VI Чигирин

   Зарисовка конного казака.

Комом сжался над седлом,
Ветер хлещет ус назад,
Сабля скачет у бедра,
За седлом дрожит приклад.

Может пика у седла,
Острием полынь крошит.
Да бандурка и вода,
Порох, пулька и пыжи.

Пооткинулся в седле,
Начал плавный полукруг,
Впереди заходят вбок
Два рейтара конных вдруг.

Бросились они вдогон,
А казак, да прям на них.
Забивает пулю в ствол,
Глаз сощурил до слезы.

Вспышка, дым, хлопок,
Рейтар вывалился из седла,
А второй, он неудачно
Саблей отразил удар.


   Зарисовка польского гусара.

Дробь копыт, дрожит земля,
И широкогрудый конь.
Шелест белого крыла,
Тяжкой сбруи перезвон.

Шлем с забралом откидным,
И румянец молодой,
Трехсаженное копье
Поднялося над плечом.

У кирасы с гравировкой
Льва, бросающего рык,
Мерно пляшет рукоятка
Полусаженной пилы.

Шпоры с острым колесом
Тронули упругий бок,
Тень по травам и цветам
Увеличивает ход.

На мгновение перчатка
Мельком вверх, забрала стук,
В узкой прорези маячит
Строй казак, огни в дыму.


   Переяславская Рада.

Возвратился хмурый батько из плену к своим детишкам.
На Восток опять послал вопль о помощи к москвитам.
Через Днепр на восток православных ручейки
Превращаются в поток, шире Волги и Оки.
Топает Богдан, ярится, рвет власы, грозит Москве:
Так чего же вы сидите, так нас передавят всех!!
Вы давно уже на Польшу могли ратями напасть!
А сейчас бы уж и в Краков закатились зимовать!
На Москве Земля свещалась, Царь с народом огласил,
Что не должно православным быть рабами у латин.
В Сечь приплыл боярский муж, пособрались казаки
И решили за Москвой всей земле казацкой быть.
РУсы чубами тряхнули, под присягу подошли.
Кто-то хмурый был как туча, кто-то – так, как облаки.


   Смотр войск на Новодевичьем поле.

Плотными рядами стали,
Головой тряхнул стрелец,
И улыбки засверкали,
Отражаясь на броне.

Ертаульный полк примолк,
Следом стих сторожевой,
Кони прянули, пригнулись.
Замирает копий строй.

Царь со свитой, со бояры
Скачет к полю от дворца,
Поле тесно от нарядной
Ратной конницы, стрельца.

Слева головой вертят,
Привстают на стременах,
Из-за них еще повыше
Шлема верх и теплый взгляд.

Государев полк стрельцов:
Зеркала секир стоят.
Полк большой: тяжелый ряд
Плеч в доспехе и копья.

Тронулись полки в поход,
По Смоленской все большой,
Вслед за Иверской, на Вязьму,
А потом и сразу в бой.

На крылечке Царь стоит,
Перед ним полки идут.
Патриарх Святой водой
Орошает ратный люд.


   Московские войска входят в Смоленск.

Поструилось из очей лентами-ручьями.
Рукавом прикрыв лицо, она замирает.
Там и тут, не выдержав, жены бегут в толпы,
Обнимают ратников, не дают проходу.

Замешалися стрельцы, закачались копья,
Поломалися ряды, застучали брони.
Будя, будя, славная, дай пройти уж дядьке!
Мать, в сторонушку, родная, отойди-ка малость.

У крыльца сидит старик, седина глухая,
Пальцы мнут дрожащие пальцы над лаптями.
Вновь и вновь сломав все стори, радуются люди.
Над толпой плывут в лучах красные иконы.

А звонарь с ума сошел, никогда так раньше
Не звонил он над рекой, над стеною с башней.
Бородатый воевода в дедовом доспехе.
Однодворцы и казаки, белоснежны церкви!

И валят одною лавой зипуны и платья,
Брони, на плечах детишки, хоругви, пищали.
Осторожно, не задеть бы локтем их платочки,
Ярославцы, костромчане обтекают площадь.


   Московские войска вступают в Беларусь.

Погремело на востоке, потом закатилось.
Через город потянулись паны и литвины.
Погрозили плетками в окна, разбранились.
Пораздралися друг с другом у ворот на Вильно.

Загудели трубы хором, прискакали казаки,
Их поили квасом, пивом, выносили калачи.
Крестных ходов потянулись православные ручьи
И одной текли рекою встретить ратников Москвы.

Звон несется до окраин. Лес хорУгвей и крестов.
Батюшки с слезами кропят ратников святой водой.
Воевода и епископ, московит и белорус
Поднялися на молебен в белокаменный собор.

С седел спрыгнули казаки, помолилися стрельцы,
Воеводы побродили в недрах тусклой ратуши.
А потом, под грохот бубнов, хоры труб, колокола,
Снова выстроившись в полки, двинулися на закат.

А от запада чрез город двигались подводы, стон,
Много раненых, в часотках, вшах и копоти домой.
Выносили хлеб и воду, отирали им лицо,
Хоронили на погостах, и молились на восток.


   Московские войска вступают в Вильно.

Сырость в каменных мешках,
Арок узкие провалы.
Гулко грохоты копыт
По костелам ввысь летают.

Воевода московит
Молча смотрит на оконца,
Окольчуженный кулак
Под зерцало с ликом солнца.

Рядом с ним бряцают латы,
Копий алые древки,
Южные глаза метают
Искры в склизкие углы.

Окольчуженный кулак
Тянет на себя узду,
Перед ратушей стоят
Кнехты, понурив главу.

Не расходятся стрельцы,
Казаки уже в кружале,
Грохотом стоят столы,
Песни донские гуляют.


   Конотоп.

Прижимается к реке, сбившись, русская дуга,
Ото всех сторон визжат стрелы, сабли и аркан.
Обезумившая лошадь вырвалась из свалки и
Поплыла, поднявши морду, за косые камыши.

Затихает стали звон, уцелевшие москвиты
Спешились с коней, кладут сабли, копья, карабины.
Двое третьего ведут, на одной ноге он скачет.
А четвертый жмет рукав под струящуюся рану.

Хан довольный приказал воеводу подвести.
Погрозил ему ногайкой, что-то, сплюнувши, спросил.
Воевода посмотрел исподлобья на него,
И сказал раздельно речь из коротких русских слов.

Хан стал словно самовар, побежал с макушки пар.
Воеводу первым тут же сабле вострой он предал.
Мы идем вслед за отцом, впереди короткий взмах,
А на сердце – хорошо, поминайте, братья, нас.


   Лишения стрельцов на Украине.

Котелок в липучей саже
Зачерпнулся у доски.
На волнах поплыли небо,
Глаза, шапка и кудри.

Вскипятили воду,
Нащипали трав туды,
Похлебали деревянной,
Пообтерлись, поднялись.

Как в осаду-то садились
От изменников стрельцы,
Тут ни хлеба не осталось,
Ни рыбешки, ни крупы.

И идет толпою сотня,
Расшатавшись как плетни,
Там и тут – пустые хаты,
Там и тут – лишь старики.

Где-то встретят их казачки,
Вынесут кусок ржаной,
Где-то выгонят из хаты,
Выбранят, махнут ружьем.

Плач стрельцов и воеводы
Полетел в Москву,
Ответ, а ответа пока нету,
Надо ладиться к зиме.


   Стрельцы и украинцы.

Прибежал парнишка, свистнул.
И залез в тенечек.
По деревне потекли тени на заборчик.
Выходили казаки, вышли все казачки.
Мимо хат бредут в пыли
С копьями десятки.

Борода с репеем, глаз
           с красными белками.
Зипуны как плеть висят,
С острыми плечами.
Бога ради, дайте есть,-
Просят московиты.
У самих по хатам пусто,-
Глаза отводили.

Там и тут казак выносит
Хлеба им в платочке.
Там и тут казачка вынет
Кувшин с творожочком.
Где-то хрипла встала брань,
Те и те отводят,
Казака в дом увели,
Сотника на поле.

Мы почти уже легли,
Хуть бери руками,
Для чего вы нас звали,
А потом предали!
Так идут в острог гурьбой
Да с протянутой рукой
Стрельцы московиты.
Злые и побиты.

Побежала босиком,
Кликнула парнишку,
Тот, последний, что с ружьем,
Рыженький и хлипкий.
На, братушко!
Он берет молока и хлеба,
И глядит ей вслед,
Она, прямо ангел с неба!


   Зарисовка конного турка.

Стук копыт стоит летучий,
Сбруи легкий перезвон,
Из шлифованных чешуек
На бедро спадает бронь.

Яловица шлема в небо,
От него на грудь дождем
Бармица с глазною щелью,
Брови как кипучий гром.

Аргамак летит как птица,
Гривы шелковая прядь,
У седла в чехле зернистом
Карабина ходит сталь.

Сабля в ножнах бирюзовых,
А накладка – серебро,
Листья кипариса, пери,
Птицы, стрелы под луной.

Поднимается перчатка,
Взмыло алое копье
С острием дамасской стали,
Бронебойным острием.


   Чигирин.

За стенОй лежа, как плеть, прикрывали головУ
Полста черных казаков, хрипло кашляя в чаду.
Вздрогнула стена. Шипит. Тамо сыпется земля.
Не волнуются казаки, в клети много чугунА.
А Петро маленько так, как сурок в степи, привстал.
Из горячечного дыма укрупняется вдруг шар.
Вздрогнула стена. Шипит. Снова чавкает земля.
Вниз с тяжелым перестуком поскакала тень ядра.
Плетка вверх – ревет пушкарь. Толстый бей побагровел.
Снова бегает вдоль пушек и хлестает пушкарей.
Турки лазают как змеи под надолбами у стен,
Да во рту кинжалы держат,- казаченьки их на смех.

Над Днепром-рекой туман. В степи глухой грохот.
Распластался на земле парень, шлем – в сторонку.
По обожженой полыни движутся повозки,
Приближается, темнея, гуляй-город грозный.
А вперед послал скорей воевода полк драгун,
К ним прибавил сердюкОв и велел: скорее дуй!
Поскакали вдоль Днепра, сжавшись в ком, драгуны,
Сердюки с шага на бег, тоже скаканули.
Над Чигирином стоит темнота и звезды.
Турки дремлют у орудий, мимо едет кто-то.
Раскрывает воротА город над Тясминкой.
Драгуны и сердюкИ в город входят тихо.

По-над речкой вновь луна, облака отходят.
Где-то турок у костра. Где-то черпут воду.
Утром встал скорее бей, закричал на пушкарей.
За саблю хотел схватиться – ни ремня и ни саблей.
А Чигирин веселится, сели, значит, пировать.
Драгуны и казаченьки знатно стали столовать.
Разьярилися турчаны, а паши скорей бегут
В закуток, где из пещеры землю на плащах несут.
Под раздольною землей, в корешках и глинах
Турки хитро лаз ведут, день и ночь долбили.
Где-то шАгах в сорока от надолбов с валом
Вдруг тяжелая кирка стукнет в белый камень.

Воевода из Москвы ехал со стрельцами,
Когда донесли дворяне: мы уже на ДнЕпре.
Посреди реки лежит, нежится в тумане,
Остров с ивовой купой, россыпями валов.
А подальше снова дым, всполохи орудий,
На той стороне Днепра турок крепость будит.
Там плывет в лучах зари Стрельникова сопка,
Что-то тоже там с нее шастает как пчелка.
Сгрудились у пристани казаки, дворяне,
А на острове чалмы страшных янычаров.
Из-за вала грохнуло, засвистело шибко,
Бултыхнуло у причала; хохот, ржанье, брызги.

Воеводы подошли, подошли приказы.
Замолилися стрельцы пред иконой Спаса.
Подтащили в камыши легкие все струги,
Забежали, и шестом от земли толкнули.
Боевой приказ такой: чтоб переправляться
На ту сторону войскам остров должен взяться.
Порастрескались валы вспышками пищалей.
Бьет орудие, стрелки ближе подпускают.
С берега глядят толпой хмурые дворяне
Как у лодочек стрельцов ходуном каскады.
КазачЕньки гребут так, словно воды нету,
Обгоняют облака, спрыгиват на землю.

Трудно разобрать с причала, что там происходит.
Видно только, как в дымы зипуны уходят.
Грохнул залп, другой, потом сабли зазвенели,
Воевода как приехал, так всех отметелил.
На плотах больших плывут конница, орудья,
А к причалу все валят в бронях наши люди.
Остров весь плывет в чаду, пушка янычаров
Вдруг ударила опять, напугав лошадок.
А на берег вновь и вновь спрыгивают толпы
В разноцветных зипунах и горящих бронях.
У окопов, где стоят легкие орудья,
Раскипелась сеча зла, загремели бубны.

Янычары, дружно дав залп с своих пищалей,
Похватали копья с ревом, на стрельцов бежали.
Фома, Фома, в еж давай всю сотн..ю..
Где Ерема, где.. полста? нас сейчас расколят!
Загремел секирный гром, засверкало тускло.
Слева – скрежеты зубов, справа – шлем и ухо.
Слева – копья с бунчуком, справа – визг секиры.
Слева – белая чалма, справа – чуб скокливый.
Поднажали на чалму чуб с стрелецкой шапкой.
Разлетелося копье от секиры жадной.
Забежали в воду турки, вплавь хотят убегнуть,
А суровые казаки тут же им по пяткам.

Генерал паша глядит в нЕмицкую трубку:
У бойницы вдруг встают казакИ, ликуют.
Почему они махают шапками, болваны?
Почему орда молчит, где ее болтает?
Прискакал нарочный свой, от крымчатских станов,
С пеной на устах вопит: здесь полки казаков.
С ними, остров захватив, рать идет большая!
Московиты, все стрельцы, вот, уже за нами!
Закраснел паша большой, не сдержал уж силы.
Поразбил о шлем гонца трубку – глаз орлиный!
Разламалася труба – новое сгорченье,
За нее отдал паша очень много денег.

Полк спаги и янычары глухо зароптали,
Почему же крымчаки мошкву прозевали?
Крымчаки, поднявши пыль, с воями летают,
И куда-то в синеву стрелочки пуляют.
А от переправ встает взвесь крылом могучим.
Ревы труб, глухие дроби, дробь копыт кипуча.
Расходилася пальба, у орудий турки
Повалились под ядрА, головы согнули.
Столконулись сердюки с турками в их стане,
Ох, без трубочки-орла, вылазку проспали.
Без чалымы их бей бежит, во все горлышко вопит:
О Великий наш паша, вам туда ходить нельзя!!

С гиком прыгают казаки на стене своей большой.
Тут же с парочки орудий залепили им всыпнОй.
Разноцветная, взмутилась, поразбилася волна
И пошла на юг ручьями, в одиночку, и одна.
Бросив пушки, порох, ядры, ружья, таборы, ковры,
Побежали турки храбро кто-кого вперегонки.
Вслед хохочут сердюки, ружья ловко заряжая,
И еще, за просто так, им на путь орешков жаря.
А паша большой ярился, и хотел сказнить уж хана,
А крымчак не понимает, остров был за янычаром!
Ходят-бродят казаки, бородатые москвиты
И братаются в пыли, у шатров турецких, крымских..


   Рассказ стрельца.

Это долго говорить, как мы шли по стЕпи.
Так скажу: глОтка горит, а воды-то нету.
На вес золота вода, вот идешь в гуляе,
За телегой море трав, облака за краем.
А по хатам нас встречали хлебом-солью казаки,
Все чубастые такие, разноцветные порты.
Женки их красивые, пироги со сливою!
Ну да ладно, что гонять, говорю про то опять..

Нам сказали, что Чигирин – крепость на ту часть Днепра.
Он стоит на речке Тясьме, на холме, а близ – гора.
Вот там городок хороший, вроде местная столица.
Прикрывает она Киев от лихих набегов крымцев.
А там наши солдатА, казакИ и драгунА.
Подошли к Днепру, широк, а в нем остров небольшой.
В нем засели бусурманы, сотен восемь янычар.
А на той-то стороне дым и грохот, ух, вообще!

Мой приказ был в передке, это прямо нам переть!
Замолились мы, браток, жить-то хочется ишо.
Приволакивают лодки, ты бы видел, как доски,
Ты на них только наступишь – уже мокры сапоги.
А у пристани все эти, смотрят, барином сидят.
Так и хочется сказать им: не хотите понырять?
Мы с казаками поплыли, эти-то вот казаки,
Знаешь, как они втопили, ух, все нас обогнали!

Ан то, хитрый янычар, подпустил на серединку
И давай лепить ядро, и железную дробинку.
А потом свинец пошел, тучкой о воду рябой.
Шлепает-то слева, справа, у Митюхи – вдрызг весло.
Аз гребу, а сам твержу: вернусь в хату – надерусь.
На носу ребята с жару как влепят из трех пищалей.
Тоже с правого бочка, хорошо она пошла.
А как ткнулись в камыши, тут, сынок, и начали..

Мы секиры похватали, по колена вот волна.
Впереди уж сотня наших строятся по два ствола.
Пульки градом так галдят, камыш вот, прям упадат.
У меня пищаль готова, я с Козьмою да туда.
А они шагах в полста. За валами в нас палят.
Дали залп в них, том другой, а потом уже ссеклися.
Пушкарей их побилИ, нам вопят, чего – не слышно.
А вторые полста бьют, из пищалей, ..по дубу!

Янычары – народ храбрый. Мы бодались хорошо.
Только наша одолела, мне – маненько подвезло.
Вот, молитвами Миколы, только бороду подбрило.
Говорю, спасибо, турки! Так за тем-то мы и плыли!
Загнали их в воду славно, всех побили на валах.
А потом дворянска рать на плотах пошла гулять.
Мы – сидим у камыша, прохлаждаемся в тени.
Тут же сухарей достали, огонечек развели..

Турок как узнал, что мы захватили переправу,
Так пошпарил по степИ, за море, к царю салтану!
Бросил все, обозы все, пушки, ядра, дробинец.
А Чигирин – город славный, стоило и поглядеть.


   Запорожцы захватывают турецкий корабль.

Как от западной сторонки,
Чтоб луч солнца по врагу,
Приближаются три чайки
Под турецкую корму.

В алых заревах заката
Очертанье утлых челн.
Все чубы, башки и плечи
С жадно плещущим веслом.

А вокруг вскипают волны,
Там и тут встает каскад.
Водяной столбец швыряет
Брызг лазури по чубам.

Грохотает над кормою,
Лупят турки что есть сил,
А внизу, в горячем трюме,
Вопли, стоны и плети.

Как подплыли под борта,
Запустили по крючку,
Грянул дружный хор пистоль,
Взабралося по чубу.

Три казака, три сабли,
Турки залп дают с кормы,
Жадный лязг днепровской стали
О турецкую стоит.

В чайках пусто, в корабле
Вспышки сабель и ножей.
Бултыханья у кормы,
В трюме спали кандалы.

Из шатра казацкий сотник
Вывел плачущих невольниц.
Засмущались казаки,
Отвернули и чубы.


   Зарисовка крымского всадника.

Волны трав качает ветер,
Шапка скачет над травой.
Черноглазые две щелки,
Лук с звенящей тетивой.

На халате полосатом,
Серо-желтом, как оса,
Панцирь, в выбоинках, легкий,
По спине два ремешка.

Сбоку сабля в черных ножнах,
Белоперая стрела,
В стремени сапог из кожи,
Шелест легкого копья.

Ночью в степи, под звездами,
Он сойдет с коня в полынь
И, свернувшись средь калгана,
До утра спокойно спит.


   Чигирин. 2-й поход.
   (Рассказ казака)

Да, такое дело было, Днепр сколебался.
Столько турок тут пришло – и подумать страшно.
Мы в полтавские полки, нежинские соточки,
И – вперед, под Бужину, где родные косточки.
Видишь, как пришли туда – и Москва явилась.
Все телеги наши были, чайки подтащили.
Воевода как гора, а с макушки пламя.
СтрЕльцов толпы, боярА, все стоят, мешают.

Начали переправлять их, толку было мало.
Ух, разорались, раскраснелись, медленно сыдали.
Половину переправил, а тут крымец свистнет,
На обозы прям ударил, чуть не захватил ведь!..
Хорошо еще там был Бунько и Репея,
А не то бы всех царевых на аркан и в реку.
А так они там побились, и стрельцы бухали.
Чтой-то бухают на воздух, много им всыпали.

Переправились. Потом – бой с пятью пашами.
Турок табором прям стал меж горой и нами.
Тут Репея и Богдан, ну, Полтавский сотник,
Обошли их от Днепра, стрельнули с пистолей.
Мы вперед, в сторонке скачут царевы дворяне,
Чтой-то скачут, погляжу, а куда не знают.
Говорим им, вы туда, к таборам скачите,
А они башкой вертят и обратно свищут.

Оой, а стрельцы и драгунЫ, только мялись в поле,
У телег стоят, галдят, еле идут в гору.
От полка на гору жмут человек двести,
Остальной приказ стоит у телег на месте.
На моих ребят, гляжу, турки с пешим боем.
Выбрал я их сотника, детинА здоровый!
Схлестанулся с ним, и вдруг – нога подкосилась.
Хорошо в пистоле пулька – вот и пригодилась!

Как калмыки подошли с князем Капсулатом,
Тут мы сопочку взялИ, я и Репя с Сашкой.
И приказы подошли, окоп занимают.
Мы глядим – а турки снова под Чигирин жарят!
Москва гонит нас вперед, а сама за нами.
Посылаем мы гонца, будут они с нами?
Уу… куда там, да, налей, вот спасибо, братец!
Ну так вот, сидим в горе и палим с пищалей.

Вдруг, вот ты не поверишь!
Турок порох заложил под самую стену!
Нижний город на дыбки, верхнего не видно.
Оох, да как же так! До чего обидно!
Мы то хотели, в ночь, бить прямо по стану.
Тут опять царевы люди что-то запищали.
Москва сказала, что Чигирин должен быть оставлен.
Мы послушались конечно, мы же присягали.

Ну да ладно, все равно, славно мы там бились!
Турок после-то ушел, так побег, до Крыма.


   Казак.

Красные штаны стоят.
Белая рубаха.
Пояс туркский так и так,
И без ножен сабля.

На макушке шапочка
На затылок сползла.
А волна усов как смоль
И улыбка проста.

Серьга с камушком в ухе,
Штаны в сапожки.
Да за поясом – пистоль,
На ремне котомка.

За спиной прикладом вкось
Турецкая фузея.
Пальцы теребят ремень,
Ус отводит ветер.

Теплый степной ветер.


   Украина.

Затихает понемногу гул степных пожаров.
Отступаются враги от Днепра с Полтавой.
Отирает мать Россия Украине слезы,
И днепровскою водой умывает щеки.
Заплетает косы ей, нежно обнимает.
А потом ведет с собой по лазурным травам.
И любуется как небо синими глазами,
Не нарадуясь глядит, как она ступает.

Уползает под закат своенравна полька,
Старится, дряхлеет там, и рыдает горько.
И литву свою она по щекам хлестает,
Злится, что ее краса тускло увядает.
Крым задумался о том, что же дальше будет.
Так все лапы отобьют, чем он кушать будет?
Порта, потерпев в степях униженья много,
Ничего не поняла и наддала польке.

А УкрАина прекрасна, молода, румяна,
Красоты своей она и не замечает.
На восток ушла Москва, все в мозолях руки,
У нее крестьянский взгляд, строга и чуть грустна.
А Украина кружИтся в васильках и цвете,
С Беларусью за запястья, средь чинар и света.
Наблюдает от Оки за обеими Москва,
Забоялась ее рук вся чумазая литва.

Золотая, нежная, кроткая, любимая,
Украина, будь всегда счастливая.