И не пугает шанс сильнее опустеть...

Что мне деньги ваши,
хороводы
и надежды,
с истекшим
сроком на обратной
стороне?
И отдыха не зная,
дрыгаться
к Заветной,
нелепо шрамы
ковырять
гвоздем,
напрасно врать себе—
чертей смешить
жилеткой—
до рук тянуться
призрачной
губой?
Как опухол в мозгу,
все больше разрастаясь,
бояться жечь знакомые
мосты,
угли на пепелище яро
раздувая,
хоть мост родной–
гнилой погост.
Шипы от роз
в букете перламутра,
цветов, в помоечной грязи,
оставленных лежать
в корзине
до рассвета,
до крови колющих
ладонь
моей
руки.
И вроде рядом—
пуще
безнадёжность,
как Солнце
в спячку
не уходит
на Восток.
Померкли в лапах страсти,
томимые осадком,
прожекторов звезды,
разорванной коллапсом,
во льдах напрасно
тонущие
сны.
Так неужели хуже
остальных?
До встречи всех
давно прочтенных,
расставленных по стенке,
как близняшки,
схожих
лиц.
Подобно книге,
дохнущей на полке,
решение получше
пьяным вбить
в виски:
два пальца на курок,
секундное молчанье...
НЕТ!
Оставить мало,
мне бы доползти
до рельс железных,
в день алмазов полный,
в вагон забраться
уходящий
до Москвы.
Однажды покорю
неведомым
набатом,
сорву листву
порывом крыльев птиц.
Поверил—не люблю—
ведь сердце не подвластно,
всю важность ощутив,
набросками чернил.
С тобою, без тебя ли,
но все же захвачу,
осадой многодневной,
многолетней,
бесконечной—
пусть буду
вечностью томим–
не понятым поэтом–
осадой захвачу
настойчиво Париж.
С тобой или пустой.
С тобой или сгоревший.
И не пугает шанс
сильнее
опустеть.
Сыграть
с судьбою
в ящик—
сорванным пикетом—
я вовсе
не боюсь
в итоге пролететь.
Пока ещё дышу
и слышу стуки сердца—
не сдамся...
не оставлю...
ни за что
не отпущу...