Виновата ли память? Дню Семьи

ПОСТОЯННОЕ МЕСТО ПУБЛИКАЦИИ:http://stihi.ru/2017/03/02/4647
СБОРНИК "МОИМ РОДНЫМ И МАЛЕНЬКОЙ РОДИНЕ!"

ВИНОВАТА ЛИ ПАМЯТЬ?

Я хочу вам пожаловаться на самого себя… Как я виноват в том, что мало расспрашивал своих родных о наших предках! Немного и их я виню в том, что они мало мне рассказывали о своём прошлом и прошлом наших дедушек, бабушек и пра- и пра-пра… Немного их я виню потому, что помню, как они были заняты, добывая «хлеб наш насущный»  и обеспечивая наш примитивный быт, проявляя изобретательность. Меня, конечно, не поймут те читатели, которые жили с уровнем материального достатка выше среднего. Но я думаю, что в нашей многострадальной  России таких было значительное меньшинство.

     Родился я в январе 1947 года, то есть, через полтора года после войны в станице Нижне-Курмоярской Цимлянского района Ростовской области. Станица была на высоком правом берегу Дона. Из неё я мало что запомнил, так как, через три года после моего рождения моя станица оказалась на дне Цимлянского рукотворного моря -водохранилища, сотворённого с целью  обеспечения напора воды для работы генераторов  Цимлянской ГЭС, мощностью 650 000 киловатт. Параллельно с этой задачей наш Генералиссимус Сталин произвёл в жизнь задумку Петра Великого о соединении судоходством Волги и Дона. А нас, казачков,(остатков после успешного расказачивания) посадили на баржи вместе со скотом и всем домашним скарбом и отправили с насиженных, исконных, богатейших  мест,  на новые места жительства в бесполодные степи полупустынного Придонья.
     Как мне жаль, что я, будучи пацаном, не расспросил у старших о том, что они помнят о наших предках. Потом судьба меня с пятнадцати лет оторвала от моих родных и я в виду трагической гибели отца уехал в Волгоград, приобретать специальность, потом в течение почти пяти лет был связан с обучением на пилота-истребителя, потом «приземлился» в виду полного списания с лётной службы и с родными был связан только гостевыми «набегами». И всё равно это не оправдание! Как мне горько, что я так мало знаю о своих предках и уже ни у кого не спросишь. У меня ещё мама жива в 92 года, но она была учителем, углублённым в свою «адскую» работу до такой степени, что ей в 1961 году присвоили звание «Заслуженный учитель школы РСФСР», а потом с ужасом узнали партийные руководители, что она беспартийная. Позже её всё-таки «уговорили» вступить в КПСС, пригрузив ещё и партийными поручениями. Жила и работала моя мать «в поте лица» и до сих пор просит у меня прощения за то, что она меня не воспитывала. А я рад, что меня «воспитывала» окружающая меня природа, река Дон и моё Цимлянское море. Так вот в виду своей углублённости в свою работу, мама мало что знала о наших, с её стороны родственниках, а тем более, о родственниках со стороны отца.
   Ещё в моём воспитании серьёзно приложила руку моя бабушка Надя — мать моей мамы, которая, имея образование в два класса церковно-приходской школы, в четыре годика меня научила читать. А поскольку  у нас в хуторе Рябичи-Задонские не было электричества и радио, то книги были моим единственным развлечением и «окном» в окружающий мир. Ну, как же? Зря мама говорит, что она меня не воспитывала! Однажды она, заглянув ко мне через плечо, заподозрила неладное и приподняв учебник, увидела, что им я накрыл четырёхтомник «Сказание о казаках» Петрова-Бирюка. Этим четырёхтомным «кирпичём» мама треснула меня по макушке так, что я прикусил язык. А говорит — не воспитывала!... Но это уже было в городе Цимлянске, куда мы переехали и жили в своём доме на крайней улице с видом на море, бушующее под степными неуёмными ветрами. Мне сейчас трудно осуждать моего внука — двадцатитрёхлетнего аспиранта-физика, выпускника МГУ им. М.В. Ломносова, за то, что он в 23 года играет ночами в «стрелялки», потому что сам я ночами читал книжки с фонариком под одеялом. Но книжки меня развивали, а от «стрелялок» человек тупеет, сжигая бесполезно время в нашей очень короткой земной жизни. Меня ещё параллельно воспитывала окружающая меня природа, которой я был предоставлен полностью в виду занятости моих родителей. Я впитывал природу всеми фибрами своей детской влюблённой души. В два часа ночи я уходил с удочками и неразлучным другом моим — дворнягой Шариком, на берег моря, чтобы встретить наш красивый рассвет.
    Мать рассказывала, что её отец был мастер на все руки:мельник, шорник, плотник, музыкант. Что его родственники были слегка зажиточными,все были грамотные, музыканты и труженики, имели мельницу и были все "раскулачены" и сосланы.Её отец сдал мельницу в колхоз, а сам работал учётчиком. Но его часто привлекали для помощи в делах мельницы, так как без хозяина она работать не хотела. Потом её разобрали на дрова.
     Когда я учился летать на реактивных истребителях и на последнем пришлось испытать скорость 1000 километров под контролем командира эскадрильи в г. Грозный, мне мать рассказала, что, когда она была девочкой, то у нашей станицы вынужденно сел самолёт "кукурузник". Вся станица от мала до велика бежала посмотреть на самолёт.Мама бежала с моей прабабушкой. Возвращаясь домой, парабабушка Саша сказала:"Ну всё! Посмотрела самолёт - теперь и помирать можно!" А ей тогда было лет шестьдесят.Знала бы она, что её правнук будет летать со скоростью 1000 километров с тремя пушками под фюзеляжем!
    Отец много сделал для меня в приобщении к природе, потому что сам был потомственный природный рыбак-охотник и меня брал с собой, но он был не рассказчик и особенно, не любил вспоминать про войну. Лишь один раз, когда он сломал кулаком челюсть лошади, укусившей его за плечо, сквозь зимнее пальто, то он с оправданием сказал, что он это сгоряча сделал, а вообще лошадей уважает и даже обязан памяти одной лошади своей жизнью, так как она помогла ему бежать из плена, но взорвалась вместе с ним на минном поле. Его ночью нашли  собратья-разведчики и притащили к себе — контуженного и раненого. Мне рассказала бабушка Катя — мать отца, уже после смерти отца, что в этот раз пленения отца, его бил насмерть дальний родственник — двоюродный дядя, служивший у немцев полицаем. Она сказала, что отец хотел ехать в Ростов по месту жительства этого родственника, вернувшегося из десятилетней тюремной отсидки, чтобы убить его за его подлость. Но отца отговорили от этого душевного порыва, чтобы он не сел в тюрьму сам.
     Отец видимо не любил вспоминать про войну ещё и потому, что ему частенько напоминали о ней «энкавэдэшники», приходя домой и выясняя обстоятельства его попадания в плен к немцам  и при чём трижды. Дважды он бежал сам, а последний раз его «по горячим следам»  освободили штурмом из концлагеря свои разведчики. Я привожу выдержку из приказа о награждении моего отца за форсирование немецкой реки Нейсе в ночь с 8-го на 9-е апреля 1945 года, где указано, что он  «призван в РККА из лагеря военнопленных»!!! Таких чудес не бывало. Во-первых, если он был из военнопленных, то его участь  должна быть не призыв в армию вновь, а трибунал и либо штрафбат, либо ГУЛАГ. И уж тем более не во фронтовую разведку и уж тем более не в ответственный рейд в тыл противника за «языком» по заданию штаба фронта. Нам не трудно представить, чего им стоило, после открытого нападения на траншеи фашистов, переправить двух  «языков» опять назад через реку к своим ценой собственной жизни. Но Бог их хранил, а почему НКВД допустило моего отца к выполнению такого ответственного задания, хотя он вернулся из лагеря военнопленных? Видимо — за особые заслуги в разведке ранее. Вот этот факт
ВЫДЕРЖКА ИЗ ПРИКАЗА О НАГРАЖДЕНИИ ГРУППЫ ИЗ ДЕСЯТИ АВТОМАТЧИКОВ
ФОРСИРОВАВШИХ Р. НЕЙСЕ В НОЧЬ С 8-го НА 9-е АПРЕЛЯ 1945 г. С ЦЕЛЬЮ
 ВЗЯТИЯ ЯЗЫКА ПО ЗАДАНИЮ ШТАБА ФРОНТА.
        « стр.2
п.5  Автоматчика роты автоматчиков красноармейца КРУПАТИНА Василия Васильевича, за то, что он в ночь с 8-го на 9-е апреля 1945 года, участвуя в группе разведки по захвату "языка" в числе первых форсировал реку Нейсе и, воорвавшись в траншеи противника и ведя сильный огонь из автомата, уничтожил трёх гитлеровцев.
 1925 года рождения, русский, колхозник, беспартийный, призван в РККА 7.02.1945 года из лагеря военнопленных.»
    Отец мой после награждения медалью «За отвагу» за успешный рейд через р. Нейсе в ночь с 8-го на 9-е апреля 1945 года, через десяток дней, а именно 22-го апреля был тяжело ранен осколком в локоть левой руки и чуть её не лишился.
 ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ МАРШАЛА ЧУЙКОВА В.И.: «…К исходу 22 апреля , войска армии, прокладывая себе путь через восточные окраины Берлина, овладели пригородами Дальвиц, Шенейхе, Фихтенау, Рансдорф, Фридрихсхаген, Венденшлос. В этот день особенно сильное сопротивление встретили части 4-го Гвардейского стрелкового корпуса в районах Каульдорфа и Карлсхорста. Фактически на этом направлении наступление приостановилось. А на левом фланге и в центре, в особенности на участке 28-го гвардейского стрелкового корпуса, войска продвинулись за одни сутки на 12-15 километров. Для наступления в городе такой темп можно считать высоким» Из воспоминаний Маршала Чуйкова В.И. «От Сталинграда до Берлина» Изд Советская Россия 1985 г. Стр. 620.
 Из госпиталя он вернулся домой лишь в октябре 1945 года. В 1946 году он женился на моей мамке, а в январе 1947 года родился я.
   Так вот послевоенных «энкавэдэшников» очень интересовал тот факт, что он из военнопленных и служил во фронтовой разведке! Да ещё, оказывается,  до того тоже два раза в плен попадал и сам чудесным образом бежал. Отец объяснял им, что в разведке он был уже семнадцатилетним пацаном в ополчении обороны Сталинграда, куда они пришли со своим другом Витькой Сергеевым после расстрела в Каргальском лесу гитлеровской мотопехотой группы их одноклассников из сорока человек, из которых они чудом двое уцелели и пошли в сторону Сталинграда, так как до него было ближе чем до Ростова-на-Дону. Они естественно пришли в южную оконечность Сталинграда -Красноармейск, там и включились в ополчение в конце лета 1942 года. Сразу их применили в разведке, потому что они не были похожи на бойцов. Ведь после ужаса Каргальского леса они шли по дороге и их догнала эта самая гитлеровская мотопехота. Офицер спросил: «Ви ест зольдат?» Они ответили, что они пастухи и они потеряли корову. У них немцы проверили содержимое противогазных сумок и обнаружили початки кукурузы и дроблёнку для скота. Поскольку их перед боем даже не обмундировали, по внешнему виду они были подростки, то им отвесили по «подпопнику» и под свист и улюлюканье прогнали с дороги.
 Я нахожу в книге - сборнике воспоминаний военачальников участвовавших в обороне Сталинграда «Битва за Сталинград», выпуска 1972 года  Нижне-Волжского книжного издательства. Там в воспоминаниях Героя Советского Союза Генерал-полковника Чистякова И.М.  под заголовком «Доблестная 21-я» в конце повествования на предпоследней странице абзац с такой информацией:»...Подразделения 158-го гвардейского стрелкового полка, вышли к северной окраине Карповки. И тут противник открыл по ним сильный пулемётный огонь. Наши стрелки вынуждены были залечь Создалась довольно опасная обстановка. Наши бойцы пытались обойти вражеский пулемёт, но потерпели неудачу. И вот в эту прямо-таки критическую минуту около командира полка Пантюхина неизвестно как оказалась группа ребят. Один из них вызвался показать безопасный путь к вражескому пулемёту. Со своим юным проводником советские воины пробрались к огневой точке противника и уничтожили её. Командир полка решил наградить маленького храбреца медалью «За отвагу», но того и след простыл. Так мы и не узнали, кто он был этот отважный юный патриот!»
   Возможно это были они, уцелевшие после расстрела в Каргальском лесу. А 14 января 1943 года  за две недели до окружения армии Паулюса, отца зачислили в РККА, как указано в его медицинской справке,  а не в феврале 1945 года, как указано в приказе о награждении, с даты последнего освобождения из плена. А то получается несуразица - только зачислили в РККА, да ещё из военнопленных,  и отправили в рейд с группой разведчиков за  «языками» по заданию штаба фронта. Интересовал «энкавэдэшников» - вопрос почему отец оказался жив, хотя родители получали на него  «похоронку». Отец объяснял, что это не к нему вопрос. Он не мог на себя отправлять «похоронку», нанося боль родителям. Он мог воевать и воевал, выполняя приказы командования. А родители получали не только похоронку, но и «Благодарственное письмо» за личной подписью Маршала К.К. Рокосовского, за то, что они вырастили такого сына.  Эти всякие несоответствия очень интересовали дотошных послевоенных, не нюхавших пороха «энкавэдэшников» и они регулярно приходили к нам домой потрепать нервы моему отцу и уходили с красными довольными рожами после сытного обеда с графином домашнего вина. Эти нервотрёпки закончились со смертью Сталина в 1953 году.
      Бабушка Катя, мать отца, была потомственная рыбачка, песенница, всегдашняя запевала.Когда я демобилизовался из армии и заехал по пути сразу к ней, то она меня удивила. Оказывается её наградили такой же медалью, как меня "В честь столетия В.И. Ленина". Меня - "За воинскую доблесть" а её - "За трудовую доблесть". Меня единственного из солдат, а её единственную из рядовых колхозников.
      Дед мой, отец моего отца Василия — Василий Фёдорович мне успел только рассказать о том, что он с первой мировой войны стал инвалидом, потому что во время военных действий на территории Польши, он ночью вместе с лошадью на скаку попал в картофельную яму, где поляки на зиму хранили урожай картофеля. Весь изломанный, он чудом выжил, но больше не воевал ни в гражданскую, ни в Великую Отечественную. Хотя инвалидность не мешала ему работать бакенщиком на Дону на участке напротив нашей станицы. А на Дону, с серьёзным течением, работать бакенщиком слабый не смог бы. Главное, что мне рассказал дед Вася — о происхождении нашей фамилии. Из этого рассказа, к ужасу моему, я узнал, что наш род происходит от пленного черкеса, который был принят в казачество за верную службу и женат на казачке.
    Оказывается, в очень давние времена, ещё до Петра первого, когда донское казачество действительно было вольным, они воевали с черкесами, у которых основной вид жизнедеятельности заключался в разбойных нападениях, грабежах  и торговле невольниками.
   Однажды было временное перемирие, ради совпадения каких-то праздников  у черкесов и у православных казаков. Редуты, то есть, укрепления противников разделяло  нейтральное поле. Вдруг, казаки, находящиеся в дозоре увидели, что по нейтральному полю  красивая, в богатом убранстве лошадь, понесла какого-то черкеса и он не может с нею сладить. Двое казаков помчались за ним, заарканили его и лошадь, и притащили в казачий стан. Черкес  объяснил, что это лошадь ихнего хана, а он при лошади, как-бы коновод. У черкесов общественные отношения были феодальные. Любой бедный, хоть и соотечественник, был на положении раба у богатого. Черкес-пленник сказал, что он хотел жениться и собирал деньги на калым, что для него было очень трудно, так как он не участвовал в набегах, а служил при лошади хана. Хан не был щедрым на награды, но был щедрым на наказания за любую провинность. Кроме того, хан его возлюбленную, которую он знал ещё с детства, взял себе в жёны и солнце на небе для этого черкеса померкло. Тут казаки догадались, почему этого опытного коновода вдруг «понесла» лошадь, которую он сам «объезживал» и кормил из своих рук. Казаки предложили черкесу оставаться у них и верно служить при этой лошади, так как она пока даже русские команды не могла понимать. Если он верно будет служить, он будет равным среди казаков, так  как у казаков нет  рабов и батраков. Он согласился,  верно служил, его женили на казачке, у него было много детей. В конце концов он стал совсем старым, а детей у него было мал-мала  и ещё немножко. Когда он шёл по казачьей станице, то дети за ним шли всей  гурьбой, как птенцы куропатки за мамкой. На Дону не говорят «куропатка». На Дону все говорят «крупатка» или «крупати». Говорят, идя на охоту: «Пойдём крупатей постреляем!» Так вот этого деда-черкеса прозвали дед-Крупатка, а дети его стали Крупатиными. А бабушка мне рассказывала, что Крупатины, кроме того, что были лихими казаками, то есть, смелыми, рискованными, самоотверженными, ещё и хорошо вели свои домашние  хозяйства, были зажиточными казаками. У казаков был строго патриархальный уклад отношений. Слово отца и матери было для младших – закон! Казаки имели служебные отношения с калмыками, которые тоже относились к Войску Донскому и жёлтая плоска на казачьем флаге, это отношение к Калмыкии. Так вот, один из сыновей Крупатиных, находясь  по служебным делам в Калмыкии, влюбился в калмычку и привёз её домой без благословления родителей. За это он был жестоко наказан, лишён был наследства и семья его жила в нужде, но в любви. Был он мастер на все руки, но зажиточным не стал. Вот от этого Крупатина пошла моя ветвь.
     Отец мой после награждения медалью «За отвагу» за успешный рейд через р. Нейсе в ночь с 8-го на 9-е апреля 1945 года, через десяток дней, а именно 22-го апреля был тяжело ранен осколком в локоть левой руки и чуть её не лишился. Из госпиталя он вернулся домой лишь в октябре 1945 года. В 1946-м году он женился на моей мамке, а в январе 1947 года родился я.

     Уже проживая в Москве, я узнал от моей матери о том, что Виктор Сергеев, с которым отец мой остался жив после их расстрела немцами в Каргальском лесу и пришли они вдвоём в сталинградскую мясорубку, тоже прошёл всю войну остался жив и жил в хуторе  Рынки с моей бабушкой Катей.С отцом моим они были большие друзья. Ведь после смерти отца я мог многое расспросить у этого земляка про отца, но я не знал о нём.

   Как жаль, что я так мало знаю о моих предках и спросить уже не у кого!!!
   МОЛОДЫЕ!ИНТЕРЕСУЙТЕСЬ СЕЙЧАС, ПОКА МЫ ЖИВЫ! ВЕДЬ ВЫ НЕ БУДЕТЕ ЗНАТЬ И ТОГО, ЧТО ЗНАЕМ МЫ! БУДЕТЕ ЖАЛЕТЬ В ЗРЕЛОМ ВОЗРАСТЕ! ЭТО ТОЧНО!
 
   ПОСТОЯННОЕ МЕСТО ПУБЛИКАЦИИ:http://www.stihi.ru/2015/03/04/11175

СБОРНИК "МОИМ РОДНЫМ И МАЛЕНЬКОЙ РОДИНЕ!" рец.0, фото автора

ПОМНЮ Я ПРИДОНСКУЮ СТАНИЦУ!..

Помню я придонскую станицу
Белый домик, крытый камышом!
Как на берег Дона  ежедневно
Бегал я купаться нагишом!

Помню я чигирь на берегу,
Крутит не спеша его верблюд!
А на чигире из Дона воду
Вёдра в жёлоб непрерывно льют!

А вода бежит на огороды,
Где бабули  поливают грядки!
Огурцы, горох и помидоры
Были в детстве слаще шоколадки!

На чигирь смотреть мог неустанно,
А ещё на мельницу-ветряк…
За неё чуть деда не сгубили,
Потому что был он не бедняк…

Помню я,  как шлёпая по Дону,
Плыли пароходы на пару!
Я готов был ждать их целый день
На обрыве в самую жару!

Помню я названье пароходов:
«Ушаков», « Ватутин»  и «Доватор»,
Бакенами дед мой по ночам
Означал для них в Дону фарватер!

А потом… однажды нас загнали
Всех на баржи, вместе со скотом
И спустили в степи вниз по Дону,
Где мы снова строились потом…

А на месте дома и станицы
Разлилось из слёз казачьих море!
И шторма гуляли над станицей
На степном не мерянном просторе!

Со штормами мерялся я силой
Из себя воображал борца!
А стихия дико подшутила…
Море забрало к себе отца!

Казаки, склонив седые лбы
Молвили: Домой пошёл Василий!
Заскучал по нашему погосту -
Вот и приложил к тому усилий…

Заскрипев зубами молодыми,
Я пошёл по жизни,  спотыкаясь.
Жизнь весьма шутила надо мной,
А порою даже издеваясь!

Как пахал я пашню коммунизма
Я писал об этом очень много!
Но в капитализме оказался…
Хоть ещё не кончена дорога!

Как это случилось, постараюсь
Описать  и в прозе и в стихах.
Всё как на духу я изложу,
Но не буду каяться в грехах!

Вот вчера за верность наградили
Русскому и праведному слову!
Ну, спасибо! Я за Правду-Матку!
Это и возьму я  за основу!

Мне как Васе Тёркину, медаль
Будет, скажем, точно в самый раз!
Потому что есть уже такая
За войну! А эта за Парнас!

Мы ещё, ребята, повоюем
Острым русским словом, как мечом!
Главное, настрой наш боевой,
Возраст совершенно ни при чём!

Главное - Россию, нашу Мать,
Нам отдать в уверенные руки,
Чтоб за её Славу благодарны
Были нам и правнуки и внуки!

Л.КРУПАТИН, МОСКВА, 4-е марта 2015 г. Вчера был Международный День Писателя.