Среди камней

Мир был странным...
     Весь усыпанный вздымающимися желтеющими разновысотными холмами, склоны
которых были хаотично обмотаны переплетающимся серпантином дорог и тропинок,
он словно рвался ввысь, желая что-то сказать...
     Молчаливые люди, живущие здесь, должно быть, собирались построить себе дома
на вершинах холмов, но жилищ ещё нигде не было видно. Белая Мышь говорила, что
они трудились каждый день с рассвета до заката, пища им заменялась живой водой, и,
чтобы утолить жажду, то одни, то другие спускались к петляющей между холмами
прозрачной реке. Там, опустившись на колени, они жадно поглощали влагу, но ни капли
не могли взять с собой... Может, не во что было набрать, а может, вода сразу испарялась
под палящими лучами неумолимого солнца.
     Бедолаги, каждый раз вновь разворачиваясь на каком-то отрезке пути, в бессчётный
раз опять спускались к журчащей и блестящей на солнце реке. Этот блеск так резал глаза,
что мир удивительного речного дна был не виден и его можно было разглядеть, только
погрузившись в волны или приблизившись к ним вплотную...
    Напившись и взяв по камню, люди, как и прежде, растянувшейся вереницей, связанные
длинной верёвкой пуповины, отставая и дёргая друг друга, начинали медленно подниматься
наверх... Но, не дойдя до вершины, сложив камни вдоль какой-нибудь из троп, они вновь
спускались  вниз, чтобы утолить непрекращающуюся жажду, пытаясь запомнить то место,
где осталась тяжёлая ноша.
     Были здесь и те, кто не ходил в гору и чьи тропы постепенно зарастали. Они же всё равно
обречённо ходили, хотя и в низине, по вытоптанной круговой колее дороги, единственной
у подножия холма. Словно по какому-то молчаливому внутреннему уговору, они не желали
носить камни и утоляли жажду у высыхающих больших луж, заметаемых песком, и каждый
день ждали дождя...
     Малыш сидел на берегу и наблюдал за поднимающимися. Он видел, что все обочины
троп по поверхности холмов были завалены камнями разной величины, а рядом с вершиной
их почти не было вовсе. Мышь ему рассказала, что эти люди, которые ходят годами друг за
другом по пятам, часто не знают и не видят лиц соседей, но при этом злятся друг на друга,
ссорятся, не принимая и даже порой вычёркивая кого-то, словно его и нет совсем. Больше
всего Малышу было жаль детей, ведь на каждом холме, наравне со взрослыми, работало по
маленькому ребёнку. Один раз напившись вдоволь, дети хватали по маленькому камушку и
радостно готовы были взбежать до вершины... Но верёвка, натягиваясь струной, останавливала,
сильно дёрнув убегающего и покачнув устойчивость взрослого, плетущегося следом. Взрослые,
взрослые..., нёсшие следом или катившие крупные валуны, шли слишком медленно, а потом,
с пересохшим горлом, и вовсе опускались в жухлую траву...
     Некоторые дети порой начинали резвиться, но часто переставали бегать вовсе и, от
безнадёжной скуки, начинали искать мишени и, прицелившись, бросать в них взятыми
у реки камнями...
     Взрослые кричали, ругались и придумывали новые правила, чтобы всё это как-то изменить.
     Малыш жалостливо смотрел на обречённых и видел, что старики, идущие, в связке из троих,
последними, тоже всё видят и, вздыхая, плетутся сзади, успокаивая, примиряя и утешая передних.
     Глаза старика... Его поразили глубокие глаза старика на ближнем холме. Он видел их не один
раз, и они были ему так хорошо знакомы...
    Спустившаяся бабочка принесла ветерок мысли, который прошептал удивлённому Малышу:
«Это же твой холм... внутри твоего сердца. И только твоё сердце сможет, собрав и  познакомив, примирить этих жаждущих. И в твоих силах помочь им донести камни до вершины, и только от тебя зависит, построят ли они там  дом, чтобы  потом ты смог собрать этих людей, таскающих сейчас камни, за трапезой и преломить хлеб. Застелив стол белой скатертью и закрыв дверь тишины, ты непременно
должен будешь усадить уставших в мягкие уютные кресла у негаснущего камина...»
     Белая мышь, высунув свою мордочку из расщелины среди камней, услышала шёпот ветерка. Взглянув на Малыша блестящими чёрными глазками, она пошевелила тонкими торчащими усиками и, улыбнувшись, начала быстро умываться. Рядом с ней,  не умолкая, журчала и жила подводными течениями прозрачность реки. У Мыши была своя забота, полная хлопот
о многочисленном потомстве, и, как бы ей ни хотелось быть такой же белой,
как при рождении, она понимала, что её лапки всегда будут выпачканы в земле, а про хвост,
вечно волочащийся по пыли, можно было и вовсе не думать. Коснувшись пары мгновений и не спускаясь на землю, белая спинка юркнула и исчезла среди тёплых боков каменных рыб греющихся на берегу.

20.02.20