О парме думы

О чем печалиться, о чем –
О дне, минувшем иль наставшем?
Что мы друг друга не поймем?
Или о чувстве, вновь угасшем?..
Но где-то истина - в ином.

Я слышу, рвется волчий вой,
Ломая день мой настоящий!
Я здесь. Я рядом. Я - с тобой!..
Но я – в веках! - как крик летящий...
Печали запах вековой.

Здесь все традиции мертвы.
И ритуалы все бездарны.
И главы библии в крови.
И свечи в храмах все угарны...
И смотрит ночь зрачком совы,

Как рвутся пармы небеса,
И тени мечутся железно:
Идет из черных ряс гроза
На черных шкур тугую бездну!..
Закрыты Сорни-Най глаза.

И Богородица - молчит.
В глазницах - боль. И сажи хлопья.
Лишь храп коней да вопль стоит.
Да груды ног, голов и копий...
Здесь даже птица - не летит.

Уремы космами трясут.
Из пересохших устьев брызжут
Войска, как струи, свившись в жгут.
И взгляд вогульский ветром выжжен...
Не человечески продут.

Литая медь, чеканность скул.
И лет - вся тысяча - в зеницах.
Глядит без возраста вогул
На обесцвеченные лица...
И ширит когти русский гул.

По мертвым или по живым
Шагают цепью - мерно, страшно.
От костровищев смрадный дым
До окоема в кровь окрашен...
Тяжелый, вязкий, красный дым.

И воют ведьмы, стрелы. Жизнь
Ревет во рвах под мертвецами.
Из леса ламия, как рысь,
Следит застывшими глазами,
Как бьется твердь и рвется высь...

И Богородица - молчит.
Глаза у Сорни-Най - закрыты.
Они - не брали в рук мечи.
Они - в тот миг были забыты...
И таял дым живой свечи..

Уже всё то -  не изменить.
Но мой исток гремит в болотах.
Исток души - лишь пить и пить! -
Шаманит ночью в моих нотах.
И ветер к сердцу тянет нить.

Душа - в ветрах, в дождях, в снегах!
Ей нет ни наций и ни званий.
Нет ритуалов  при свечах.
Лишь снега белое мерцанье.
И вьюга в белых волосах...