Рыжик. Глава 20

                20
                *** 
А сейчас, уважаемый читатель, мы снова вернёмся к резво бегущему рысью Рыжику, уносящему Трофима Найду в совхозные поля. Всю весну и начало лета проносился широкой рысью жеребец со странным наездником, стоящим, как каменная статуя, неподвижно в лёгкой кошёвке. Путь Рыжик изучил хорошо, и мог доставить своего нового хозяина в данном направлении с закрытыми глазами.  С обширных полей - к животноводческим помещениям, либо на летние выпаса,  оттуда к конторе и, поздним вечером, девять вёрст до села Суженка. Трофим Николаевич продолжал жить там. И где бы ни появлялся управляющий, работа там кипела с особым энтузиазмом, Найда был строгим руководителем, это чувствовал и Рыжик.  Пока же все предъявляемые жеребцу требования, за рамки сверх естественного не заходили.  Одно только угнетало его сильно, свидания с Добрым /Акимом /почти прекратились.
К средине июня совхозные поля покрылись густыми зелёными всходами зерновых культур, вытянулись по самую лошадиную грудь луговые травы, на взгорках появилась земляника. Рыжик знал, что это такое, когда вместе с травой он прихватывал эту ягоду, во рту ощущался сладкий привкус и бесподобно приятный земляничный запах. И тут в поведении его хозяина произошли резкие изменения и непонятные, мерзкие требования к нему, Рыжику. В полях стали всё чаще встречаться незнакомые люди с наполненными земляникой лукошками. / Скорее всего, это были жители посёлка Лесозаводского/. В руках же его хозяина появилась хорошо сделанная плётка, но она видимо, предназначалась не для него, так как ни разу не опустилась на жеребячий круп и даже ни один замах этой плётки Рыжик не видел.
Но вот однажды управляемый хозяином, Рыжик выскочил на пригорок, где несколько человек собирали ягоды. Подгоняемый вожжами, жеребец стелой намеревался пролететь мимо этого сборища, но вдруг, почувствовал, что хозяин, изо всех сил натянув удила, направляет его прямо в самую гущу столпившихся от неожиданности людей. Рыжик заметался в растерянности, он никогда в своих лошадиных мыслях даже не предполагал, что  сможет, так вот, без всякой на то причины, кинуться на людей. Он попытался отскочить в сторону, но получил хлёсткий, болезненный удар плётки по крупу. Однако на людей кинуться не посмел, и резко затормозив, встал на дыбы. Тогда хозяин, соскочив с дрожек,  начал этой плетью избивать людей сам, выхватывая из их рук кошёлки и яростно растаптывая ягоды кирзовыми сапогами. Рыжик, не зная как себя вести в таком случае, топтался на месте и тревожно ржал.  Но вот люди одумались, и, объединившись, завалив обидчика на землю, стали колотить его, чем придётся, хозяин кое – как вырвавшись из разъярённой топы, плашмя хлопнулся в кошёвку и дёрнул вожжи. Рыжик, не заставив себя долго ждать, рванулся с места и в одну секунду был уже недосягаем для обиженных людей.
Так повторялось ещё несколько раз, только теперь хозяин налетал на одиноких ягодников, сначала пытаясь направить на них Рыжика, но жеребец до такой низости не опустился.
- Сволочь! – был выдвинут окончательный вердикт Найдой, в отношении поведения Рыжика, на этом попытки сделать жеребца скотиной жандармерии прекратились.
Узнав о таком странном поведении управляющего, директор Медведев пригласил его к себе в кабинет:
- Трафим Николаевич, тут до меня дошли слухи, что ты чужих баб плёткой охаживаешь, ты смотри, соберутся их мужики и вышибут тебе мозги! Поведай мне, зачем ты так поступаешь?
- А как мне ещё с ними поступать, они же топчут посевы и многолетние травы, работников мне развращают, те тоже хватают лукошки и по ягоды, кроме того требуют выходные дни, такие же, как в посёлке.
- Согласен, намерения твои хозяйские я понимаю, но ты эти Ежовские* замашки брось. Можно ведь с людьми просто поговорить, они ж не совсем тупые, наверное, поймут. / *Ежов возглавлял НКВД 1936-1938 г. г. прославился беспрецедентными репрессиями/
 Но слова директора не нашли положительного отклика в голове управляющего и он продолжал применять крайние меры, к так не любимым им поселковым жителям. И это в конечном итоге стоило ему самого дорогого… 
                ***
Рыжик, завидя родной конный двор, радостно заржал и прибавил ходу. Из сторожки выскочил обрадованный встречей Аким, и бросился распрягать жеребца. Всё это время довольный конюх что-то ласковое гудел в ухо Рыжика, и тот в ответ восторженно гоготал, похрапывая и хлопая большими губами.
- Сегодня буду ночевать в Орловке, - сообщил управляющий, - ты, Аким осмотри жеребца, почисть, проверь подковы, может заменить надо будет.
- Ды эт мы с превеликим удовольствием, - выдохнул счастливый Аким.
- Послушай Бычков, ты луга хорошо знаешь? – вдруг спросил Найда.
- Да вроде не плохо, всю жисть тут прожил. А чё?
- Да вот, сдаётся мне, что учётчик Василий Петрович пытается меня обмануть. Скажи мне, за Змеиным логом луга или болота, он говорит, что непроходимые болота.
«Брешет он» - чуть не вырвалось у Акима, но он вовремя сообразил, что лучше в эти дела не соваться и уклончиво ответил:
- Ты уж Николаич, сам его путём расспроси.
- Значить брешет! –  Сделал правильный вывод Найда, - вот я завтра с утра сам всё проверю. Сенокос начался, чую я, сена для совхозных коров
будет маловато.
- Трофим Николаич, можно тебе задать один личный вопрос? – вдруг, спросил осмелевший от доверительной беседы Аким, - почему ты ездишь стоя? Это же невозможно удержаться. Я бы сразу ахнулся головой об землю.
- Ну, ты видишь, я же держусь. Седеть то мне нет возможности, я на фронте был ранен в спину, пуля застряла рядом с позвоночником, на стуле то я приму нужную мне позу и сежу неподвижно, а на дрожках неподвижно не посидишь - боль страшная, вот и научился так ездить – стоя.
- Прости, дурной вопрос задал, - смутился Аким.
- Да ничего, хоть правду знать будешь и другим скажешь, а то в Суженке поначалу пустили слух, что мне осколком задницу вырвало.
Выйдя уже за ворота конного двора, он обернулся, увидел, как радуются встречи конюх и жеребец, усмехнулся в усы:
- Два придурка, как дети, - и пожалел, что к нему такой привязанности не имеет никто.
                ***
Рано утром управляющий, с плёткой в руке, появился на конном дворе.
- Ну как жеребец, в порядке?
- В порядке,- ответил угрюмый Аким, ему было жаль, вновь, расставаться с Рыжиком, - Николаич, я сам запрягу коня, - вынося сбрую из «конюховки» - прогудел Аким.
Запрягая Рыжика, он гладил его по морде, холке, по округлым, лоснящимся бокам, что-то нашёптывая на ухо жеребцу, видимо свою молитву, словно чувствовал что-то неладное, что может произойти за Змеиным логом.
- Ты, вот что, управляющий, будь поосторожней  в этом проклятом Змеином логу, он ведь не напрасно так называется, там действительно скопище гадюк, дорожка-то, заметил, туда, с наших полей, узенькая и не наезженная. А если в объезд ехать, так это целых пятнадцать вёрст лишка отмахивать. По логу-то всего три, но страшных, поэтому гони не останавливаясь. Там за логом Васьки-учётчика хозяйство, - наконец открытым текстом сообщил Аким.
- Ладно, и не такое видели, - отрезал Найда, и, заскочив в кошёвку, с ходу пустил Рыжика рысью.
Жеребец, вылетев на знакомую полевую дорогу, распластавшись в привычной рыси, летел быстрее ветра, но вдруг, у самой кромки глубокого лога, хозяин, вожжами резко повернул его на, еле заметную, травянистую дорожку. Она не была знакома Рыжику и он, в таких случаях, несколько укрощал свою прыть, но на этот раз хозяин не давал ему это сделать, а наоборот, подстёгивая вожжами, ускорял бег жеребца.
Дорожка, круто падая в овраг, из травянистой превращалась в каменистую, и иногда, при соприкосновении подковы с камнем, из под ног вылетали огненные искры. Вдруг, рядом, на каменистом склоне, Рыжик заметил какие-то пёстрые ленты, их движение, при быстром беге, ему были не заметны, однако зловещее шипение он слышал. В один момент, на дорожке с боку, пёстрая лента стремительно метнулась к нему, но прикоснуться не успела, так быстро летел Рыжик, он услышал, как хрястнуло что-то под колесом, и в это время они вылетели на другую сторону Змеиного лога.
Глазам их открылся огромных размеров луг, на котором работали люди, они метали сено, вернее домётывали, так как по всему лугу стояли уже завершённые стога и скирды готового душистого сена. Не сбавляя хода Рыжик, направляемый хозяином, подлетел к группе стоящих людей, и остановленный крепкой рукой седока, / не скажешь же стояка / замер на месте. Между людьми завязался разговор, голос хозяина постепенно накалялся и, вдруг, перешёл в яростный крик, затем он взмахнул хлыстом и ударил с оттяжкой по лицу одного из стоящих у стога мужиков. Человек схватившись за повреждённое лицо, застонал. Хозяин размахнулся ещё раз, но всполошившиеся люди, схватив вилы, стали медленно приближаться к дрожкам. Хозяин, видимо почуяв перевес сил не в свою пользу, изрыгая проклятия, быстро развернул Рыжика, и они понеслись в обратный путь.
                ***
Трофим Николаевич Найда, преодолев Змеиный лог, увидел огромный плодородный луг, уставленный стогами отличного душистого сена, так необходимого совхозным коровам, но как он сразу же понял, оно принадлежало коровам жителей посёлка Лесозаводского.
« Ах, проклятая тварь! – Мелькнуло в голове управляющего, - вот так учётчик Петрович, продал гад лучшие сенокосы, а мне всё докладывал, что за логом сплошные болота»
Подлетев к стоящим у стога мужикам, он с ходу, стальным тоном, спросил:
- Кто разрешил вам обкашивать государственные луга!?
- А ты что за гусь? – спросил высокий широкоплечий мужик, лет за пятьдесят возрастом, уставившись бесстрашно в злобные глаза управляющего, синевой своих глаз.
Глаза Трофима Николаевича, неожиданно вылупились до предела, он всю жизнь не мог забыть этой синевы:
- Неужели это ты, Иуда, Сёмка Храмцов! Ты как попал кулатцкая тварь сюда!? И при Советской власти хозяином стал!  Но нет, пока я живой – этому не бывать!
- Пока живой, но можешь и подохнуть! – И синеву Семёновых глаз, закрыла угрожающая тёмная туча. 
- Ты ещё мне будешь угрожать, - не сдержался Трофим, и резанул по ненавистному лицу плёткой, как когда-то это сделал Семён с его лицом.
Замахнулся ещё раз, но поселковые мужики угрожающе схватившись за вилы, двинулись к дрожкам. Найда рванул Рыжика, тот развернувшись почти на месте, с ходу ринулся  в обратный путь.
- Запомни, гад, этого сена тебе не видать, как своих ушей, завтра пригоню трактора и всё конфискую в совхоз, - обернувшись, крикнул управляющий.
- Смотри, ты уже однажды пытался конфисковать моё хозяйство, отделался шрамом, как бы сейчас головы не лишиться, - услышал он в ответ.
                ***
Для того, чтобы узнать, каким образом, депортированный в тридцатые годы в Сибирь, Семён Храмцов оказался жителем Лесозаводского посёлка, нам с тобой, уважаемый читатель, придётся вернуться на несколько лет назад.  А чтоб иметь представление о том, что такое депортация «кулатцкого» элемента, да и вообще «социально чуждых элементов»,  мы опять  обратимся к истории тех лет.
Вот справка, из Новосибирских архивов дающая приблизительное представление об этом:   Неизвестно, сколько человек из 1 803 392 официально сосланных по графе «раскулачивание» в 1930 – 1932 годах, погибли в первые месяцы «новой жизни» от холода и голода. Новосибирские архивы сохранили душераздирающий документ, посланный в мае 1933 года инструктором горкома партии Нарыма в Западно – Сибирский крайком. Он касается двух эшелонов, в которых прибыли из Москвы и Ленинграда более шести тысяч  ссыльных человек.
Вот несколько отрывков из этого ужасающего свидетельства:
« 29 и 30 апреля 1932 года из Москвы и Ленинграда были отправлены на трудовое поселение два эшелона деклассированного элемента. Прибывши в Томск, этот контингент был пересажен на баржи. 18 мая первый и 26 –го мая второй эшелоны были высажены на реке Оби у устья реки Назина на острове Назино.
В двух эшелонах находилось 6114 человек. В пути люди находились в крайне тяжёлом состоянии: скверное питание, скученность, недостаток воздуха, массовые расправы над самыми слабыми. В результате – высокая смертность, порядка 35 – 40 человек в день.,
Сам остров оказался совершенно девственным, без каких бы то ни было построек. При этом, на острове не оказалось ни каких инструментов, ни семян, ни крошки продовольствия.
Жизнь на острове началась. На второй день прибытия эшелона, 19 мая, выпал снег, поднялся ветер, а затем мороз. Голодные, истощённые люди без кровли, не имея ни каких инструментов, очутились в безвыходном положении. Обледеневшие, они были способны только жечь костры, сидеть, лежать, спать у костра. Люди начали умирать. В первые сутки бригада  могильщиков смогла закопать 295 трупов.
И только на четвёртый день, на остров прибыла ржаная мука, которую и начали раздавать трудпоселенцам по нескольку сот грамм.
В начале июня началась отправка людей на так называемые участки, т. е. места, отведённые под посёлки.
Участки были расположены под рекой Назиной за 200 километров от устья. Участки оказались в глухой необитаемой тайге. Здесь впервые стали выпекать хлеб в наспех сооружённой одной пекарне. Продолжалось то же ничегонеделание, как и на острове. Истощение людей шло своим чередом. Достаточно привести такой факт. На 5 – тый участок с острова пришла лодка в количестве 78 человек. Из них живыми оказались только 12.
Участки были признаны негодными, и весь состав людей стал перемещаться на новые участки, вниз по этой же реке, ближе к устью. Бегство приняло массовые размеры…
В результате всего из 6100 человек, выбывших из Томска/ и плюс к ним 500 – 700 человек, переброшенных из других комендатур/ на 20 августа осталось в живых 2200 человек.»
Таким же образом в Сибирь, в Томскую губернию был доставлен и Семён Храмцов. Везли их в вагонах, предназначавшихся для перевозки скота, по ходу постоянно подсаживая всё новых неблагонадёжных элементов. В вагоне была грязь и духота, люди начали заболевать.  Умерли его мать и шестнадцати летняя сестра, их трупы изъяли где-то на Урале, Семёна для того, чтобы похоронить родных, из вагона не выпустили, поэтому, о том, где расположены их могилы, он не знает и до сих пор, и вообще похоронены ли они.
По прибытию в Томск их вагон расформировали, тех, кто  более- менее покрепче держался на ногах, отправили на строительство железной дороги Томск – Енисейск. Попал в эту группу и Семён. Жили в вагоне теплушке, кормили сначала плохо, через несколько недель, видимо убедившись в их пользе, паёк увеличили и стали кормить сносно. Можно было считать, что по сравнению с другими переселенцами, прибывшими в Томск, ему повезло. Но его неуёмный характер, сыграл с Семёном злую шутку. Проработав на строительстве железной дороги полтора года, он вдруг надумал бежать назад, на Волгу, не имея ни каких документов. Но бежать далеко не пришлось, уже на четвёртый день, на станции Мариинск, он был арестован и помещён в тюрьму, которая находилась тут же рядом со станцией.
Выяснив, кто он такой, следователь, ведущий его дело, направил запрос по месту прошлого жительства Семёна Храмцова. Полученная справка гласила о том, что ранее Семён Анисимович Храмцов подозревался в организации сопротивления властям, путём формирования кулацкой банды.
Получив десятилетний срок по статье 58 пункт 2 /захват власти на местах /, Семён уже не в качестве поселенца, а в качестве осужденного был направлен в тайгу, на вырубку леса. На фронт, естественно, по этой причине не попал.
Вырубленный лес сплавлялся  по реке Яе, на завод посёлка Лесозаводской, и ко второй половине срока Семёна, за безупречный труд, перевили на этот самый завод на распиловку заготовленного ранее им же кругляка.
                ***
Отбыв срок, от звонка до звонка, Храмцов с завода не ушёл. Жил сначала в общежитии с такими же бездомными мужиками. Затем присмотрел себе женщину – вдову, война год назад кончилась, а муж в дом не вернулся, сложил голову в чужом краю.  К тому времени Семёну стукнуло тридцать с небольшим лет, мужик он был видный, крепкий, а у Зинаиды / так звали женщину / была большая усадьба на краю посёлка, за огородами последней улицы.  Сохранилась и корова, как Зинаида готовили для неё корма, известно было только ей. Семёну понравилось месторасположение усадьбы, вдали от шумных поселковых улиц, большой двор, да и огород не маленький. Сошлись не сразу, Зинаида была недоверчивая женщина, и только после того, как он отремонтировал заборы на усадьбе и в огороде, привёз с лесозавода две машины дров, сердце бабёнки дрогнуло, оно дрогнуло сразу же пре виде Семёна, но её останавливало, то, что он отбывал срок, как «враг народа».
 Сошлись не зря, стали сразу жить душа в душу. Через десять месяцев совместной жизни на свет божий появилась дочка,  назвали её Лизой, в честь умершей сестры  Семёна.  У Храмцова, вдруг, вернулась тяга к личному хозяйству. Через год купили ещё одну корову, через два – во дворе появилась крепкая лошадь. Вопрос с заготовкой сена предприимчивый Семён, порешал быстро.  Заметив часто стоящую у ворот жителей соседней улицы лошадь, он, узнав причину этого стояния, пригласил к себе Орловского учётчика Василия Петровича.  Напоив его хорошей водкой / другие использовали для этих целей самогон/  и, дав в придачу ещё малость деньжат /чего раньше  никто не делал/ Храмцов сразу же стал лучшим другом учётчика. Вот почему большая часть лугов за Змеиным логом стала принадлежать ему, Семёну. Объединив других, ранее назначенных «друзей» Василия Петровича, Храмцов, как бы стал у них бригадиром, и они все вместе быстро справлялись с сенозаготовкой на этих лугах, вот уже более пятнадцати лет.
И тут, вот тебе, неожиданно прошлое, в лице Найды Трофима Николаевича, вдруг больно резануло не только по лицу плетью, но и нестерпимой болью по сердцу.
« Мало я настрадался в жизни, - думал Семён, - наверное, уже с лихвой рассчитался за всё, и за этот шрам на его морде, и за убиенных активистов. Нет, видно, Бог не удовлетворён такими расчётами»
Зинаида, когда увидела красный рубец на лице мужа, взмахнув руками запричитала:
- Это кто же тебя так Семён Анисимович, чтоб ему не дна не покрышки!
- Тише, тише, это меня веткой так хлестануло, не шуми, - успокоил он жену.
Всю ночь Храмцов пролежал, засунув руки под голову и глядя в ночной потолок:
« Всё, кончилась спокойная жизнь, - вертелась неотвязная мысль в гудевшей голове, - да видно и совсем придётся её кончать. Этот сталинский активист от своего не отступится,  сведёт меня со свету и мою семью тоже. Уничтожил, гад, одну нашу семью, добирается и до второй. Ну,  нет, не бывать этому!»
Утром с тяжёлой, от невыносимых дум, головой, Семён запряг лошадь, поцеловал в лоб спящую, уже почти взрослую дочь, обнял Зинаиду. Она окончательно поняла что, что-то случилось непоправимое, припав к плечу мужа неудержимо зарыдала.
- Прости, если, что ни так, - убитым голосом произнёс Семён и, отвернувшись, быстро вышел на крыльцо. Зинаида, приоткрыв дверь, хотела выйти вслед за ним, но он, махнув рукой, вернул её в дом. Зашел в амбар, открыл старый сундук и, вытащив двуствольное ружьё, загнал в оба ствола патроны заряженные картечью.
                ***
Трофим Николаевич Найда, тоже не спал всю ночь, внутри у него всё кипело от обуявшей его ярости.  Отступив с «поля боя» он вдруг обрушил несколько ударов плети на спину, и так резво бегущего Рыжика, жеребец, увеличив скорость до предела, в считанные минуты проскочил Змеиный лог. Направляемый жестко рукой хозяина, Рыжик подлетел к совхозной конторе, и первый раз в жизни, заметил, как с его боков сваливаются хлопья белой пены. Хозяин, сходу соскочив с дрожек, кинулся в конторскую дверь, угрожающе размахивая плетью. Через минуту из конторы выскочил этот хлюпик, который однажды попытался управлять им, Рыжиком, за ним летел озверевший хозяин и, что есть силы, хлестал этого хлюпика плетью.
- Аааа… , за што!? – орал тот на всю деревню.
- За то, что ты продажная тварь! - Ревел Найда. - Пригрел кулаков на нашем поле. Чтоб ты подавился своим самогоном, сволочь!
Рыжик конечно слов не понимал, но, судя своей конской головой, чувствовал, что что-то назревает ужасное, даже, наверное, непоправимое.
Отхлестав, как следует, учётчика Василия Петровича, Найда погнал Рыжика к совхозному гаражу, найдя бригадира тракторной бригады Алексея Афонасьевича, распорядился:
- Завтра все трактора за Змеиный лог, вывозить сено!
- Так ещё рано, что ж таскать зароды по сухой земле, трактора рвать, - попытался возразить бригадир.
- Ничего не рано, как раз. Ни хрена с твоими тракторами не сделается, - ехидно ухмыльнулся управляющий.
Почувствовав, как хозяин взял в руки вожжи, Рыжик рванулся в сторону конного двора, надеясь, увидится с Акимом. Но хозяин, озлобленно рванув удила, направил его в сторону села Суженки. Там он нашел суженского бригадира тракторной бригады и тоже распорядился отправить трактора на луга за Змеиный лог, рано утром.
Ночевать, Трафим Найда, остался в Суженке, дома. Но уснуть ему так и не удалось. Он также, как и Семён Храмцов, лежал подоткнув руки под голову и шарил взглядом по ночному потолку:
« Надо же гадюка, живой ещё, - металось у него в голове бешенство, - мало того, он ещё и живёт видно припеваючи. Морда, как у буржуя гладкая. Ну, подожди, сволочь, я из тебя все соки выжму!»
Еле забрезжил рассвет, Найда вскочил, запряг Рыжика и рысью махнул в сторону Орловки.
                ***
Семёну Храмцову не нужно было пересекать Змеиный лог, дорога от посёлка, хоть и была длиннее, но за то безопасна. Приехал он на луг рано, ещё только забрезжил рассвет. Привязал коня в лесочке, кинул ему охапку свежего сена. Сам,  взяв ружьё, зашел за ближайший, к дороге, идущей через лог, стог сена, и стал дожидаться. Ждать долго не пришлось: далеко с двух сторон загудели трактора, перекрывая их рокот, из лога послышался топот быстро бегущего коня. Вот этот красавец конь, вылетев  на луг, поравнялся со стогом, за которым стоял Семён. На дрожках, как монолит с непроницаемым выражением лица, застыл Трофим Найда. Вот упряжка почти пролетела мимо стога.
- Эй! – громко крикнул Семён.
Трофим резко обернулся, и Рыжик услышал, как грохнул раскатистый гром, отдаваясь эхом по логу, затем второй. Что-то острое хлестануло его по крупу, жеребец повернул голову назад и увидел, как возвышающийся над дрожками монолит хозяина медленно осел и развалился поперёк кошёвки. Не чувствуя пока  в горячке, боли, Рыжик развернулся и стремительно понёсся к конному двору…
Аким, издалека заметивший Рыжика, открыв ворота, кинулся к кошёвке, увидев лежащего там управляющего. Глаза его в ужасе широко открылись и так застыли на несколько секунд. В кошёвке, подвернув неловко под себя ногу, вниз лицом лежал Найда Трофим Николаевич, спина его, в районе сердца, была разворочена картечью, половина левого бока вырвана и болталась придерживаемая плащом.
Подняв глаза на Рыжика, Аким увидел, как по его крупу стекает кровь.
- Ты что ранен? – испугался он.
- Серёга иди сюда, - позвал Аким напарника, тот протирая заспанные глаза, подбежал к упряжке, и, заглянув в кошёвку, завопил благим матом:
- Ай,  што творится, убили, убили, начальника угробили.
- Заткнись, хватит орать, дуй в контору, вызывай милицию! А я Рыжиком займусь, он тоже ранен.
Да, действительно, одна из картечин, пролетев мимо основной цели, вошла в мягкие ткани задней ляжки жеребца. Аким, приняв рану за глубокую царапину, обмыл сверху марганцовкой, засыпал стрептоцидом, однако картечь осталась в ноге Рыжика.
На третий день управляющего Орловского отделения, Найду Трофима Николаевича, похоронили с почестями.
Семёна Храмцова найти не удалось, как сквозь землю провалился, Сибирь огромная, потайных мест полно…
Чужое сено трактористы вывозить в совхоз отказались.