Сны об Атлантиде

 (исповедь двух зеркал по мотивам творчества В. Ван Гога
                и В. Хлебникова)



жребий брошен — «alea jacta est»*  — уж и треть статуэтки не видна из-под варева аляповатого брашна, капля за каплей воск оплывает по кругу через меня, "крылышкуя"
навстречу, инь огня ослабляет мертвую хватку раздвоенным языком (фитиль не в счет), облизывается сама на себя, - точь в точь удав, - явно путаясь в кольцах,
дрожит в горячечном трансе
 — все корчи ее почем зря отражает двойник естества
статуйки, ибо, скорее всего, свеча была то ль поставлена накануне с подтекстом 
«а плевать, что нельзя», то ли это попытка — блажь, та же пьяная выходка всуе —
залог ни с чьего-то  нуля, а с Бернулли - развернуть цифири, как будто ярмарочные ходули, вспять…
сползающий плед на почерневшем от солнца стуле выцвел до паутинок, сплошь и рядом
амуры мишени, танцуя, выхватывают из толпы голенастых дев с лицами на восток, повторяющих с яростью Ев-до-кий  "ой-ля-ля, ой-ля-ля, ой-ля-ля",
а вглядишься: их скулы круче, чем у скво главного инка, —
есть в анатомии
исчезновения точность сродни уловкам вуду — это либо обман, скрытый  под так называемый обратный
эффект перспективы... либо правда ошую...
можно бросить теперь четыре монеты в банку —               
еще бы, черня водяные знаки, оттуда еле зримы контуры
                астрального тела —
сверху оно текуче, а снизу белым кажется в темноте, если много
                выпить,
                «дзинь-дзинь-цыц» — о стекло зряче бьется птица
                из сна авгура,
ища выход  в лабиринте, вращающемся изнутри по часовой стрелке, а снаружи —   
против, —               
смотреть друг на друга — опасно, когда циферблат и реверс — одно и то же,
тем более, уже никто не разделит то, что скрыто, на наше и ваше, ибо тесно везде,
как в палатке у местечковых хиппи, — извольте, в иной день бывает фиеста — сын фавна, сидящий вполоборота на лавке,               
                блестя позолоченным
профилем цезаря на исцарапанной пряжке, во весь голос затянет балладу, теребя бусинки четок, о  невозвращенье из
                плаванья между зеркал,
однажды унесших Винсента, — ах, дующий с запада ветер желтого
                неба милее
дымчато-синих туч,
                расплескавшихся сферой бенгальских огней вровень с кровлей музея эм Тюссо, поелику
отверсты в тот час имена огнедлаков, в хмельном беспорядке кружащихся с чайками Арля, —
                так одиноко звучит в перепалке их криков журчанье двух
улиц,
                что босая
нимфа Овер-сюр-Уаза в платье из легкого шелка с тонкими лентами вдруг отпускает заколку, глядя по-галльски большими глазами прямо перед собою — «чёт или нечет?»,
ангел справа взлетает «клац-клац», щелчок-рикошет — драма за распущенными волосами реальней
голоса диктора, объявляющего посадку... алеют окна ломбарда со стороны
площади Форум, а с другой стороны кто-то идет впотьмах нетрезвой походкой, на нем потертая шляпа, утоплен в кармане галстук, усы обвисли, а борода клочковата,
огоньки в лужах плещутся ковко, плюс-минус па-де-труа георгинов на уплывающих клумбах, утро кадрами феллиниевского
«Амаркорда» под шум  первопутки, мелькающей  бампером, наступает обычно не к сроку, очертанья кентавра пугают, его ладонь на руле суха,
узловата, корни вен сплетены в древние руны,
по бокам авто — пляска солнечных человечков,  асфальт  от их быстрых движений к центру светлее, — нынче фея
игры удачно коснулась младенца, в фокусе ока витрины вращается омут чужой прошлой жизни, ловя белую рыбу зимы с чешуею дракона,
чтоб где-то извне тверже стал взгляд у того, кто дал повод для
встречи с пернатыми буквами
алфавита, выклевавшими зерна латыни, стальные их клювы —
предтеча
«золотописьма тончайших жил» — отныне и присно...
 
 
 
*alea iacta est — жребий брошен