Последнее моё чёрное дело в Гиганте

Любой харьковчанин и все, кто учился в харьковских вузах, знают, что такое Гигант. Это здание студенческого общежития Харьковского политехнического института, расположенное в конце Пушкинской улицы перед кладбищем, которое (кладбище) снесли во времена уже после нашего окончания ХПИ. Здесь прошла наша студенческая юность во второй половине 50-х годов.  В те времена это было могучее тёмно-серое здание, сейчас оно стало светло-серым.
Наша группа И-16 проходила обучение по специальности «Динамика и прочность машин» в составе инженерно-физического факультета, созданного в 30-е годы в виду потребности в инженерах-расчётчиках с повышенным уровнем владения математикой. У нас были популярны занятие альпинизмом, самбо и употребление цветистой нецензурной лексики. Однажды студент-старшекурсник кореец Ким (а вы знали хоть одного корейца не Кима?) зашёл в нашу комнату в Гиганте, рассказал серию весьма неприличных анекдотов и в заключение со словами «пошляки вы все!» гордо покинул помещение.
В субботу в «расширителях» на каждом этаже гремели танцы. Приходили студентки медицинского, торгового и прочих женских вузов, высматривая сексуально озабоченных будущих инженеров. Как-то после окончания танцев красавчик Женька Софронов, будучи крепко навеселе, сдвинув щегольское сомбреро на затылок, со скошенным галстуком, обращался к расходящимся девушкам с пламенной речью на предмет пожалеть его и «приютить хотя бы на одну ночь». Девчонки проходили мимо, ухмыляясь. Юмор ценили.
Лёнька Литвин, почему-то имевший прозвище Михаил   (все имена, фамилии, прозвища ниже – подлинные; по той простой причине, что почти никого уже нет), был вроде лидера в нашей компании, хотя это определение в данном случае весьма условно, ибо лидером был по сути каждый. Он был скорее устроителем мероприятий и расширял порой компанию не нашенскими студиозиусами, каждый из которых был чем-то примечателен. К таковым относился и вышеупомянутый Софронов, прозванный Симой за смазливую внешность и подчёркнутую элегантность Милым Другом.
Лёнька занятия пропускал безбожно, но на экзаменах обычно получал пятёрки. Обладая тонким слухом (но отнюдь не музыкальным) и великолепной памятью, садился в экзаменационной аудитории за последнюю парту, отвечать к преподавателю не спешил, запоминая ответы товарищей на дополнительные вопросы экзаменатора. Использовалось типичное свойство престарелых профессоров –  задавать один и тот же набор вопросов по данной дисциплине. Великолепно играл в преферанс. Ходил в солидные харьковские «конторы», в день стипендии мы скидывались на приличную сумму ему для игры, потом он аккуратно расплачивался, принося в виде «процентов» несколько бутылок плодово-ягодного по рублю. Мы ещё добавляли полкило липких конфет-подушечек – «для девушек»…
Толик Найда имел два прозвища: Доктор и Лохматый. Второе  возникло по поводу его утреннего туалета. Как-то в 7.30 утра мы заканчивали пулю в преферанс, ибо надо было успеть на восемь в электрокорпус на лекцию по теории колебаний, которую читал профессор Бабаков. После весьма скромного омовения Толик, стоя перед зеркалом, поправлял указательным пальцем светло русый вихор, на чём и заканчивался туалетный процесс. Отсюда – Лохматый. Однажды, будучи весьма на подпитии, прибыл в нашу комнату, прислушался к музыке по радио, исполнялось что-то меланхолическое Чайковского или там Рахманинова (в классической музыке мы слабо разбирались). «О, лезгиночка!» восторженно произнёс Доктор, лучезарно улыбнулся и пошёл вприсядку в узком пространстве между столом и входной дверью.
Сима прибыл из провинциального городка в спокойной уверенности в своём превосходстве по части математики и всего такого прочего. Очень удивился, что однокашники по меньшей мере ему не уступают – в группе были исключительно медалисты или сдавшие на все 25 баллов. Соединял приподнятую романтичность и вспыльчивость с весьма порой трезвой оценкой ситуации и чувством юмора. Сочинял довольно посредственные стихи в духе аналогичных псевдоромантических студенческих песен. Например, ставшая на короткое время популярной «в узких кругах» поэма «Баллада о студенте» начиналась так:
Покинув сад, поросший мятой,
приехал в город ты большой
с позолочённым аттестатом
и романтической душой. И т.п.
Мэлис Ингульцов (имя по  классикам теории и практики построения нового общества: Маркс-Энгельс-Ленин-и-Сталин) был у нас авторитетом по чистоте логического мышления. Сима потом на всю жизнь усвоил его подходы строгого логического анализа к чему бы то ни было. Будучи весьма невысокого роста, Мэля  комплексовал по поводу обычной проблемы, характерной для тех времён: не дают. Однажды нашёл «чувиху», которая, похоже, готова была проявить покладистость. Он был коренным харьковчанином, жил с матерью в квартире на Сумской. На предмет проведения «мероприятия» мы предоставили ему нашу комнату в Гиганте до 11.30-и вечера. На другой день на вопрос «ну, как?» сообщил, не вдаваясь в подробности, что в комнате не дала, а в подъезде его дома дала.
/продолжение, может быть, последует/

Примечание: заголовок позаимствован у Доктора, который уже после окончания вуза как-то поведал нам о «последнем моём чёрном деле в Гиганте», которое заключалось в том, что ему удалось уговорить очередную девушку уступить его неукротимому желанию.