872 дня. Гекатомба

 *   В ночь на 23 июня

Ночью была первая  воздушная тревога,
орудийная пальба, рев самолетов. 

Мама  пила валерьянку,
и...  молилась украдкой.
 

*

При последующих тревогах
все стало гораздо  спокойнее:

привычки приходят быстро!
Появилось презрительное

отвращение
к  смерти:

к бессмысленной смерти от бомб или от газа.
                Я, кажется, 


теперь прихожу к равнодушному равновесию:
исчезает желание жить, но нет и желания смерти.


*  7 июля - шестнадцатый день войны

Только что закончилась воздушная тревога:
четвертая сегодня  по счету.

Бухало близко.
На слух даже  красиво …
                Россия

в войне уже  шестнадцатый день
(только как определить предел

«уже» или «только»?).
По старым дорогам

прусского  орла
ползет  свастика

черно- фашистко-германская,
и вдруг спотыкается: натыкается

вместо прежней двуглавой Византии,
на знак Звезда-Серп-Молот России.



*   Забавный солдат


Гибнут... повсюду гибнут люди.
Кажется, что весь мир вскоре будет

отдавать своих детей на погибель.
Удручает и тяготит

одно - бездеятельность:
мне хочется делать

что-то большее...
поэтому сегодня ночью

я сама себя "мобилизовала":
сама себя назвала солдатом

и пошла дежурить на крышу.
Из меня вышел

забавный солдат: под вой бомбардировщика
этот солдат отчаянно читает вполголоса

Блока, Гумилева, Рильке и...
свои собственные стихи.

*  наш город второй месяц считается фронтом

К  войне я совсем не приспособлена,
и теперь, когда наш город

второй месяц считается фронтом,
я чувствую себя, по своей природе,

человеком сугубо штатским
по воле случая оказавшимся

на фронтовой линии.
От этого я не ощутила

ни подъема, ни энтузиазма.
Недавно мама сказала

мобилизованному молодому  актеру,
приехавшему в город с Карельского фронта:

"Дерись, но не стреляй так много"...
а город второй месяц  живет жестокими

воздушными налетами,
разрушены дома, заводы.
                После отбоя

полыхают  где-то зарева.
На днях и на наш дом упали

две зажигательные бомбы.
Брат сказал, что было "стрёмно,

и даже немного весело".
Вчера мы сидели в бомбоубежище
            с половины седьмого вечера

до шести  утра...
Что дальше? только ждать...



25 сентября 1941.

двадцать пятого сентября на самолете
из нашего блокадного города

вместе с другими эвакуированными  учеными
тебя увезли. Мне так больно,
                словно

от сильного  и неожиданного удара:
«До встречи в этой или будущей инкарнации!».

Надежд на реальную встречу как будто мало.
Что мне осталось?

только ждать...

*

Утро. Солнце. Свежо.
Уже семь часов.

Нужно торопиться с обедом:
успеть бы

до воздушной тревоги - налета,
потом в бомбоубежище ждать отбоя.


*   С декабря наш дом без воды и без света

Пишу в кухне при допотопной лампе:
керосин случайно остался

в кладовке. Что будет  дальше – не знаю:
заводы без тока, и постоянно
останавливаются трамваи.
               
               

Без света учреждения, даже больницы.
За водой мы с бидончиками сегодня ходили

на Неву. Голодают все, и голодают жестоко.
Мама слабеет, но голод

она приемлет до известной степени философски...
а вот я страдаю от голода...очень.


* декабрь 1941

Елка стоит  в столовой украшенная
никому не нужная, не радостная.

Сочельник встречали нищенски, забелив
воду мукой, вообразив,

что это –  изысканный питательный суп.
Нет ни овощей, ни круп.


*  дуранда

Отекают и очень болят ноги.
Жестокие морозы:

минус двадцать шесть грудусов.
Сегодня едим суп-болтанку
                из странной

муки:  соя, дуранда, овес.
Это все

так противно воняет,
но мы туда  добавляем

горчицу и уксус...
все же не так пусто.

*
слабею.  Мама тоже.
Зверски болят ноги:

могу ходить только в валенках.
За первую декаду

не получено ничего! Даже спичек не дали.
                Нам надо

продержаться хотя бы до первой нормальной выдачи
продуктов и спичек.

*  а жизнь шла своим блокадным путем


А жизнь – наша жизнь! – идет
своим блокадным путем:

голодаем. Хлеба мало,
                на декаду

масла выдают сто грамм,
сахар иждивенцам - по пятьдесят.

Налеты.  Во время воздушных тревог
делается уже все равно:
 
в убежище сходит все меньше народу.
Усталость и голод

пересиливают страх и опасности.
Третьего дня горели декорации

Александринки.
Где линия фронта?  близко?

Никто не знает. 
в Павловске?

а может быть, еще ближе?
...только бы выжить!




* сдан Киев, сдан Орел, идут бои под Вязьмой

сдан Киев, Орел, боиидут  под Вязьмой.
Говорят, что от Павловского парка

остались лишь  срезанные снарядами стволы.
Но где - нибудь  есть линия тишины!?

Говорят, Александровский дворец в Пушкине
                тоже разрушен.


*

Как много бессмысленных смертей в городе 
от снарядов, осколков,
 
от бомбометаний!
Замерла интеллектуальная
                жизнь: недавно,

в убежище,
одна женщина -
врач-психиатр
удивилась книге в моих руках:
"Вы еще можете читать?".

Могу. И читаю много, но очень тоскую
                без музыки.
...  ведь врага побеждают не только  оружием!


1942. Январь, 4. Воскресенье


живем и в этом - новом! - году. Пишу на кухне,
где сидим днем до самых сумерек.

Воды нет.  Нет освещения,
кроме огарков церковных свечей,

сгорающих в один момент.
На улице нет

трамваев, крайне редки автомобили.
С 25 декабря все получили

хлебную прибавку –  не 125, а 200 грамм в день.
                но вокруг уже  все

ждут  прибавок новых.
В очередях говорят о скором
            открытии гастрономов,

о продуктах, «лежащих горами»
                за блокадным

кольцом, за городом.
Говорят о «курортном

снабжении», приказанном для ленинградцев,Сталиным,
в общем обо всем хорошем... сытом и приятном.

Но еще говорят, что от голода умирают тысячами в сутки,
что в магазинах до сих пор на продукты

не объявлена норма на первую декаду.
Голод шествует по городу. Настоящий.


май 1942.

Мы шли по улице  Желябова.
Снова листва, свежие травы,

скоро лето,
новая зелень,
            
дивная чистота воздуха,
необычная для нашего  города.

*

Двести сорок лет
                здесь

дымили кострами, фабриками,  заводами.
Но теперь они  все почти  умолкли,

топки погашены.
Воздух  стал прежним – прекрасным,

древним воздухом допетровских времен.
Но теперь в нем

родились новые тревоги:
            воздушные налеты,
                гул самолетов,

грохот  зениток
и хладнокровно-невидимые

падения бомб...
Но я все равно,

радуюсь этой весне и солнцу,
но молю и призываю дожди и облачность!

Ведь ясная погода - лётная,
поэтому я так побаиваюсь солнца 

и  голубого  неба
в лебяжьих перьях

легких облаков...
"Все будет хорошо",-

шепчет весенняя, новая зелень
обещая новую жизнь и Нашу Победу.