Рождение поэзии

Кто скажет нам, как музыка звучала
Во времена, когда земля была
Подобна деве юной, что начало
Своё в любви божественной брала?

Как по лозе поэм хмельною влагой
Струилась в чаши юных серенад
Нектаром сладкозвучным, сея благо
Устами нежными танцующих менад?

Как юной нимфы нежным поцелуем
Глоток хмельной, что душу горячит,
Испит до дна был, в ночь войдя, ликуя,
Весёлой свитой строф к луне летит?

Есть тайна тайн, Создателя творенье,
Нетленным ладом в тишине небес,
Что хрусталём звучит, в нём утешенье
Природе смертной – чуду из чудес.

Той музыке воздвиг оплот волшебный
Отец небесный дочери родной,
Меж родников, камней и трав целебных,
Звёздный чертог, покрытый синевой.

В корнях дубовых скрыл её в прохладу,
Где тайно чарами могучими воздвиг
От любопытных глаз в ночи преграду
В холмах туманами на сотни тысяч лиг.

Он непорочностью озёр и рек кипучих
Пронзил холмы и горы, под луной
Вил тропы мира, но от всех живущих
Дочь свою скрыл недвижной тишиной.

В зелёных кронах хрупкими ветвями
Соткал пророчеств яркий гобелен,
В пределах поднебесных голосами
Весёлых птиц, русалок и сирен.

Создав гармонии, скрывая тихой сенью
Деревьев изумрудных сонный лад,
Забвение вдохнул в свои творенья,
Дабы не знали путь в Эдемский сад.

Но кенарем, чей облик неприметен
Среди могучих листьев и ветвей,
Он песней память передал поэтам,
Что поселилась в тишине аллей.

Дал очи мудрости поэтам осторожно,
Те, что способны красоту узреть,
Дал слух такой, которым слышать можно
Ту истину, что дал пернатым петь.

И через слушанье своё они познали,
Как люди появились на земле,
Как по траве прохладной зашагали
На свет звезды, сияющий во мгле.

Творец повелевал спешить на землю
Всем Ангелам из серебра небес,
И поклониться новому творенью,
Что он создал среди земных чудес.

Все Ангелы исполнить поспешили
Волю Отца, на твердь ступив земли,
И благодатью в мир людей излили
Гармонии божественной любви.

Все поклонились новому творенью,
Уча его услышать горний глас,
Что светом по свету идёт, не зная тени,
Что стал душой живою среди нас.

А были Ангелы, что возлюбили Бога,
Живущего в творении своём –
Хранителями стали, чтоб порокам
Жизнь не порушить пагубным огнём.

Один лишь Ангел, что иных всех краше
Восстал, отринув промысел Отца,
Не поклонился, ибо видел нашу
Жизнь, не достойную награды и венца.

Разверзлась твердь, зияя пастью лютой,
Огнём и тьмой красоты осквернив,
Как хищный зверь вобрал, набросив путы
Порочности, тлен ко греху склонив.

Был Ангел первый среди всех творений,
Рождённый светом истинным Отца,
Сиял цветком волшебным среди терний
И рос в розарии небесного дворца.

Гордыня в алчности и ревность своё дело
Свершили, гневом породив позор,
Так сердце Ангела замёрзло, онемело,
Вступило с жизнью в непрерывный спор.

И жизнь отторгла тех, кто был в безумье,
Разверзла недра в вечное ничто,
Низвергла смерть туда, где новолунье
Сокрыло свет, не ведая его.

В тех недрах на престоле льда и камня
Воздвигся тот, кто жизнь саму отверг,
Презрен, – он затаился в недрах тайно,
Ему противен смертный человек.

А смертный человек, в лесах скитаясь
Под чутким оком своего Отца,
В раю земном, с небесным миром знаясь,
Приял дары из рук святых Творца.

Отец Небесный в сласти утешенья,
Простому человеку даровал
Свободу Воли, твердь Воображенья
И право, дабы формы создавал.

Воздвигнув оное, Творец покрыл забвеньем,
Как саваном туманов, память тех,
Кто создан был бессмертным и нетленным,
В бездонном свете освещая всех.

Познал себя он смертным и конечным,
Хоть и узревшим свет своей душой,
Но в жизни, как в потоке быстротечном,
Сженился с бледнолицею тоской.

И вот однажды смертность, лик скрывая
Свой в силе жизни, смерти вопреки,
Пришла одна к самим воротам рая,
В края, где плачут нежно родники.

Вела с собой дыханье душ прозревших,
Способных слышать голоса небес,
Вкусить Амброзии живительной сумевших,
Сокрытой тайной меж иных чудес.

О том мы скажем, что явилось к тленным,
Что прахом рождены, но между тем,
Способные божественность Вселенной
Узреть, как Ангела, в объятии поэм.

Как Ангел сей, что дух хранит незримо,
Однажды человека вдохновил,
Прийти к Источнику под сенью исполина,
Что из того источника вкусил.

Услышал он, как кенарь вьёт изящно
У родника, затеяв бурный спор,
Песней своей, из смерти уводящей
К бессмертию среди долин и гор.

Родник своей прохладною струёю
Воспел луны ночную красоту,
В тумане и траве искал покоя,
Хранил в себе небесную звезду.

Пернатый солнце прославлял, и песня
Его струилась золотом, как мёд,
На целый мир, но мир казался тесным
Гармонии, что в мир рассвет зовёт.

Как только смертный здесь услышал споры,
Что птица весело вела с лесным ручьём,
Из виноградных лоз придумал скоро
Кифару лёгкую, но звучную притом.

Заплакал в музыке, что с пением роднится
Ручья хрустального, поёт о том лоза,
И в тот же миг вспорхнул весёлой птицей,
Призвав в ночи рассвет согреть леса.

Пел смертный так беспечно, вдохновенно,
Забыв о тлене у ворот весны,
Кифары сок пролился и безмерно
Разлился светом на ладонях тьмы.

Тот сок бродить стал в сердце юной рифмой,
На дне поэмы, спетой в тишине,
И на поляну златокудрой нимфой
Явилась сама нежность по росе.

Так тихо подошла и села рядом,
Прислушавшись к певцу, что над ручьём
Вил строк ажур, сокрытый дивным садом,
И с кенарем парящему вдвоём.

Испила нежность лоз хмельных усладу,
Что бродят между влагой и теплом,
Луной и солнцем, людям став наградой
Кровью поэм любовных и вином.

И человек, узрев, как нежность рядом
С ним села здесь, к любви земной припав
Сама весна, рождённая тем садом,
Где он на свет явился среди трав.

И пел поэт, забыв про всё на свете,
Утратив волю, глядя в глубину
Глаз, в коих видел в мире этом
Все тайны мира, даже в недрах тьму.

Творец был рад, узрев сию картину,
Ведь его Промысел – любовь, и лишь она
Невинна и в невинности незрима,
Но лишь она в Его глазах важна.

И так в любви, когда был мир невинен,
Под сенью леса мягко родилась,
Хмель песен-родников дорогой длинной,
Дождями вешними в мир юный пролилась.

Забыли все, что Промысел Господний –
В любви людской свой облик узнавать,
Но даже в самом пекле, в преисподней,
Кенарь напомнит, что должны мы знать.


Картина: Jose Veloso Salgado (1864-1945), Cupid and Psyche, 1891