Введение в теорию Галуа

То, что стало теперь теорией Галуа,
было записано в течение одной ночи
в длинном письме некому Огюсту Шевалье
31 мая 1831 года,
в том самом Париже Александра Дюма и бесчисленных революций,
одним несуразным двадцатилетним юношей -
судорожно и поспешно,
потому что с утра уже ему было стреляться.

Эварист Галуа был известен современникам
тем, что отсидел несколько месяцев в тюрьме
за - как сказали бы у нас -
экстремистские выступления против царствующей особы
(не такая уж выдающаяся примета для тех бурлящих времен).
Потомкам
досталась теория расширений полей и групп симметрий.
Между бесславным отрочеством и запоздалым бессмертием
уместилась только короткая ночь перед дуэлью,
растворившая все биографические подробности.

Вероятно, на столе горела свеча,
какие-нибудь поздние экипажи изредка стучали по мостовой,
и, ускоряясь на каждом обороте,
часы, как с откоса, катились к утру в набухающей тишине,
уничтожая всякую надежду хоть что-то успеть в этой жизни.
Несостоявшийся революционер, неудачливый любовник,
думал ли он, судорожно покрывая формулами листы
сквозь разматывающуюся пустоту последней ночи,
что его мысль переживет эпоху?
Мысль, опережавшая время с такой скоростью,
что на эту самую жизнь уже ничего не оставалось.

В этом курсе, в XXI столетии,
мы обсудим теорию Галуа в современной перспективе.
Для получения зачета,
вам надо будет сдать экзамен в конце семестра.
Кстати, сам Галуа в ваши годы
не стал сдавать экзамена -
он  просто вышел из аудитории,
запустив в профессора тряпкой.
В конце концов, он был революционер - и гений.

Впрочем,
революционер и гений Эварист Галуа,
опережавший мыслью время, все равно,
в двадцать лет, глупо и бессмысленно,
погиб на дуэли из-за бабы.
И вся короткая жизнь поместилась в последнюю одинокую ночь,
которая поместилась в поспешно записанный манускрипт,
полный невразумительными формулами -
адресованный в вечность,
и навсегда вырванный из контекста.

Что касается той бабы,
и в чем у них было дело -
об этом в нашем курсе ничего не рассказывается.
Ибо это та незначительная подробность,
которую время, как водится, растворило целиком.