Вербовка

      Этот случай произошел в 1948 году, в разгар борьбы с «безродными космополитами». Советская власть ополчилась на евреев, обвинив их в подрыве основ СССР и ведении разведывательной деятельности в пользу США и Израиля. Лиц с еврейскими фамилиями выгоняли с работы, травили  в газетах, сажали в лагеря. Первой пострадала творческая интеллигенция; поэты, писатели, композиторы, театральные деятели. В феврале агенты МГБ убили выдающегося еврейского актера и режиссера, художественного руководителя государственного еврейского театра Соломона Михоэлса. Чтобы замести следы преступления, убийцы положили его труп на дорогу и переехали грузовиком. Власти устроили Михоэлсу пышные государственные похороны, лили крокодиловы слезы. Потом арестовали его помощника и преемника на посту руководителя театра Вениамина Зускина и весь антифашистский комитет, представители которого во время войны ездили в США для сбора средств на закупку военной техники, в которой остро нуждалась Красная армия.  Гонения на евреев продолжались вплоть до смерти Сталина. Много судеб было погублено…
      Но вернемся в жаркие июльские дни 1948 года. Тогда мой отец, работавший в системе министерства лесной и целлюлозно-бумажной промышленности СССР бригадиром монтажников, получил повестку из МГБ с предписанием явиться на Лубянку. Любаша, его первая жена, имея на руках годовалого сына Гену, страшно встревожилась.
      - Дима, что случилось? – спросила она, когда отец вернулся с работы.
      - Ничего страшного Люба. Просто хотят побеседовать.
      - Мне страшно, Дима. Посмотри, что творится кругом. Хватают всех подряд у кого еврейская фамилия.
      - Да не волнуйся ты так! У них на меня ничего нет.
      - Может, и нет. Только знай, если тебя посадят, я удавлю сына, и сама повешусь.
      - Да что ты такое говоришь! В крайнем случае, звони отцу, он поможет, пока еще в силе. Но я надеюсь, что вернусь.
      Надо сказать, что мой дед Наум Самуилович тогда работал в центральном аппарате ВЦСПС и был в близких отношениях с председателем Шверником. И отец был уверен, что это ему поможет.
      На следующий день отец поехал на Лубянку. У первого подъезда остановился, оглянулся. Светило яркое солнце. Мимо мчались автомобили, стремясь поскорее проехать мрачное здание всесильного ведомства. И не хотелось думать, что видишь это в последний раз…
      Дежуривший в бюро пропусков лейтенант госбезопасности, прочитав повестку, выдал пропуск и сообщил номер кабинета следователя. Проходя по длинному коридору второго этажа, отец искал глазами нужную дверь. Нашел. Постучал и, услышав: «Войдите!», переступил порог кабинета.
      За письменным столом из мореного дуба сидел полноватый человек в сером кителе с погонами майора. В глазах – лед. Неожиданно мягким голосом он проговорил:
     - Проходите, присаживайтесь.
    «Мягко стелет», – с тоской подумал отец, не любивший притворства.
    - Меня зовут Михаил Иванович, как Жарова, – всё также вежливо продолжил следователь. – А вас, насколько мне известно, – Давид Наумович. Или предпочитаете по-русски – Дмитрий Николаевич?
      - Нет. Только – Давид Наумович, – твердо сказал отец.
      - Хорошо. У вас были контакты с покойным Михоэлсом?
      - Один раз. На квартире двоюродной тети Эды
      - О чем разговаривали?
      - О театре, о спектаклях.
      - О политике?
      - Нет, о политике мы не говорили.
      - Хорошо. Вениамин Зускин – ваш родственник?
      - Да. Троюродный дядя.
      - Он не предлагал вам уехать в Израиль?
      - Нет, нам и здесь живется неплохо.
      - Вы знакомы с писателем Перецом Маркишем?
      - Лично нет, только читал его книжки.
      - Видите ли, Давид Наумович, мы располагаем сведениями, что вы встречаетесь с неблагонадежными людьми.
      - Среди моих друзей нет неблагонадежных лиц, – промолвил отец, а про себя подумал: «Им не за что меня цеплять». Вдруг вспомнилось, что такое с ним уже было во время учебы в Алма-атинском пехотном училище. Однажды его вызвал начальник училища. В кабинете сидел человек в штатском. Он пытался склонить курсанта Давида Карпа к сотрудничеству с органами. Тогда удалось отвертеться. И вот опять…
      Резкий голос следователя прервал воспоминания:
      - Если вы не скажете правду, я вас посажу на десять суток.
      - Мне не в чем признаваться. Да и у вас нет никаких доказательств.
      - Нет, так будут, если вы не пойдете на сотрудничество.
      - Я так понимаю, что вы мне предлагаете быть «стукачом».
      - Зачем же так грубо, Давид Наумович! Просто вы будете рассказывать о настроениях своих друзей и знакомых.
      - Нет, на это я не пойду. И у вас нет никакого права меня здесь задерживать. У вас будут большие неприятности, если я не вернусь сегодня домой.
      - Вы мне угрожаете? – лицо следователя аж побелело от злости.
      - Я не угрожаю, я просто рассказываю, что будет с вами. Моя жена позвонит моему отцу, а тот в свою очередь позвонит Берии, и вашему начальнику Абакумову не поздоровится. Так что, давайте выписывайте пропуск, если хотите здесь работать.
      Следователь из белого стал красным. Такого напора он не ожидал. Ему и в голову не приходило, что у простого бригадира монтажников такие покровители. А вдруг, и в самом деле, его следователя, могут арестовать за самоуправство…
      Трясущимися руками он выписал пропуск.
      - Дайте расписку о неразглашении – тихим голосом попросил Михаил Иванович.
      - С удовольствием, – сказал отец и подписал бумагу…
      Выйдя на свежий воздух, он облегченно вздохнул. Посмотрел на памятник Дзержинскому. Железный Феликс стоял непоколебимо как символ власти ведомства, которое создал и возглавлял тридцать лет назад. Отец прищурился от яркого солнца и уверенной походкой зашагал к станции метро. До работы ехать полтора часа. Конечно, полдня потеряно, но всё же он вышел победителем из схватки со страшным зверем по имени МГБ. С работы он позвонил домой и сообщил, что жив-здоров.

Январь 2018г.