Отрывок из поэмы Кизил цветёт разлукой

Война хлестала страну плетью,
Резервы были на краю.
И чтоб покончить с Рейхом третьим.
Должны сидельцы быть в строю.
Приказ вождя созрел для зеков.
Был номер – двести двадцать семь.
«Вину стереть, стать человеком»
Штрафбат теперь, как «счастье» всем.
Вербовки день для всех назначен
И вот сбор общий на плацу.
Спецпредставитель видом мрачен,
Хлестнул всех фразой по лицу.
«Хотите жить?» - Спросил сурово,
Впиваясь взглядом в строй зека.
«К чему вопрос, что он буровит?»
Мысль полетела, гул слегка.
И тишина, лишь лёгкий ветер
Пред строем вихрем закружил.
Вопрос повторно в том же свете
Опять всем выбор предложил:
«Кто хочет жить? Вперёд – два шага,
Тем самым искупить вину.
Дойдёте в славе до Рейхстага,
С земли прогоните войну!
Совет Народных Комиссаров,
Постановил такой указ!
Идти на фронт, покинуть нары.
Исполнить Сталина приказ!
Он приказал: «Назад ни шагу!»
Пока врага не победим.
Покажем мы свою отвагу.
Союз родной освободим!
А кто откажется от фронта?!
Тех смертной казни предадим,
В рудник урановый есть квота,
На год этапом снарядим.
Из Туркестана шансов нету,
Живым вернуться никому!
А фронт! Без волчьего билета,
Права. Свобода ко всему.
Я повторяю. Кто решился?
Вперёд – два шага. Выходи?!»
И замолчал. Как слов лишился!
Ждать стал движений впереди.
А тишина, как гробовая,
Над зоной лагерной плыла.
Затих и ветер, понимая,
Минута мрачная была!
Сидельцам выбор пришлось делать,
Жестоко мучиться, страдать.
На мушке немцев быть в прицеле?
Урану жизнь свою отдать?
Минуты три молчанье длилось.
Вдруг шевельнулся зеков – ряд.
То напряженье, что копилось
Убрал, смягчил – восьмой отряд.
Вперёд из строя дружно вышел,
Все с политической статьёй.
Для них фронт был морально выше,
Чем здесь общение с братвой.
То там, то тут по одиночке
Пошли сидельцы мужики.
Ещё немного и цепочке,
Дадут названье штрафники.
Начальство лагерное сходу…
Под запись всех, кто шёл на фронт.
Всему о ставшему народу,
К утру найти свой горизонт.

Не спал барак, не спали нары,
Скрипели доски, всюду вздох.
В душе у всех тяжёлой карой,
Висел случившийся подвох.
Лежал Иван и думал, думал,
Как поступить ему с утра.
Всё примерял судьбы костюмы.
Знал, жизнь с зарёй, всегда мудра.

Гудок подъёмный по бараку,
Как ошалелый закричал.
Ох, как хотелось, чтоб проклятый,
Он никогда не прозвучал!
Иван решенье принял утром,
Взять записаться на войну.
Он понял, что так будет мудро,
Идти на фронт – спасать страну!

Через три дня был пункт учебный.
Формировались роты, полк.
Паёк давали сытный, хлебный,
С нутра ушёл голодный волк.
Стрельба была на полигоне,
Всем трёхлинейка, как сестра.
Запрет был ботать на жаргоне.
Подъём и бег всегда с утра.
Хороший завтрак. Вновь окопы,
Гранат метанье, марш броски.
За тридцать дней пришлось потопать,
И зека спесь зажать в тиски.

Кто дал добро, тех разбросали
По всем фронтам голов по сто.
Во взводе с Ваней пребывали
Народ из зеков - ещё тот?!
Штрафных бойцов и офицеров,
В натуре было больше всех.
Кто с пятьдесят восьмой - к примеру,
Хватало тоже, даже сверх.

Их командиром был суровый,
Но справедливый человек.
Слух шёл за ним, что он фартовый.
Майор разведчик и стратег.
Людей жалел, в бою не трусил,
С начальством прям, не лебезил.
Комдива этим он конфузил
И штаб дивизии бесил.
Он осуждён был трибуналом,
Свою, чтоб правду искупить,
А правда в том, что генералам
Не дал бойцов за зря убить.
Теперь в руках лишь отделенье,
Все разношёрстны, но ценны.
И было в нём – одно желанье:
Прогнать врага за пол цены.
Бойцы его Комбатом звали,
Слова последние за ним.
С харизмой был, все уважали,
Идти в разведку можно с ним.
Комбат Ивана ставил старшим,
Был в курсе всех его статей.
Знал контингент этот бесстрашный,
И видел множество смертей.
Но понимал он, в тоже время,
Что ждать от них тут можно всё.
Один есть путь, убрать, то бремя.
Доверье с верой их спасёт!

Фронт отступал, на Юг теснился.
Шли немцы к нефти на Баку.
Штрафбат в Калининский сместился.
Там фронт готовился к прыжку.
Врага громить там будут дружно
герой солдат, танкист, пилот
Лететь, бежать и ждать бездушной…
Той пули-дуры в лоб, в живот!

Ну, а пока везде затишье,
Ночами слышен вражий лай.
Порой ракеты яркой вспышкой
Осветят землю. Незевай!
Окоп, землянка – в три наката,
Плечом к плечу сидят бойцы.
Горит буржуйка от заката,
Притихли даже острецы…
Ивану хвоя, как полати.
О чём он думал? Всё подряд.
Как станет вольным, купит платье,
Отдаст Наташке тот наряд.
А сыну Толику конфеты
И шоколад, и монпансье.
Идут по Ялте разодеты
Сниматься в фотоателье.
О доме, маме всё черствее,
Мутнее, реже мыслей взор.
Братва, Кенты о них теплее,
Роднее с некоторых пор.
Ещё – вот, что приятным стало,
Попал в окоп исчез конвой.
Их в третьей линии не мало.
Свобода на передовой!
Гуляют слухи – скоро бойня?!
"Останусь жив, или конец?
Сынок растёт, меня не помня…
Здоров надеюсь - сорванец?!"

Прошло так дней ещё… А сколько?
Никто не знает, да не суть.
Ползла ШуРа по грязи скользкой,
Держа к окопам вражьим путь.
Чтоб там у бруствера всем в полный
Подняться, броситься вперёд.
Врага разить, пока он сонный,
Не передёрнул пулемёт!
Но всем известна педантичность.
Ей немцы славились всегда.
Беда! Поставили цинично
В нейтралке мины, но когда?!
Цепочкой рвались взрывы с грязью,
Стонали в зубы пластуны,
Кровь с болью, всё единой связью
С безбожным матом сплетены.
Лежит штрафбат в снегу во влаге,
Один Комбат встал в полный рост:
«За мной вперёд, широким шагом!»
Бойцы лежали, как погост.
Иван вскочил за командиром
Пошла и рота, кто был цел.
Шли друг за другом, как пунктиром,
Спеша под вражеский прицел.
И на тебе! Замолотили,
ЭМГа по флангам, по бокам.
Прожектора в лоб засветили,
Вцепилась ярость к желвакам.
Ну – вот и бруствер – вот окопы!
Рассвет слегка нарисовал.
Схлестнулся вновь Восток с Европой,
Грызутся, бьются на повал!
Ревела зверем рукопашка,
В упор стреляли, рвали плоть.
Иван сцепился с Oberst вязким,
Хотел ножом его колоть,
Но тот был крепким офицером,
И дрался в свой последний бой.
Умело бил пустым Люггером,
Пришлось валить его толпой.

Разведка боем завершалась,
Стрельба редела на заре.
Высотка светом заливалась,
В холодной утренней поре.
Иван, Комбат и два солдата
Своих искали кто жив, цел?!
Опять Валькирия богата,
Потащит души в свой удел.
Не разбираясь русский, немец,
Грузин, казах или еврей.
Бойцов поселит всех в Эдеме,
Там нету зла, войны, смертей…

А между тем, всё зажужжало,
Застыл Иван с вопросом: «Что…?»
Толкнуло в спину, в землю вжало,
Не понял сразу кто, за что?!
В десятке метров взрыв взбесился,
Рвалось везде, то там, то здесь.
С ног сбив Ивана в землю влился
Комбат орал: «В воронку лезь!»
Ну да, там в яме полегчало,
Шипят осколки все поверх.
В ШуРе у всех одно стучало:
«Да, чтоб вас чёрт, там всех поверг!»
Минут пятнадцать - мины выли,
Ложились плотно. Не дай Бог!
Снег чёрным стал от той картины,
Спасался каждый, кто как мог.

И тут с позиций дальних, наших,
Огонь со шлейфом застонал.
Катюша – то?! Её нет краше,
А залп, как песня. Каждый знал!
Война всегда не постоянна,
Теперь гудит всё у врага.
У нас затихло покаянно,
На долго? Будем полагать!
Герои наши лежат плотно,
Земля и грязь на них поверх.
Чуть шелохнулись неохотно,
Подняли головы в бок, вверх:
«Живой?» «Живой!» «А ты?» «Я целый!»
«Ну, что встаём - народ считать?»
Комбат поднялся быстро, смело.
Встал и Иван, ему под стать.
Окоп разбит, изрыт, присыпан.
Земля и кровь в одно слились.
Воронки оспой всё усыпав,
Открывши рты, смотрели в высь.
Нашли солдата политзека,
Он бывший врач, стал санитар.
Бинты, жгуты ложил калекам,
Спешил к другим, как божий дар.
Блиндаж немецкий… хоть на совесть,
Но тоже миной был пробит.
Кто был внутри?! Для близких горесть
И вновь Валькирия трубит!
Из их штрафного отделенья
В строю с Комбатом – пять бойцов.
Другие пять - вернулись в бренье,
В сады и кущи праотцов.

Война цеплялась за все пяди,
Шаг, два вперёд и столь назад.
Бойцам виски белила, пряди,
Глотала жадно кровь солдат.
В тылы писала похоронки,
Слезами мылась их родных.
При том хвалилась: «Я пороки
Собой смываю с вас больных.»
Вот так и шла она сурово.
Иван терял друзей, братву.
У них с Комбатом всё фартово,
Ранений нет. Не сглазить: «Тьфу!»

Год – сорок третий, июль месяц,
Центральный фронт, жара и пыль.
Войска готовят для замеса,
Фашисту, чтоб умерить пыл.
Передовая для штраф роты,
Всё неизменно с прежних пор.
Чтоб дзоты выявить и доты,
Штрафник, вперёд! Смывай позор!

Прошёл тот день весь в подготовке,
Все зарывались, как кроты.
Пришла команда сдать винтовки,
Взять ППШ на животы.
Привёз обозник гранат море,
Бойцы затарились в запас.
Сухпай Английский – тьма калорий,
На трое суток – всем припас.
Тревога вместе с чувством горя
Всё нарастала с часом в час,
Ходили слухи скоро-скоро,
Подняться в бой придёт приказ.

Иван назначен был Начкаром,
В ту ночь посты он разводил
И вдруг, в два двадцать - рёв с ударом…
Восток взял Запад упредил!
Солдаты видели всполохи
На небе облачном в тылу.
То «Бог – войны» без суматохи,
Метал огонь в ночную мглу.
Хотел врага развеять степью,
Убить надежду в «Zitadel».
Артподготовкой – словно цепью,
Душить, да так! Чтоб захрипел!
Так с полчаса обстрел тот длился,
В смятенье враг, но не разбит.
Он перестраивался, злился,
Готовил страшный свой гамбит.

Штраф-рота встала вся по точкам.
Прохладно в утренней поре.
Бойцам испортили всю ночку,
Ах, как бы спалось на заре?!

Час-полтора… там оклемались
И полетел снаряд на нас.
На дне окопа все спасались,
Моля продлить последний час!
Но Рокоссовский по Манштейну
Ракеты тоже запустил.
Над головами строчкой-швейной
От М-13 – залп светил.
Снаряды плотно так летели,
Что бились лбами в высоте,
Рвались осколками вертелись,
В тела впивались в те и в те!

Рассвет пришёл, настало утро,
Не видно солнца всё в дыму.
Ах как же было бы тут мудро,
Чтоб птицы пели гимн ему!
Но нет, молчит вокруг природа.
Роса и та пошла в отказ.
Война похожа на урода,
На прокажённого без глаз.
Ей ненасытной, кровожадной,
Солдатской мало крови, тел...
Опять на небе гул надсадный,
То Мессершмитт бомбить летел.
А их под небом сотни-сотен,
Как воронья на перелёт.
«Да сколько Вас? Куда вы прёте?!»
Вскричал Иван: «Ложись! Налёт!»
И вновь по норам все в штрафбате,
Молились матери и бате:
«В живых остаться как-нибудь –
Клялись, исправить грешный путь!»
Молитвы их похоже крепки,
Летят небесные полки.
С врагом схватились наши цепко,
Как в рукопашке, в лоб, в штыки.
Волками в небе движки выли,
В пике стреляли в борт чужой.
И летуны, что Ассы были,
Летели тоже в мир иной.

Уже Luftwaffe не до целей,
Ушла их сила в небеса.
Пилоты Красные всецело
Творили в выси чудеса.
Горючки ноль - возврат на базу,
Залить летели полный бак.
Боекомплект пополнить сразу
И в бой опять! Такой табак.
Сраженье шло почти в полнеба,
Уже тянулось – часа два,
Советским Ассам - не до хлеба!
Была бы Родина жива!

Комбат в окопах, ему честь.
Команду дал сухпай всем есть,
Сто грамм наркомовских налить,
Тушёнкой с хлебом закусить.
Твердил: «До ночи битва будет,
Хватило б сил нам устоять?!»
Сам понимал, что жизней, судеб,
Придётся много потерять.
Так пусть съедят, бойцы хоть стоя,
Свой провиант на целый день.
На свете том продукт на кой им?!
Там не нужны ни хлеб, ни тень!

Иван с бойцами ободрились,
Бой наблюдали из окоп.
Вдруг с наблюденья доложили:
«Идёт на них стальной потоп.»
Бежит Комбат через траншеи,
Кричит неистово в запал:
«Похоже танки к нам на шею,
Такой армады не видал!
Бойцы, готовь гранаты в связки,
Бутылки, спички и запал!
Дадим врагу хорошей встряски,
На век, чтоб сгинул и пропал!»

В пол-неба наши самолёты,
В пике давай по Тиграм бить.
Прямой наводкой бьют и доты,
Дают фашисту прикурить!
Тридцать четвёрки – запустились
И устремились на врага.
По головам своих катились.
Спаси их – мама дорога!
Пришла команда громким кличем,
Вперёд за танками идти!
Стать, как охотник за добычей,
Взять встретить Wehrmacht на пути.
Подняться страшно. Но, что делать?
Прыжок с окопа в полный рост
И с каждой поступью храбрела,
И наливалась в душу злость!
Бежать за техникой пригнувшись,
Надежда выжить – так мала!
То там, то здесь вскричав, уткнувшись,
Бойцы валились, как дрова.
Иван бежал, стрелял на встречу,
А мимо пули - шёлк и вжик.
Тут авангард схлестнулся в сече!
Теперь, кто дрогнет – тот бежит?!
Сцепились силы в страшной схватке!
Горит и плавится металл!
Броня и люди в смертной свалке.
Меж ними Дьявол хохотал!

Иван с людьми КВ прикрывшись,
За танком двигались вперёд.
Вдруг взрыв под треком. Закружившись,
Пошла машина в разворот.
Борт правый стал врагу мишенью,
Танкисты башню круть во фронт.
Стреляли точно, нет спасенья.
Захватчик нёс большой урон.
С одним бойцом, Иван с воронки,
Стреляли, лёжа по врагу.
Пантеру с Тигром чуть в сторонке,
КВ пробил прям на бегу.
Открылся люк оттуда Wehrmacht,
Пополз к земле на животе.
Танкисты в робах, чёрных шлемах,
Себя спасали в суете.
У ППШ – один в прицеле,
Иван нажал крючок и всё…
Ещё на спуск, опять – две цели
Сползли с брони. Кто их спасёт?!
А слева, вдруг солдаты в сером,
Рукав закачен до локтя.
Стрельба от пояса…в манере,
В лицо Ивану смерть летя,
Попала пулей в переносец.
Левее к глазу, к уху вкось.
Прошла на вылет мимо оси,
Не тронув черепа и кость.
Мгновенно вдруг – всё тёмным стало!
В сознанье пусто! Никого!
Как будто Мира, небывало!
Ни Сотворенья! Ничего!

Очнулся Ваня в медсанбате,
Что с ним случилось, он не знал.
Лежали люди на кроватях,
Вокруг кружился персонал.
«Сестра – сестра, смотри очнулся.»
Иван услышал чей-то глас,
Шёл мимо доктор, оглянулся:
«Так – так, а ну, смотри на нас.
Моргни мне, если меня слышишь.
Отлично! Понял! Молодец!
А ну, твой пульс?! Неплохо дышишь.
Отправить в тыл! Держись, боец!»

Через три дня - уже Воронеж
И госпитальная кровать,
Захочешь, даже – тут не сдохнешь.
Поднимут в строй и воевать.
Хирурги лучшие, Светила.
Лечили раненых бойцов.
Ивану тоже подфартило,
Цивильно сделали лицо.
Артерий пуля не задела,
Ему тут сильно повезло.
Тот бой был грамотно проделан,
С позиций тех прогнали зло.
Тот бой мог стать, последней датой!
В сознанье? Нет? К врагу б попал.
Там schanzе пленного солдата,
Под «schneller» Ваньку б закопал.

Шло дело в гору, на поправку
И няня с уткой не нужны.
Уже сам кушал, чуть с добавкой,
Но раны все ещё больны.
Раненьем слух, всерьёз нарушен.
Кость позвоночная цела.
К глазам Бог был великодушен,
Как бы не плохи - тут дела.
Его отправили в глубь тыла,
Восстановиться поскорей.
Всего – два месяца хватило
Стать на пригодность у дверей.
И заключенье медкомиссий,
Дало ему такой вердикт:
«В тылу полно различных миссий,
Обозным стать, не повредит.»
Надзорный орган был на месте.
С ним был отдельный разговор:
«Судимость снимем.  Жди известий,
От трибунала приговор.»
Иван наш выжил. Вновь на фронте.
Конечно, Бог ему помог!
Судить, рядить? Нельзя. Извольте.
Кто жив, кто нет?! Тут кто, как смог?!
Уже – год полный, даже с гаком,
Наш Ванька дрался за страну.
А кто дал власти "Кукиш с маком!»
И не пошёл с ним на войну,
Не стало тех, легли бесславно,
В сырую землю на всегда.
В конце пути, венцом их главным,
Стал столбик с номером зека.