Леш, заходи!

В деревне  Коркино  З…го р-на люди жили, как и везде в России – кто-то тихо и мирно, кто-то бойко и громко. Случались  казусы, мелкие преступления, даже убийства - жители этой деревушки относились ко всему спокойно, я бы даже сказал, равнодушно.
  К примеру, дочка местной учительницы, дебелая девка лет 15, про которую говорят кровь с молоком, так как имела в свои небольшие годы такие округлые формы  фигуры, что позавидовала бы ей любая молочница, влюбилась в парня, года на два постарше. Тот с радостью ответил ей взаимностью, и спустя некоторое время у нашей девахи  начал расти живот. Что делать? Матери не скажешь - прибьет, учительница ведь, да и позору не оберешься. И ей пришло в голову утягивать живот до последнего. А когда пришел срок рожать, она по-тихому родила сама, сзади сарая со свиньями и закопала новорожденного тут же, в навозной куче. Местные собаки быстро почуяли запах гниющей плоти, раскопали и, зажав в зубах добычу, отнимая ее друг у друга, бегали по деревне, пока кто-то из местных не пригляделся к собачьему трофею. Собак благополучно изловили, добычу отняли и закопали поглубже. Ибо слухами земля полнится, а уж в деревне и подавно. Каждый здесь знал друг про друга все и даже больше, и заводить уголовное дело о трупе ребенка никто не стал. Поговорили, посудачили, перемыли кости семье учительницы и на этом история закончилась. Дочка известного семейства благополучно вышла замуж за того же парня и укатила жить в близлежащий город. Ибо нечего такой красавице загибаться в деревне.
  Весной в селе затевалась какая-нибудь небольшая стройка: то коровник обновить, то свинарник подправить. В связи с этим, местные власти принимали на временное проживание новоявленных жителей, коих в простонародье называли шабашниками. Аборигены данной деревни, в частности мужская часть, слишком любили себя и водку, чтобы согласиться кроме основной своей работы-конюха, тракториста, и просто пьяницы, делать еще что-то, хотя бы и за деньги.
    Для шабашников выделялись пустующие дома, и новоявленные жители заселялись туда с шумом цыганей. В основном это были не прикаянные «бывшие». Бывшие мужья, бывшие отцы, бывшие начальники, и т.д. Всех их объединяла одна безудержная тяга до быстрых денег и быстрой выпивки. Имущество у новых работничков было скудное, а иногда и отсутствовало вовсе, так что два-три пустующих дома заполнялись под завязку, и скучная и размеренная жизнь местных жителей разбавлялась суетой и привычками приезжих.
  Среди разношерстной компании шабашников ничем не выделялся мужичок лет 40-45. Был он такой же забулдыга и пропойца как и все, так же напивался по вечерам после работы. Так же бил и пинал тех, кого выбирала обидеть разгоряченная выпивкой толпа, так же как и все, вставал по утрам злой и голодный на работу. Ибо алкаши и пьяницы никогда не заботятся о завтрашнем дне – вечером пропивается все, до копейки, а утром и курнуть не на что. И если сосед по проживанию просил у него в долг, обычно отвечал: «Ни копья». И хлопал себя по пустым карманам.
  Звали этого забулдыгу и пьяницу Алексей. Была у него и своя фамилия, но нам она ни к чему. У заблудших душ фамилия не имеет значения, к сожалению. Фамилию рода кто-то продолжает, и не всегда достойно. Алексей сегодня был трезв, как стеклышко. Из-за отсутствия денег, выпить было не на что, да и пустой желудок урчал и гудел, как пустые трубы во время ветра. Было воскресное утро и требовалось что-то придумать. Тут он вспомнил про старую цыганку, жившую на отшибе. Даже если у той гечего есть, курить было всегда. Цыганку почему-то звали Мурза. То ли за сходство с древними татарами, то ли за лицо от старости стянутое морщинами. Цыганка была такая же древняя, как и те татары.
  Мурза вставала рано. Она всегда была в курсе всех событий, которые происходили в деревне или, которые должны были произойти. Если в деревне появлялся новый человек или новая семья, цыганка неслась к ним на всех парах, чтобы выпросить что-нибудь из продуктов или одежды, или просто погадать по руке за деньги. Все зависело от обстоятельств. Во рту у нее неизменно дымила костяная трубка, которую с утра она набивала табаком. Местным жителям Мурза уже так намозолила глаза, так надоела своим попрощайничеством, что при виде ее фигуры на горизонте, каждый норовил свернуть или удрать куда-нибудь в подворотню.
   С утра старуха чувствовала себя неважно. Стоя возле плиты, помешивая какое-то свое варево одной рукой, другой рукой она держалась за пузо. Вчера сосед угостил ее старой тушенкой, которая сверху была немного припорошена зеленой плесенью. Сослепу, цыганка не разглядела порченый продукт и, разогрев его, славно поужинала. Процессы в старом теле шли замедленно и только к утру разболелся живот.
  За окном было достаточно холодное утро. Октябрьские деньки давали о себе знать ветрами и небольшими заморозками. И хотя Мурза стояла на кухне в валенках, под несколькими длинными юбками и в теплой безрукавке из овчины, на улицу сегодня она не собиралась. И даже разболевшийся кишечник не мог заставить старую женщину выйти на улицу. Опрятностью она не отличалась и убиралась в своем скромном жилище редко, да и то, смахнув со стола заскорузлой рукой крошки и остатки еды в угол, считала, что и этого достаточно.
  В гости к себе не ждала  никого уже давно, тем более сегодня, когда так не выносимо болел живот. И решила, что ничего страшного не произойдет, если  опорожнит кишечник прямо здесь, возле теплой плитки. Все равно об этом никто не узнает, тем более, когда содержимое подсохнет, она все уберет на улицу. Приняв такое решение, Мурза присела, расправила юбки и сделала свои дела. В этот момент раздался стук в дверь.
       Алексей, разгоряченный долгой ходьбой, раскрасневшийся и веселый стоял на пороге. Постучав, он подождал немного и открыл дверь. Мурза, сидя на корточках, рукой задвигала что-то под газовую плиту, и с ошалевшим лицом, нарочито громко приглашала его пройти: «Леш, заходи! Заходи, Леша!» В нос мужику ударил запах испражнений. Целых пять минут он не мог придти в себя и поверить своим глазам.
  Внезапная волна рвотных позывов заставила его отшатнуться от двери, с бешеной скоростью, высоко подняв ноги, он спрыгнул сразу с пяти порожек, согнулся  в три погибели  от бьющих его конвульсий и забился в рвотных судорогах на земле. Но, так как желудок был пуст, это не принесло ему облегчения. Стоная и отплевывая пустую слюну, весь красный от натуги, Алексей потихоньку отползал от порога старой Мурзы.  А она, не переставая, звала: «Леша, заходи! Заходи, Леша!»
  Пришел в себя наш шабашник минут пятнадцать спустя, уже шагая по центральной дороге деревни. В желудке все так же было пусто и муторно. Тут он вспомнил про местного шофера, парня лет тридцати, который, не смотря на возраст, был уже заядлый пьяница. И на днях , как раз, вышел из запоя, и руки так тряслись, что пришлось с ним поделиться свежекупленной выпивкой. А значит, за ним должок. И свернув к коттеджу, стоявшему возле дороги, Алексей постучал в дверь. Дом открыла жена водилы, худая замученная женщина. Увидев шабашника, она хотела тут же закрыть дверь, но почему-то передумала и впустила внутрь.
  Время уже было обеденное, и хозяева садились за стол. Накануне с утра был зарезан поросенок, на столе дымилась жареная печенка с картошкой, жареные поросячьи кишки, стояли соленые огурчики, квашеная капуста и, как водится, бутылка водки. За столом сидел хозяин с женой, его отец и мать. Как ни странно, малый был еще трезвый, видимо присутствие его стариков в доме дисциплинировало. Увидев Алексея, он улыбнулся и пригласил за стол. Тот не заставил себя долго ждать. Вот удача, так удача! Кто ж откажется от выпивки и хорошей закуски.
  Немного спустя, когда голод был утолен и приправлен выпивкой, а темы для разговора почти все исчерпаны, начиная от цен на бензин, и, заканчивая обстановкой в стране, хозяин дома спросил Алексея, что привело его сегодня сюда. И тот, ухмыляясь и не веря себе начал рассказывать об утрешнем походе к Мурзе за куревом. И на словах «Леш, заходи!» он внезапно покраснел, вскочил из-за стола и выбежал вон, на улицу. И согнувшись, начал корчиться возле забора. Жена шофера посмотрела в окно: «Блюет че-то?! Либо кишки не прожарила?»
  С тех пор, кому бы Алексей, шабашник, забулдыга и пьяница, не рассказывал  эту историю про Мурзу, она неизменно заканчивалась внезапным приступом и конвульсиями во всем его организме.