Эх, дороги! Божьих коровок...

    Весной захотелось, наконец, определиться и решить: уезжаем или остаемся? На Пасху опять, уже в который раз, поползли слухи, что русских будут резать, и на этот раз точно. Так было и в прошлом году, когда я специально выходил из дома и шел по пустынным из-за мелкого дождя кривым улицам, по дорогам, в центр, к рынку, и возвращался так же пешком, заходил в книжный магазин и все оглядывался: кто будет меня резать?..
    И в позапрошлом. Когда в стационаре к вечеру почти не осталось никого из носителей пижам и спортивных костюмов. Живущие и не живущие здесь авиаторы разошлись, это слегка настораживало. Всех нас тут обеспечивали медицинским уходом, и подлечивали и витаминизировали, и давали заключение к летной пригодности.  В  том числе, и мусульман. Воскресный день. Пасха. Тихо. Вечером я вышел из стен санчасти местного Управления Гражданской авиации и прогулялся по городу. Столица. Народ здесь всякий. Какая-то все же тревога оставалась. Но резать, хоть и обещали, видимо не стали. Я всегда сомневаюсь в слухах. Их распускают психически нездоровые люди.
    Накануне в тенистом парке, где мы так часто бывали с детьми, шли областные состязания по волейболу. Я играл за город. Не меньше тысячи голосов кричали и шумели вокруг. Таджики любят эти забавы, и мяч через сетку перекидывать входит в их ментальность. Болели и за меня. «Ака-Вадим, давай!», кричали знакомые и незнакомые мне мужчины. Ака – значит, дядя. В какой-то момент я огляделся, и вдруг меня поразило: я был один-одинешинек среди толпы русский дядя. Мои сотоварищи по аэропортовской команде и другие славяне почему-то не пришли. Работа, командировки, семья. Не знаю причины. Но вот оно – один! И никаких вроде проблем. Все шумят и ругаются по-русски. И судья свистит в свисток и машет руками по-русски… Ведь было же время!..  Мы забыли уже о коммунизме. Прозевали. В семидесятых и даже позже были такие светлые времена, беззаботные деньки всеобщего равенства и братства.
    Но вот я снова в своем городе. Почти двадцать лет хожу его дорогами. Семьдесят тысяч разных судеб сплелись в нем. И вот, кажется, уже расплетаются. Захожу в автобус. Он сам подкатил к магазину, едва я вышел с новой книжкой в руках. Ну, ладно, думаю. Поехали. Тут всего пять или шесть остановок. Кивнул знакомому учителю. Молодой и симпатичный тренер-шахматист. Тоже кивнул. Кто-то  еще. Город невелик на самом деле. Стою. Держусь за поручни. Рядом двое с золотыми зубами, смуглые. Цыганистые. Шарфы дорогие на шеях. Шапки из водяных крыс модные. И семечки. На губах, на пальто, на полу. Плюют и щелкают. Щелкают и плюют. Большие такие семечки, крупные. Смотрю на парней этих, головой делаю знак, мол, ай-я-яй, ребята, что же вы, как свиньи?! Оборачиваюсь на знакомых, отводят взгляд, смотрю на пожилых, на стариков, это их забота – не реагируют на вопиющее хамство. Что-то здесь не так, думаю. Но решаюсь. Делаю замечание.
  - Мужики, не стоит здесь сорить! Не хорошо!..
  Мгновенно засверкали черные глаза, засияли зубы, желваки побелели на их холеных лицах.
   - Какой твой х.. дело? Ти чё, сейчас пойдём говорим!..
   Пожав плечами, я еще раз оглядел молчаливых земляков, бывших моих собеседников и даже товарищей…  С кем-то из них не раз пересекались, и всегда оставались приятелями. Но всё когда-нибудь заканчивается. Моя остановка. Я проскочил между семечной шелухой на заплеванных красавцах и створками открывшейся двери. Ветер доносил откуда-то привычную музыку, которая вдруг показалась такой же чужой, как все эти люди в автобусе…
   
   На одно из писем-открыток, которые полетели по российским маленьким городишкам, пришел ответ. Приглашают жить и работать в Курганскую область. Далеко, но это Русь, хоть и за Уралом. Поеду, посмотрю. Сельский район. Мы так и хотели. Пожить на земле. Теща, та вообще мечтает. И сыновья не против. Тут, среди земляков в тюбетейках, уже невмоготу стало. Вот год учебный дотянем и свалим. Чурки наши обнаглели. Хотя дома мы это слово не произносим. Сыновья дружат с таджиками. Соседи-пацаны всегда ходили с нами и в горы, и на озеро. Национальность прежде не входила в главные заботы, и проблемы с ней только начались вроде. Но уж слишком круто. И жене, и детям угрожают средь бела дня…
    Решено. Отпуск у меня в запасе всегда имеется. Билет льготный и вперед… Душанбе встречает и провожает меня радушно. Даже слишком. Попутчики веселые попались до самого Свердловска. Допивали уже там, в аэропорту. Шашлык и пиво заключали общее мужское дело. Пожали руки. Теперь дальше. Беру билет в аэровокзале Кольцово, знаменитый аэродром еще со времен первых реактивных самолетов. Имя героя летчика Бахчиванджи в ушах. До вылета полно времени. Сажусь в экскурсионный за червонец и вот она – окраина города… Прекрасный пейзаж меня заворожил. Девушка с поставленным голосом увела любопытных и праздных пассажиров знакомить с новомодным молодежным проектом жилищного комплекса, а я застыл возле сосен, ввысь устремленных, небольшой гранитной скалы и поворота речушки. Они все меня держат, будто магия, не отпускают шум воды, торжественная и суровая красота и гармония. Я такого раньше нигде не встречал. В одном месте и так удачно! Мысленно представляю, что именно здесь центр силы земной. Здесь нужно побыть, чтобы набраться ума и таланта, космического и сверхъестественного какого-нибудь умения жить и мыслить. Фиг его знает, что происходит в этом месте… Я так и простоял в ожидании чуда.  До сих пор, через три десятка лет, не могу расстаться, и думаю, что таланты зауральских жителей имеют четкую, определенную причину. Она здесь. Сошлись в одной точке и красота и энергия.
   Будете в Кургане, увидите клиентов доктора Илизарова. Мальчик с короткой ножкой на аккуратном протезе и мама, красивая и уставшая… Аэропорт маленький, уютная гостиница. На обратном пути я там заночую. А сегодня меня везет разбитый автобус по разбитой дороге. Асфальт сначала был, и его окружали весенние деревца, а потом пейзаж все унылее и унылее, и вот я и прибыл. Райцентр. Автовокзал. А Щигры мои еще дальше, где-то в забытом богом месте. Но я должен убедиться, что там ждут. Меня. В кожаной куртке. В фуражке. Летчика, и молодого к тому же.
   В деревне маленькая деревянная школа. Сразу сказали, что уже строится новая. Но не скоро. К дому директора школы и ее мужа – председателя местного колхоза меня привел какой-то пацан. Почему не в школе? – повисло в воздухе.
    На лавочке возле деревянного, вполне добротного дома, сидел дед. Классический. В шапке-ушанке, в тулупчике и в валенках, несмотря на солнечный апрельский денек. Он докуривал одну самокрутку, и сразу сворачивал новую. Приятно пахло от его курева. Дед сразу отрезал все мои помыслы, которых, кстати, у меня уже и не было. Хотелось домой. Дед сказал: не приживешься ты здесь.
    Когда подъехала машина с хозяевами, я не успел еще встать, как мой дед, перевесив ее на свою сторону, завалился в подсохший чернозем. Лавочка одним краем взмыла, приветствуя их. Здравствуй, мой колхоз! Муж и жена были еще сравнительно молодыми людьми. Покормили куриным супом. Водки не налили. Водитель "Уазика" и глава этих мест показали мне домик, забронированный для семьи учителя. То есть для меня и жены- учителя. Я потопал по доскам. Пощупал стены. Пианино-то выдержит пол, спросил. Выдержат, сказали на прощание. Потом с шофером мы долго петляли по рытвинам и ухабам. Сидели в жарко натопленной кухне его родни, варившей десятки банок тушенки из птицы. Ели, пили до ночи. Видимо, такое было указание. В гостинице райцентра оказалось чистое белье и вкусная вода в кране. Других достоинств не обнаружил. Хотя все казалось мне просто интересным, увлекательным. Приключение напоминало фильм.
   Домой возвращался с маской Кинг-Конга и какими-то еще подарками. Кооперация уже завоевывала рынок. В Душанбе было жарко. Куртку летную пришлось снимать…
   А осенью мы все же уехали. Накануне супруга проверила еще один адресок. В Тамбовской губернии. Деревушка там оказалась еще меньше моей. А уехать пришлось и вовсе в незнакомые места. Эх, дороги!..