно в плен,
    Душа сжигаема пожаром,
    Он рядом хочет быть, что тлен…
 
    Послушно на колени пав,
    К Ее сандалиям клонился,
    Как верный ныне Ее раб;
    Танаис без ума в нее влюбился.

    Влюбился сын так страстно в мать,
    Что с ней готов уж в пропасть пасть,
    В ад сладострастия земного…
    На что табу! Но что такого?..

    Ведь Мать – первейшая из Женщин
    В мужской сыновьевей судьбе,
    А страсть слепа (и мир так тесен) -
    На близких может вылиться вполне.

    Хотя б в воображении, во мненьях;
    Так часто брата и сестру влечет
    Их близость в жизни… в сновиденьях, -
    Таков любви коварный рок(0).

    Известна всем трагедия Эдипа,
    Что слепо к матери стремился,
    Отца убил на перепутии нелепо
    И сам на матери женился.

    Танаис в воображении с ней рядом,
    Не расстается мыслью, взглядом,
    И тянет к матери родной
    Любви костёр, порок слепой*.

    А что же мать? Она могла бы
    Сыновий голод утолить,
    Любви поддаться ради…
    И ложе страсти разделить.

    Но все же нет, она – Царица!
    Ей важно племенное мненье,
    Прилюдной быть и не стыдиться,
    Не отягчаться сожаленьем.

    Да, невозможно! Ну а в тайне
    Возможность есть не устоять
    И забеременеть «случайно»
    И плод любви на свет рожать…
   
    Себя навеки проклиная,
    И днём, и ночию терзая,
    Не в силах пережить недуг,
    Любви порочной тяжесть мук,

    Танаис в дальние края
    Бежать хотел; но от себя,
    От чувств своих не убежишь,
    Огнём любви пылает жизнь.

    «Зачем любовью сердце рвется?..
    О, боги!» – руки он подъял.
    Устав со страстию бороться,
    На край у пропасти предстал
    И в реку со скалы упал…

    Боль матери, что потеряла сына,
    Которого лелеяла… любила:
    «Как пусто, боги! Канул он.
    И тело принял Амазон…», -

    Мать взоры к небу устремляла,
    О смысле жизни вопрошала…
    Противоречия неведомы богам,
    Несущим рок трагедий нам.
   
    С тех пор воды уж утекло немало,
    Ну а легенда всё хранит поныне,
    И в память о влюбленном сыне
    Река «Танаис» именоваться стала*.

    *Ну а казачки – это, наверное, потомки амазонок, современные амазонки




                ***
    Течет в низовьях Амазон,
    Река воинственных сарматов,
    А ныне мудрый «тихий Дон»,
    Душа донских казаков.



                ***
    Седой ковыль волнуется в степи,
    Да ночью тёмной месяц, звезды стали.
    Ох, волюшка при Доне, не тяни,
    Не увлекай и Дон теченьем в дали!



                ***
    Как у Дона, у батюшки,
    Полно (тихо) воды стремятиши,
    Вышел казачек во степь разгуляться,
    Да вострой шашечкой размахаться.
    Ой, ты степь ковыльная,
    Ой, ты Русь былинная!
    Ясно светла молодая луна,
    Жизнь вольна лиха казака.



                ***
    Ковыль седой при Доне во степи –
    То волосы седые матерей,
    Что потеряли на войне детей,
    Защитников родной земли;
    То волосы невесты иль жены,
    Что не дождались казаков,
    Пролив немало горьких слёз…
    Колышет ветр седой ковыль,
    Волнуя, успокаивая быль.


 
  (0) P. S. О любви брата и сестры…

   
  Купала и Кострома

    (Нет русской повести печальнее на свете…)
            
    Я ныне вновь живописую
    То, что дороже мне всего,
    Что сердцу дорого, взыскую,
    Поранив кистью полотно...

    Купальница – богиня Тьмы –
    С Луной вечерней миловалась,
    Плеская пенные валы,
    В прозрачных водах окуналась,
    И только утра свет блеснул,
    На зорьке ранней понесла,
    Луч Солнца Тьму слегка кольнул,
    На свет явилась Кострома.

    С купелью ангела созвучно,
    Под леса шум и гул воды,
    Под трели птиц весенне-звучных
    Родился братец у сестры,
    Купала, ангелу подобный:
    Вилась его златая прядь,
    Был взор небесный искрометный,
    Что вод синеющая гладь…
   
    Промчалось детство; их пути   
    Судьба невольно развела    
    По рукавам судьбы-реки,   
    Одна осталась Кострома.
    Во славу дни ее текли,
    Среди подруг своих она
    Красавкой первою слыла.
    Да тем меж ними возгордилась,
    Смеясь, надменно похвалилась:
    «Мол, равным нет ей жениха…» 
    И тем прогневала богов,
    Что порешили с облаков
    Ее за дерзость наказать,
    Судьбою горькой покарать. 
               
    Уж тает месяц над лесами,
    Сокрылись звезды в вышине,
    Восходит Солнце над лугами,
    Деревья стынут в полумгле. 
    На зорьке, утром, Кострома,
    Гуляя, звонко напевала,
    Меж тем венок в руках плела
    Да по реке вниз отпускала…

    Прохладны воды; коростель
    Звенит в глуши среди дубрав;
    О, как горька и звучна трель!
    Отходит пар от влажных трав…
    Ладья в тумане выплывает,
    Купала зрит в воде венок,
    Плеснув рукою, подбирает
    Да дале по волнам плывет…      
      
    И то уж исстари ведется,
    Судьбе на волю отдается,
    Коль молодец венок найдет,
    Плела сама кой молодица,
    Да ненароком подберет,
    На ней обязан он жениться.
   
    На берегу реки гулянье,
    Стоят накрытые столы,
    Двоих влюбленных милованье,
    И пляски с ночи до зари…

    С-за леса Солнце поднялося,
    Громадным шаром разрослося,
    Веселье, свадьба позади
    Да ночка, полная любви…
    На мягком ложе сеновала
    Влюбленных пара почивала,
    Как вдруг девица повернулась
    Да на Купалу все глядит:
    В ней словно бездна развернулась,
    И меч судьбы ее разит:
    Спадает точно пелена,
    Ведь брата видит Кострома…
    Купала смотрит на жену -   
    И признает свою сестру…
    О, ужас, ужас бесконечный,
    То дьявол страшный, дьявол вечный!..    
    Лишь Смерти смыть такой позор,
    Купала всходит на костер.

    Весь день проплакав, Кострома
    Безумью душу отдала…

    Вдоль берегов пустынно-диких,
    Людьми давно полузабытых,
    Она задумчиво брела;
    На бреге шумная волна
    Плескала гулко и гневливо,
    Леса шумели… и Луна
    На все глядела молчаливо;
    Дозором небо обходя,
    Небес полночное светило
    Все озирало вкруг себя…

    Пред Костромой темная гладь,
    Что в омут буйной головой,
    Безумно, в страхе, словно тать,
    Она нырнула… под водой,
    И вдруг восстала из воды,
    Взрывая пенные валы…
    Но тихо-тихо в круге стало,
    Как будто всплесков не бывало…

    Тут боги, видя, что свершили,
    Решили сжалиться над ними:
    В ночь на Купалу жгут костер,
    Сестру русалкой обратили,
    И ныне Мавка – дух озер.
    Да жизни дали внове срок,
    Их превратив любовь в цветок,
    Что летом всюду разрастется,
    Иван-да-Марья он зовется…