Далекий зов

Вокзальных фресок вяжущий десерт...
Не торопись, слёз живопись, останься!
Туманный рассыпается портрет
Под грифелем сиреневого вальса:
Она стоит в потоке проходном,
С поплывшей штукатуркой макияжа,
Автостоянки и аэродром
Отмечены в ее гурман-вояже, —
Перекати мгновений свежий цвет,
От огорчений специй до ванили
Воздушных поцелуев мягких линий,
Встреч и разлук с любимыми людьми.
О, Муза Путешествий, корабли
Твои наполнены и все заражены
О доме ностальгией безответной.

Еще один последний пируэт
Прикосновения в кислинке острой ветра
Свистит гудок и тает силуэт
В проеме исчезающей кареты.
Грохочет из динамиков подкаст
Прощания истерзанной славянки,
Объятие, продлись еще чуть-чуть,
Глазурь живую глаз не отпускайте!

Умчался поезд хищным эпилогом.
Следов цепочка тянется впотьмах
Ухабным соло в рельсовых пустотах,
Протяжным хрипом в тучных рычагах.
Кто по билетам, а кто мимо кассы
Успел занять мохнатое купе,
А мимо гасят спутники на трассах,
И в небе исчезают канапе
Тарелочек, шпионящих из NASA.

Качают зайцев теплые вагоны,
И даже таракан успел нырнуть
В резину заоконного проема,
Нащупав свой запыленный маршрут.

Бычок раздавлен.
В тамбур вышли двое.
Клубится через потное стекло
За терками шлейф перегара в поле,
Вагонное, со скобой жестяною,
Распахнутое в мокрое пятно
Ненастья, истязающего ветви
Деревьев, жмущихся к железной полосе.

Разбуженная пишущей кареткой
Колесных пар, стучащих в темноте,
Охочусь за гудящим ритмом зверя,
Вне расписания, пытаясь заскочить
В стремительно смыкающиеся двери
Эпохи, торопящейся уйти.

Ночь вездебродит женщиной-гречанкой,
На тучном небосклоне Аполлон
Похож на пулеметчика тачанки,
Направив линзу в предрассветный сон,
Через бедро, бельем свисая с полок,
Где в рацио заглядывает Поллок
Экспрессией неначатого дня.
Что он готовит нам, в него вошедшим?

Щемяще послевкусие у тайны.
Быть пассажиром, загнанным в багет
Порталов отдыха и холлов ожиданий,
Перебродившим, близостью отцветшим.
А Муза там, где ей прохода нет,
И ощущенье музыки все дальше, дальше, дальше...