Пустое счастье ста...

*
«Пустое счастье ста...» Вроде и понимает поэт ничтожность такого счастья перед «счастьем сотен тысяч», но подспудно ощущает, что эти тысячи «узкогруды», большое сердце в них поместиться не может. И как ни старается, обзывая себя уже и уродом, остается на стороне либеральных ценностей — того, что «всякой косности косней». Оппозиционность к происходящим вокруг процессам не преодолевается, наоборот — приобретает вызывающий вид:

Напрасно в дни великого совета,
Где высшей страсти отданы места,
Оставлена вакансия поэта:
Она опасна, если не пуста.

Чуть ли не сигнал, конечно абсолютно бессознательный, властям: если все еще имеются у вас настоящие поэты, надо расстреливать, не ждать, пока сами покончат с собой, как недавно Маяковский...
На дворе тысяча девятьсот тридцать первый. Год появления книги «Второе рождение». Но в нее это стихотворение, посвященное Борису Пильняку, которого через несколько лет и впрямь расстреляют, не войдет. Для прошения о мирном сосуществовании со сталинским режимом оно явно не годилось.
Впрочем, впечатления, что Пастернак слишком уж ломал себя когда-либо, и тогда тоже, чтобы шагать в ногу со временем, нет. Он просто всегда был жизнелюбом не официозной закваски и тончайшим лириком. Не зря, когда дошло до момента, требующего однозначно решить его судьбу, Сталин все-таки махнул рукой: «Оставьте этого небожителя в покое».

(Из книги "Порох и метан", 2017)