Одинокие комнаты
на рамах, шкафах и дверях,
давно ссахарились все сласти
в стариннейших вазах. На днях
гирляндой микстур и таблеток
пополнил светящийся ряд.
Тюремье рубашечных сеток
за клеткой оконной - наряд.
Отпали детали от лепки,
ствердели отщипы хлебов
и влажные чайные щепки
на донце керамо-столбов,
эмаль чешуится предельно,
что драной кольчугой висит
от битвы с дождями, метелью.
За окнами горло сипит
трубы, позабитой листвою,
как комом простуд иль обид,
и так поперхнувшейся воет...
За стёклами склоченный вид
из хат, бельевого развеса
и лавок - подставок под гроб,
и кровли в промятьях, порезах,
завешенных рам, пеших скоп.
Безрадостно тут и снаружи.
Обрезан квартирный звонок.
Не пахнет животною лужей,
пылится ковёр и манок...
А коврик привходный и драный,
как листик края завернул
осенне. Заржавелись краны,
и в щель подоконника гул
настойчиво лезет, как змеи,
и чуть дребезжать от ветров,
машинной езды уж посмели
косящие линзы домов...
Плешиво-паршивая старость.
Быть может, за тысячи лет
и Бог износился немалость,
хворает, не видя тьму бед...
Как я, отстранился от мира,
поник, подослепнув, устав,
запасся сам книгами, жиром,
другим полномочия сдав:
младым, без тоски и вниманья.
И в скит свой ушёл стариком,
довидев "жены" угасанье...
Ведь все мы - подобья его...
Свидетельство о публикации №120021500137