Моей Риге

С улыбкой я вспомню тех рижских ткачей,
И улицу их у Бобровых ворот,
И голос весенний, что каждый ручей
Дарил всем искавшим нелёгких дорог,
Где мне выпадало по улице той
Себя находить за пределами дня,
Когда освещая луной золотой
Согревшийся вечер целует меня.

О, старая Рига, как ты хороша
Изгибами улиц, артерий своих,
Где ты позволяешь пройти не спеша
Делясь своим счастьем с тобой на двоих.
Делясь своей радостью этого дня,
И хлебные крохи всем птицам кроша,
Ты снова теплом обнимаешь меня.
И снова поёт, и воркует душа.

Я знаю твой голос проснувшихся птиц,
Оживший в потоке людском площадей,
И тёплых объятий, не знавших границ,
От встречи случайной нашедших друзей,
Когда не мешает сегодня, сейчас
Нам снова делиться удачей своей
Теплу наших мыслей тепло наших фраз
И шепот прохлады осенних дождей.

                В Средние века бобры были настоящей головной болью горожан. Пастбища, на которых там пасли скот, превратились в пруды. Потому и возникла в Старом городе улица немецкой слободы Беберштрассе – Бобровая. Впервые упомянута в 1392 году в документах как улица, ведущая в сторону Бобровых ворот (platea ante beverportam). Потом первую букву в названии случайно заменили на "В", появилась Веберштрассе (она стала Ткацкой, хотя к ткачам район никакого отношения не имел). После обретения независимости улица получила название Аудею (заменив германизм v;veris на синоним латышского происхождения).