Эпос о Гильгамеше, т. XI

Таблица XI


Утнапишти Гильгамеш вещает:
"Я гляжу и вижу в свете дня –
Как и я, ты ростом, ты ведь знаешь,
И такой же облик у тебя.

Мне не страшно и с тобой сразиться.
Отдыхая – на спину ты ляжешь.
Как же смог с богами ты сравниться".
Утнапишти не в обиде даже:

"Я открою, Гильгамеш, секреты,
О богах я расскажу, как брату.
Шуруппак - мой город, знаешь где ты –
Он лежит на берегу Евфрата.

Город древний, его любят боги,
Но потоп их сердце возжелало.
Ану был с Энлилем и Эннуги,
И гонец Нинурта, как бывало.

Нинигику-Эа тоже клялся,
И то слово хижине поведал.
Стенка, стенка! – ночью он стучался –
Слушай и запомни! Будут беды!

Убар-туту сын – ты муж почтенный,
Строй корабль, а хижину снеси,
Изобилье брось – ведь жизнь так бренна.
Душу свою вовремя спаси!

Как корабль построишь – всё живое
Погрузи попарно на него.
Очертанье будет пусть такое –
Ширина равна длине его.

Будто океан, покрыт пусть кровлей".
Отвечаю Эа, голос тих:
"Те слова, что ты, владыка, молвил,
Почитаю и исполню их.

Что ж отвечу старцам" – вопрошаю.
Молвил Эа: " только не перечь!"               
Мне, рабу он своему, вещает:
"Ты промолви им такую речь:

"Знаю, что Энлиль меня не любит,
Не хочу я в Шуруппаке жить.
Я боюсь, что он меня погубит,
Буду впредь лишь Эа я служить!

А над вами дождь прольётся сильный,
Всё смешает – рыб и птиц полёт.
На земле взрастут хлеба обильно,
Но всё смоет – хлебный дождь пройдёт".

Утра лишь сияние настало,
Я собрал весь Шуруппака люд,
Всех мужей призвал, а их немало, -
Сносят пусть дома, ограду тут.

И ребёнок здесь смолу таскает,
А мужам здесь сильным нет покоя.
Борт, пять суток только истекает, -
Уж локтей сто двадцать высотою.

По сто двадцать и края здесь были.
Заложил обводы, как и нужно.
Палуб шесть нутро всё разделили,
Семь частей - под палубой наружной.

Дно имело девять аж отсеков,
Водяные я колки поставил,
Выбрал руль, что верен человеку,
Кира меры три в печи расплавил.

Меры три смолы – на дна замазку,
Меры три отборного елея,
И ещё одну – на всю промазку,
И две меры – на запас имея.

Я скотину резал здесь без меры.
В первый раз здесь видели такое.
Соком ягод и вином с сикерой –
Всех поил я, как речной водою.

Пир горой, и пили все до донца.
Благовоньем умастился к ночи.
Был готов корабль к заходу солнца.
Двигать стали – он тяжёлый очень.

Нагрузил его я всем, что было:
Серебром, что чистоту нам дарит,
Золото всё взял, что сердцу мило,
Всё живое взял с собой по паре…

Род свой взял и всю семью с собою,
Скот степной, и мастеров, что были.
Что Шамаш назначил, я усвоил:
Утром хлынет дождь, а ночью – ливень.

Двери засмолил, щелей не стало.
Утром хлынул дождь и ливень – ночью
Время, что сулил Шамаш, настало,
Хлебный дождь увидел я воочью.

От погоды не было спасенья,
И смотреть в окно мне страшно стало…
А Пузур-Амурри за смоленье –
Много здесь богатства перепало.

Только утра свет чуть-чуть явился,
Небеса закрыла злая туча.
Адду, там – в серёдке, разъярился,
Шуллат и Ханиш идут, летучи.

Как гонцы разрухи, всё ломают.
Эрагаль оснастку рвёт на части,
И Нинурта гати прорывает.
Аннунаков факелы – к несчастью.

Их сияньем сжечь хотят всю землю.
Стадо молний Aдду – небо пашет.
Темнота всё светлое объемлет.
Раскололся мир, как будто чаша.

Первый день – бушует южный ветер,
Горы затопляя, налетел.
Словно бы война на белом свете.
В темноте бродить – людей удел.

Не видать людей совсем, и боги
Спохватились, страшен им потоп.
К Анну поднялись в небес чертоги,
"Хвост поджали" и в сердцах озноб.

И Иштар кричит, как в муках родов,
Голос чей прекрасен был зело:
"День тот мерзкий, что сгубил народы,
В глину б обратить, затеяв зло.

Зла такого не было от века,
Что б войну всем людям объявить.
Для того ль рожаю человеков,
Что б в народ их рыбий превратить!"

Боги Аннунаков с нею плачут.
Гнев иссяк, и на душе тоска.
Были не в себе мы, не иначе.
Уж шесть дней прошло, и ночь близка.

Воды бури землю всю покрыли,
День седьмой, как прочие, настал.
Но ветра войну вдруг прекратили,
И не гонят уж за валом вал.

Море успокоилось немало,
Я открыл отдушину – был свет.
Я взглянул на море – тишь стояла.
Только глина, но людей уж нет.

Плоской тиной под водой равнина.
Я пал на колени, и тогда,
Слёз поток, лицо заливши, хлынул.
Я смотрю – кругом одна вода.

За двенадцать поприщ землю ищем.
Вдруг мы видим пик горы Ницир.
Зацепился наш корабль за днище,
День и два – он к ней прикован был.

Вот и день четвёртый уж проходит,
И к Ницир корабль как пригвождён.
Пятый и шестой – на мысль наводят:
Отпускаем голубя и … ждём.

Голубь полетал – назад вернулся,
Места не нашёл, что б свить гнездо.
Ласточку пустил,.. но, оглянулся –
Ласточка вернулась. Всё одно.

Места не нашла. Всё в прежнем виде.
Ворона послал тогда в полёт.
Ворон – мудрый, спад воды увидел,
Не вернулся: каркает, клюёт…

Воскурил я на горе могучей,
Жертву принести богам готов.
Кедр был и тростник, и мирт пахучий.
Семь и семь я разложил костров.

Боги собрались после разрухи.
Запах добрый в ноздри к ним проник.
И летят на жертву, будто мухи.
Анну с Эа были среди них.

Только мать-богиня тут явилась -
Ожерелье подняла на вид.
Молвила: "То Ану была милость,
И подарок – чистый лазурит!


Как его я вечно не забуду,
Так и этих дней круговорот.
И всегда потом их помнить буду.
К жертве сей пусть каждый подойдёт.

Лишь Энлиль пусть к жертве не подходит –
Он потоп устроил на семь дней.
Среди нас он - самый мудрый, вроде,
Истребил, однако, всех людей!"

Только лишь Энлиль к вершине прибыл –
Увидал корабль, подъятый ввысь,
И вскипел:" Никто, кто богом не был,
Здесь не должен был, как мы, спастись!"

Тут Нинурта возразил герою,
Эму эти речи подтвердил:
"Только Эа замыслы все строит,
Только Эа - всё и сотворил!"

Эа нелегко ответить было,
Но Энлилю твёрдо говорил:
"Ты – мудрец, между богов – светило,
Ну, зачем потоп ты сотворил?

Кто не согрешил – пусть не ответит,
Согрешивший – будет осуждён.
Утерпи – как будто не заметил,
Удержись – и не повержен он!

Чем потоп наслать на эту землю,
Лучше б лев людей поубивал.
Что ты сделал здесь – я не приемлю.
Лучше б волк их кости обглодал.

Чем потоп наслать на эту землю,
Лучше б голод на неё наслал,
Хоть и это тоже не приемлю,
Лучше б мор по всей земле настал.

Что б не выдать тайн богов нетленных,
Сон я многомудрому послал,
Чтобы стал он мужем совершенным,
И хочу, совет ему чтоб дал!"

Утнапишти  будто вмиг проснулся,
И с женою на колени встал.
К лбам Эллиль перстами прикоснулся,
И благословение им дал:

"Утнапишти был здесь человеком.
Будь теперь подобен он богам!
Пусть живёт вовек при устье рек он".
Вдаль послал и поселил нас там.

"Кто же ныне всех богов собрал бы,
Что б обрёл ты жизнь, подобно мне?
Вот шесть дней и семь ночей не спал бы …" -
Молвил Утнапишти, как во сне.

Только Гильгамеш раскинул ноги, -
Сон сморил и как пустыня стал.
Утнапишти – мудрый, сон  не трогал,
И жене вещает: "Жизнь проспал!"

Сон дохнул, как будто мгла пустыни.
И супруга молвила в ответ:
"Прикоснись к нему –и он отринет
Сон, и возвратится на свой след.

Выйдя из ворот, вновь прежним станет".
Утнапишти всё же отвечал:
"Люди лживы, он тебя обманет.
Хлеб пеки, что б нам порукой стал.

Дни, что спит, на стенах от начала
Помечай". И вот печёт свой хлеб.
Дни, что спал, на стенах отмечала.
Первый хлеб – уже почти нелеп.

Треснул и второй, а третий – в плесни,
И четвёртый побелел, не свеж,
Пятый – чёрствый, а шестой – честь честью.
Вдруг с седьмым проснулся Гильгамеш.

Гильгамеш проснулся и вещает:
"Сон лишь на мгновение сморил.
Ты коснулся – вмиг проснулся, знаю".
Только Утнапишти говорил:

"Встань, мой друг, и сосчитай-ка хлебы,
И тогда узнаешь – сколько спал.
Первый хлеб – собакам на потребу,
Следом – треснул, третий – в плесни стал.

На четвёртом – побелела корка,
Пятый – чёрствый, лишь шестой – честь в честь.
На седьмом – ты встал и глянул зорко".
Гильгамеш тут понял всё, как есть.

Говорит: "Куда пойду – не знаю.
Плоть мою похитил будто вор.
Смерть в моей утробе обитает.
Всюду смерть – куда не брошу взор".

"Уршанаби!" – молвил Утнапишти –
"Пристань, перевоз – пока забудь,
Берег тот покинь, откуда вышли
С человеком, что проделал путь.

Он красив, но шкуры всё скрывают.
Пусть умоет лик и ясный взор.
И одежду добела стирает,
И утопит шкуры, бросив вздор.

Пусть прекрасным станет его тело.
И повязкой царственною впредь
Пусть повяжет голову он смело.
Надо платье чистое одеть.

И пока идти в Урук он будет,
Много поприщ, тысячи дорог,
Платье словно новым его будет".
Уршанаби передал, как смог.

Вымыл платье, стало оно белым.
Шкуры в море бросил, удалец.
И прекрасным снова стало тело.
А повязка – царственный венец.

Облачился - наготы не стало.
И пока в Урук родной там ждёт,
Свой наряд износит очень мало –
В новом платье в город свой войдёт.

Вот вдвоём они шагнули в лодку,
И столкнули, дали полный ход.
Тут кричит супруга во всю глотку:
"Гильгамеш без дара что ль уйдёт!

Что-то дашь, или пустым вернётся!"
Гильгамеш уже багор поднял.
Что ж ему тут делать остаётся.
Утнапишти вслед ему вещал:

"Ты устал и много потрудился.
Что ж, тебе я службу сослужу:
Чтобы вновь ты юным возродился,
Про цветок я тайну расскажу.

Тот цветок, как тёрн. На дне он моря.
Как у розы, колются шипы.
Только ты достанешь его, вскоре –
Будешь молод и бессмертен ты.

Только Гильгамеш услышал это,
Люк открыл, напряг могучий стан.
Камни привязал к ногам при этом,-
Утянули, будто в Океан.

Он схватил цветок, но руку ранил.
Камни с ног, однако, отвязал.
Очутился там, где был он ране,
Улыбаясь, кормчему сказал:

"Уршанаби, то цветок заветный,
Ибо людям молодость несёт.
Принесу в Урук его в день светлый,
Испытаю, накормив народ.

Будет старый, будто старым не был –
Утнапишти так мне обещал.
Через двадцать поприщ – ломтик хлеба,
Через тридцать поприщ – им привал.

Вот и водоём. Прохладны воды.
Окунуться в воду блажь была.
Но змея, блюдя свою породу,
Тот цветок волшебный унесла.

Возвратившись, сбросила всю кожу.
Гильгамеш сидит и слёзы льёт.
Здесь никто ему уж не поможет.
Уршанаби он к себе зовёт:

"Для кого же так трудились руки?
Для кого же сердцем я радел?
Для себя я видел только муки.
"Лев подземный" жизнью завладел.

Уж цветок уносит вдаль пучина.
Я орудья все  здесь растерял.
Есть знаменье, и оно причина,
Что б ладью поставить на причал".

Через двадцать поприщ – ломтик хлеба,
Через тридцать поприщ – вновь привал.
Вот Урук, где он так долго не был.
Гильгамеш тут кормчему вещал:

"Поднимись на стены ты Урука,
Обозри все кирпичи подряд,
Все обожжены, тому порукой –
Мудрецы. Их семь, как говорят".

2015 г. Свободный перевод.

Эннуги (Эрагаль) - бог подземного мира.

Шуллат - бог-служитель верховного божества Ану.

Ханиш - бог-служитель божества Адду.

Адду - бог грозы и дождя.

Убар-Тату - царь города Шуруппака, отец Утнапишти.

Пузур-Амурри - корабельщик Утнапишти.

Ницир - гора к западу от Урука.

Подстрочный академический перевод доктора исторических наук И. М. Дьяконова взят из книги "Эпос о Гильгамеше", изд. Эксмо, 2005 г.
За редакционные замечания благодарю Мару Рушеву.

(Иллюстрация взята из Интернета, благодарю авторов сайта)