Бродский и Рейн статистика в действии

Наложи дверь и замки на уста твои,
растопи золото и серебро, какое имеешь,
дабы сделать из них весы, которые взвешивали бы твоё слово,
и выковать надёжную узду, которая бы держала твои уста.
Иисус Сирах

Бродский в предисловии к книге «Против часовой стрелки» (Нью-Йорк, 1990) указывает две особенности стиля Рейна: любовь к букве «л» и чрезвычайную вещественность («стандартное стихотворение Рейна на 80% состоит из существительных и имён собственных; оставшиеся 20% — глаголы, наречия, менее всего — прилагательные»). Попробуем проверить, насколько чутьё поэта постигло истину.
I. Звуковая окраска стиха — важнейший способ воздействия на слушателя; не только музыкальное сопровождение, но и выражение смысла. Как обстоит дело с приглянувшимся поэту элементом палитры?
Первым «примерил звуки к вещам» Платон, ламбда служит у него для уподобления гладкому, скользящему [27, 427b] и соответствует податливости [27, 434c]. Фонадь характеризует звуки типа «л» как сладкие и влажные [44, 57, 72]. Тарановский, соглашаясь, вносит важную поправку: в русском языке это верно только для переднеязычного «мягкого» л’, а задненёбное «твёрдое» /л/ вряд ли сочтёшь сладким [35, 346]. Андрей Белый, следуя платоновской теории звукоподражания сущностям вещей [27, 423e], также называет «л» мягким, влажным, но ещё и охладняющим [4, 91, 77], а Бальмонт — светлым, ласковым: «Лепет волны слышен в Л, что-то влажное, влюблённое» [2, 77–79]. В строках его «Песни без слов», где все слова начинаются на «л», М. Сабашникова чувствовала «обилие влаги» [30, 226]. То же замечает и Арс. Тарковский: «слова из влажных Л» [36, 212]. Казалось бы, это подтверждает мнение Бродского: «излюбленный идиосинкразический пейзаж Рейна — простыня свинцовой воды, помесь Балтики и Черноморья».
Прежде чем обратиться к цифрам, обосную методику. Не раз отмечалось, что подсчёты по фонемам, звукам, буквам не противоречат друг другу [1, 64; 15, 177; 18, 120]. И ещё три принципиальных момента.
1. Мы имеем дело с текстами, т. е. «письменной речью с её буквенным кодом» [25, 9]. «Текст есть основа лингвистического исследования для извлечения языковой системы» [22, 107]. Буквы рассматриваем «как акт речевого поведения» и анализируем «именно как элементы текста, т. е. речи в её модальности» [40, 77].
2. Нас интересуют только отношения величин. «Абсолютные цифры фактической частотности имеют лишь второстепенное значение» [37, 279].
3. Буквы и фонемы суть та или иная степень абстракции. Идеальная транскрипция далеко не тождественна звучащей речи [39, 208; 10, 61, 258].
Поэтому «буквенный» пласт представляется вполне плодоносным. Удачно подметил Вейдле: анаграммы и аллитерации — это, строго говоря, повторение букв [8, 104]. Да и Бродский говорит именно о букве…
Материалом для анализа послужили тексты из циклов «Темнота зеркал» и «Имена мостов» (всего 124 вещи). «Л» встречается здесь 4177 раз, т. е. 4,43% от общего количества букв. Сравнение с аналогичными показателями других творцов (табл. 1) не обнаруживает, что Рейн отдаёт ей предпочтение. Напротив, средняя частота у 40 классиков XIX–XX вв. ощутимо выше — 4,71%. Ещё чаще искомая буква встречается в прозе — 4,93% за счёт суффикса глаголов прошедшего времени (в художественной прозе XIX в. их удельный вес — 98,6% [19, 117], в ХХ в. — 91,7% [32, 99]; по ГПВ несовершенного вида проза вдвое превосходит поэзию [31, 118]). Причина ошибки Бродского проста: он сам крайне редко употребляет «л» (самый низкий показатель в выборке) и, пребывая во власти своей поэтики, невольно соотнёс чужой голос со своим. Что и вызвало необоснованное утверждение.
Чтобы выяснить особенности, необходимо иметь представление о нейтральном фоне. Разговорная речь, по вышеизложенным причинам, выступать в этом качестве никак не может. Ряд исследователей для характеристики фоники отдельных стихотворений до сих пор пользуются данными Пешковского по звукам (хотя он и призывал выявить различия видов литературной речи друг от друга и от разговорной [24, 175, 182]) или Кучеры по фонемам (состав выборки: 60% — беллетристика; 20% — газетные тексты; 10% — научно-популярные; 10% — поэзия [45, 202]). Это в корне неверный подход. Нельзя смешивать письменные художественные тексты и звучащую спонтанную речь. «Разговорный язык никогда не может быть совершенно подобным письменному» [28, VII, 479]. Доказано, что живая разговорная речь существенно отличается даже от стилизованной речи литературных персонажей (и сценической и, в ещё большей мере, героев прозаических произведений) по количеству употреблений единиц разных уровней, в т. ч. букв [15, 176, 184]. То же отмечалось при сравнении разговорного с языком художественной литературы [10, 249; 29, 5; 39, 209–211]. Теперь можно констатировать принципиальные отличия на уровне алфавита стихотворных и прозаических текстов (пока ограничиваясь беллетристикой).
Знаки гласных в поэзии встречаются куда реже, чем в художественной прозе, — соответствующие диапазоны (см. табл. 5) даже не пересекаются! Та же картина в отношении «о», «й», «ы»; значимы расхождения для «а», «и», «з», «р». Основной вывод: поскольку слог является единицей информации текста [21, 15], строго ритмический способ организации речи оказывается более экономным. Подтверждаются и наблюдения Финкеля: «Повышение звучности идет не за счёт гласных, а за счёт согласных… Это главным образом звуки /м/, /н/ и /р/, а из шумных — звонкий /й/» [38]. Во всяком случае, мы видим: отличие стиха от прозы действительно носит материальный характер — состав языков не совпадает [42, 7]. Детальное осмысление феномена — предмет отдельной работы, здесь же подчёркиваю: ввиду объёма привлечённого материала (задействованы полные собрания стихов и прозаические произведения целиком) данные из таблицы 5 вправе считаться окончательными для указанных типов русской художественной литературы.
Таблица 1 иллюстрирует ещё одну интересную особенность: «провал» в области арифметического среднего всех значений (для поэзии и прозы, как указано выше, это разные величины). Очевидно, в отношении частотности «л» мы имеем дело не с нормальным распределением, а с т. н. двугорбым. Создаётся впечатление, что и поэты, и, особенно, прозаики избегают неких норм, присущих соответствующей форме. Здесь уместно вспомнить эксперименты Эттнива [43] и его неоднократно подтверждённый [40; 7] главный вывод: человек владеет вероятностными закономерностями речи и использует эти сведения для оптимизации стратегии речевого поведения [9, 4]. А поскольку следование норме, заданной в лингвистическом сознании членов коллектива, пользующихся данным языком или функциональным стилем [26, 46], наименее информативно, писатели бессознательно стараются от неё отклониться. Если разбить всё творчество указанных поэтов на годовые отрезки (при объёме менее 8000 букв или отсутствии дат период увеличивался; поэмы и драмы выделялись особо), получим 630 выборок. И лишь в 20 частотность «л» попадёт в интервал 4,65–4,75% (диагр. 1). Вероятность такого события при нормальном распределении ничтожна.
Все полученные данные позволяют утверждать: приёмы звукописи используются писателем только для решения локальных задач, а на больших объёмах текстов неизбежно проявляется его «родной» язык. Подобно национальным языкам, разные стили отличаются и буквенным составом. Это хорошо видно на примере «л». Причём у Бродского (табл. 2), как и у большинства, её частотность стабильна на протяжении всей жизни. Отклонения, вызванные тематическими требованиями, в т. ч. крупных произведений (поэмы «Зофья», «Горбунов и Горчаков»), компенсируются написанным в тот же период. Тогда как почти у трети поэтов наблюдаются резкие изменения частотности «л», удивительно совпадающие с избранием иной поэтической системы. Напрашиваются аналогии: а) литерный «почерк» сродни рукописному и незначительно меняется со временем; б) фазы преобладания конкретного знака схожи с цветовыми периодами в творчестве живописцев. Обе гипотезы подтверждаются статистикой. Сплетение требований естества и частных предпочтений (как необходимости и случайности) образует буквенную ткань с причудливым рисунком.
Доля сдвоенного «л» в общем количестве употреблений буквы крайне мала (0,4–0,6%), и ею можно пренебречь, зато весомый вклад вносят ГПВ. Причём наблюдается определённая закономерность (табл. 3): чем больше их удельный вес среди всех глаголов, тем выше общая частотность «л», а без них она относительно стабильна (частотность «л» в стихотворных драмах значительно ниже именно за счёт меньшей доли ГПВ — 35%). Таким образом, опровергается очередной тезис Бродского о «повышенном аппетите Рейна к глагольным формам прошедшего времени».
II. «Преобладание тех или иных грамматических категорий в языке поэта может быть весьма показательно в психологическом смысле и само по себе может сообщать слогу тот или иной характер — то динамический, то статический» [3, 26]. Попробуем сравнить психологические портреты поэтов.
У Рейна взято по 30 вещей из указанных разделов. И хотя из анализа исключены наречия, процент существительных несопоставим с умозрением Бродского. Таблица 4 убедительно доказывает: Рейн говорит на обычном русском языке. Расхождение с «Частотным словарём» [41, 927] вызвано тем, что у Засориной в категорию «глагол» отнесены деепричастия, а к существительным не причислены имена собственные (Бродский на этом настаивает, мотивируя тем, что они «равноценны в сознании Рейна»). Его реплика «менее всего у Рейна прилагательных» — не более чем трюизм. Сия часть речи в принципе употребляется реже местоимений, предлогов, союзов и тех же наречий (даже у «безглагольного» Фета).
Идентичный морфологический состав имеет и первая глава «Евгения Онегина». Но не стихи самого Бродского! Произведения 1971–1972 и 1988–1990 гг. дают именно ту картину, которую он «увидел» у Рейна, — «избыточная вещность, перенасыщенность существительными». Именно от творчества рецензента «у читателя зачастую складывается ощущение, что предметом элегии оказывается сам язык, самые части речи» [20, 12]. Как будто читаешь мартиролог «руин цивилизации» — некий каталог вещей…
III. Таким образом, обширные измышления Бродского о поэтике Рейна, построенные на исходных тезисах, выглядят произвольными. Солженицын верно заметил: «В себе он замкнут, и даже — посочувствуем — безысходно» [33]. Поэтический слух подвёл самого молодого лауреата Нобелевской премии. И где — в оценке творчества лучшего друга, со стихами которого знаком был многие десятилетия! Пример знаменательный: полагаясь лишь на интуицию, мы рискуем замутнить образ чужого творчества собственным ограниченным пониманием. Статистический анализ художественных текстов — надёжный фундамент для последующих литературоведческих штудий.
Например, Ковтунова после обзора текстов небольшого объёма утверждает: «Любимый звук А. Блока из ряда согласных — сонорный „н“… Блок любит сдвоенное „н“» [16, 41]. Весьма информативно, если не знать, что «н» — самый частотный из согласных у подавляющего большинства поэтов (кроме Бродского, Есенина, Маяковского и Пастернака). Вне конкуренции тут Гиппиус, а Блок идёт вровень с Тютчевым и Вяч. Ивановым, уступая Пушкину (в поэмах) и Баратынскому; по двойному «н» он делит 7-8-е места.
Разумеется, реальную значимость имеет отношение фактической частотности к числам, выражающим теоретически рассчитанную, но «при фонологически-статистическом исследовании всегда надо учитывать особенности… стиля речи» [37, 280, 275]. Исходя из этих аксиом, призываю филологов привлекать для сравнения только данные из таблиц 1 и 5 настоящей статьи, дабы ошибочными результатами не ввести в заблуждение заинтересованных читателей. Духовное постижение должно основываться на достоверной информации, иначе становишься гражданином «отечества иллюзий».
Характеристики стиля (как авторского, так и функционального) не исчерпываются известными параметрами. Две рассмотренные методики — полноправные инструменты в арсенале стилистики как науки. Поле деятельности огромно: на очереди сравнительный анализ литерных предпочтений авторов, исследование контрастных пар (как например, основная «р/л»1) и частотности всех частей речи (особенно наречий, определяющих краткость текста [34, II, 9], и балласта местоимений2). А через это — уточнение специфики конкретных стилей и потенциала русского языка.

1 На их антагонизм указывали Бальмонт [2, 79], Благой [5, 203], Вейдле [8, 88], Добин [14, 107], Вал. Сорокин (интервью журналу «Поэзия»).
2 «Лексическая и грамматическая невнятица часто проявляется у Бродского в перегруженности отсылочными словами, в основном — местоимениями» [17, 93].

Поскольку форматирование не позволяет корректно разместить таблицы (основная дана в виде масштабируемой иллюстрации), привожу ссылку на полный текст статьи: или по ссылке на сайт "Истина" в конце моего авторского раздела.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Баевский В. Лингвистические, математические, семиотические и компьютерные модели в истории и теории литературы. М., 2001.
2. Бальмонт К. Поэзия как волшебство. М., 1922.
3. Белецкий А. В мастерской художника слова. М., 1989.
4. Белый А. Глоссалолия. Берлин, 1922.
5. Благой Д. Творческий путь Пушкина (1826–1830). М., 1967.
6. Болотская М., Болотский А. О речевом фоне анаграмм // Проблемы изучения анаграмм. М., 1995.
7. Василевич А. Опыт получения субъективных оценок частот букв русского алфавита // Психологические и психолингвистические проблемы владения языком. М., 1969.
8. Вейдле В. Эмбриология поэзии. М., 2002.
9. Вероятностное прогнозирование в речи. М., 1971.
10. Гейльман Н. Фонетические характеристики спонтанной речи. Л., 1983.
11. Головин Б. Опыт вероятностно-статистического изучения некоторых явлений истории русского литературного языка XIX–XX вв. // Вопросы языкознания. 1965. № 3.
12. Головин Б. Язык и статистика. М., 1971.
13. Григорьев В. О динамике распределения букв в тексте // Актуальные вопросы структурной и прикладной лингвистики. М., 1980.
14. Добин Е. Поэзия Анны Ахматовой. Л., 1968.
15. Журавлёв А. О некоторых отличиях живой разговорной речи от стилизованной // Русская разговорная речь. Саратов, 1970.
16. Ковтунова И. Очерки по языку русских поэтов. М., 2003.
17. Колкер Ю. Несколько наблюдений (О стихах Иосифа Бродского) // Грани. 1991. № 162.
18. Левин Ю. Количественные характеристики распределения символов в тексте // Вопросы языкознания. 1967. № 6.
19. Лесскис Г. О зависимости между размером предложения и его структурой // Вопросы языкознания. 1964. № 3.
20. Лурье С. Свобода последнего слова // Бродский И. Письма римскому другу. СПб., 2003.
21. Милевский Т. Исследования по структурной типологии. М., 1963.
22. Мыркин В. Некоторые вопросы понятия речи в корреляции: язык—речь // Вопросы языкознания. 1970. № 1.
23. Налимов В. Вероятностная модель языка. М., 1974.
24. Пешковский А. Десять тысяч звуков // Сборник статей. Л., 1925.
25. Пиотровский Р. Информационное измерение печатного текста // Энтропия языка и статистика речи. Мн., 1966.
26. Пиотровский Р., Турыгина Л. Антиномия «язык—речь» и статистическая интерпретация нормы языка // Статистика речи и автоматический анализ текста. Вып. 2. Л., 1971.
27. Платон. Кратил.
28. Пушкин А. Письмо к издателю А. Б. (1836) // Полн. собр. соч. в 10 тт. Л., 1977–79.
29. Разговорная речь в системе функциональных стилей. М., 2003.
30. Сабашникова М. Зелёная змея. М., 1993.
31. Серебрякова Л. О стилевой вариативности функционирования видо-временных форм современного русского глагола (несовершенного вида) // Вопросы статистической стилистики. К., 1974.
32. Сиротинина О. Формы времени в разговорной речи // Вопросы статистической стилистики. К., 1974.
33. Солженицын А. Иосиф Бродский — избранные стихи // Новый мир. 1999. № 12.
34. Солженицын А. Публицистика. Ярославль, 1996.
35. Тарановский К. О поэзии и поэтике. М., 2000.
36. Тарковский А. Последних листьев жар. М., 2000.
37. Трубецкой Н. Основы фонологии. М., 2000.
38. Финкель А. Эвфоника «Незнакомки» // Русский язык. 2002. № 36.
39. Фонетика спонтанной речи. Л., 1988.
40. Фрумкина Р. Вероятность элементов текста и речевое поведение. М., 1971.
41. Частотный словарь русского языка. Под ред. Л. Засориной. М., 1977.
42. Шапир М. «Versus» vs «Prosa»: пространство-время поэтического текста // Philologica. 1995. т. 2. № 3/4.
43. Attneave F. Psychological probability as a function of experienced frequency // Journal experience psychological. v. 46. 1953. № 2.
44. Fonagy I. Die Metaphern in der Phonetik.
45. Ku;era H. Entropy, Redundancy and Functional Load in Russian and Czech // The 5th International Congress of Slavists. American Contributions. Vol. 1. The Hague. 1963.