Евангелие от Макиавелли или танцы истории

Евангелие от Макиавелли или танцы истории

Вячеслав Панкратов

 
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА.

  Макиавелли,
  секретарь военного Совета Десяти и Палаты Флорентийской республики;
  политический деятель, ученый, поэт и драматург;
  автор известной комедии «Мандрагора», где он высмеивал глупость обывателей и лицемерие церковников, и не менее известной комедии «Клития», где, как утверждают многие, высмеивал самого себя;
  сочинивший десятки стихов и карнавальных песен, написавший историческую хронику в стихах «Децимале» и очень обиженный на поэта Ариосто за то, что тот не назвал его в числе лучших поэтов Италии;
  написавший знаменитую «Историю Флоренции», где назвал главными причинами раздоров в государстве классовые противоречия и борьбу партий за власть, и еще более известный трактат «Иль Принципо» («Государь»), вызвавший столько споров, толкований, восторгов и отрицаний, что они не затухают и до сих пор;
  ярый республиканец, всегда боровшийся за дело Республики, требовавший ее укрепления самыми решительными мерами и, тем не менее, предложивший служить дому Медичи, когда они вновь пришли к власти во Флоренции;
  антиклирикал, смеявшийся над святошами и церковниками, посмевший заявить: «Папство раздробило Италию» и, тем не менее, посвятивший «Историю Флоренции» папе Клименту YII;
  историк, философ, государственный деятель и военный писатель, блестяще доказавший в своем трактате « На первую декаду Тита Ливия» преимущество и полезность для народа демократической формы правления и одновременно учивший в своем «Государе» как нужно управлять государством при абсолютной власти.
  «Мы должны быть благодарны Макиавелли за то, что он изображал, как люди обычно делают, а не то, что они должны делать», - писал Фрэнсис Бекон.
  «Его теория послужила причиной упадка французской монархии», - заявил аббат Жантильи.
  «Бесстрашие его логических операций не только смущало современников, но уже много веков бесит иезуитов, мучит моралистов и расстраивает нервы буржуазным ученым », - писал о Макиавелли русский исследователь его творчества А.Дживелегов.
  «Он проповедует коварство и лицемерие», - утверждал Фридрих Великий.
  Церковь объявила запрет на его сочинения, буржуазная наука ввела в обиход термин «макьявелизм», обозначая им полное отсутствие морали и право добиваться своих целей любыми средствами,
  но Маркс назвал его «Историю Флоренции» шедевром, Энгельс поставил его имя среди имен трех других «титанов» Возрождения: Лютера, Дюрера и Леонардо да Винчи,
  «бессмертным флорентийцем» назвал его Пушкин.
  И все это был один человек, пятнадцать лет служивший Республике, пятнадцать – проведший в изгнании и похороненный во Флоренции, в церкви Санта Кроче, где рядом с ним покоятся теперь такие великие люди Земли, как Микеланджело и Галилей.
  НИККОЛО БЕРНАРДО МАКИАВЕЛЛИ.*


 * Более точная транскрипция – «Макьявелли», что на итальянском языке означает «гвоздь», но автор сохраняет здесь традиционное написание, принятое в России.



Д Е Й С Т В У Ю Щ И Е  Л И Ц А.


НИККОЛО МАКИАВЕЛЛИ - Секретарь военного Совета Десяти и Палаты (Собрания) Флорентийской республики.
 
АНТОНИО - старый слуга его семьи.

БЬЯДЖО БУОНАККОРСИ - друг и сослуживец Макиавелли.

ПЬЕРО - племянник Бьяджо, молодой флорентинец, ищущий куда бы пристроиться, 17 лет.

ЦЕЗАРЬ БОРДЖА (Иль Валентино)- сын папы Александра УI, брат Лукреции Борджиа, герцог Романьи, владелец Андрии, Пьёмбино и Урбино, князь и гонфалоньер (знаменосец) Церкви.

  КАРДИНАЛ ДЖОВАННИ БОРДЖА - двоюродный брат Цезаря, представитель Папы при дворе Цезаря.

АГАПИТО АМАЛИО - первый секретарь герцога, противников рода Орсини.
 
РИДОЛЬФО - второй секретарь герцога, исполнитель его тайных поручений.

ГИЛЬГЕЛЬМО - канцелярист флорентинец на службе у герцога.
 
БАРТОЛОМЕО МАРТЕЛЛИ - родственник Пьеро и Бьяджо, богатый торговец.
 
АУРЕЛИЯ - его жена, ищущая и мужчину и ребенка одновременно.
 
КАТЕРИНА - её мать, готовая на все ради благоустройства дочери и своего собственного.

НИНА - их служанка, сообразительная и смешливая девушка.

1 СИНЬОР - Пьетро Содерини, гонфалоньер (президент)Флорентийской республики.

СИНЬОРЫ - члены военного Совета Десяти Флорентийской республики.

Стражники, слуги и гости в доме Бартоломео Мартелли, гвардейцы герцога, артисты пантомимы.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА, НЕ ПОЯВЛЯЮЩИЕСЯ НА СЦЕНЕ

 ЛЮДОВИК XII - король Франции, захвативший Милан и распространивший влияние Франции на всю Италию вплоть до Неаполя и Сицилии. Ныне в Милане.

ПАПА АЛЕКСАНДР YI - Родриго Борджа, испанский кардинал, купивший папство за бешеные взятки; отец пресловутой Лукреции Борджа и двух сыновей Чезаре (Цезаря), младшего, и Джованни, старшего, убитого Цезарем в борьбе за любовь сестры; объявивший сына
 Лукреции, рожденного то ли от Джованни, то ли от Цезаря, своим сыном. Ныне в Риме.

ЛОРЕНЦО МЕДИЧИ - знаменитый представитель рода Медичи, бывший правитель Флоренции, умелый политик, поэт, покровитель искусств. Ныне покойный.

КАТЕРИНА СФОРЦА - графиня, бывшая правительница Романьи, изгнанная из Романьи Цезарем Борджа, дочь знаменитого герцога Лодовика Сфорца, славившегося своим деспотизмом и жестокостью,бывшего правителя Милана. Ныне в монастыре.

ДОН РОМИРО ДЕ ОРКА - один из военачальников Цезаря Борджа.

МИКЕЛЕ МИКЕЛОТТО - капитан Цезаря, исполнитель его тайных поручений.

ЗАГОВОРЩИКИ:

ПАОЛО ОРСИНИ - князь, глава римского рода, бывший компаньон Цезаря.
ДЖАНПАОЛО БАЛЬОНИ - правитель Перуджи.
ПАНДОЛЬФО ПЕТРУЧЧИ - правитель Сиены.
  ГЕРЦОГ де ГРАВИНА - племянник Паоло Орсини.
  ОЛИВЕРЕТТО да ФЕРМО - капитан кондотьеров на службе у Цезаря, примкнул к группировке Орсини.
ВИТЕЛЛОЦЦО ВИТЕЛЛИ - капитан кондотьеров на службе у Цезаря, примкнул к группировке Орсини.
ПАОЛО ВИТЕЛЛИ - его брат, капитан кондотьеров на службе у Флоренции, несколько месяцев назад казнен во Флоренции за измену.

  Действие происходит во Флоренции и в Имоле во время миссии Макиавелли к Цезарю Борджиа в период с октября 1502 по январь 1503 года.

 
  ЧАСТЬ 1.
 
  На сцене слева – кабинет герцога Цезаря Борджа в замке Катерины Сфорца в Имоле, справа – комната Макиавелли в его доме во Флоренции, над ними – силуэты дворца Синьории и собора Санта Мария дель Фьёре во Флоренции.
Справа от сцены – неоконченная статуя Давида Микельанджело.
  В кабинете герцога – стол с письменными принадлежностями, стул, камин и два кресла; над столом – портрет папы Александра YI, сзади за драпировкой - вход в покои герцога. В комнате Макиавелли – стол с письменными принадлежностями, скромные стулья, в центре – окно. На столе – книги, бумаги и ларец с документами; на одном из стульев – плащ и берет Макиавелли.
  Обстановка обеих комнат почти симметрична и образует в центре сцены одно игровое пространство. При необходимости действующие лица свободно перемещаются из одной части сцены в другую.
  Ночь перед рассветом. Сцена погружена в темноту, только вверху вырисовываются силуэты Дворца и купол Собора. Звучит отдаленная мелодия тарантеллы, и по сцене скользят танцующие тени. Затем музыка смолкает, за окном светлеет и в холодном утреннем свете становится видна фигура Макиавелли, стоящего у окна в пол оборота к зрительному залу с посланием Синьории в руке; лицо сосредоточено, губы сжаты.

            ДЕЙСТВИЕ 1

  Сцена 1. ПРЕДСТАВЛЕНИЕ

 Часы на башне Синьории бьют пять раз, светает. Когда бой стихает, в комнату Макиавелли входят в дорожной одежде его слуга Антонио и Бьяджо Буонаккорси и останавливаются у входа. Макиавелли в задумчивости не замечает их.

 
  АНТОНИО (подождав). Мессир… У вас здесь что-нибудь осталось?

  МАКИАВЕЛЛИ (отрываясь от своих мыслей).
  Осталось? Да… (указывая на ларец) возьми бумаги эти,
  внизу проверь всех лошадей и вьюки,
  и седла. Я поеду впереди.
  ( Антонио подходит к столу и берет ларец.)
  Да, вот еще… Придет Буонаккорси
 скажи ему, чтобы сюда поднялся

 АНТОНИО. Но он уже пришел, мессир!

  МАКИАВЕЛЛИ (поворачиваясь). Пришел он?

  БЬЯДЖО (проходя вперед и протягивая руку Макиавелли).
  Никколо, здравствуй.

  МАКИАВЕЛЛИ (пожимая ему руку). Здравствуй. Проходи.

  ( Антонио с ларцом выходит, Бьяджо оглядывает комнату)
 
  БЬЯДЖО. Как ваши сборы?

  МАКИАВЕЛЛИ (с неприязнью). Всё, сейчас кончаем.
  И уезжаем через час, не позже.

  БЬЯДЖО. Ты, кажется, не очень хочешь ехать?

  МАКИАВЕЛЛИ. Скорее, Бьяджо, вовсе не хочу.
  Да и скажи, что мне в такой поездке?
  Оставить дом, друзей, работу, книги,
  трястись в седле извилистой дорогой,
  а что взамен за это получу? …

 Нет! После тридцати мы понимаем,
  что суетимся в жизни слишком много,
  что часто тратим время на такое,
  что попросту не стоит наших сил;
  что лучшего не взять вдали от дома,
  что все дела, увы, не переделать …

 БЬЯДЖО (с усмешкой). Никколо! Ты ли метишь в домоседы?

  МАКИАВЕЛЛИ. Я – в домоседы?.. Боже упаси! ..
  Но мчаться на рысях к Чезаре Борджа
 лишь потому, что наша Синьория,
  топчась в своих извечных компромиссах,
  уперлась лбом в очередной забор?..
  Сомнительная радость, не находишь,
  искать себе опасных приключений?
  Прекрасна перспектива – ехать к Борджа
 лишь для того, чтобы ввязаться в спор!..

  ( с сарказмом) Сын папы Римского! Князь Андрии! Пьёмбино!
  Синьор Валенсии! Романьи! и Урбино!
  Французов друг! «мосьё» иль «Валентинуа»!
  Гонфалоньер! и Церкви генерал!..
  И я … без положения, без денег,
  без звания, без точных полномочий,
  всего лишь только – Секретарь Палаты,
  которого (читает из послания)… «Совет к нему послал».

  Сравнимые, однако, величины,
  когда они предстанут друг пред другом,
  Завидная судьба у дипломата
 на службе у Совета Десяти …
 Да знал бы герцог, что ему везу я,
  он приказал бы сечь меня за наглость
 и в назидание другим нахалам
 об этом всю Италию известил.
 
  БЬЯДЖО (с улыбкой). Никколо, полно… Ты преувеличил.
  Ты – Секретарь Совета Синьории,
  ты был в Милане, в Риме, был у Борджа,
  ты у Людовика прекрасно вел дела.
  Французские отчеты остроумны,
  и это отмечали все в Совете
 МАКИАВЕЛЛИ (язвительно).
  И вот поэтому меня послали,
  забыв мне дать посольские права?…

 Ты не увидел здесь закономерность,
  заметную теперь во всех решеньях:
  Там, наверху, всегда считают лишним
 к способностям еще права иметь?
  Опасное, должно быть, сочетанье:
  талант и власть, но для кого опасно?
  Для тех, кто сам талантов не имея,
  желает все же многое иметь?..

  Нет, Бьяджо, нет. Не защищай Совета.
  Он взял себе за правило бояться:
  бояться жить, бояться ошибаться,
  тянуть во всем, а, заходя в тупик,
  развязывать общественную кассу
 и раздавать флорины и дукаты.
  Скажи, за что мы только не платили
 не деньгами, так нашими людьми?

  Последних десять лет – сплошные траты!
  Виной – Совет: то слишком верим клятвам
 союзников, то слишком доверяем
 французским обещаниям и словам.
  То наняли Вителли в кондотьеры,
  как будто мы своих найти не можем,
  а результат – предательство, - так всюду
 преследуют нас беды попятам.

  Увы! Здесь даже РЫЦАРЮ наскучит
 мостить дорогу для чужих повозок:
  один мостит – другой удобно едет,
  а мне уже не в первый раз мостить.
  И знаешь, Бьяджо, если что-то тянет
 меня в дорогу – это только герцог:
  вот личность, стоящая интереса
 уменьем широко и смело жить.

  Ты б отказался, если бы случилась
 возможность познакомиться с ним ближе
 и даже меч скрестить свой с человеком
 девиз, которого: «Иль Цезарь, иль – Ничто!»?
 
  БЬЯДЖО. Ну, нет, Нико; не так я любопытен,
  чтобы играть судьбой с Чезаре Борджа.
  К тому ж о нем такая слава ходит,
  что я в пример не ставил бы его.
 
Разгулы, бойни, оргии, попойки,
  убийства в переулках, яды в винах -
 был кардиналом, а гулял по Риму,
  как продувной испанский кондотьер.
  Преследовал Феррари и Альбицы,
  убил секретаря в покоях папы,
  своей сестры не поделили с братом,
  и брат с кинжалом в реку полетел?!

МАКИАВЕЛЛИ. Да, всем известно о разгулах Борджа.
  Но есть в его поступках и такое,
  что многих тянет к герцогу сегодня
 и заставляет власть его признать.
  Нельзя же отрицать его талантов
 и ловкость ту, с которой он умеет
 из сложных положений выбираться
 и, если нужно, смело рисковать?

  Заметь себе, скупцы и простофили
 на риск в делах нисколько не способны,
  вот потому-то столько лет под Пизой
 мы копошимся, словно муравьи.
  А он берет, где ловкостью, где силой,
  где щедростью, а где прямой угрозой,
  так утверждая «разделяй и властвуй»,
  владенья укрепляет он свои.

БЬЯДЖО (недовольно). Ну, знаешь ли! Легко быть щедрым, если
 карман твой от раздачи не пустеет,
  легко играть опасно, если знаешь,
  что, проиграв, не потерял всего.
  Но долго ли на этом удержаться
 сумеет он?

МАКИАВЕЛЛИ. Ты прав, игра опасна
 И все же есть в нем многое такое,
  что заставляет рассмотреть его…

БЬЯДЖО (уклоняясь от спора).
Никколо, мы немного заболтались:
занятный спор, но вам пора в дорогу.

МАКИАВЕЛЛИ.
  А где Пьеро? Он едет?

БЬЯДЖО. Да, конечно…

МАКИАВЕЛЛИ. Так почему не вижу я его?

БЬЯДЖО. Он там, за дверью, ждет, когда позволишь
 ему войти.

МАКИАВЕЛЛИ. Тогда зови скорее.
  По крайней мере, не один я буду
 скучать в дороге.

БЬЯДЖО (в сторону входа). Проходи!.. Пьеро!

  Входит Пьеро и, остановившись, кланяется Макиавелли. Он выглядит приятно и держится уверенно, хотя заметно волнуется. На нем – голубой камзол, короткий плащ и красный берет с пером. На поясе – короткая шпага, за спиной на перевязи - лютня. Макиавелли и Бьяджо с удовлетворением, но придирчиво окидывают его взглядами.

ПЬЕРО (кланяясь Макиавелли, как заученный текст, почти декламируя).
  Мессир!.. Я вас приветствую. Я рад,
  что вы позволили и мне принять участие
 в высокой миссии, что поручила вам
 Флоренции достойной Синьория.

  Известны всем ваш острый ум и честь,
  и рвение на службе у Республики,
  и я за честь считаю для себя,
  что вы решили взять меня с собой.
 
  Со стороны своей скажу, что я
 польщен таким доверием высоким
 и обязуюсь исполнять все то,
  что вы сочтете нужным поручить.

  И даже больше: буду только рад
 я исполнять все ваши приказанья,
  чтоб научиться всем делам серьезным.
  (снова кланяется Макиавелли)

МАКИАВЕЛЛИ (приятно удивленный).
  Вот так Пьеро!… Готовый дипломат?

БЬЯДЖО (польщенно). Ну, «дипломат»… Вот матушку его,
  ту, верно, можно брать без подготовки:
  сейчас меня так ловко распекала,
  что я не знаю, как и уцелел.

  И все твердила мне, что он – ребенок,
  что посылать с тобой его опасно,
  что он еще и женщин-то не знает,
  а вот уже в политику поспел.

  МАКИАВЕЛЛИ (шутя). Ну, все когда-то что-то начинают,
  а женщины – такая область жизни,
  где, как ни начинай, всегда опасно:
  и в двадцать лет, и в тридцать - все равно.
  Но ты боишься их, Пьеро?

ПЬЕРО (оскорбленно). Я!? Что вы?!..
  Я – вовсе нет!… Уже имел я связи!
  (Макиавелли и Бьяджо хохочут)

  БЬЯДЖО. А как при матушке, так сей проказник
 Святее даже бога самого.

  МАКИАВЕЛЛИ. Ну что ж, Пьеро, тогда ты годен к делу,
  и посылать тебя со мной не страшно...
  А, знаешь ли, зачем мы едем в Имолу?

  ПЬЕРО. Да, дядя Бьяджо все мне рассказал.

  МАКИАВЕЛЛИ. Ну что ж, тогда одно тебе напомню:
  что если будем мы неосторожны
 или болтливы слишком, нам не смогут
 помочь ни Синьория, ни друзья.
 
  БЬЯДЖО (Макиавелли). Моя сестра надеется, что ты
 за ним присмотришь в этой новой жизни,
  и если с ним недоброе случится,
  поможешь уберечься от беды.

  МАКИАВЕЛЛИ (снова иронизируя).
  Внимательно следя за результатами
 моих ошибок, он понять сумеет,
  что трудолюбие и строгость суть причины
 успеха жизни здесь (указывает на землю)
  и счастья там (указывает на небо).

  Входит Антонио и ожидающе останавливается у входа. Макиавелли замечает его.

  А впрочем, нам пора, пора к делам.

  Антонио, там все у вас готово?

  АНТОНИО. Готово всё, мессир. Мы можем ехать.

  МАКИАВЕЛЛИ. И ты, Пьеро, уже готов в дорогу?

  ПЬЕРО. Готов, мессир!

  МАКИАВЕЛЛИ. Ну что ж тогда вперед!
  Все сделали, и все оговорили,
  и даже посмеялись на дорогу,
  (трогает струны на лютне Пьеро)
  и доброй песни тоже не забыли…
 а герцог нас уже должно быть ждет.

  Макиавелли указывает Пьеро на дверь, Антонио и Пьеро выходят. Макиавелли берет с кресла плащ и берет, окидывает взглядом комнату и вместе с Бьяджо направляется к выходу, но перед выходом задерживает Бьяджо.
 
  Как ты сказал?.. «Легко быть щедрым, если
 карман твой от раздачи не пустеет?
  Легко играть опасно, если знаешь,
  что все - равно разомкнуто кольцо?»…
 Но он игру нам предлагает, Бьяджо.
  Как не принять игры любимца Церкви?
  Быть может, именно игра позволит
 понять его красивое лицо.

  Сразу же врывается мелодия тарантеллы, меняя ритмику сцены. Макиавелли пропускает вперед Бьяджо и выходит за ним.

 
СЦЕНА 2. ЯВЛЕНИЕ БОРДЖА


 Кабинет герцога Цезаря Борджа в замке Сфорца в Имоле; конец дня, звучит тарантелла.
  За столом сидит и пишет что-то канцелярист Гильгельмо.
Стремительно входят герцог, кардинал и секретарь герцога Агапито - в дорожном плаще и сапогах. Герцог - в ярости: быстр, резок и гибок, как змея; красивое лицо искажено от гнева. В руке у него – послание Синьории. Музыка обрывается. Гильгельмо встает при его появлении, но герцог даже не замечает его.

  ГЕРЦОГ (кричит в бешенстве).
  Опять, опять!!… Опять Орсини эти!…
 Опять они!.. Опять их голос слышу!!..
  Как будто создал бог их для того лишь,
  чтобы смущать покой святых отцов!
  Где только смута и хула – Орсини!
  Где непокорность и подлог – Орсини!!
  Нет мерзостней во всей Италии рода,
  чем этот род ублюдков и скопцов!!!

КАРДИНАЛ (стараясь успокоить герцога).
  Такого можно было ждать, Чезаре:
  они бояться усиленья власти.

ГЕРЦОГ (перебивая). Не только!.. Все они хотят поживы!
  Им кажется, что мало я даю!..
  Ну что ж, посмотрим, что они получат
 теперь, когда поссорятся со мною!
  Я отобью, кузен, у них охоту
 играть со мной у бездны на краю!

  Замечает Гильгельмо и отсылает его резким движением руки. Гильгельмо выходит, поклонившись.

КАРДИНАЛ. А что вам говорят венецианцы?

ГЕРЦОГ. Клянутся, что к измене не причастны.

КАРДИНАЛ. Ты веришь им?

ГЕРЦОГ (презрительно). Нисколько! Из Сиены
 мне пишут, что их часто видят там.

КАРДИНАЛ. А что вы скажите о флорентинцах?

ГЕРЦОГ. Ну, это тоже хитрецы большие!
  Недаром же ни Лукку, ни Аррецо
 они отдать не захотели нам.

  Еще когда-то папа Бонифаций,
  говаривал, что в мире есть стихии:
  Огонь, Земля, Вода и… Флорентинцы, -
 так были непредвиденны они.
  И даже жулики-венецианцы
 по временам боятся с ними спорить.

КАРДИНАЛ. Однако помогает им Людовик…

ГЕРЦОГ. (ревниво). Ну!.. Многим «помогают» короли!..

  (Кивком головы, указывая на Агапито)
  Я к ним послал сегодня Агапито,
  хотел узнать, что думают Синьоры.
  Мне не хватает только, чтоб Орсини
 вдруг спелись с ними за моей спиной.

КАРДИНАЛ. Тогда, Чезаре, ты поторопился
 наказывать их за разрыв кондотты:
  теперь Тоскана будет упираться
 и вряд ли будет говорить с тобой.

ГЕРЦОГ (снова вспыхивая).
  О, нет, кузен! Прощать такое вредно!
  Раб должен помнить плети господина,
  иначе он распустится до нельзя
 и сам захочет силой обладать.
  Вот это и произошло с Орсини:
  они решили, что сильны без Борджа
 и, выставив свои прерогативы,
  хотят теперь условья диктовать.

 ( Быстро ходит по кабинету, снова читает послание и поворачивается к Агапито.)
  И кто привез?

АГАПИТО. Никколо Макьявелли,
  тот секретарь Собрания Синьории
 и секретарь Военного Совета,
  что летом с Содерини был у нас.

ГЕРЦОГ (смягчаясь). А-а, помню, помню: худенький, но быстрый, -
 воистину достойный «гвоздь» Флоренции.

АГАПИТО. Да, это он.

ГЕРЦОГ. Тогда проси скорее.
  (Агапито выходит)
  (кардиналу) Кузен, он явно заинтересует вас.

  Когда он у французов был в Лионе
 и разговаривал там с монсеньером Арля,
  в ответ на брошенное замечание,
  что плохи итальянские войска,
  ответил он, что, если итальянцы
 плохие полководцы, то французы
 политики плохие, а иначе
 они бы папе не давали власть.

КАРДИНАЛ. О!… даже так?!
ГЕРЦОГ (с усмешкой). Да, он занятно мыслит,
  и любит независимость в сужденьях.
  И, как я слышал, он и постарался,
  чтобы Вителли старший был казнен.

КАРДИНАЛ. Тогда ему узнать полезно будет,
  что против них нам предлагал Орсини?

ГЕРЦОГ (смеется). О да! Наверняка!.. Таким известьем
 Совет Флоренции будет разозлен.

  Входит Макиавелли в плаще и в берете в сопровождении Агапито. Кардинал отходит в сторону, как бы контролируя всю сцену со стороны.

МАКИАВЕЛЛИ (снимая берет и кланяясь поочередно каждому).
  Ваша светлость… Ваше преосвященство…
 Позвольте мне от имени Флоренции
 вам выразить глубокое почтение
 и заверенья в дружбе принести,
  той дружбе, что основывается прочно
 на точном знанье наших общих целей,
  необходимых нам и всей Италии,
  и взаимопонимании общих благ.

  Узнав теперь, что многие Орсини,
  Вителли Вителлоццо и Петручии
 затеяли измену, мы решили
 немедля вас о том предупредить
 и заявить, что мы к ним не причастны
 и, как и прежде, соблюдать готовы
 условия добрососедской жизни
 и все, что сможем мы оговорить.

  Еще поручено мне, ваша светлость,
  вам передать, что Синьория ценит
 ту дружбу, что король светлейшей Франции
 питает к нашему Отцу (поклон в сторону портрета Папы) и вам,
  что дружба эта, знаем мы, залогом
 всегда быть может нашей общей дружбе,
  которую мы сообща стремимся…

ГЕРЦОГ (приветливо). Оставим церемонии, секретарь!

  Ведь мы знакомы, здравствуй, проходи же.
  С дороги ты, да и устал, наверное.
  Ты хочешь сесть, расслабиться немного?
  (указывает на кресло у камина)
  Садись сюда, согрейся у огня.
  Я за обедом с радостью услышал,
  что к вечеру вы будете в Романье,
  и приказал вас встретить Агапито.
  Надеюсь, планов не нарушил я.

МАКИАВЕЛЛИ. Нет, ваша светлость, нет, ничем, нисколько.
  Прошу простить лишь мой костюм дорожный:
  он весь в пыли, я очень торопился
 посланье Синьории вам вручить.

ГЕРЦОГ. Не стоит извинений, дело ваше.
  Надеюсь, сыт ты?

МАКИАВЕЛЛИ. Да, я ел в дороге.

ГЕРЦОГ. Ну, что ж, тогда оставив разговоры,
  нам стоит прямо к делу приступить?

  Жестом указывает Макиавелли на кресло. Макиавелли садится, герцог остается стоять и двигается по кабинету, по временам бросая острые взгляды на Макиавелли.

ГЕРЦОГ. Я требовал от вашей Синьории
 прислать ко мне послов по той причине,
  что знать хотел я, как вести себя
 в сплетенье новых италийских лих.
  У нас бывали небольшие споры,
  но земли наши так граничат с вашими,
  что я считаю нужным обеспечить
 по всем границам безопасность их.

  Увы, я знаю, (акцентируя) знаю очень точно,
  что город ваш настроен осторожно
 ко всем моим стремленьям и началам
 и недоброжелательно ко мне:
 
  (Макиавелли хочет возразить, но герцог останавливает его жестом.)

  Сначала разорвали вы кондотту,
  потом меня стремились ссорить с папой,
  и даже сделали одну попытку
 чернить меня при друге-короле?
 
  Вы не могли бы поступить иначе,
  когда бы мы с Флоренцией враждовали,
  но, если говорите вы о дружбе,
  вам поступать не следовало так.
  И вам теперь придется выбрать твердо,
  хотите ли вы дальше этой ссоры
 или, подумав, сделаете выбор,
  кто я для вас: союзник … или враг!

  МАКИАВЕЛЛИ (спокойно, понимая, что его провоцируют).
  Но, ваша светлость, наша Синьория
 мне поручила передать вам твердо,
  что более всего она хотела бы
 жить с вами в мире и всегда дружить.
  Друзья его величества Людовика
 и близкие Отца святого нашего
 всегда бывали нашими друзьями,
  и с ними мы желаем в дружбе жить.

  КАРДИНАЛ (с претензией в голосе).
  Однако разорвали вы кондотту,
  казнили во Флоренции Вителли!..

  МАКИАВЕЛЛИ (спокойно).
  Но, ваше преосвященство, безопасность
 продиктовала нам подобный шаг.

  ГЕРЦОГ. Что?… Безопасность?!…

 МАКИАВЕЛЛИ (невозмутимо). Только, ваша светлость.
  Отвергнут кто?.. Орсини и Вителли.
  Но именно они теперь восстали
 и заговоры строят против Вас.
  (Кардинал и герцог переглядываются)

  К тому же многие забыть не могут,
  что вы НЕВЕРНЫМ этим капитанам
 позволили вступить на наши земли
 и учинить в Тоскане грабежи.

  ГЕРЦОГ (разыгрывая оскорбленность).
  Они самостоятельно напали!
  Приказа я не отдавал такого!

  МАКИАВЕЛЛИ. Но, ваша светлость, эти капитаны
 в то время вам должны были служить…

 Надеюсь, ваша светлость, понимает,
  что тот недавний случай с грабежами
 у многих в Синьории порождает
 сомненья в постоянстве ваших чувств?
  К тому ж не раз высказывались вы,
  что нашим управленьем недовольны,
  и, говорят, что, якобы, угрозы
 порой срывались с ваших светлых уст?

  ГЕРЦОГ (с наигранной наивностью).
  Да?!.. Ну и что ж, что я сказал такое?
  Да, признаю, мне ваше управленье
 не нравится: кругом противоречия,
  желание ни в чем не прогадать.
  Так, разве что, торгуют на базаре!
  Когда б имели вы единовластье…
 а с вашей «демократией» сегодня,
  бездеятельна слишком ваша власть.

  Аристократы требуют владений,
  ремесленники жить хотят вольготно,
  чернь помышляет лишь о карнавалах,
  а ваш Совет всех хочет примирить?
  Дома воюют, семьи, группировки -
 все партии воюют меж собою,
  и каждая стремится к высшей власти,
  чтоб большее от власти получить.

  Ну посмотрите сами, сколько с Пизой
 вы возитесь? Уже десятилетие?
  Вам нужен выход к морю? Мне понятно.
  Но разве так выходят на моря?
  Одни кричат: «Вперед!», другие – «Вправо!»
 Одни – налево, третьи - отступают.
  Уж сколько раз вы брали штурмом стены,
  и все это оказывалось зря?

  Уж ты простишь мне, секретарь, надеюсь,
  за столь для вас нелестные примеры,
  но, если правде посмотреть в глаза,
  то истина здесь видится легко.
  И разве же ни сам ты как-то раньше
 обмолвился мне, говоря о Пизе,
  что непокорный город можно взять
 лишь твердою и жесткою рукой?…

 Нужна Рука в правленье – это верно!
  Когда же – РУКИ, рвется все на части:
  кто – за, кто – против, кто-то – отмолчался,
  и кто возьмется все это учесть?
  И разве же не ваш Лоренцо Медичи,
  имевший власть, и твердость, и решимость
 своим разумным самоуправленьем
 позволил так Флоренции расцвесть?

  МАКИАВЕЛЛИ (не стесняясь намека).
  Лоренцо был огромного таланта…

 ГЕРЦОГ (словно не замечая).
  И я о том же, секретарь! О том же!
  Уж если выбирать из форм правлений,
  То лучше всех – Единый Государь!
  Лишь он один способен государство
 поднять до уровня Великой Силы,
  все остальные только будут портить
 достигнутое прежде, секретарь!

  Однако отклонились мы от темы.
  Я лишь хотел тебе сказать, что споры
 о формах управленья и поступках
 не могут быть причиной для вражды.
  И нам не следует сейчас друг другу
 упреков выдвигать в вопросах этих,
  сейчас грозит нам большая опасность,
  чем в споре проиграть. Согласен ты?

  МАКИАВЕЛЛИ. Да, ваша светлость.

  ГЕРЦОГ (удовлетворенно). Что ж, тогда открою
 тебе я тайну, важную настолько,
  что, несмотря на сложность положенья,
  я не хотел её распространять.

  ( Кардинал делает движение, словно собираясь уйти, но Герцог останавливает его).
  О, нет, останьтесь, кардинал, останьтесь!
  Ты, Агапито, тоже оставайся.
  Коль стали говорить мы так открыто,
  то нет причин нам что-нибудь скрывать.

  (Герцог делает несколько шагов по кабинету, затем подходит к Макиавелли и наклоняется к нему; говорит медленно и значительно).

  Орсини старший, Паоло Орсини,
  не раз мне предлагал забыть все споры,
  оставить распри, с ним объединиться
 и вместе на Флоренцию напасть.
  Он обещал вернуть мне сразу верность
 всех недовольных мною капитанов,
  лишь только бы я согласился с ними
 и вместе с ними двинулся на вас.
  (выжидающе смотрит на Макиавелли, но тот – бесстрастен)

  Ты представляешь, секретарь, насколько
 заманчиво такое предложенье?
  Нет заговора, смуты, недовольных, -
 один лишь враг передо мной тогда.
 
  МАКИАВЕЛЛИ (удерживая себя от резкости).
  Однако же, республика Флоренция
 живет под покровительством французов.
  ГЕРЦОГ (делано легкомысленно).
  О, да! Конечно, секретарь! Однако…
 и Франция… «плошает»… иногда?..

  Нет-нет! Я ни на что не намекаю,
  и вы, и я, - мы все друзья Людовика,
  и было бы разумно, если так же
 друзьями были бы между собой.
  И, несмотря на выгодность союза,
  я все ж предпочитаю вас Орсини.
  Вот почему сегодня эти речи
 веду я не с Орсини, а с тобой.

  (небрежно) Кто эти, что бездарно так бунтуют?
  Бальони – тот боится за Перуджу,
  Петруччи – тот трясется за Сиену,
  Орсини – славы прошлой не забыть.

  МАКИАВЕЛЛИ. И все ж они сильны, они восстали…

 ГЕРЦОГ (блефуя). Да, полно, секретарь! Я выжидаю.
  Настанет время, я возьмусь за дело,
  И результаты не замедлят быть.

  ( снова склоняясь к Макиавелли)
  Сейчас нам должно, чем скорей, тем лучше,
  союз военный заключить и вместе
 Немедленно напасть на заговорщиков,
  чтобы не дать им силы накопить.
  На севере поможет нам Феррара,
  на юге – Рим и папские отряды,
  Французы нас поддержат, остальное
 сумеем мы и сами получить.

  МАКИАВЕЛЛИ. Но, ваша светлость, мы сейчас не сможем
 помочь войсками вам, мы не имеем
 достаточно их сами, мы не можем
 даже себя достойно защищать.

  ГЕРЦОГ. Но, кажется, что вы совсем недавно
 договорились с королем Людовиком
 о службе вам маркиза Мантуанского?
  Его войска смогли б вы обещать?

  МАКИАВЕЛЛИ. Увы, но сомневаюсь, ваша светлость.
  Марк Мантуанский хоть и дал согласие,
  но к нам прибудет лишь в начале марта.
  Когда ж его войска получим мы?
  И так же сомневаюсь, что французы
 позволят нам свои войска использовать
 не для защиты от врагов Флоренции,
  а как сейчас… (ищет слово) предположили вы.
 
  ГЕРЦОГ (настойчиво). Однако даже здесь я вижу выход:
  что если вам останутся французы,
  а вы для нас других людей найдете?

  МАКИАВЕЛЛИ. Но, ваша светлость, нет людей у нас.

  ГЕРЦОГ (раздражаясь). Но вы их можете набрать в Тоскане
 из гарнизонов крепостей и замков,
  коль вам враги сейчас не угрожают,
  то шаг подобный не ослабит вас.
 
  (Интригуя) Подумайте, какой удобный случай
 вам расквитаться с общими врагами:
  Орсини и предатель Вителлоццо
 уже не будут вам в делах мешать.
  А если мы объединимся с вами
 и с силами святого Ватикана…
 ( значительно, приблизившись к Макиавелли)
  Мы станем равными другим в Европе…
 Возможно, этого недолго ждать?..
  ( Фактически герцог намекает Макиавелли на возможный союз против Франции).
  Понимая, что наступил решительный момент, Макиавелли, встает, некоторое время молчит, затем говорит неторопливо, тщательно подбирая слова.

  МАКИАВЕЛЛИ. Да, ваша светлость… несомненно, вижу
 я силу ваших точных аргументов…
 Мне очень лестны ваши предложенья,
  и я считаю, вряд ли кто-нибудь
 мог изложить все так легко и просто,
  и вместе с тем так мудро и спокойно,
  как вы сейчас сумели это здесь…

( Кардинал и герцог настороженно переглядываются, не понимая, куда он клонит).

  Немедля обязуюсь, ваша светлость,
  все передать в посланье Синьории,
  настолько точно, как сейчас услышал,
  и сразу во Флоренцию отослать.
  Уверен я, что Синьория также
 поймет насколько важно предложенье
 и мне сюда немедленно ответит…

 ГЕЦОГ (вспыхивая). Что ты сказал?.. Не понял, секретарь!..
  Не терпит время, дело слишком срочно!
  Намерен я решить его немедля!

  МАКИАВЕЛЛИ. Но, ваша светлость, у меня пока
 нет права соглашенья заключать…

 ГЕРЦОГ (гневно). Что?!.. Что сказал ты?!.. Что тебя послали,
  не дав тебе посольских полномочий?!..

  МАКИАВЕЛЛИ. Но, ваша светлость, не предполагалось,
  что мне придется здесь дела решать.

  ГЕРЦОГ (кричит). Не предполо!.. (в ярости) О, ваша Синьория!!..
  Как она любит не спешить в решеньях!
  Ужели, секретарь, тебе не ясно,
  что заговор ничьих послов не ждет!?
  Что если он уже возник, то должно
 его немедля задушить в зачатке
 и отрубить все щупальца, которые
 он протянул, а не наоборот!?

  МАКИАВЕЛЛИ (пытаясь уклониться от прямого ответа).
  Но, ваша светлость, дело так серьезно,
  что я один решать его не в праве:
  здесь многие возникнуть могут толки
 и многое придется обсудить.

  ГЕРЦОГ (кричит). Так что же ты сейчас мне предлагаешь?
  Спокойно ждать развития событий?
  Все взвешивать, оценивать спокойно?
  И вместо дела с вами говорить?!

  Кардинал, стараясь удержать герцога, делает предупреждающее движение, но герцог, уже не сдерживаясь, обрывает его.

  Оставьте, кардинал!.. Иль вам не ясно,
  что Синьория не спешит к нам с помощью?
  А это значит, нам теперь придется
 так поступать, как выгодно лишь нам!!!

МАКИАВЕЛЛИ (уже начиная выходить из себя).
  Но, ваша светлость, я как раз был послан,
  Чтобы согласовать все наши действия.

ГЕРЦОГ (кричит). А согласовано лишь ожидание,
  которое полезно только вам?!..

  (с угрозой) И если нынче во Флоренции думают,
  что в этой новой италийской склоке
 удастся вам спокойно отсидеться,
  то, право же, глупей позиций нет!
  Сегодня все, кто не со мной, те – против!

МАКИАВЕЛЛИ. Но, ваша светлость, Синьория с вами…

ГЕРЦОГ (в ярости, с презрением).
  Но слово надо подкреплять делами!!..
  А не твердить заученный ответ!!..

  Не сдерживая себя, герцог хватает шнур звонка и с яростью рвет его.
  Сразу же входит Ридольфо с двумя гвардейцами, которые останавливаются у входа в ожидании приказа. Кардинал делает несколько шагов в сторону герцога, стараясь удержать его от ошибки, и даже Агапито невольно делает шаг в сторону Макиавелли, стараясь защитить его от гнева герцога. Несколько секунд длится напряженное молчание. Затем герцог, весь кипя, все же сдерживает себя и, подчеркнуто не глядя в сторону Макиавелли, говорит зло, с издевкой:

  Что ты стоишь?…Сказать ведь больше нечего?..
  Иди и делай то, что собирался!
  И постарайся передать Синьорам
 Все так, как ты услышал это здесь!..

МАКИАВЕЛЛИ (помедлив, с достоинством, кланяясь герцогу, затем кардиналу).
  Ваша светлость... Ваше преосвященство…
 
  Герцог не отвечает, Кардинал слегка наклоняет голову. Макиавелли идет к выходу в сопровождении Агапито.

АГАПИТО (тихо, Макиавелли, пропуская его вперед).
  Не любит он, когда ему перечат.
  Заметили вы, секретарь?

  МАКИАВЕЛЛИ (так же тихо). Заметил.
  И постараюсь этот факт учесть.

  Макиавелли и Агапито выходят. Герцог молчит, затем жестом приказывает гвардейцам удалиться; они уходят.

КАРДИНАЛ (возвращаясь в центр кабинета).
  Чезаре, ты не слишком ли взволнован?
  Опасно раздражать сейчас Синьоров.
  Нам нужен мир с Флоренцией сегодня.

  ГЕРЦОГ (с раздражением).
  Да, нужен мир! И мир любой ценой!..
  Но если дать им волю пустословить,
  Они проговорят еще полгода!..

КАРДИНАЛ (успокаивая). И все же, постарайся быть с ним мягче,
  быть может, это пользу принесет.

  Ведь он не глуп, а значит, понимает,
  что им с Романьей ссориться некстати,
  что если выбирать им среди прочих,
  то мир с тобой им выгодней всего.

ГЕРЦОГ (резко). А, если он при этом понимает,
  что этот мир и нам сейчас полезней,
  и будет ловко пользоваться этим?

КАРДИНАЛ (значительно).
  Ну, вот тогда … НАДАВИМ на него.

ГЕРЦОГ (помолчав, жестко, Ридольфо).
  Ридо!.. Я должен знать о каждом шаге,
  о каждом дне его, о каждой встрече;
  уверен я, он может быть опасен
 настолько, как полезен, должен быть.
 
РИДОЛЬФО (с поклоном). Да, ваша светлость.

ГЕРЦОГ. Всё. Иди и помни.
  (Ридольфо уходит.)
  (злобно) Был прав, конечно, папа Бонифаций:
  они не захотят играть открыто.
  Но я и их сумею приструнить.

  Снова врывается мелодия тарантеллы. Резко повернувшись, герцог уходит во внутренние покои, кардинал идет за ним.


 СЦЕНА 3. БЫТОВЫЕ ПРОБЛЕМЫ


 Вечер в доме Бартоломео Мартелли по случаю приезда Макиавелли и Пьеро. Звучит тарантелла. Гости и хозяева дома танцуют: на переднем плане - Макиавелли с Аурелией, Бартоломео с Катериной, Пьеро с Ниной. Среди гостей заметна фигура Ридольфо.
  Во время танца комната Макиавелли во Флоренции быстро преображается в комнату в доме Бартоломео: вместо окна появляется кровать с балдахином и пологом, стулья заменяются на кресла, в углу появляется жаровня, на столе - цветы.
  Когда перестановка закончена, все становятся полукругом: Бартоломео и Макиавелли в центре, слева и справа от них - Аурелия и Катерина, вокруг – гости; Антонио и Нина стоят чуть в стороне у входа. Пьеро становится напротив собравшихся, кланяется им и поет, аккомпанируя себе на лютне.

ПЬЕРО. «Всем шишки, шишки! Шишки просто чудо! …
 Орешки так и сыплются оттуда!..
 
  Поверьте, дамы, шишки редкий плод,
  его ни град, ни ливень не берет,
  любой орешек положите в рот,
  и масло брызнет, словно из сосуда.

  В одной орешков больше, чем в другой,
  хозяйки, подходите за любой,
  товар не залежится ходовой,
  коль денег нет, берите так покуда.

  Едва успев на дерево залезть,
  бросаем шишки вниз – по пять, по шесть,
  а, если кто ещё захочет съесть,
  чуть потерпите – станет больше груда.

  Есть вещи в жизни, может быть, важней,
  но ты на шишки денег не жалей,
  к себе покупку прижимай скорей;
  утащат шишку – то-то будет худо

 Иная просит муженька: «Вон – ту!»,-
 и ловит шишки прямо на лету,
  а пригласишь ее на высоту –
 надует губки: что, мол, за причуда!?

  Любовный пробуждая аппетит,
  товар на вкус не хуже, чем на вид,
  и перед ним никто не устоит:
  нежнее не найти на свете блюда.

  Ах, шишки, шишки! Шишки – просто чудо!..
  Орешки так и сыплются оттуда!» *
 
  Песня переходит в тарантеллу. Все в восторге, аплодируют и уходят, танцуя. Остаются только Макиавелли и Бартоломео. Музыка удаляется.

  БАРТОЛОМЕО (восторженно, раскрывая объятия). Господин посол!
  МАКИАВЕЛЛИ (невольно раскрывая объятия). Дон Бартоломео! (обнимаются)
  БАРТОЛОМЕО (отстраняясь, явно любуясь Макиавелли). Как я рад, что Вы остановились у меня в доме!

  МАКИАВЕЛЛИ (подыгрывая ему). И я не менее рад этому, дон Бартоломео.

  БАРТОЛОМЕО (продолжая любоваться Макиавелли). Бьяджо так много писал о вас, о ваших знаниях, о вашей учености, что я сразу же захотел познакомится с вами, а заодно посоветоваться с вами по многим деликатным вопросам.
МАКИАВЕЛЛИ. С удовольствием, дон Бартоломео.

  БАРТОЛОМЕО (радостно). Да-да! Я знаю, что вы наш друг, и поэтому буду во всем откровенен с вами. (Доверительно берет Макиавелли под руку и начинает прохаживаться с ним по комнате.) Вы знаете, что мне предлагают взяться за поставки для армии его светлости? (Смотрит, какое впечатление произвели его слова.)

  МАКИАВЕЛЛИ (солидно). Хорошее предложение, дон Бартоломео.

  БАРТОЛОМЕО. Разумеется хорошее! Но в больших делах всегда большой риск: сначала - затраты, и только потом - результат!

  МАКИАВЕЛЛИ. Вы сомневаетесь в платежеспособности его светлости?

  БАРТОЛОМЕО (темпераментно). О, нет, напротив! Он тратит за день столько,
сколько не тратят даже короли. Он послал дона Уго на Север, а дона Микеле на Юг
 собирать войска и обещал всем, кто вступит в его армию, жалованье за два месяца вперед. Если так будет продолжаться дальше, он будет иметь армию сильнее, чем во всей Италии!

  МАКИАВЕЛЛИ. Так что же беспокоит вас, дон Бартоломео? Поставки для армии – самые выгодные поставки в мире.

  БАРТОЛОМЕО. Разумеется выгодные! Но не повредит ли это моим делам во Флоренции? Вы же знаете, я имею там много друзей и много вложений! (Ожидающе смотрит на Макиавелли.)

  МАКИАВЕЛЛИ (делано наивно). Каким образом, дон Бартоломео? Флоренция полностью поддерживает союз с его святейшеством Папой и его светлостью, и если у герцога будет сильная армия, то это будет только выгодно нам.

БАРТОЛОМЕО. Это действительно так, господин посол? И это ни у кого не вызовет зависти и недовольства?!

  МАКИАВЕЛЛИ. Ну, дон Бартоломео! Мало ли у кого наши успехи вызывают зависть и даже злобу! Но я получил твердые инструкции Синьории по этому поводу и буду действовать только в этом направлении.

  БАРТОЛОМЕО. О, как я рад, господин посол! Как я рад за нас и за Флоренцию (снова обнимает Макиавелли)! Посудите сами, как много наши города имеют общего и мало разного: у нас общие цели и общие устремления, и вам и нам покровительствуют французы, и вам и нам подозрительны венецианцы, а Орсини и Вителли столько раз обманывали нас, что вряд ли можно еще доверять им. И наше положение в центре Италии так выгодно и вызывает зависть у столь многих, что невольно заставляет нас объединяться и действовать вместе!
 
  МАКИАВЕЛЛИ. Именно так, дон Бартоломео, но так ли думает его светлость?
 
  БАРТОЛОМЕО. Не сомневайтесь в этом, господин посол! Конечно, он немало погулял и наделал глупостей в молодости, но его можно понять. В наши дни, когда короли обманывают друг друга, как слуги на конюшне, когда священники имеют любовниц и детей, когда кардиналы воспитывают хоры мальчиков, а Папа в Риме объявляет своим сыном ребенка собственной дочери, что можно ожидать от молодого здорового мужчины, у которого кровь кипит в жилах и нет недостатка в деньгах?.. Но сейчас он уже не такой шалопай, как был раньше. Вот почему он привлекает к себе надежных и порядочных людей (явно имея ввиду себя), и вот почему он ищет союза с вами и с Болоньей и готов подкрепить его борьбой с общим врагом.

  МАКИАВЕЛЛИ. И все же он еще не решил, как действовать с заговорщиками.

  БАРТОЛОМЕО (доверительно). Он уже действует, господин посол! Он послал своего страшного дона Ромиро укреплять дисциплину во всей Романье, он беспрерывно шлет людей к Людовику и герцогу Феррары, и те обещали ему свои войска. И пока у Папы будут деньги, а у французов войска, фортуна не оставит Иль Валентино!
  МАКИАВЕЛЛИ. Тогда вам не о чем беспокоится, дон Бартоломео.

  БАРТОЛОМЕО. И я склоняюсь к той же мысли, господин посол, тем более что ваша убежденность только поддерживает мои желания (Гримаса умиления). А теперь о медицине…(озабоченно) Видите ли, у моего друга появились некоторые трудности с женой…

 МАКИАВЕЛЛИ (не понимая такого резкого перехода). С женой?

  БАРТОЛОМЕО. С женой… Она никак не может родить ребенка.

  МАКИАВЕЛЛИ. Ребенка?…

 БАРТОЛОМЕО. Точнее забеременеть. Хотя они очень любят друг друга и очень хотят детей, но пока у них ничего не получается. Не знаете ли вы случайно какого-нибудь нового медицинского средства, чтобы помочь ему?

  МАКИАВЕЛЛИ. Средства?.. (думает) А он не пробовал мандрагору, горное растение из Испании?.. Говорят, его корни обладают удивительной силой.

  БАРТОЛОМЕО. Никогда не слышал. И как его принимают?
  МАКИАВЕЛЛИ. Надо отваривать настой и пить регулярно на ночь

 БАРТОЛОМЕО. И вы думаете, это принесет пользу?
  МАКИАВЕЛЛИ. Во всяком случае, не принесет вреда. Что же касается результатов, то одна дама во Флоренции признавалась мне, что только мандрагора спасла ее от бесплодия, а в Милане мне по секрету рассказывали, что если бы не мандрагора, французская королева так и осталась бы без наследника.

  БАРТОЛОМЕО (с восхищением). Что вы говорите?!..

  МАКИАВЕЛЛИ (авторитетно). Да-а!.. Вот только ваш друг… Он вполне уверен, что во всем виновата … его жена? (Бартоломео явно не понимает.)  …Дело в том, что причин бесплодия может быть несколько: (напуская на себя ученый вид) либо она заключена in matrice, либо in semini, либо in virga, либо in strumentis seminaries, и если причина последнего…

 БАРТОЛОМЕО (почти оскорблено). Ну, что вы, что вы, господин посол! Все врачи в один голос утверждают, что причина в ней! Да вы бы видели его самого! Это еще вполне крепкий, цветущий мужчина. (Доверительно) По секрету вам скажу, что у него с дюжину детей в окрестных селах, и он исправно помогает их матерям, но он так любит свою жену и так хочет наследника именно от нее, что готов пойти на любые жертвы…

 МАКИАВЕЛЛИ. Ну, тогда ему, несомненно, следует попробовать.

  БАРТОЛОМЕО (не замечая иронии). И я склоняюсь к той же мысли, господин посол. Вот только, как нужно принимать это средство: ДО или ПОСЛЕ?

  МАКИАВЕЛЛИ (не поняв). После… ЧЕГО?

  БАРТОЛОМЕО ( с жестом).Ну-у…я хотел сказать… С ЖЕНОЙ…

 МАКИАВЕЛЛИ (догадываясь). А-а-а! … Ну, тут совсем иная позиция … (делая сугубо серьезный вид, чтобы не рассмеяться). Видите ли, если бы причина бесплодия была в нем, то следовало бы принимать «до» …Но поскольку вы утверждаете, что причина бесплодия заключена в ней, то следует принимать … задолго «ДО» и принимать ДО-О тех пор, пока не появятся явные признаки улучшения… (Бартоломео, не понимающе смотрит на Макиавелли, и у того появляется желание подшутить.) А на это время, мне кажется, лучше вообще прекратить всякие отношения с женой.
 
  БАРТОЛОМЕО (огорченно). Вы так считаете?..

  МАКИАВЕЛЛИ. Но мы же воздерживаемся от вина и острой пищи, когда у нас болит желудок? Иначе весь курс придется повторять снова, и неизвестно, подействует ли лекарство во второй раз.

  БАРТОЛОМЕО (соображая). А-а!.. Ну да, конечно!.. Сразу же расскажу ему… А от меня, господин посол, примите самые искренние благодарности. Получить совет из рук столь образованного человека… И я, и мой друг, мы всегда будем обязаны вам, и, чтобы не оставаться перед вами в долгу, скажу, что у меня есть еще одна интересная новость для вас. (Отводит Макиавелли к кровати и заговорщически понижает голос.) Вы знаете, что сюда приехали посланцы от Орсини?.. Говорят, они привезли его светлости ряд предложений, чтобы решить конфликт мирным путем. (Наблюдает, какое впечатление произвели его слова на Макиавелли.)

  МАКИАВЕЛЛИ (не выказывая особого интереса). Неужели заговорщики хотят помириться с Иль Валентино?
  БАРТОЛОМЕО (радостно). Конечно же, не хотят, господин посол, но жизнь заставляет их!… (снова понижает голос) Когда вспыхнуло восстание в Урбино, заговорщики подняли головы, когда они разбили отряды его светлости под Фаенцей, они и вовсе были на коне. Но теперь, когда дон Ромиро начал наводить порядок в провинции, а французы обещали его светлости свои войска, заговорщики они упали духом. Теперь они шлют своих послов к герцогу одного за другим, пытаясь договориться миром, и говорят, что сам Паоло Орсини готов приехать к его светлости, чтобы оправдаться в его глазах.

  МАКИАВЕЛЛИ. И его светлость согласился принять его?

  БАРТОЛОМЕО. А вот это мне пока неизвестно, господин посол. Но, я думаю, скоро станет известно, и тогда я обязательно поделюсь с вами этой новостью. А вы
 сами попытайтесь поговорить с мессиром Агапито; он из дома Колонны в Риме, а они всегда были врагами Орсини и выступали против них... И держитесь подальше от секретаря Ридольфо: он - хитрая бестия, и с ним надо быть осторожным.

  МАКИАВЕЛЛИ. Благодарю вас за совет, дон Бартоломео.
  БАРТОЛОМЕО. Не стоит благодарности, господин посол.Пойду, распоряжусь насчет ужина. А вы не задерживайтесь: и я, и мои дамы так очарованы вами, что не сядем за стол без вас.

  Бартоломео уходит. Макиавелли идет за ним, дожидается, чтобы он удалился, затем быстро возвращается, подходит к кровати и отдергивает полог. Из-за полога выходит Гильгельмо.

  МАКИАВЕЛЛИ. Ты слышал все, что он мне говорил?

  ГИЛЬГЕЛЬМО. Да, все, мессир.

  МАКИАВЕЛЛИ. И что, все это – правда?

  ГИЛЬГЕЛЬМО. Не все, мессир: Людовик и Феррара
             действительно направили войска,
              но положение в Урбино скверно.

              К тому же после стычки под Фаенцей
             Иль Валентино зол на всех Орсини
             и проклинает весь их гнусный род.

  МАКИАВЕЛЛИ. И все же собирается принять их?

  ГИЛЬГЕЛЬМО. Возможно, все об этом говорят.
              Но многие считают, что он хочет
             поймать их для того, чтоб отомстить.

  МАКИАВЕЛЛИ. А что из Рима слышно?

  ГИЛЬГЕЛЬМО. Много слухов.

  Там говорят, что Папа вне себя,
  что он грозил разделаться с Орсини,
  что проклял род их, что готов уже
 анафеме предать их за измену.

  Теперь как будто бы молчит, но деньги
 берет и у врагов, и у друзей:
  одним сулит, других берет испугом,
  в Сан-Анджело* загнал уже троих
 и конфискует золото опальных.

 * - Замок в Риме, часто использовавшийся папами в качестве тюрьмы

 МАКИАВЕЛЛИ (сосредоточенно). Понятно…

 ГИЛЬГЕЛЬМО (протягивает ему сложенный листок).
  А это то, что вы, мессир, просили.
  Здесь все войска, что я сумел учесть.
  Но я прошу, сожгите это сразу,
  как только сможете переписать.
  Вы знаете, что сделают со мной,
  когда у вас мой почерк обнаружат.

  МАКИАВЕЛЛИ (пряча листок).
  Благодарю, Гильгельмо, и не трусь:
  я слово дал и буду осторожен.
  Тебе трудней, будь осторожен сам.

  ГИЛЬГЕЛЬМО. Благодарю, месссир.

  МАКИАВЕЛЛИ. Теперь иди
 и постарайся выйти незаметно.
 
  Гильгельмо кланяется и быстро идет к выходу, но в дверях сталкивается с вбегающей Ниной. Он быстро опускает голову, чтобы закрыть лицо шляпой, запахивается в плащ и, воспользовавшись ее замешательством, уходит.
  Нина удивленно и вопросительно смотрит на Макиавелли, затем начинает лукаво улыбаться. Макиавелли молчит, невинно глядя ей в глаза.

  НИНА (значительно). Мессир… меня просили господа…
 сказать, что ждут вас все уже давно.
  (Она очень хороша в своем лукавстве, запыхавшаяся от бега, с расширенными от удивления глазами.)
  МАКИАВЕЛЛИ (с улыбкой глядя на нее).
  Умеешь ты молчать?

  НИНА (удивленно). О да, мессир…

 МАКИАВЕЛЛИ (подходя к ней, пристально глядя в глаза, значительно).
  Умеешь ты … молчать? …

 НИНА (уже настороженно, но, еще продолжая улыбаться). Ну, да… мессир.

  МАКИАВЕЛЛИ (беря ее за плечи, не отрывая взгляда, уже серьезно)
  Умеешь ты… МОЛЧАТЬ?..
  (Нина уже только молча кивает головой, зачарованно глядя ему в глаза)
  Тогда иди… (целует ее в щеку)
  Скажи им всем… (целует ее в другую щеку)
  что я сейчас приду...

  Целует ее в губы долгим нежным поцелуем, затем осторожно поворачивает и слегка подталкивает к выходу. Нина заворожено идет, останавливается, поворачивается, приподнимает руку, чтобы что-то сказать, но Макиавелли предостерегающе и шутливо подносит руку к губам, и Нина, рассмеявшись, убегает. Макиавелли усмехается и уходит за ней.
  Снова звучит мелодия тарантеллы и на сцену выбегают раскрасневшиеся Аурелия, Катерина и Пьеро с лютней.

  АУРЕЛИЯ (кружась по комнате). Значит, мессир Никколо женат, Пьеро?
 
ПЬЕРО. Уже около года, донна Аукрелия.

КАТЕРИНА (переглянувшись с Аурелией). И у него скоро будет ребенок?

ПЬЕРО. Думаю, скоро, донна Катерина, если судить по его жене.

КАТЕРИНА. Видимо, мессир Никколо очень достойный и порядочный человек, Пьеро?

  ПЬЕРО (удивленный такому выводу). Разумеется, донна Катерина!

  АУРЕЛИЯ. Ну, тогда мы просим вас спеть еще одну песню, Пьеро.

  ПЬЕРО. С удовольствием, донна Аурелия (подстраивает лютню).

  Комната заполняется гостями, Пьеро становится напротив них и поет. В середине песни на противоположных углах сцены появляются Макиавелли и Ридольфо.

  «Где взять слова, какие выбрать струны,
  чтоб о Фортуне в песне рассказать,
  о том, как все зависит от Фортуны
 и на себе несет ее печать?
 
  Коварнейшее это существо
 издревле многих от природы било,
  свое, доказывая торжество
 и вместе – исключительную силу
 
  По мненью большинства, оно – всевластно,
  затем, что рано или поздно всяк
 поймет насколько с ним шутить опасно:
  мудрец ли ты, или святой простак.
 
  Оно переустраивает страны
 и, обирая праведных людей,
  дает бесчестным набивать карманы,
  известное капризностью своей.

  Не для нее написаны законы:
  кого-то обласкав, она потом
 любимцу ставит бывшему препоны,
  давя его своим же каблуком.

  Коль скоро каждому нужна звезда,
  любой Фортуну в звезды взять стремится,
  подлаживаясь под нее всегда,
  но колесо ее всегда вертится.

  И связывать надежд не стоит с ним,
  не верь, что от ударов увернешься.
  Все хорошо, покуда ты несешься
 на нем, на НЕЙ… Но какого под ним?

  Еще не удалось торжествовать,
  и никому не удалось дождаться,
  чтоб колесо ее вращалось вспять…
 А с тыльной стороны…(четыре аккорда)
  Пустяк – сорваться!
 
  Песня переходит в тарантеллу.
 
  БАРТОЛОМЕО (из центра, обращаясь к гостям). К столу! К столу!..
 
  Все уходят, танцуя и напевая.


 * - Обработка стихов Макиавелли в переводе Евг. Солоновича


 СЦЕНА 4. У КОГО КАКИЕ ЦЕЛИ...


  Кабинет герцога тот же вечер. Кардинал стоит у горящего камина, герцог в кресле у стола выслушивает доклад стоящего перед ним Ридольфо.

  ГЕРЦОГ. Итак, он вовсе не скучает, Ридольфо?..

  РИДОЛЬФО. Вовсе нет, ваша светлость.

  ГЕРЦОГ. И при этом успевает делать свои дела?

  РИДОЛЬФО. Каждый день он бывает при дворе, и каждый день отправляет курьера с донесением во Флоренцию. Он несколько раз встречался с вашим казначеем по поводу грамоты для их купцов, трижды встречался с секретарем герцога Феррары и посланцем из Болоньи, а сейчас наверняка знакомится со многими влиятельными людьми в доме дона Бартоломео.

  ГЕРЦОГ (кардиналу) Он, действительно, не спит этот секретарь…

 КАРДИНАЛ. Вспомните, что говаривал папа Бонифаций, кузен.

  ГЕРЦОГ. Да-а… (Ридольфо) Но эти женщины в доме Бартоломео, это надежно?

  РИДОЛЬФО. Думаю, что да, ваша светлость. Обе женщины игривого нрава и хороши собой, а всей Имоле известно, что дон Бартоломео хочет наследника, хотя не может иметь детей; он даже разводился по этому поводу два раза. Так что это в их интересах обратить на себя внимание флорентинцев.

  ГЕРЦОГ (с усмешкой). Занятная история…

 КАРДИНАЛ. Он еще успеет наплодить здесь детей?

  РИДОЛЬФО. Может быть, предупредить дона Бартоломео, ваша светлость?

  ГЕРЦОГ. (почти гневно). Ни в коем случае, Ридольфо! Чем больше он будет занят с ними, тем меньше совать нос в наши дела. (Кардиналу) Не отправить ли нам куда-нибудь Бартоломео на несколько дней, кузен? (Кардинал с согласием поводит головой, герцог поворачивается к Ридольфо). Ридольфо, поговори с Бартоломео сам. Скажи ему, пусть проедется по всем моим крепостям и отрядам и представит мне свой отчет. И, если он удовлетворит меня, мы примем окончательное решение.

  РИДОЛЬФО. Слушаюсь, ваша светлость.

  ГЕРЦОГ. Но помни то, что я сказал тебе: мне нужно иметь что-то, за что бы я мог ухватить этого флорентинца, так что настрой этих женщин подобающим образом.

  Герцог берет со стола кошелек и протягивает его Ридольфо. Ридольфо берет кошелек, кланяется и уходит.

  КАРДИНАЛ. Ты уверен, что Флоренция ничего не строит против тебя, Чезаре?

  ГЕРЦОГ. Они слишком осторожны, чтобы играть против Папы и против короля.

  КАРДИНАЛ. И ты не боишься, что они могут сговориться с Орсини за твоей спиной?

  ГЕРЦОГ. Они уже отправили послов в Рим. Их купцы будут ездить теперь через наши земли, и всегда могут быть задержаны нами.

  КАРДИНАЛ. Так что же тогда беспокоит тебя?

  ГЕРЦОГ. То, что они тянут время и наверняка флиртуют с Орсини. И потом… не слишком ли быстр этот секретарь?

  КАРДИНАЛ (иронично). Но ты же любишь таких, Чезаре?

  ГЕРЦОГ (с усмешкой). Да, но когда они служат мне, а не другому, Джованни!…А теперь пойдемте, послушаем, что скажут нам эти посланцы от Орсини.

  Герцог и кардинал уходят. Отдаленно звучит тарантелла.
Праздник в доме Бартоломео Мартелли продолжается.


        ДЕЙСТВИЕ 2


СЦЕНА 3. БЫТОВЫЕ ПРОБЛЕМЫ


 Вечер в доме Бартоломео Мартелли по случаю приезда Макиавелли и Пьеро. Звучит тарантелла. Гости и хозяева дома танцуют: на переднем плане - Макиавелли с Аурелией, Бартоломео с Катериной, Пьеро с Ниной. Среди гостей заметна фигура Ридольфо.
  Во время танца комната Макиавелли во Флоренции быстро преображается в комнату в доме Бартоломео: вместо окна появляется кровать с балдахином и пологом, стулья заменяются на кресла, в углу появляется жаровня, на столе - цветы.
  Когда перестановка закончена, все становятся полукругом: Бартоломео и Макиавелли в центре, слева и справа от них - Аурелия и Катерина, вокруг – гости; Антонио и Нина стоят чуть в стороне у входа. Пьеро становится напротив собравшихся, кланяется им и поет, аккомпанируя себе на лютне.

ПЬЕРО. «Всем шишки, шишки! Шишки просто чудо! …
 Орешки так и сыплются оттуда!..
 
  Поверьте, дамы, шишки редкий плод,
  его ни град, ни ливень не берет,
  любой орешек положите в рот,
  и масло брызнет, словно из сосуда.

  В одной орешков больше, чем в другой,
  хозяйки, подходите за любой,
  товар не залежится ходовой,
  коль денег нет, берите так покуда.

  Едва успев на дерево залезть,
  бросаем шишки вниз – по пять, по шесть,
  а, если кто ещё захочет съесть,
  чуть потерпите – станет больше груда.

  Есть вещи в жизни, может быть, важней,
  но ты на шишки денег не жалей,
  к себе покупку прижимай скорей;
  утащат шишку – то-то будет худо

 Иная просит муженька: «Вон – ту!»,-
 и ловит шишки прямо на лету,
  а пригласишь ее на высоту –
 надует губки: что, мол, за причуда!?

  Любовный пробуждая аппетит,
  товар на вкус не хуже, чем на вид,
  и перед ним никто не устоит:
  нежнее не найти на свете блюда.

  Ах, шишки, шишки! Шишки – просто чудо!..
  Орешки так и сыплются оттуда!» *
 
  Песня переходит в тарантеллу. Все в восторге, аплодируют и уходят, танцуя. Остаются только Макиавелли и Бартоломео. Музыка удаляется.

  БАРТОЛОМЕО (восторженно, раскрывая объятия). Господин посол!
  МАКИАВЕЛЛИ (невольно раскрывая объятия). Дон Бартоломео! (обнимаются)
  БАРТОЛОМЕО (отстраняясь, явно любуясь Макиавелли). Как я рад, что Вы остановились у меня в доме!

  МАКИАВЕЛЛИ (подыгрывая ему). И я не менее рад этому, дон Бартоломео.

  БАРТОЛОМЕО (продолжая любоваться Макиавелли). Бьяджо так много писал о вас, о ваших знаниях, о вашей учености, что я сразу же захотел познакомится с вами, а заодно посоветоваться с вами по многим деликатным вопросам.
МАКИАВЕЛЛИ. С удовольствием, дон Бартоломео.

  БАРТОЛОМЕО (радостно). Да-да! Я знаю, что вы наш друг, и поэтому буду во всем откровенен с вами. (Доверительно берет Макиавелли под руку и начинает прохаживаться с ним по комнате.) Вы знаете, что мне предлагают взяться за поставки для армии его светлости? (Смотрит, какое впечатление произвели его слова.)

  МАКИАВЕЛЛИ (солидно). Хорошее предложение, дон Бартоломео.

  БАРТОЛОМЕО. Разумеется хорошее! Но в больших делах всегда большой риск: сначала - затраты, и только потом - результат!

  МАКИАВЕЛЛИ. Вы сомневаетесь в платежеспособности его светлости?

  БАРТОЛОМЕО (темпераментно). О, нет, напротив! Он тратит за день столько,
сколько не тратят даже короли. Он послал дона Уго на Север, а дона Микеле на Юг
 собирать войска и обещал всем, кто вступит в его армию, жалованье за два месяца вперед. Если так будет продолжаться дальше, он будет иметь армию сильнее, чем во всей Италии!

  МАКИАВЕЛЛИ. Так что же беспокоит вас, дон Бартоломео? Поставки для армии – самые выгодные поставки в мире.

  БАРТОЛОМЕО. Разумеется выгодные! Но не повредит ли это моим делам во Флоренции? Вы же знаете, я имею там много друзей и много вложений! (Ожидающе смотрит на Макиавелли.)

  МАКИАВЕЛЛИ (делано наивно). Каким образом, дон Бартоломео? Флоренция полностью поддерживает союз с его святейшеством Папой и его светлостью, и если у герцога будет сильная армия, то это будет только выгодно нам.

БАРТОЛОМЕО. Это действительно так, господин посол? И это ни у кого не вызовет зависти и недовольства?!

  МАКИАВЕЛЛИ. Ну, дон Бартоломео! Мало ли у кого наши успехи вызывают зависть и даже злобу! Но я получил твердые инструкции Синьории по этому поводу и буду действовать только в этом направлении.

  БАРТОЛОМЕО. О, как я рад, господин посол! Как я рад за нас и за Флоренцию (снова обнимает Макиавелли)! Посудите сами, как много наши города имеют общего и мало разного: у нас общие цели и общие устремления, и вам и нам покровительствуют французы, и вам и нам подозрительны венецианцы, а Орсини и Вителли столько раз обманывали нас, что вряд ли можно еще доверять им. И наше положение в центре Италии так выгодно и вызывает зависть у столь многих, что невольно заставляет нас объединяться и действовать вместе!
 
  МАКИАВЕЛЛИ. Именно так, дон Бартоломео, но так ли думает его светлость?
 
  БАРТОЛОМЕО. Не сомневайтесь в этом, господин посол! Конечно, он немало погулял и наделал глупостей в молодости, но его можно понять. В наши дни, когда короли обманывают друг друга, как слуги на конюшне, когда священники имеют любовниц и детей, когда кардиналы воспитывают хоры мальчиков, а Папа в Риме объявляет своим сыном ребенка собственной дочери, что можно ожидать от молодого здорового мужчины, у которого кровь кипит в жилах и нет недостатка в деньгах?.. Но сейчас он уже не такой шалопай, как был раньше. Вот почему он привлекает к себе надежных и порядочных людей (явно имея ввиду себя), и вот почему он ищет союза с вами и с Болоньей и готов подкрепить его борьбой с общим врагом.

  МАКИАВЕЛЛИ. И все же он еще не решил, как действовать с заговорщиками.

  БАРТОЛОМЕО (доверительно). Он уже действует, господин посол! Он послал своего страшного дона Ромиро укреплять дисциплину во всей Романье, он беспрерывно шлет людей к Людовику и герцогу Феррары, и те обещали ему свои войска. И пока у Папы будут деньги, а у французов войска, фортуна не оставит Иль Валентино!
  МАКИАВЕЛЛИ. Тогда вам не о чем беспокоится, дон Бартоломео.

  БАРТОЛОМЕО. И я склоняюсь к той же мысли, господин посол, тем более что ваша убежденность только поддерживает мои желания (Гримаса умиления). А теперь о медицине…(озабоченно) Видите ли, у моего друга появились некоторые трудности с женой…

 МАКИАВЕЛЛИ (не понимая такого резкого перехода). С женой?

  БАРТОЛОМЕО. С женой… Она никак не может родить ребенка.

  МАКИАВЕЛЛИ. Ребенка?…

 БАРТОЛОМЕО. Точнее забеременеть. Хотя они очень любят друг друга и очень хотят детей, но пока у них ничего не получается. Не знаете ли вы случайно какого-нибудь нового медицинского средства, чтобы помочь ему?

  МАКИАВЕЛЛИ. Средства?.. (думает) А он не пробовал мандрагору, горное растение из Испании?.. Говорят, его корни обладают удивительной силой.

  БАРТОЛОМЕО. Никогда не слышал. И как его принимают?
  МАКИАВЕЛЛИ. Надо отваривать настой и пить регулярно на ночь

 БАРТОЛОМЕО. И вы думаете, это принесет пользу?
  МАКИАВЕЛЛИ. Во всяком случае, не принесет вреда. Что же касается результатов, то одна дама во Флоренции признавалась мне, что только мандрагора спасла ее от бесплодия, а в Милане мне по секрету рассказывали, что если бы не мандрагора, французская королева так и осталась бы без наследника.

  БАРТОЛОМЕО (с восхищением). Что вы говорите?!..

  МАКИАВЕЛЛИ (авторитетно). Да-а!.. Вот только ваш друг… Он вполне уверен, что во всем виновата … его жена? (Бартоломео явно не понимает.)  …Дело в том, что причин бесплодия может быть несколько: (напуская на себя ученый вид) либо она заключена in matrice, либо in semini, либо in virga, либо in strumentis seminaries, и если причина последнего…

 БАРТОЛОМЕО (почти оскорблено). Ну, что вы, что вы, господин посол! Все врачи в один голос утверждают, что причина в ней! Да вы бы видели его самого! Это еще вполне крепкий, цветущий мужчина. (Доверительно) По секрету вам скажу, что у него с дюжину детей в окрестных селах, и он исправно помогает их матерям, но он так любит свою жену и так хочет наследника именно от нее, что готов пойти на любые жертвы…

 МАКИАВЕЛЛИ. Ну, тогда ему, несомненно, следует попробовать.

  БАРТОЛОМЕО (не замечая иронии). И я склоняюсь к той же мысли, господин посол. Вот только, как нужно принимать это средство: ДО или ПОСЛЕ?

  МАКИАВЕЛЛИ (не поняв). После… ЧЕГО?

  БАРТОЛОМЕО ( с жестом).Ну-у…я хотел сказать… С ЖЕНОЙ…

 МАКИАВЕЛЛИ (догадываясь). А-а-а! … Ну, тут совсем иная позиция … (делая сугубо серьезный вид, чтобы не рассмеяться). Видите ли, если бы причина бесплодия была в нем, то следовало бы принимать «до» …Но поскольку вы утверждаете, что причина бесплодия заключена в ней, то следует принимать … задолго «ДО» и принимать ДО-О тех пор, пока не появятся явные признаки улучшения… (Бартоломео, не понимающе смотрит на Макиавелли, и у того появляется желание подшутить.) А на это время, мне кажется, лучше вообще прекратить всякие отношения с женой.
 
  БАРТОЛОМЕО (огорченно). Вы так считаете?..

  МАКИАВЕЛЛИ. Но мы же воздерживаемся от вина и острой пищи, когда у нас болит желудок? Иначе весь курс придется повторять снова, и неизвестно, подействует ли лекарство во второй раз.

  БАРТОЛОМЕО (соображая). А-а!.. Ну да, конечно!.. Сразу же расскажу ему… А от меня, господин посол, примите самые искренние благодарности. Получить совет из рук столь образованного человека… И я, и мой друг, мы всегда будем обязаны вам, и, чтобы не оставаться перед вами в долгу, скажу, что у меня есть еще одна интересная новость для вас. (Отводит Макиавелли к кровати и заговорщически понижает голос.) Вы знаете, что сюда приехали посланцы от Орсини?.. Говорят, они привезли его светлости ряд предложений, чтобы решить конфликт мирным путем. (Наблюдает, какое впечатление произвели его слова на Макиавелли.)

  МАКИАВЕЛЛИ (не выказывая особого интереса). Неужели заговорщики хотят помириться с Иль Валентино?
  БАРТОЛОМЕО (радостно). Конечно же, не хотят, господин посол, но жизнь заставляет их!… (снова понижает голос) Когда вспыхнуло восстание в Урбино, заговорщики подняли головы, когда они разбили отряды его светлости под Фаенцей, они и вовсе были на коне. Но теперь, когда дон Ромиро начал наводить порядок в провинции, а французы обещали его светлости свои войска, заговорщики они упали духом. Теперь они шлют своих послов к герцогу одного за другим, пытаясь договориться миром, и говорят, что сам Паоло Орсини готов приехать к его светлости, чтобы оправдаться в его глазах.

  МАКИАВЕЛЛИ. И его светлость согласился принять его?

  БАРТОЛОМЕО. А вот это мне пока неизвестно, господин посол. Но, я думаю, скоро станет известно, и тогда я обязательно поделюсь с вами этой новостью. А вы
 сами попытайтесь поговорить с мессиром Агапито; он из дома Колонны в Риме, а они всегда были врагами Орсини и выступали против них... И держитесь подальше от секретаря Ридольфо: он - хитрая бестия, и с ним надо быть осторожным.

  МАКИАВЕЛЛИ. Благодарю вас за совет, дон Бартоломео.
  БАРТОЛОМЕО. Не стоит благодарности, господин посол.Пойду, распоряжусь насчет ужина. А вы не задерживайтесь: и я, и мои дамы так очарованы вами, что не сядем за стол без вас.

  Бартоломео уходит. Макиавелли идет за ним, дожидается, чтобы он удалился, затем быстро возвращается, подходит к кровати и отдергивает полог. Из-за полога выходит Гильгельмо.

  МАКИАВЕЛЛИ. Ты слышал все, что он мне говорил?

  ГИЛЬГЕЛЬМО. Да, все, мессир.

  МАКИАВЕЛЛИ. И что, все это – правда?

  ГИЛЬГЕЛЬМО. Не все, мессир: Людовик и Феррара
             действительно направили войска,
              но положение в Урбино скверно.

              К тому же после стычки под Фаенцей
             Иль Валентино зол на всех Орсини
             и проклинает весь их гнусный род.

  МАКИАВЕЛЛИ. И все же собирается принять их?

  ГИЛЬГЕЛЬМО. Возможно, все об этом говорят.
              Но многие считают, что он хочет
             поймать их для того, чтоб отомстить.

  МАКИАВЕЛЛИ. А что из Рима слышно?

  ГИЛЬГЕЛЬМО. Много слухов.

  Там говорят, что Папа вне себя,
  что он грозил разделаться с Орсини,
  что проклял род их, что готов уже
 анафеме предать их за измену.

  Теперь как будто бы молчит, но деньги
 берет и у врагов, и у друзей:
  одним сулит, других берет испугом,
  в Сан-Анджело* загнал уже троих
 и конфискует золото опальных.

 * - Замок в Риме, часто использовавшийся папами в качестве тюрьмы

 МАКИАВЕЛЛИ (сосредоточенно). Понятно…

 ГИЛЬГЕЛЬМО (протягивает ему сложенный листок).
  А это то, что вы, мессир, просили.
  Здесь все войска, что я сумел учесть.
  Но я прошу, сожгите это сразу,
  как только сможете переписать.
  Вы знаете, что сделают со мной,
  когда у вас мой почерк обнаружат.

  МАКИАВЕЛЛИ (пряча листок).
  Благодарю, Гильгельмо, и не трусь:
  я слово дал и буду осторожен.
  Тебе трудней, будь осторожен сам.

  ГИЛЬГЕЛЬМО. Благодарю, месссир.

  МАКИАВЕЛЛИ. Теперь иди
 и постарайся выйти незаметно.
 
  Гильгельмо кланяется и быстро идет к выходу, но в дверях сталкивается с вбегающей Ниной. Он быстро опускает голову, чтобы закрыть лицо шляпой, запахивается в плащ и, воспользовавшись ее замешательством, уходит.
  Нина удивленно и вопросительно смотрит на Макиавелли, затем начинает лукаво улыбаться. Макиавелли молчит, невинно глядя ей в глаза.

  НИНА (значительно). Мессир… меня просили господа…
 сказать, что ждут вас все уже давно.
  (Она очень хороша в своем лукавстве, запыхавшаяся от бега, с расширенными от удивления глазами.)
  МАКИАВЕЛЛИ (с улыбкой глядя на нее).
  Умеешь ты молчать?

  НИНА (удивленно). О да, мессир…

 МАКИАВЕЛЛИ (подходя к ней, пристально глядя в глаза, значительно).
  Умеешь ты … молчать? …

 НИНА (уже настороженно, но, еще продолжая улыбаться). Ну, да… мессир.

  МАКИАВЕЛЛИ (беря ее за плечи, не отрывая взгляда, уже серьезно)
  Умеешь ты… МОЛЧАТЬ?..
  (Нина уже только молча кивает головой, зачарованно глядя ему в глаза)
  Тогда иди… (целует ее в щеку)
  Скажи им всем… (целует ее в другую щеку)
  что я сейчас приду...

  Целует ее в губы долгим нежным поцелуем, затем осторожно поворачивает и слегка подталкивает к выходу. Нина заворожено идет, останавливается, поворачивается, приподнимает руку, чтобы что-то сказать, но Макиавелли предостерегающе и шутливо подносит руку к губам, и Нина, рассмеявшись, убегает. Макиавелли усмехается и уходит за ней.
  Снова звучит мелодия тарантеллы и на сцену выбегают раскрасневшиеся Аурелия, Катерина и Пьеро с лютней.

  АУРЕЛИЯ (кружась по комнате). Значит, мессир Никколо женат, Пьеро?
 
ПЬЕРО. Уже около года, донна Аукрелия.

КАТЕРИНА (переглянувшись с Аурелией). И у него скоро будет ребенок?

ПЬЕРО. Думаю, скоро, донна Катерина, если судить по его жене.

КАТЕРИНА. Видимо, мессир Никколо очень достойный и порядочный человек, Пьеро?

  ПЬЕРО (удивленный такому выводу). Разумеется, донна Катерина!

  АУРЕЛИЯ. Ну, тогда мы просим вас спеть еще одну песню, Пьеро.

  ПЬЕРО. С удовольствием, донна Аурелия (подстраивает лютню).

  Комната заполняется гостями, Пьеро становится напротив них и поет. В середине песни на противоположных углах сцены появляются Макиавелли и Ридольфо.

  «Где взять слова, какие выбрать струны,
  чтоб о Фортуне в песне рассказать,
  о том, как все зависит от Фортуны
 и на себе несет ее печать?
 
  Коварнейшее это существо
 издревле многих от природы било,
  свое, доказывая торжество
 и вместе – исключительную силу
 
  По мненью большинства, оно – всевластно,
  затем, что рано или поздно всяк
 поймет насколько с ним шутить опасно:
  мудрец ли ты, или святой простак.
 
  Оно переустраивает страны
 и, обирая праведных людей,
  дает бесчестным набивать карманы,
  известное капризностью своей.

  Не для нее написаны законы:
  кого-то обласкав, она потом
 любимцу ставит бывшему препоны,
  давя его своим же каблуком.

  Коль скоро каждому нужна звезда,
  любой Фортуну в звезды взять стремится,
  подлаживаясь под нее всегда,
  но колесо ее всегда вертится.

  И связывать надежд не стоит с ним,
  не верь, что от ударов увернешься.
  Все хорошо, покуда ты несешься
 на нем, на НЕЙ… Но какого под ним?

  Еще не удалось торжествовать,
  и никому не удалось дождаться,
  чтоб колесо ее вращалось вспять…
 А с тыльной стороны…(четыре аккорда)
  Пустяк – сорваться!
 
  Песня переходит в тарантеллу.
 
  БАРТОЛОМЕО (из центра, обращаясь к гостям). К столу! К столу!..
 
  Все уходят, танцуя и напевая.


 * - Обработка стихов Макиавелли в переводе Евг. Солоновича


 СЦЕНА 4. У КОГО КАКИЕ ЦЕЛИ...


  Кабинет герцога тот же вечер. Кардинал стоит у горящего камина, герцог в кресле у стола выслушивает доклад стоящего перед ним Ридольфо.

  ГЕРЦОГ. Итак, он вовсе не скучает, Ридольфо?..

  РИДОЛЬФО. Вовсе нет, ваша светлость.

  ГЕРЦОГ. И при этом успевает делать свои дела?

  РИДОЛЬФО. Каждый день он бывает при дворе, и каждый день отправляет курьера с донесением во Флоренцию. Он несколько раз встречался с вашим казначеем по поводу грамоты для их купцов, трижды встречался с секретарем герцога Феррары и посланцем из Болоньи, а сейчас наверняка знакомится со многими влиятельными людьми в доме дона Бартоломео.

  ГЕРЦОГ (кардиналу) Он, действительно, не спит этот секретарь…

 КАРДИНАЛ. Вспомните, что говаривал папа Бонифаций, кузен.

  ГЕРЦОГ. Да-а… (Ридольфо) Но эти женщины в доме Бартоломео, это надежно?

  РИДОЛЬФО. Думаю, что да, ваша светлость. Обе женщины игривого нрава и хороши собой, а всей Имоле известно, что дон Бартоломео хочет наследника, хотя не может иметь детей; он даже разводился по этому поводу два раза. Так что это в их интересах обратить на себя внимание флорентинцев.

  ГЕРЦОГ (с усмешкой). Занятная история…

 КАРДИНАЛ. Он еще успеет наплодить здесь детей?

  РИДОЛЬФО. Может быть, предупредить дона Бартоломео, ваша светлость?

  ГЕРЦОГ. (почти гневно). Ни в коем случае, Ридольфо! Чем больше он будет занят с ними, тем меньше совать нос в наши дела. (Кардиналу) Не отправить ли нам куда-нибудь Бартоломео на несколько дней, кузен? (Кардинал с согласием поводит головой, герцог поворачивается к Ридольфо). Ридольфо, поговори с Бартоломео сам. Скажи ему, пусть проедется по всем моим крепостям и отрядам и представит мне свой отчет. И, если он удовлетворит меня, мы примем окончательное решение.

  РИДОЛЬФО. Слушаюсь, ваша светлость.

  ГЕРЦОГ. Но помни то, что я сказал тебе: мне нужно иметь что-то, за что бы я мог ухватить этого флорентинца, так что настрой этих женщин подобающим образом.

  Герцог берет со стола кошелек и протягивает его Ридольфо. Ридольфо берет кошелек, кланяется и уходит.

  КАРДИНАЛ. Ты уверен, что Флоренция ничего не строит против тебя, Чезаре?

  ГЕРЦОГ. Они слишком осторожны, чтобы играть против Папы и против короля.

  КАРДИНАЛ. И ты не боишься, что они могут сговориться с Орсини за твоей спиной?

  ГЕРЦОГ. Они уже отправили послов в Рим. Их купцы будут ездить теперь через наши земли, и всегда могут быть задержаны нами.

  КАРДИНАЛ. Так что же тогда беспокоит тебя?

  ГЕРЦОГ. То, что они тянут время и наверняка флиртуют с Орсини. И потом… не слишком ли быстр этот секретарь?

  КАРДИНАЛ (иронично). Но ты же любишь таких, Чезаре?

  ГЕРЦОГ (с усмешкой). Да, но когда они служат мне, а не другому, Джованни!…А теперь пойдемте, послушаем, что скажут нам эти посланцы от Орсини.

  Герцог и кардинал уходят. Отдаленно звучит тарантелла.
Праздник в доме Бартоломео Мартелли продолжается.


          ДЕЙСТВИЕ 2


СЦЕНА 5. СОБЫТИЯ РАЗВОРАЧИВАЮТСЯ

 Прошло три недели. Кабинет герцога, утро. Герцог в домашней одежде сидит у стола и просматривает бумаги, кардинал сидит у камина с письмом в руках. Перед входом в кабинет стоит Агапито в обычной одежде, с нетерпением ожидая кого-то.
  Входит Макиавелли и Агапито быстро подходит к нему.

  АГАПИТО (негромко). Мессир, Никколо? Как дела у вас?
  МАКИАВЕЛЛИ. Неважные… Меня со всех сторон
 предупреждают, что мы тянем слишком,
  что мы промедлить можем навсегда,
  а положение делается грозно.
  Вчера услышал, что наш герцог ждет
 сюда Орсини для беседы личной.
  Что, если сговорятся вдруг они?

  АГАПИТО. Да, этот вариант вполне возможен,
  и вам вредит. На вашем месте я
 пообещал ему теперь хоть что-то,
 чтоб интерес его не заглушить
 и зря не вызывать его обиды.
  И я, конечно же, прислал послов:
  переговоры могут длиться годы…

 МАКИАВЕЛЛИ. И я того же мненья, но, увы,
  Синьоры наши не учтут погоды.

  АГАПИТО. Не знаю, чем смогу я вам помочь.
  Но у меня имеется посланье,
  написанное старшим из Орсини
 для Бентивольо: предлагает он
 союз совместный против Валентино.
  Его ко мне привез один курьер,
  но в тот же день погиб он в пьяной драке.
  Быть может вам послание его
 Поможет больше, чем ему бедняге.
  (Оглянувшись, вынимает письмо и протягивает его Макиавелли.)

  МАКИАВЕЛЛИ (осторожно беря письмо и быстро читая),
  Ну и Орсини!… Ну и старый плут!
  Так предавать!.. Когда посланье это
 увидит герцог, взбесится, наверное?

  АГАПИТО. И это будет выгодно для вас…

 МАКИАВЕЛЛИ (с благодарностью).
 . О, Агапито, право, я не знаю
 как вас благодарить за эту помощь.

  АГАПИТО. Ну, это благодарности не стоит:
  «любовь» к Орсини общая у нас.

  Макиавелли прячет письмо. Агапито пропускает Макиавелли вперед, и оба входят в кабинет герцога. Макиавелли кланяется.

  ГЕРЦОГ (отрываясь от бумаг, вальяжно, с насмешливой любезностью).
  А-а!.. Секретарь?… Прошу тебя, входи!
  Что нового принес ты мне сегодня?
  Что слышно из Флоренции, о чем нас
 спешат твои Синьоры известить?
  Какие нам советы Синьория
 дает, чтоб положение упрочить?
  Что нового толкуют на высоких
 собраниях Совета Десяти?..

  Быть может, приняли они решенье
 направить мне войска свои? Быть может,
  решили, наконец, как нам удобней
 совместный с папой заключить союз?
 

 Или, быть может, все ж они решили
 кондотту заключить со мною снова,
  чтоб даже тени каверзных сомнений
 не омрачали наших светлых уз?

  МАКИАВЕЛЛИ (укоризненно, словно не принимая насмешливого тона герцога).
  О, ваша светлость, если б наши письма
 летали над горами, словно птицы,
  и, если бы курьерам выдавали
 крылатые сандалии богов,
  и если б даже мне служил курьером
 Меркурий сам, то и тогда, наверное,
  мы не сумели б получить известий,
  не тратя с вами здесь ни сил, ни слов.

  Я сам уже готов был стать курьером
 и мчаться во Флоренцию, однако,
  мне Синьория строго запретила
 ваш двор и вашу светлость оставлять.
  Так часто мы торопим время, только
 оно мудрее нас порой бывает
 и тем, что держит нас, не позволяет
 ошибок новых в жизни совершать.

  ГЕРЦОГ (откладывая бумаги в сторону, с прежней насмешливостью).
  О, секретарь!.. Как хорошо умеешь,
  ты находить поступкам оправданье!
  Как хорошо умеешь, Синьорию
 в ее медлительности защищать!
  Мне кажется порой, что если нужно,
  то даже для сомнительных поступков
 сумеешь ты, ни мало не смущаясь,
  «разумную» причину подобрать.

  (Вставая из-за стола и начиная прохаживаться по кабинету)
 .
  Но нет, я на тебя не обижаюсь:
  ведь ты – на службе, значит должен делать
 все так, как приказала Синьория,
  и в этом – оправданье для тебя.
  Хотя порой мне кажется, ты сможешь
 найти причины для таких поступков,
  которые пойдут во вред и дружбе,
  и нашим соглашеньям, не шутя.
  (Жестом останавливает попытку Макиавелли возразить.)

  Но вот скажи, уверен ты, что время,
  препятствующее некоторым поступкам,
  нам помогает не свершать ошибок?
  Не кажется ль тебе, что чаще нам


 медлительное времени теченье
 мешает жить и двигаться; как должно,
  и губит этим тот талант, который
 способен вызов бросить временам?…

 А этим замедляется теченье
 событий в мире, замыслов, свершений,
  желания мельчают и поступки
 простого люда и государей.
  Не потому ль сегодня мы находим
 так много презираемых явлений,
  а, посмотрев вокруг себя, не видим
 способных на великое людей?

  МАКИАВЕЛЛИ. Да, ваша светлость, правы вы, конечно.
  Для заурядных времени теченье –
 спасительно, им кажется порою,
  что даже слишком быстро все течет.
  И если заурядный хочет только
 в согласье жить со временем и местом,
  то истинный талант всегда стремится
 медлительное подогнать вперед.

  Однако, это трудная задача,
  все подгонять: и время, и события,
  чтобы суметь в них воплотить с успехом
 стремленья и желания свои.
  Недаром нас предупреждали древние,
  что у того, кто тратит силы в этом,
  порой не остается сил, чтоб должно
 воспользоваться временем своим.

  ГЕРЦОГ (с интересом). Хм!.. Да, ты прав!.. Действительно, как грустно
 осознавать, что времени теченье
 не подарило нам удобный случай,
  чтоб действовать уже. Но вот скажи,
  не возникало ль у тебя желанья
 так переделать все устройство мира,
  чтобы заставить время течь быстрее
 и тем таланту преданно служить?

  Пусть кажется кому-то это слишком
 желаньем дерзким, даже выходящим
 за тот предел, что смертному позволен
 Всевышним нашим,- мы не боги. Но…
 (бросая насмешливый взгляд в сторону кардинала)
  нам Провиденье все же позволяет
 свершать такое, что казалось ранее
 доступно только божествам, однако,
  мы знаем, человеком свершено?
 
 МАКИАВЕЛЛИ. Да, ваша светлость.

  ГЕРЦОГ. Что ж тебе мешало?

  МАКИАВЕЛЛИ. Нам многое мешает, ваша светлость:
  нехватка средств, неподходящий случай,
  зависимость во многом от других.
  Любому начинанью в нашей жизни
 сопутствовать должна и обстановка:
  проигрывает тот, кто против времени
 свои желанья хочет воплотить.

  ГЕРЦОГ (все более заинтересованно).
  И все же ты бы предпочел, чтоб время
 текло быстрее, чем течет сегодня,
  пусть даже этим сдвинутся устои,
  привычные сейчас для большинства?
  МАКИАВЕЛЛИ. Да, ваша светлость.

  ГЕРЦОГ. И тебе не страшно,
  что, может быть, таким порывом время
 сметет немало и твоих устоев?…
МАКИАВЕЛЛИ (помедлив).
  Что ж делать, если Истина страшна…

ГЕРЦОГ (удовлетворенно, явно открывая в Макиавелли нечто новое для себя).
  Да-а.. секретарь… Как хорошо, однако,
  мы начинаем понимать друг друга.
  О, если бы и ваша Синьория
 нас понимала так, как мы с тобой,
  то я давно бы был уже спокоен
 за наши отношения с Тосканой,
  а так – приходиться мне сомневаться
 и волноваться из-за вас, порой.

  И я порой задумываюсь, так ли
 Флоренция богата на таланты,
  на проявленье Гения, как прежде,
  когда еще Лоренцо правил в ней?
  Увы, теперь я редко замечаю
 талантливых правителей в Тоскане:
  вот, разве что, художники, поэты,
  но не бойцы, их не хватает ей.

  МАКИАВЕЛЛИ. Отсюда ваша светлость полагает
 историю с Орсини миром кончить?
  Что, если повторится все сначала,
  и вновь они обманут вас?
 
 ГЕРЦОГ (резко). Обман?!..
  (Подходит к Макиавелли, заглядывает ему в глаза и смеется)
  Не-ет, секретарь… Не так уж я наивен,
  чтобы уроки прошлого не помнить.
  Тебе я обещаю, что ОБМАНА
 я не прощу теперь ни ИМ… ни ВАМ…

 Вот почему мне нужно, чтобы вместе
 мы выступили против заговорщиков.
  Вот почему мне нужно, чтобы делом
 мы закрепили братский наш союз.
  А во Флоренции, кажется, считают,
  что им бояться нечего?… Наивно…
 (с полуугрозой-полуулыбкой)
  А ты?.. Ты сам чего-то не боишься?..
  МАКИАВЕЛЛИ (подумав, твердо взглянув в глаза герцогу).
  Я, ваша светлость… ГЛУПОСТИ боюсь.

  Герцог молчит, глядя ему в глаза, затем, расхохотавшись, переводит все в шутку, подходит к столу и берет со стола бумаги.

  ГЕРЦОГ (Макиавелли). Пойдем, я покажу тебе те письма,
  что мне вчера прислали из Милана.
  Мне хочется, чтобы твои Синьоры
 представили как можно лучше все:
  как к нам относится король Людовик,
  как обрывает он венецианцев,
  как не желает верить он в безгрешность
 Орсини и во многое еще…
 (направляясь во внутренние покои и жестом приглашая Макиавелли за собой)

  Пойдем, пойдем!.. Сейчас и ты увидишь,
  какой костер они, глупцы, раздули,
  надеясь, что их хитрость и коварство
 помогут им хоть что-то получить.
  Но нет… Не так уж просто мир устроен,
  теперь земля горит под их ногами.
  Уже не хватит всей воды, чтоб ею
 пожар, раздутый ими, затушить.

  Герцог и Макиавелли уходят. Кардинал с удивлением смотрит им вслед, затем переводит подозрительный взгляд на Агапито. Агапито подходит к столу и, делая вид, что не замечает этого взгляда, начинает приводить в порядок бумаги на столе.

КАРДИНАЛ.  Что скажешь ты на это, Агапито?

АГАПИТО (неопределенно). 
           Ну, что сказать…Наш герцог изменился:
           он стал доброжелательней к Тоскане
          и, кажется, от них того же ждет?..
           Наверное последние события:
           восстания в Чезене и Урбино, -
          заставило его в делах Флоренции
          так поступать, а не ноборот?

КАРДИНАЛ. И все ж тебя какие-то сомнения
          тревожат в нем?

АГАПИТО.            Скорее, не сомнения,
           а осторожность, - все же он зависим
          от многого, о чем сейчас молчит.
           Вот почему нам знать полезно было бы,
           что говорят сейчас венецианцы,
           что думает сейчас король Людовик,
           и что наш папа в Риме говорит…

КАРДИНАЛ (насмешливо). 
           О, секретарь!… Кому бы не хотелось
          Быть там, где быть сейчас, увы, не можем,
           И слышать то, чего не можем слышать,
           и знать такое, что не можем знать.
           Но вот одно могу сказать я твердо:
           Чего бы ни задумал Валентино,
           И что бы он затем ни начал делать, -
          Наш папа будет только помогать!

      Кардинал значительно смотрит на Агапито, складывает письмо и уходит
 во внутренние покои. Агапито внимательно смотрит ему вслед.       


  ПЕРЕМЕНА СВЕТА.
  На сцене – Флоренция, заседание Совета Десяти.
Синьоры расположились полукругом в центре сцены. 1-ый Синьор – с письмом Макиавелли в руке; чуть в стороне, стоя у пюпитра - Бьяджо Буонаккорси с пером в руке ведет протокол.
 
  1 СИНЬОР (озабоченно). Что скажете на это вы, Синьоры?..
  ПАУЗА
 3 СИНЬОР (неторопливо). Да-а… Он, конечно, хочет наступленья…
 2 СИНЬОР (оскорбленно). Но нашего!… И потому торопит
 скорее эту сделку заключить!

  4 СИНЬОР (в растерянности).
  Но разве можем выступать сейчас мы?
  И где мы сможем силы взять на это?
  2 СИНЬОР. И что мы скажем своему народу?!
  И что французам сможем объяснить?!..

  5 СИНЬОР (размышляя). Когда б они на нас сейчас напали,
  или хотя бы чем-то угрожали…
 4 СИНЬОР. Или хотя бы только намекали
 нам на угрозу в действиях своих…
 2 СИНЬОР. Тогда бы объяснили мы народу,
  что действовали так ввиду угрозы…
 Да и французам объяснить сумели бы,
  что выходов не видим мы других!..

  ПАУЗА

 3 СИНЬОР. Да-а… выступать нам без него опасно.
  2 СИНЬОР. И с ним опасно!
  5 СИНЬОР. Да, и с ним опасно.
  Кто знает, как событья повернутся,
  и кто кого окажется сильней?
  4 СИНЬОР. В конце концов, сам герцог Валентино
 вредил не меньше нам, чем все Орсини.
  Так почему же выступать нам первыми?..
  Здесь надобно нам действовать мудрей…

 3 СИНЬОР. Пусть сам иль Валентино, если хочет,
  против Орсини дело начинает,
  а мы ему окажем помощь, если
 увидим, что она нужна ему.
  5 СИНЬОР. И если он действительно намерен
 на этот раз разделаться с Орсини,
  а, не сыграв на общих разногласьях,
  все подчинить закону своему.

  ПАУЗА

1 СИНЬОР (обводя все взглядом).
  Итак, Синьоры, ваш совет и дальше
 не торопиться нам с союзом этим?
 

 4 СИНЬОР (поспешно). Не торопиться.

  5 СИНЬОР (помедлив). Нет, не торопиться.

  3 СИНЬОР (напоминая). Но деньгами по силам помогать.

  1 СИНЬОР (с облегчением, делая знак Бьяджо писать).
  Итак, Синьоры, значит, мы запишем
 и также сообщим Макиавелли,
  что после долгих… трудных обсуждений
 Совет Флоренции пока решает ждать.


ПЕРЕМЕНА СВЕТА. На сцене – Макиавелли, один, с письмом Синьории в руке.

  МАКИАВЕЛЛИ (с горечью, с досадой).
  И снова – ждать? (смеется)… Что думают Синьоры?
  Что Валентино любит ожиданья?
  Что у него терпенье беспредельно,
  Что он большой любитель говорить?!..
  Быть может, они думают, что герцог
 любитель слушать наши рассужденья
 и вместо дела нашими словами
 себя согласен удовлетворить?!..

  Ах, Бьяджо!.. я прошу тебя, пришли мне
 сюда «Жизнеописания» Плутарха.
  Хотя бы будет, чем занять мне мысли
 и вечера докучные убить.
  Я, право, начинаю выть от скуки,
 . уже готов бросаться на прохожих.
  Вот, разве что, одно мне здесь осталось,
  Заняться дамами, которым скучно…
 ( с грустной усмешкой) Как многим в этом мире скучно жить!…

 Звучит тарантелла, Макиавелли складывает письмо и уходит.



  СЦЕНА 6. ...И ВЫХОД НА ДУЭЛЬ...

  В комнату Макиавелли вбегают танцующие Катерина, Аурелия, Пьеро и Нина. Дамы рассаживаются в кресла, Нина и Пьеро становятся рядом. Входит Макиавелли в расстегнутом камзоле с лютней в руке и, обращаясь к женщинам, поет, аккомпанируя себе на лютне и заметно утрируя.


  МАКИАВЕЛЛИ. (Катерине) О, если бы я мог одно мгновенье (арпеджио)
  (Аурелии) О вас не думать и болеть не вами (арпеджио),
  (всем) Я б целый год тогда считал счастливым (арпеджио),
  Когда бы победил я боль свою (аккорды и т. п.).

  (Катерине) И все заботы, и все огорченья,
  (Аурелии) Которые всечасно осаждают
 Мою судьбу, гораздо стали б легче,
  (и т.д.) Когда бы победил я боль свою…

 И я бы счастлив был, когда б смогли вы
 Поверить в эту боль, что ежечасно
 В моей груди невольно вызывает
 Лучистый взгляд прекрасных ваших глаз

 Да разве в эту боль не верят травы,
  Не верят листья, и леса не верят?
  Они уже давно устали слышать,
  Как я тоскую только из-за вас…

 Утешно все: потеря ли богатства,
  Потеря сына, юности потеря,
  Утешен даже тот, кто свергнут с трона,-
 Любая страсть имеет свой конец

 (Аурелии) Но ты... о повелительница жизни!
  (Катерине) Что подавляет все мои желанья!..
  (Нине) Судьбе угодно, чтоб я плакал вечно
 (всем) и вечно нес свой горестный венец!

  Макиавелли опускается на колено, берет два заключительных аккорда и сразу же переходит на тарантеллу. Все в восторге: возгласы, аплодисменты. Дамы
 вскакивают с кресел и начинают танцевать. Темп убыстряется, все танцуют, смеясь и напевая, кокетничая друг с другом. Наконец Макиавелли обрывает музыку, передает лютню Пьеро, и дамы со смехом окружают его. Все последующие перемещения, жесты и интонации напоминают одновременно и ритуальный танец и любовную игру с целью увлечь другого и выставить себя в лучшем свете.

 
  КАТЕРИНА. Ах, господин посол! Вот какие таланты вы скрываете от нас. (движение)

  МАКИАВЕЛЛИ. Но почему же скрываю, донна Катерина? (движение)

  АУРЕЛИЯ. А почему вы так редко бываете с нами? Неужели вам не скучно все время заниматься политикой и историей, и все время в обществе мужчин? (движение и т.д.)

  МАКИАВЕЛЛИ. Но политика и история вовсе не так скучны, как может показаться: только благодаря политике мы можем устроить нашу жизнь лучше, чем она есть, и только благодаря истории мы можем предугадывать наши судьбы и направлять их в нужную для нас сторону (полуобнимая Аурелию).

  КАТЕРИНА (ревниво придвигаясь к Макиавелли). А вы считаете, господин посол, что мы можем управлять своей судьбой?

  МАКИАВЕЛЛИ. А почему бы и нет, донна Катерина. Судьба – как река: то она течет ровно и спокойно, то вдруг выходит из берегов и сносит все вокруг. Но разве не в наших силах строить плотины и отводить бурную воду через каналы? (Ухитряется полуобнять обеих дам и при этом подмигнуть Нине)

  АУРЕЛИЯ (кокетничая). Возможно, возможно,… Но при этом надо быть очень осмотрительным и осторожным, господин посол.
 
  МАКИАВЕЛЛИ. Осторожным, но отважным, донна Аурелия! Судьба - недаром
 женщина, и она всегда отвергает слабых и робких, предпочитая молодых и решительных.
 
  КАТЕРИНА (тоже кокетничая). Ах, господин посол. Вы, кажется, и в женщинах хотите разбираться не хуже, чем в политике?

  МАКИАВЕЛЛИ (с ответным взглядом). Я бы только желал этого, донна Катерина, чтобы лучше понимать вас и уметь предугадывать ваши желания.

  АУРЕЛИЯ. Значит, вы признаете, что вас интересует не только политика? Что-то другое может интересовать вас не меньше?

  МАКИАВЕЛЛИ. Разумеется, донна Аурелия. Я всегда считал, что сначала нужно жить, а потом уже рассуждать о жизни.

  ПЬЕРО (несколько обиженный невнимание дам). Мессир Никколо пишет стихи и песни; граждане Флоренции специально поручают ему писать песни для наших карнавалов.
 
  АУРЕЛИЯ. Ах! Ваши карнавалы!.. Ваши танцы и песни!.. Как бы я хотела хотя бы раз побывать во Флоренции!

  ПЬЕРО (радостно). Но это легко устроить, донна Аурелия. Моя матушка с удовольствием примет вас у нас в доме

 КАТЕРИНА (довольно фальшиво). Ах, дорогой Пьеро! Мы, женщины так стеснены в своих желаниях и поступках, и нам так редко удается сделать то, что
 нам хочется… (Макиавелли, кокетничая) Хотя, признайтесь, господин посол, мы умеем делать много полезных и нужных дел не хуже мужчин.

  МАКИАВЕЛЛИ. И много лучше, донна Катерина! Хотя история знает множество примеров, когда женщины брались заниматься мужскими делами, чаще всего из этого не получалось ничего хорошего. Но зато в другом!..

  АУРЕЛИЯ. А нашу бывшую правительницу графиню Катерину Сфорца вы тоже считаете плохим политиком, господин посол?

  МАКИАВЕЛЛИ. Ну, в политике это была опытная и умная женщина, но и она слишком увлекалась своими чувствами, забывая об уроках истории. Может быть, именно поэтому ей приходится заканчивать свои дни в монастыре?

  АУРЕЛИЯ. А правда, господин посол, что у нее было целых три мужа, и все они умерли не своей смертью?
  МАКИАВЕЛЛИ (снова обнимая обеих дам). Это не совсем так, донна
 Аурелия. Первый, сын папы Сикста, действительно был убит в заговоре за свою
 жестокость и алчность. Второй, Красавец Джиакомо Фео, тоже был убит врагами
 графини за ее любовь к нему. Но третий, Джованни Медичи, умер сам, хотя и
 были слухи, что это дело рук Катерины. Но я уверен, что это не правда: графиня
 всегда любила своих мужей и всегда защищала их. Вы знаете, как поступила
 она, когда вспыхнуло восстание против Джиакомо в Форли? Она уговорила
 восставших пропустить ее в замок, где прятался Джиакомо, якобы для того,
  чтобы убедить его сдаться; она даже оставила в залог своих детей. Но
 когда она оказалась в замке, она возглавила оборону и на угрозу восставших
 убить ее детей крикнула им из окна: «Убивайте!.. Я нарожаю других!»

 КАТЕРИНА, АУРЕЛИЯ (в испуге). Ох!.. АХ!.. Как?.. Неужели?

  МАКИАВЕЛЛИ. Как вы не знали?.. Но это было действительно так.

  КАТЕРИНА (приходя в себя). Ах, Святая Мария!.. Эти заговоры, смуты!.. Как все это действует на нас, женщин! А с тех пор, как умер мой бедный муж, нам с дочерью просто не на кого положиться. Вот почему мы так боимся, когда дон Бартоломео вдруг уезжает и оставляет нас одних. И вот почему мы так рады, что вы с Пьеро находитесь теперь у нас и всегда сможете защитить нас.

  МАКИАВЕЛЛИ (уловив намек). О, конечно, донна Катерина!.. Но разве дон Бартоломео не оставляет слуг для защиты дома?

  КАТЕРИНА. Разумеется, оставляет, господин посол. Но эти слуги… (с намеком). Мы боимся их не меньше остальных и всегда отсылаем их на конюшню, а сами запираемся в доме...

  МАКИАВЕЛЛИ. Но тогда, чтобы защитить вас и не скучать вечером в одиночестве, мы смогли бы устроить карнавал прямо здесь, у вас в доме?..

  АУРЕЛИЯ (радостно). Как?.. Прямо сейчас?
  МАКИАВЕЛЛИ (несколько опешив). Конечно. Готовьте костюмы!
  -42-

 Последние слова Макиавелли производит среди женщин легкий переполох. Они начинают метаться по комнате, хватая под руки все, что попадает, и скрываются в сопровождении Нины за пологом кровати, после чего кровать начинает содрогаться, словно там происходит борьба.

  ПЬЕРО (восторженно Макиавелли).
  Мессир! Прекрасно!.. Вот теперь я понял,
  как нужно привлекать вниманье женщин.

  МАКИАВЕЛЛИ (сам не менее удивленный).
  А ты как думал?.. Споры о политике
 в таких делах – глупее, чем мечты.

  Следи за обстановкой, как увидишь,
  что дамы наши вовсе размягчились,
  и я им намекну на отдых добрый,
  к служанке не забудь исчезнуть ты.

  ПЬЕРО. Но мы же к ним сейчас пойдем?

  МАКИАВЕЛЛИ. Конечно!
  И выразим им снова нашу радость
 за то, что получилось так, «случайно»,
  что мы сегодня с ними можем быть.

  Расскажем им о наших карнавалах,
  покажем танцы и споем немного.
  ПЬЕРО (радостно). Споете вы им «Песню Шарлатанов»?!*
  МАКИАВЕЛЛИ. Ну, это – рано. Позже – может быть…

 ПЬЕРО (увлеченно). Да нет, мессир! По-моему эта песня
 как раз подходит к случаю такому.
  Как там у вас… (подбирает мотив на лютне и поет,
  сопровождая жестами ) «Остерегайтесь, дамы
 ужа, что нападает со спины.
  Когда в жару он и охвачен гневом,
  он с легкостью пробьет любые латы,
  он слишком любит вас, чтоб испугаться…»

 МАКИАВЕЛЛИ. Нет-нет, Пьеро! Ты распугаешь их.

  Все женщины согласны на ТАКОЕ,
  но признаваться в этом НЕ желают.
  И, если ты ТОГО добиться хочешь,
  то должен заходить со стороны.

  Пожалуй, лучше я начну с сонета.
  ПЬЕРО. Сонет, мессир? Вы пишите сонеты??..

• Шарлатаны – заклинатели змей.

  МАКИАВЕЛЛИ. Ну что ж, что не пишу? Сейчас напишем.
  Дай лютню мне, с какой бы здесь струны…

 Макиавелли берет у Пьеро лютню, но в этот момент пологи кровати распахиваются, и на кровати как на сцене предстают переодевшиеся женщины:
в центре – Катерина в костюме Афины с жезлом в руке; слева – Аурелия в костюме Дианы с луком в руке, справа – Нина в костюме Флоры с венком на голове и веточкой в руке. Все костюмы настолько комедийны и откровенны, что мужчины невольно застывают в оторопи.
  Наконец Макиавелли находит слова.

  МАКИАВЕЛЛИ (падая на колени и распахивая объятия в сторону женщин).
  Пьеро! Цветов!.. И…- целую корзину!…
 (Пьеро непонимающе смотрит на него)
  Не стой!… Неси сюда вина и фруктов!

  Пьеро бросается к выходу и чуть не сбивает с ног, входящего Антонио. Антонио с откровенным недоумением и даже с испугом оглядывает представившуюся ему картину.

  АНТОНИО (обеспокоенно, с укором старого слуги своему заигравшемуся хозяину). Мессир!.. К вам гость!..

  МАКИАВЕЛЛИ (недовольно, поднимаясь с колена). Кто там еще?..

  АНТОНИО (мнется, оглядываясь на женщин). Н - недавно
 он приходил к вам… Помните, мессир?

  (Среди женщин переполох. Они вскрикивают и, теряя на ходу одежды, убегают).

  МАКИАВЕЛЛИ. Тот человек?
  АНТОНИО. Да, тот.
  МАКИАВЕЛЛИ. Ты не ошибся?..
  АНТОНИО. Нет, это он.
  МАКИАВЕЛЛИ. Тогда веди скорее.
  (отдавая лютню Пьеро) Пьеро, пойди в ту комнату, не надо,
  чтоб встретились вы здесь случайно с ним.

  ( Пьеро убегает к женщинам. Антонио впускает в комнату закутанного в плащ Гильгельмо).

  МАКИАВЕЛЛИ (с беспокойством).
  Гильгельмо, ты?

  ГИЛЬГЕЛЬМО. Да, это я. Простите,
  что я пришел к вам без предупрежденья.
  МАКИАВЕЛЛИ. Оставь. Случилось что-нибудь?
 
  ГИЛЬГЕЛЬМО. Случилось.
  Он подписал с Орсини договор.
  МАКИАВЕЛЛИ. Что?… Договор?!..
  ГИЛЬГЕЛЬМО. Так говорят.

  МАКИАВЕЛЛИ (с досадой). С Орсини!..
  ГИЛЬГЕЛЬМО. Весь двор сейчас гудит от этой вести.
  МАКИАВЕЛЛИ. А где Орсини сам?

  ГИЛЬГЕЛЬМО. Уже уехал.
 
  МАКИАВЕЛЛИ. Ему разрешено покинуть двор?…

 ГИЛЬГЕЛЬМО. Разрешено. Всех тоже удивляет,
  что Валентино мстить ему не хочет

 МАКИАВЕЛЛИ. Скорее настораживает, герцог
 без выгоды обиды не простит.

  ГИЛЬГЕЛЬМО. И тем не менее он сейчас уехал
 и не один, а с кардиналом Борджа.

  МАКИАВЕЛЛИ. А кардинал зачем?

  ГИЛЬГЕЛЬМО. Предполагают,
  что он советником поехал к ним…
 Что будете вы делать?
  МАКИАВЕЛЛИ (с досадой). Что ж здесь делать!…
 Конечно же пойду туда немедля.
  И ты сейчас обратно возвращайся,
  и делай вид, что ты не уходил.

  Я буду рядом, если что узнаешь,
  то постарайся передать хоть знаком,
  хотя бы взглядом: хорошо ли, плохо…

 ГИЛЬГЕЛЬМО. Я постараюсь.

  МАКИАВЕЛЛИ. Все иди.

  ГИЛЬГЕЛЬМО (с поклоном). Мессир. (уходит)


  МАКИАВЕЛЛИ (кричит) Пьеро!…
 (Показывает Антонио знаками, что ему нужна одежда).

  ПЬЕРО (вбегая). Случилось что-нибудь?
 
  МАКИАВЕЛЛИ. Случилось.
  Наш герцог подписал союз с Орсини.

  ПЬЕРО. Союз с Орсини?!
 
  МАКИАВЕЛЛИ. Да. И мне немедля
 там нужно быть, иначе все проспим.

  ПЬЕРО. Мессир!.. Но как же наше приглашенье?

  МАКИАВЕЛЛИ. О, привыкай!… На службе Синьории
 и днем и ночью будешь разрываться
 меж долгом и желанием своим.

  ( Быстро одеваясь. Антонио помогает ему)
  А впрочем, стой, быть может обойдется.
  Ты к ним иди, а я приду к вам после.
  (торопясь) Я буду через два часа, не позже,
  на эти два часа их удержи.

  Шуми, греми, танцуй, беснуйся, можешь
 им даже спеть о наших шарлатанах,
  но только удержи их до прихода,
  до моего… (Выхватывает у Антонио плащ и шляпу)

  ПЬЕРО. Но!…

 МАКИАВЕЛЛИ. Я ушел! (Убегает.)

  ПЬЕРО (с отчаянием). Мессир!..
 
  (с досадой) Вот так всегда! В последнюю минуту
 весь мир перевернется вверх ногами,
  а я опять обязан отдуваться
 перед тремя один и за двоих!

  Нет, дядя Бьяджо! Служба Синьории
 такая мне, простите, не подходит!
  (неожиданно жестко) Антонио! Собери мою корзину!

  Антонио в недоумении останавливается, предположив, что Пьеро просит собрать его дорожную корзину.
  (Поясняя) С вином и фруктами!…

 АНТОНИО (с поклоном). Пожалуйста… (помедлив) мессир.
 
Оба уходят.



СЦЕНА 7. ДУЭЛЬ

 Кабинет герцога, ночь. Горит камин, на столе – зажженные свечи.
  Герцог стоит у стола и читает проект договора с Орсини, только что переписанный ему Агапито. Агапито с пером в руке стоит за столом в ожидании. У обоих уставший вид.
  Быстро входит запыхавшийся Макиавелли. Агапито встает, герцог отрывается от чтения и поворачивается к Макиавелли.
 

 
  ГЕРЦОГ (разыгрывая удивление).
  Что?.. Секретарь?.. Ты разве здесь сегодня?..
  Не ожидал… Я думал ты уехал…
 Я думал ты уже давно в дороге.
  Или уже вернуться ты решил?
  Но я-то думал, ты давно уехал
 С известьем важным в сторону Тосканы…

 МАКИАВЕЛЛИ (переводя дыхание).
  Нет, ваша светлость, я решил остаться,
  Чтобы не ошибиться, поспешив.

  ГЕРЦОГ (с насмешкой).
  В чем ошибиться, секретарь?.. Надеюсь,
  мы все с тобой не раз оговорили?
  Хотя, конечно, множество вопросов
 еще, быть может, интересно нам:
  (с иронией) устройство государств, коварство рока,
  политика, истории законы,-
 и многое еще, что нам нередко
 «мешает вызов бросить временам».

  Однако ты бы мог прийти и завтра.

  МАКИАВЕЛЛИ. Но я считал, что долг мой – здесь сегодня.
  И, если есть у вас ко мне вопросы,
  то их быстрей как можно, разрешить.

  ГЕРЦОГ (продолжая насмешничать).
  Да, право – же, не спешны те вопросы.
  Коль ты устал, торопишься куда-то,
  То я охотно подожду до завтра.

  МАКИАВЕЛЛИ. Мне, ваша светлость, некуда спешить.

  ГЕРЦОГ (разыгрывая наивность).
  А-а… Верно хочешь ты узнать, как дело
 решилось нынче? Я тебе отвечу:
  Святой отец им все простил как будто
 и даже то, что не смогли они.
  Мы долго обсуждали все условия
 И, кажется, пришли к единым взглядам.
  Сейчас увез с собой проект Орсини,
  Тебя я позже познакомлю с ним.
  (отворачивается от Макиавелли, словно прекращая разговор)

  МАКИАВЕЛЛИ.
  Но, ваша светлость, вы еще вопросов
 своих мне не сказали. Я надеюсь,
  что все же я сумею вам ответить
 на многое, что занимает вас.

  ГЕРЦОГ (с деланным удивлением).
  Ты все же хочешь говорить сегодня?

  МАКИАВЕЛЛИ. Готов я говорить, раз это нужно.
  Быть может, вы устали, ваша светлость?..
  Был, несомненно, трудный день у вас?

  ГЕРЦОГ (задетый).
  Да нет, день вовсе не труднее многих
 но уж, конечно, многих интересней,
  и, если ты действительно свободен,
  то я с тобой согласен говорить.
  Но ты… действительно, уже свободен
 и временем вполне… располагаешь?
  (с явной насмешкой)
  Беседа наша может затянуться…

 МАКИАВЕЛЛИ (терпеливо).
  Мне, ваша светлость, некуда спешить.

  ГЕРЦОГ )продолжая насмешничать).
  Но я уже привык работать ночью.
  Быть может ты…

 МАКИАВЕЛЛИ. Нисколько, ваша светлость .
  Я тоже день для дела оставляю,
  а размышлять привык я по ночам.
  И если вы имеете вопросы,
  которые бы разрешить хотели,
  я буду счастлив, если мне удастся
 хотя бы в этом быть полезным вам.

  ГЕРЦОГ (откровенно смеясь, насладившись мучениями Макиавелли).
  Ну что ж, скажу: вопроса о Тоскане
 Я не решал, хотя Орсини снова
 о ней упомянул. Надеюсь это
 БАЛЬЗАМОМ будет для твоей души?..

  МАКИАВЕЛЛИ (кланяясь, с трудом сдерживая себя).
  Благодарю вас, ваша светлость. Только…
 пришел еще и для того я, чтобы
 вам показать одно посланье … Это…
 (достает и протягивает герцогу письмо Орсини к Бентевольо, переданное ему Агапито)
 
  Герцог подходит к Макиавелли, небрежно берет письмо, читает, резко подходит к столу и при свете свечи снова перечитывает послание. Его начинает трясти.
  Хрипло, не глядя на Макиавелли, он выбрасывает слова.

  ГЕРЦОГ. Уйди сейчас …

 (Макиавелли, не понимая, продолжает стоять, герцог резко поворачивается к нему и срывается на крик.) Уйди-и-и!!!…

 Макиавелли быстро выходит. Герцога трясет от ярости, но он все же постепенно сдерживает себя и, указывая Агапито рукой на стол, говорит, тяжело дыша, с трудом выдавливая слова.
  Садись!… Пиши!…

 Агапито садится. Герцог диктует, сначала с трудом, затем все более твердо и жестко ставя слова. Агапито торопливо записывает.

  «Однако… если кто-то из Союза…
 поднять посмеет руку на другого…
 или на власть Святейшей нашей Церкви…
 или на власть Святейшего Отца…
 Или поступки совершит такие,
  что могут стать во вред Святейшей Церкви,
  во вред его величеству Людовику
 и его светлости иль Валентино…

 Или замыслит что-нибудь дурное
 против друзей его величества Людовика,
  друзей его друзей и нашей Церкви,
  или того, кто упомянут здесь…

 Тот сразу же, без промедленья должен
 врагом быть признан нашей светлой Церкви,
  врагом все христианнейшего короля
 и его светлости иль Валентино.

  И тот немедля должен быть наказан
 любою карой вплоть до смертной казни
 любым их тех, кто упомянут здесь…»

 Подписано: «Двадцать восьмого октября,
  пятьсот второго года, Цезарь Борджа».

  Сразу же врывается музыка: тяжелые бравурные аккорды с хором в стиле «Кармино Бурано» Карла Орфа.
  Пламя в камине вспыхивает и разгорается; отсветы пламени пляшут по сцене. Среди них сталкиваются и борются тени: короли и бродяги, женщины и солдаты, священники и обыватели, - все сливается и хаотично кружится по сцене и занавесам – дантовская аллегория борьбы и страданий.
  Постепенно музыка стихает, пламя гаснет, тени растворяются в темноте, и только далеко,
размеренно и тревожно продолжает бить одинокий колокол.

               
                ДЕЙСТВИЕ 3


СЦЕНА 8. КОГДА КРУГОМ - ОБМАН

  Прошло больше месяца. Конец декабря. Комната Макиавелли в доме Бартоломео. Пасмурный холодный день, горит жаровня. Звуки колокола постепенно стихают.
  В комнату входят в зимних одеждах Бартоломео и Пьеро. Бартоломео выглядит еще более значительно, чем раньше: на нем дорожный меховой плащ и меховая шапка. Пьеро заметно повзрослел за прошедшее время, но выглядит несколько испуганным и держится с Бартоломео заискивающе.

  БАРТОЛОМЕО (входя). Вот видишь, Пьеро, как получилось? Кто мог предположить подобное, и кто может сказать, как пойдут события дальше?

  ПЬЕРО. Вы думаете, что дело еще не кончено, дон Бартоломео?
  БАРТОЛОМЕО. Города закрыты! По всем дорогам патрули! Все выглядит так, словно он приготовился к нападению…

 ПЬЕРО. Но он же заключил союз с Орсини! казнил им в угоду дона Ромиро! Говорят даже, что папа устроил в Риме карнавал по случаю примирения с родом Орсини?!..

  БАРТОЛОМЕО. Это-то и пугает, Пьеро!… Куда направит он теперь свою армию? К вам в Тоскану или на богатые земли Болоньи?

  ПЬЕРО. Вы думаете, и это возможно, дон Бартоломео?
  БАРТОЛОМЕО. Глупо иметь армию и не использовать ее в деле; еще более глупо, имея такую армию, отказаться от тех притязаний, что ты имеешь.

  ПЬЕРО. Но наши послы уже обо всем договорились с папой и выехали сюда! Неужели герцог пойдет на такие осложнения?

  БАРТОЛОМЕО. Герцог пойдет на все, что будет выгодно ему, а папа всегда найдет способ оправдать его поступки. А что герцог говорит вам теперь?

  ПЬЕРО. Ну, с нами он по-прежнему любезен, говорит, что ни словом, ни делом не намерен навредить нам, но некоторые его поступки трудно объяснить: он отпустил от себя французские войска, а теперь с отрядом уехал в Синегалию, где все войска Орсини и Вителлоццо!

  БАРТОЛОМЕО (озабоченно). Вот видишь, многое неясно, Пьер. Но тебе уже нечего бояться: ваши послы будут здесь со дня на день, и я думаю, мне удастся уговорить мессира Никколо.

  ПЬЕРО. О, я так благодарен вам, дон Бартоломео. И дядя Бьяджо, и моя матушка…

БАРТОЛОМЕО (щедро). Ну-ну, мы родственники и должны помогать друг другу. А теперь иди, пусть мой приезд будет для мессира Никколо сюрпризом.

  Пьеро уходит, Бартоломео подходит к столу, просматривает бумаги, затем, не найдя ничего интересного, отходит в сторону, чтобы не сразу быть замеченным Макиавелли. Входит Макиавелли. Он суров и сосредоточен; подходит к столу, сбрасывает плащ, достает из кармана письмо, распечатывает его и читает.

  МАКИАВЕЛЛИ (отвечая на свои мысли).
  И все же он уехал в Синегалию
 и, кажется, войска стянул туда…
 Нет, Бьяджо, эти шутки неспроста…
 (складывает и прячет письмо в карман)

  Бартоломео выходит вперед и с улыбкой раскрывает объятия.
  БАРТОЛОМЕО (с преувеличенной радостью). Господин посол!..
  МАКИАВЕЛЛИ (удивленно). Дон Бартоломео?!.. (обнимаются)
  БАРТОЛОМЕО. Как я рад застать вас у себя дома, господин посол!
  МАКИАВЕЛЛИ. И я рад, что вы, наконец, вернулись, дон Бартоломео. Но куда вы пропали? Где были все это время?

  БАРТОЛОМЕО. Ах! Где я только не был, господин посол! Приезжаю в Фано, а там Вителлоццо ссорится с Орсини, приезжаю в Чезену, а там казнят Ромиро де Орко. А когда пронесся слух, что Вителлоццо не подписывает договор и порывает с Орсини все просто помешались! Одни говорят одно, другие – другое, курьеры уезжают и не возвращаются! Ну, скажите, как можно жить в таком мире нам, деловым людям?… Но вот, наконец, я возвращаюсь домой и вижу вас. Это - как бальзам на душу, как глоток воды жаждущему в пустыне! Как я рад видеть вас живым и невредимым, господин посол! (обнимает Макиавелли)

  МАКИАВЕЛЛИ. И я рад видеть вас, дон Бартоломео!
  БАРТОЛОМЕО. Но это правда, что герцог уехал в Синегалию?

  МАКИАВЕЛЛИ. Так говорят, дон Бартоломео!..
  БАРТОЛОМЕО. И он отпустил от себя всех французских солдат?

  МАКИАВЕЛЛИ. Не всех, сто человек он оставил при себе.

  БАРТОЛОМЕО. Ах, так?.. Но что же будет теперь в Урбино, что будет в Романье, господин посол?

  МАКИАВЕЛЛИ. Кто знает это, дон Бартоломео?.. Государства, особенно
 плохо устроенные, управляемые как республики, часто меняют правительства
 и порядок правления, что ввергает их не в свободное состояние из рабского, как
 это наивно полагают, а из рабского в бепорядочное своеволие. И если находится
 человек достаточно мудрый и могущественный, чтобы обуздать в нем одних и
 помочь другим творить добро, может быть именно такое государство можно
 считать свободным и сильным?

  БАРТОЛОМЕО. Вы так считаете, господин посол?

  МАКИАВЕЛЛИ. История полна таких примеров, дон Бартоломео. При помощи каких качеств вам кажется легче управлять государством? Доброты? Щедрости?
Подлости или честности?.. Увы! Щедрость является прекрасным человеческим качеством, но у государей она часто переходит в расточительность; любви жаждет каждый, но любовь редко удерживает людей от обмана и преступлений, скорее - страх. А честность?… (смеется) Можете ли вы назвать хоть одного правителя, который добился власти и удержал ее благодаря своей честности?.. Назовите любого, и я расскажу вам сколько на его пути было обманов, хитрости и преступлений. Ибо люди по сути своей непостоянны и ненадежны, легковерны и неблагодарны, боятся опасности и тянутся к наживе, и худо придется тому государю, который, полагаясь на их честность, внезапно обнаружит, как они предадут его ради своей выгоды.

  БАРТОЛОМЕО (с восхищением). О, господин посол! Я, наконец, начинаю дышать, воздухом разума и истины! Как вы умеете все понять, все расставить на свои места и сделать понятным для других! Вот почему Синьория послала сюда именно вас, и вот почему его светлость выделяет вас среди всех других приезжих…

 МАКИАВЕЛЛИ. Вы преувеличиваете, дон Бартоломео.
  БАРТОЛОМЕО. Нет-нет! Я знаю, что говорю!… Но как ваши дела? Говорят, что послы уже выехали сюда, и вы скоро покините нас?

  МАКИАВЕЛЛИ (удивленный его осведомленности). Я надеюсь на это, дон Бартоломео.
  БАРТОЛОМЕО. Ах, как жаль, что я уже не смогу общаться с вами. Но тогда у меня будет небольшая просьба к вам… Видите ли, меня назначили поставщиком армии его светлости, а в связи с этим у меня теперь много дел, и мне придется часто отлучаться из дома. Вот я и подумал, что если ваши дела уже подходят к концу, и вы скоро покинете нас, не могли бы вы оставить мне в помощники нашего Пьеро? Он, по-моему, толковый малый и сумеет разобраться в делах?..

  МАКИАВЕЛЛИ (удивленно). Пьеро?.. Но он… Вы уверены, что он хочет остаться в Имоле? И потом, его мать… Она наверняка ждет сына обратно.
  БАРТОЛОМЕО. О! Этот вопрос я беру на себя. Его мать разумная женщина и она поймет, где лучше ее сыну. Что же касается Пьеро, то мальчик сам просил меня об этом.

  МАКИАВЕЛЛИ. Сам?!…

 БАРТОЛОМЕО (обеспокоено). Может быть у вас есть какие-то сомнения, или вы считаете его не вполне надежным?… А! Понимаю! (смеется) Я готов заплатить вам за его обучение любую сумму, какую вы только назовете.

  МАКИАВЕЛЛИ. Нет-нет! Вы не так меня поняли, дон Бартоломео. К тому же я еще должен вам за жизнь в вашем доме…

 БАРТОЛОМЕО. Что?!.. Какой долг?!.. Да я никогда не возьму у вас денег! Благодаря вам я заработал гораздо больше, чем ожидал, и, кроме того, благодаря
 вам у меня в доме произошло такое событие, такое событие!.. что я готов заплатить за него в десять раз больше, чем должны вы!
  МАКИАВЕЛЛИ (настораживаясь). Событие? Какое событие, дон Бартоломео?
  БАРТОЛОМЕО (кокетничая). Секрет, секрет, господин посол!… Но от вас у меня не может быть секретов… А вы ничего не замечали у меня дома последнее время? У женщин? У донны Аурелии?

  МАКИАВЕЛЛИ (неуверенно). Ну- у… может быть ее внешний вид…

 БАРТОЛОМЕО (радостно). Да-да! Бледна, худа, круги под глазами!.. А если я скажу еще, что ее поташнивает в последние дни, вы наверняка догадаетесь…

 МАКИАВЕЛЛИ. Вы хотите сказать?..
  БАРТОЛОМЕО (восторженно). Да-да!.. Она ждет ребенка, господин посол! И все это - благодаря вам!

  МАКИАВЕЛЛИ. Мне?!…
 БАРТОЛОМЕО (игриво). Вам, вам и только вам, господин посол!

  МАКИАВЕЛЛИ (защищаясь). Но позвольте!..
  БАРТОЛОМЕО (игриво). Нет-нет, не позволю, господин посол!.. Кто мне рекомендовал одно лекарство?.. А кто мне советовал, как нужно вести себя при этом?
  МАКИАВЕЛЛИ (в растерянности). Да-а… но для вашего друга…
 БАРТОЛОМЕО (не смущаясь). Для друга, для друга!… А разве я не друг себе?.. Вот я и подумал, что если у моего друга уже возникают сложности, то зачем же тянуть мне? И вот - результат!

  МАКИАВЕЛЛИ (еще не веря). Так донна Аурелия ждет ребенка?
  БАРТОЛОМЕО. Ну, да, господин посол!
  МАКИАВЕЛЛИ. И врачи подтвердили это?
  БАРТОЛОМЕО. Ну, конечно! Что же им оставалось делать? Вы бы только видели их глаза! (Невольно задерживает взгляд на глазах Макиавелли, но Макиавелли тут же хватает Бартоломео в объятья)

  МАКИАВЕЛЛИ (тормоша Бартоломео). О, как я рад за вас, дон Бартоломео!.. И как я рад за донну Аурелию!.. Ведь это так приятно! Маленький карапуз! У вас дома! Ваш наследник!.. Поздравляю вас, дон Бартоломео!

  БАРТОЛОМЕО (смущенно). Спасибо, спасибо, господин посол…
 МАКИАВЕЛЛИ. И передайте мои поздравления донне Аурелии! И донне Катерине - тоже! Ведь она скоро станет бабушкой!..

  БАРТОЛОМЕО (растроганно). Конечно, господин посол, конечно! Тоже рада! Нам обязательно нужно отметить это событие.
 
  МАКИАВЕЛЛИ. Может быть вечером, дон Бартоломео?
  БАРТОЛОМЕО. Прекрасно! У меня еще груда дел в городе, но к вечеру я буду, свободен (обнимает Макиавелли).

  МАКИАВЕЛЛИ. Тогда до вечера, дон Бартоломео.
  БАРТОЛОМЕО. До вечера, господин посол.
  Бартоломео уходит. Макиавелли некоторое время стоит, обескуражено глядя ему вслед, затем с облегчением переводит дыхание.

  МАКИАВЕЛЛИ. Однако да-а… Такие повороты
 когда-то могут кончиться икотой…

 Но кто?.. Но кто успел? Здесь был лишь я.
  Пьеро и я… Пьеро?.. Мальчишка этот?..
  (оскорбленно) И предпочесть меня ему?!.. Пьеро?..
  (кричит) Пьеро!.. Пьеро!!… Иди сюда скорее!
  Входит Пьеро. Он явно посмелел и держится уже независимо, даже с вызовом. Макиавелли с удивлением разглядывает его.

  ПЬЕРО. Мессир!…

 МАКИАВЕЛЛИ (в тон ему). Пьеро!.. Ты помнишь ли тот день,
  когда мы в гости собирались к дамам,
  а мне пришлось у герцога застрять?

  ПЬЕРО (удивленно). Конечно же, мессир…

 МАКИАВЕЛЛИ. Ты к ним пошел?

  ПЬЕРО. Ну да! Ведь я рассказывал вам дважды!

  МАКИАВЕЛЛИ. И все же повтори еще разок,
  одну деталь мне выяснить хотелось.

  ПЬЕРО (недовольно). Ну, я пришел, был принят, развлекал.
  Мы долго ждали, ужинали вместе…
 Ну-у… было поздно, и они сказали,
  что мне пора идти.

  МАКИАВЕЛЛИ. И ты ушел?

  ПЬЕРО. Ну да, мессир…

 МАКИАВЕЛЛИ. И ты пошел к себе?
  ПЬЕРО. Ну да, мессир!

  МАКИАВЕЛЛИ (настойчиво). Ну, и когда пришел ты?

  ПЬЕРО (начиная волноваться). Еще не било полночи, мессир.

  МАКИАВЕЛЛИ. Ах, так?… А вот Антонио говорит,
  что ты в ту ночь пришел уже под утро.

  ПЬЕРО (в замешательстве). Антонио?.. Но он же спал, мессир!

  МАКИАВЕЛЛИ. Да нет, не спал.

  ПЬЕРО (ища выхода). Ну-у, может быть, ошибся?

  МАКИАВЕЛЛИ. Позвать его?

  ПЬЕРО (пугаясь). Не надо, нет, мессир…
 Я вспоминаю… Я, возможно, что…
(лихорадочно ища выхода)
  В ту ночь, возможно, все же задержался…
 
  Тогда я говорить вам не хотел,
  чтоб вас не огорчать… Раз так случилось,
  что это дело сорвалось у нас.
  Я думал вам обидно будет я…

 (радостно) В ту ночь, мессир, у Нины я остался!
  Ну … у служанки их!

  МАКИАВЕЛЛИ (пораженно). Ах, у нее?!..
  И что же в эту ночь ты делал с Ниной?

  ПЬЕРО (разыгрывая смущение).
  Ну-у… мы тогда немного порезвились,
  ну, так сказать…. Сначала мне она
 не уступала, но зато потом…
 Ну, в общем, ночь мы провели в постели.

  МАКИАВЕЛЛИ (почти с восхищением).
  Ах, с ней в постели?!.. Ну тогда скажи
 в постели ты был справа или слева?
  Иль посредине, может быть лежал?

  ПЬЕРО (опешив, с неопределенными жестами).
  Ну, я, мессир, и так… и так… и так…

 МАКИАВЕЛЛИ (уже с издевкой).
  И сверху тоже?… Как же мы с тобой
 На этом месте… вместе… не столкнулись?..
  Представь себе! Ведь, я, когда пришел,
  все очень крепко спали в этом доме,
  и я сумел лишь Нину разбудить…
 и в эту ночь Я у нее остался,
  и, помнится, в постели тоже был.
  Но вот тебя, увы, я там не встретил!
  Или, быть может, плохо я искал?..

  Я щупал хорошо, но кроме Нины
 и кроме, разве, пухлого матраса,
  в постели ничего не обнаружил.
  Так где ж ты все же прятался, Пьеро?
  Открой секрет, я просто жажду слышать!
  ПЬЕРО (сникая) . Мессир, простите… Я… Я вам солгал…
 Я в эту ночь, мессир, остался там…
 МАКИАВЕЛЛИ (предупреждая). У Нины?!
  ПЬЕРО. Нет, мессир… У них, у дам…
 МАКИАВЕЛЛИ. Так все же ты…

 ПЬЕРО (торопливо, оправдываясь). Мессир, поверьте мне!
  Не я виновен в том, что так случилось.
  Я делал все, как вы тогда велели,
  но вас… но вас все не было, мессир.

  А время шло, они, мессир, скучали,
  и донна Катерина вдруг сказала,
  что спать ей хочется уже давно,
  и нас вдвоем оставила с Аурелией.
  А Аурелия стала намекать,
  что у нее терпенье на пределе,
  и руку стала гладить мне, и так
 мне на плечо головку положила…

 Ну, я тогда, мессир, подумал: что ж!
  Ну как же так: ни вам, ни мне, - кому же?
  А случая такого, кто же знает,
  когда еще дождемся с вами МЫ?..
  И я решил…

 МАКИАВЕЛЛИ (с иронией). И что же «МЫ»… тогда?

  ПЬЕРО. Ну, мы сначала там, мессир, в гостиной,
  ну а потом уж в спальню перешли.
  МАКИАВЕЛЛИ. О, дьявол!…

 ПЬЕРО. Но, мессир! Я не хотел…

 МАКИАВЕЛЛИ. Ну да! Особенно, конечно, в спальне!..
  ПЬЕРО (жалобно). Мессир! Но знали б вы, что было там!

  Под утро ворвалась к нам Катерина,
  устроила скандал, вытье и крик,
  грозила слуг позвать, меня – под стражу,
  а донну Аурелию – под замок.

  А в результате в криках и слезах,
  заставила нас клясться на распятии,
  чтоб мы о том – ни слова! Никому!..
  МАКИАВЕЛЛИ. Свела сама и класться заставляла?!… (Хохочет)
  Ну, чертова ханжа! И как ловка?!
  Ведь разыграть такого дурака!
  ( смеется, с сожалением глядя на Пьеро)

  И здорово ж ты вляпался, Пьеро…
 Поздравь себя, ты скоро станешь папой…
 Да-да! Отцом ребенка своего.
  Ведь донна Аурелия ждет ребенка.
  Мне только что об этом рассказал
 обрадованный дон Бартоломео…

 ПЬЕРО (испуганно). Мессир! Но как?!…

 МАКИАВЕЛЛИ. Чему ты удивлен?
  Иль ты не знал, как делаются дети?

  ПЬЕРО. Мессир, но нет!…

 МАКИАВЕЛЛИ. Увы, Пьеро, все так.
  Врачи уж подтвердили эту новость,
  и здесь назад уже не отыграть.
  А ты и верно ничего не знал?..

  ПЬЕРО (в отчаянии). Да нет, мессир! Клянусь, мессир!..

  МАКИАВЕЛЛИ. Опять?..
  И сколько раз еще ты будешь клясться?..
  (Переходя на серьезный тон) Вот только… Ты действительно решил
 остаться в доме у Бартоломео?
  Оставить дом, Флоренцию и мать?
  Там родина твоя, твои друзья,
  там все, чему ты здесь обязан в жизни.

  ПЬЕРО (думая о другом). Ах,что,мессир!.. Друзья и здесь найдутся .
  А родина, что ж родина, мессир,
  когда не знаю я, чем там заняться?
  Вот, разве что, по службе пробиваться?
  Но только, что, смогу я получить?
  Ведь даже вы и на такой работе…
 Что платят вам? Едва-едва на жизнь?
  А дон Бартоломео мне сейчас
 уже совсем неплохо предлагает.
  Что ж родина, мессир, когда она
 Своих же сыновей не отличает?…
 (с отчаянием) Вот только, как же мне с ним быть теперь?…

МАКИАВЕЛЛИ (глядя на Пьеро с интересом исследователя ).
  …Ты лез в окно, а распахнулась дверь,
  и ты не знаешь, что теперь поделать:
  идти ли в дверь, иль эту дверь заделать?..
  Иди, конечно, в дверь, ну, а окно –
 для бегства предпочтительней оно.

ПЬЕРО (с надеждой). Вы так считаете?

МАИКАВЕЛЛИ. Тобой все решено.
  Но впредь старайся быть поосторожней,
  а то, не дай бог, обожжешься вновь
 случайно подвернувшейся возможностью.
  (Смотрит на Пьеро, словно прощается с ним навсегда)
  Теперь иди. Антонио скажи,
  чтобы сейчас прислал ко мне курьера.

ПЬЕРО. Мессир, но вы… Меня простите вы?

МАКИАВЕЛЛИ. Иди, иди… Уже простил… наверное.

  Пьеро уходит, Макиавелли стоит задумавшись, затем говорит, словно продолжая прерванный разговор.

  Вот, Бьяджо, сей комедии конец.
  И кто же здесь «ловкач», а кто «глупец»?
  И кто сумел нажиться от такого
 конца… не грустного и не пустого?..

  Ах, как хочу домой от этих дел!
  Но, видно, жить мне дома – не удел…

 Вбегает возбужденный Антонио.

АНТОНИО. Мессир, он здесь!

МАКИАВЕЛЛИ. Кто там еще?

АНТОНИО. Гильгельмо!

МАКИАВЕЛЛИ. Гильгельмо здесь? Так что же ты стоишь?!
  Зови скорей!
  (Вбегает запыхавшийся Гильгельмо, он только что с лошади.)
  Ну что? Ну что там слышно?!

ГИЛЬГЕЛЬМО (в возбуждении). Все кончено! Все кончено, мессир!..
  (тяжело дыша) Он всех поймал. Всех! Всех, под Синегалией:
  Орсини, Вителлоццо, да Фермо
 и с ними вместе – герцога Гравино…
 Поймал их всех!.

  МАКИАВЕЛЛИ (не веря). Что?!

  ГИЛЬГЕЛЬМО (радостно). Да, мессир, все так!

  Схватил их в замке вечером, без боя,
  обманом заманив их всех туда,
  и сразу же казнил Оливеретто
 и Вителлоццо. В замке говорят,
  что и Орсини и Гравина тоже
 недолго жить осталось.
  МАКИАВЕЛЛИ (почти с ужасом). Что-о?!!…
 ГИЛЬГЕЛЬМО (переводя дыхание) Да, так.
  Я только что оттуда с донесеньем.
  Под Синегалией шла резня всю ночь,
  отряды Вителлоццо и Орсини
 разбиты наголову, спасся мало кто.
  Солдаты обозлились до того,
  что резали священников и женщин,
  посмевших в чем-то им не уступить.

  МАКИАВЕЛЛИ. А герцог?!
  ГИЛЬГЕЛЬМО. На Перуджу он пошел.
  По всей дороге – стычки, грабежи.
  Все, кто пред ним себя считал виновным
 хотя бы в чем-то, от него бегут,
  а он идет вперед почти без боя
 и всех, кто виноват пред ним, казнит.
  Все так, мессир… Я видел это сам…

 МАКИАВЕЛЛИ (в сильном возбуждении).
  Вот – герцог!.. Вот – ловкач!.. Вот – ШАРЛАТАН!..
  Запутал всех словами и делами,
  и все же провернул свой дерзкий план!.. (Хохочет)
  Ну, как здесь жить… когда кругом – ОБМАН?!!

  Хохоча и всплескивая руками от возбуждения, Макиавелли уходит. Антонио и Гильгельмо оторопело смотрят ему вслед.



СЦЕНА 9. ОТКРОВЕНИЯ

 Кабинет герцога, ночь. Горят свечи. На столе – следы праздничной пирушки: блюда с фруктами и пищей, графин с красным вином, бокалы. Герцог в черном, шитом золотом камзоле, с бокалом вина в руке стоит у стола и смеется; он заметно пьян. Только что вошедший Макиавелли, склонив голову, стоит у входа в кабинет.

  ГЕРЦОГ (смеясь, покачивая бокал в руке).
  Да, секретарь… Ну что?.. Опять мы вместе?!..
  Недолго мы не виделись, но сколько
 событий пронеслось за это время,
  и сколькое пришлось нам пережить?

  Волненья, неожиданные бури,…
 сомненья, неожиданные взлеты…
 не менее неожиданные смерти…
 Что нам судьба забыла предложить?…

 Однако все к своим концам приходит:
  стихают и волнения, и бури,
  и наша жизнь, устав от превращений,
  вновь в русло возвращается свое.
  И мы лишь с удивленьем наблюдаем,
  как среди всех волнений и смущений,
  среди обманов, бурь и превращений
 остались неизменны мы вдвоем!..
  (Поднимает бокал, отпивает из него и подходит к Макиавелли)

  А, может быть, измены?! (смеется)... Что за время?..
  В какой эпохе мы живем сегодня?
  Калигулы? Нерона?.. Катилины!?..
  Кругом – подлог, убийства, грабежи...
  И как здесь жить?.. Подлогом и убийством?..
  Предательством?.. или Низкопоклонством?..
  Быть может, Трусость объявить за веру
 и тем Эпохе преданно служить?…. (смеется)
 
  Да, секретарь… вопросы и сомненья,
  и за тебя никто не даст ответа,
  а чтобы получить ответ заглянешь
 в такую бездну царствий и времен,
  что голова потом идет по кругу,
  как шляпа у бродяги-музыканта.
  А вывод - прежний: (утверждая) в Мире Правит Сила!..
  и тот, кто этой Силой - Наделен!..
  ( поднимает бокал, отпивает и снова поворачивается к Макиавелли)

  Так вот скажи!.. Как ты находишь дело?
  Надеюсь, я с ним справился неплохо?
  Тебе известен кто-нибудь, кто смог бы
 проделать все, как это я сумел?
 
МАКИАВЕЛЛИ.
  Нет, ваша светлость. Вы урок…ОГРОМНЫЙ
 преподнесли сегодня всей Италии,
  и многие об этом деле скажут:
  (не удержавшись от иронии) «Деяние, достойное Римских дел».

  ГЕРЦОГ (улавливая иронию, но явно польщенный).
  Так, значит, секретарь, и ты доволен
 Тем, как теперь события повернулись?
  Надеюсь понял ты, что я недаром,
  себя, да и других заставил ждать?
  Надеюсь также, и твои Синьоры
 поймут теперь, что значит Цезарь Борджа,
  что значит слово герцога Романьи,
  и как умеет он его держать?…
 ( Макиавелли в подтверждение склоняет голову)

  Надеюсь, и послы теперь приедут
 И будут говорить со мной о деле?…

 МАКИАВЕЛЛИ. Они уже в пути…

 ГЕРЦОГ. Ах, так?… Прекрасно!…
 Вы тоже слово держите свое?
  Так, значит, секретарь, мы очень скоро
 подпишем договор о нашей дружбе,
  и будут дальше, так же, как и прежде,
  Романья и Флоренция вдвоем?…
 (поднимает бокал, чтобы отпить, но неожиданно разражается смехом)

  А те-то! Те! … Ах, олухи! Болваны!…
 Скопцы! Кавалеристы на бумаге!…
 Они меня!.. Меня! поймать хотели
 на этой Синегалии, как юнца!…
 (хохочет и снова поворачивается к Макиавелли )
  Ну, хочешь, расскажу тебе подробно,
  как я устроил это представленье,
  и как эти ослы и простофили
 допрыгали до своего конца?

  МАКИАВЕЛЛИ (удивленно)
  О, ваша светлость, если то возможно,
  Я буду слушателем самым верным
 и самым благодарным за советы,
  которые смогу от вас принять.

  ГЕРЦОГ (польщенно). Да-да, я знаю… Именно поэтому
 я расскажу тебе, как было дело,
  и как они попались в ту ловушку,
  куда меня надеялись поймать!
 
  Герцог указывает Макиавелли на стул, наливает вина в бокал и подает его Макиавелли, отходит к камину и некоторое время смотрит на огонь. Когда Макиавелли садится, герцог начинает рассказывать, вначале небрежно и шутливо, но затем все более увлекаясь, словно заново переживая произошедшее, даже разыгрывая перед Макиавелли свой рассказ.

  …Ты, верно, знаешь, что по договору
 был принят пункт один… против измены?
  Он позволял предателя любого
 немедленно и без суда казнить.
  Суровый пункт… однако, справедливый.
  Уж, если, забывая все обиды,
  мы поклялись друг другу в Вечной дружбе,
  за что же нам изменников любить?

  Орсини старший, Паоло Орсини,
  сопротивлялся этому условию.
  Он догадался, что я не случайно
 решил такое в договор вписать.
  Однако он и многие другие,
  подумав, подписали те условия,
  решив между собой, что им бумага
 не помешает дальше изменять.

  Я это знал. Агенты доносили,
  что все они не верны мне, как прежде:
  что Вителлоццо согласился только
 молчать и притворяться до поры,
  что и Орсини, и Оливеретто
 по-прежнему свои войска готовят
 и только ждут, когда подам я повод
 им развернуться для большой игры.

  Я это знал… И все же я однажды,
  как будто невзначай, сказал Орсини,
  что ходят слухи, что в том договоре
 он притворился другом для меня.
  Но он ответил мне, что это слухи,
  что распускают их враги, конечно,
  что и ему со стороны нередко
 твердят о том, что не надежен я.

  Тогда я предложил ему Ромиро,-
 передо мной тот был во многом грешен,
  и оставлять со мной их вместе рядом
 опасно было для меня весьма.
  Я приказал его казнить в Чезене
 за то, что он был слишком груб в Урбино,
  но даже после этого Орсини
 не успокоил своего ума.
 
  То он юлил, то требовал добавок,
  то снова предлагал пойти в Тоскану,
  то говорил, что надо бы Урбино
 меж нами, как друзьями, разделить.
  И вот тогда я понял, если эти,
  предатели не раз, опять бунтуют,
  то есть одно, единственное средство
 их навсегда, навечно усмирить…

 И я стал ждать (смеется)... Они попались быстро.
  Мы, покорив Урбино, собирались
 пойти на Синегалию, и вскоре
 они войска направили туда.
  Сам город им почти без боя сдался,
  но в городе еще был замок, крепость,
  а комендант ее не соглашался
 сдавать им эту крепость без труда.

  И вот тогда они мне предложили
 купить у коменданта эту крепость,
  и даже выслали Оливеретто
 ко мне, стараясь в пользе убедить.
  Им так хотелось, чтоб я оказался
 один, без войска, там, под Синегалией…(смеется)
  Я «сомневался», «возражал», но всё же
 я думал ему себя «уговорить».

  Я даже время потянул, чтоб этим
 их нетерпенье возбудить немного,
  я разделил свои войска на части,
  чтоб они не знали их числа,
  я даже отпустил назад французов,
  чтобы не дать им повод к подозренью, -
 я не хотел, чтоб после стольких споров
 какая-то случайность их спасла.

  Я подготовил верных капитанов,
  предупредил все гарнизоны замков,
  свои войска стянул под Синегалию,
  но приказал не появляться там.
  Затем я сообщил, что выезжаю,
  что в Синегалию прибуду утром,
  вперед направил дона Микеллотто,
  а следом с гвардией поехал сам.

  Они меня встречали у предместий:
  Орсини, Вителлоццо, де Гравина…
 встречали так, как должно встретить друга,
  которого надеются убрать.
  Пожалуй, только гордый Вителлоццо
 был мрачен почему-то этим утром.
  Должно быть, знал, что наступает время
 за все его проступки отвечать.

  (смеясь) Но как мы улыбались там друг другу!
  Как радовались долгожданной встрече!
  Со стороны, наверное, казалось,
  что встретились старинные друзья!(Хохочет)...
  Я ехал впереди, со мной – Орсини,
  правей - Оливеретто с де Гравина,
  а сзади - дон Микеле с Вителлоццо, -
 он знал, кого здесь упускать нельзя.

  Так въехали мы в город. Перед замком
 мои войска людей их оттеснили,
  вперед прошла пехота, мы за нею,
  и гвардия замкнула наш отряд.
  Мы спешились, вошли в покои замка,
  и только здесь они сообразили,
  что их войска остались за стеною,
  а у ворот мои войска стоят.

  О, как они тогда перепугались!.. (хохочет)
  Но было поздно. Право, слишком поздно!…
 Я их схватил немедля, сразу после
 я в Синегалью ввел свои войска.
  Отряды их сопротивлялись слабо.
  Лишь часть отрядов Паоло Орсини
 и несколько отрядов Вителлоццо
 отважились сражаться до конца.

  (жестко) А к ночи я покончил с этим делом.
  Я не судил. Зачем судить виновных?
  Хотя они молили о пощаде,
  во всем пытаясь обвинять других.
  Я им напомнил только, что однажды,
  они уже клялись мне в вечной дружбе.
  Но если дружба такова, то, что же
 изменой называется у них?

  Теперь уже мертвы Оливеретто
 и Вителлоццо без прощенья папы,
  да и Орсини всем уже осталось
 недолго своего удела ждать…
 (поворачивается к Макиавелли)
  Вот, секретарь, тебе вперед наука:
  не ожидать, чтоб случай сам явился,
  не ожидать – готовить надо случай,
  когда других ты хочешь… побеждать!

  Герцог торжественно поднимает бокал, залпом допивает вино, снова подходит к столу, наполняет бокал и насмешливо обращается к Макиавелли.

  Однако, секретарь, скажи мне все же,
  что делали бы вы, когда б случилось,
  что я с Орсини вдруг объединился и
 вместе с ними двинулся на вас?

  МАКИАВЕЛЛИ (уклончиво).
  Увы, но я не знаю, ваша светлость,
  наверное нашли б какой-то выход, -
 ведь в ситуациях таких поступки
 определяет каждый день и час.

  ГЕРЦОГ (настойчиво). И все же что?

  МАКИАВЕЛЛИ. Могу сказать, что было
 уже когда-то в сходном положенье,
  когда нам тоже был предложен выбор
 или бороться, или – отступить …
 (интригуя герцога) Конечно, если только вашу светлость
 не оскорбит сравнение с французами…

 ГЕРЦОГ (с вызовом).
  Да нет, не оскорбит, мне даже лестно,
  что с ними ты решил меня сравнить.

  МАКИАВЕЛЛИ (помедлив, пряча улыбку).
  Когда вошел в Тоскану Карл Французский,
  он ввел войска на улицы Флоренции
 и с нас потребовал огромный выкуп
 за то лишь, что он выведет войска.
  Он нам сказал тогда: «Что, если завтра
 я прикажу ударить в барабаны?...»
 И получил ответ: «Тогда сегодня…
 ударим мы во все… КОЛОКОЛА.»

ГЕРЦОГ (сначала опешив, но тут же расхохотавшись с восхищением)
  Да, секретарь!.. (смеется) Да, верно!.. Я недаром
 средь многих выбрал вас, а не Орсини!..
  Недаром я поверил во Флоренцию,
  а не в посулы этих должников!…(Хохочет)
  «В колокола!» Ха-ха!.. Прекрасно это!
  Что б делал Карл на улицах Флоренции,
  когда бы вдруг не только люди – стены!
  обрушились на головы врагов! (Смеется)

  Ну, что же, секретарь, и в этом вижу
 всеведущую руку провиденья:
  она меня вела, когда решал я
 Орсини навсегда отвергнуть прочь.
  И в этом вижу я залог успеха,
  хотя, конечно, это лишь начало,
  но именно хорошее начало
 способно и в дальнейшем нам помочь!

  Герцог приподнимает бокал в сторону Макиавелли и пьет, словно за успех нового предприятия. Макиавелли с улыбкой следит за ним, затем поднимается со стула и, приподняв бокал в сторону герцога, тоже отпивает вина.

  МАКИАВЕЛЛИ. Позволено ль мне будет, ваша светлость,
  спросить вас о дальнейших ваших планах?

  ГЕРЦОГ (с деланной небрежностью).
  Что – планы!.. Планы велики, как горы!
  Сумей их только в дело воплотить!..
  Теперь я двинусь дальше: на Перуджу
 и на Сиену, - там еще Бальони
 остались целы, там еще Петруччи
 не перестал вокруг себя мутить.

  (увлеченно) Что – планы!.. Я намерен ГОСУДАРСТВО
 создать на месте этих территорий.
  Единое! Под знаменем священным
 все территории объединить
 и все их слить под управленьем Церкви,
  тем положив в Италии начало
 единому большому государству, -
 вот что бы мне хотелось совершить!
 
  (меняя тон) А ты?!.. Что ты теперь намерен делать,
  когда твои послы сюда прибудут?
  Вернешься во Флоренцию?

  МАКИАВЕЛЛИ (уклончиво). Должно быть…

 ГЕРЦОГ. И будешь, как и прежде там служить?…
 А помнишь, ты мне говорил однажды,
  что кое-что тебе не позволяет -
 нехватка средств, зависимость от прочих –
 свои желанья в дело воплотить.
 
  МАКИАВЕЛЛИ .
  Да, ваша светлость, я, конечно, помню,
  я говорил в когда-то вам такое,
  но с той поры не многое изменилось
 средь прочих обстоятельств для меня.

  ГЕРЦОГ.
  И ты по-прежнему не видишь случай,
  который бы помог тебе подняться?

  МАКИАВЕЛЛИ. Нет, ваша светлость, я пока не вижу.

  ГЕРЦОГ. А, если случай предоставлю я?

  МАКИАВЕЛЛИ. Вы, ваша светлость?..

  ГЕРЦОГ (с вызовом). Я-я!.. Иль ты не веришь,
  что я способен предоставить случай
 подняться над другими?

  МАКИАВЕЛЛИ. Ваша светлость,
  я б сомневаться даже не посмел.
  Однако я не очень представляю,
  как можете вы, занятый делами,
  и будучи сейчас не во Флоренции
 сыграть такую роль в моей судьбе?

  ГЕРЦОГ (продолжая интриговать).
  А если даже и не во Флоренции,
  а где-нибудь в другом, не худшем месте?
  Ну, скажем так: в Перудже, иль в Урбино,
  иль в Имоле, - возьмем, что захотим!
  Немало мест прекрасных в этом мире,
  немало мест, которые нас примут,
  зачем же нам привязываться к месту,
  одно предпочитая всем другим?…

 На должности при мне с успехом смог бы
 ты применить свои и ум, и знанья,
  и многое, о чем мы говорили,
  сумел бы прямо в дело воплотить.
  А так, что будешь делать во Флоренции?
  Писать бумаги, снова с кем-то спорить?
  Доказывать, как поступать полезней?
  Но много ли сумеешь изменить?

  Нет!.. Торгаши всегда ценили в людях
 лишь то, что им доход приносит верный,
  а тратиться на нужды государства
 они не любят, если выгод нет.
  И вдруг тебе же, на твое же рвенье
 они заявят завтра: «Он – ученый!..
  Он слишком много знает. Он – насмешник!
  До наших нужд, ему и дела нет!?..»

 И, далее… Ужели ты считаешь,
  что ваша… (с иронией) «предостойная» Флоренция,
  но с вашим… неуклюжим управленьем
 успешно сможем просуществовать?
  Вы так неповоротливы, так долги
 и так неподготовлены к случайности,
  что, право же! любой способный сможет,
  коль он захочет, руки вам связать.

  А я создать, намерен государство,
  которое сумело б не зависеть
 от множества поветрий и влияний,
  и внутренних и внешних, - большинства!
  И здесь мне только на руку сыграют
 мое влиянье при дворе французов
 и покровительство святого папы,
  но, главное! – люди тонкого ума.

  Вот для чего нужны мне будут слуги
 талантливые, а не заурядности,
  способные и знающие точно,
  что хочет их великий Государь.
  И я уверен, с ними я сумею
 создать в Италии такое государство,
  что вся Европа вздрогнет в удивленьи!..
  Подумай-ка об этом, секретарь!..

  Макиавелли молчит. Герцог отпивает из бокала и некоторое время ждет, но, поняв,
  что Макиавелли не ответит, меняет тон.

  Ну а теперь…прощай!.. Пора мне все же
 и отдохнуть от этих дел сутяжных,
  да и тебе полезно поразмыслить
 как будешь ты своих послов встречать…

 (приподнимая бокал) Итак – до встречи!.. (допивает вино)

  МАКИАВЕЛЛИ (кланяясь). Ваша светлость…

 ГЕРЦОГ (предупреждая). Только…
 Ты помни, что я предложил сегодня.
  И если ты надумаешь ответить,
  советую тебе не долго ждать.

  Герцог ставит бокал на полку камина и, повернувшись, уходит во внутренние покои. Макиавелли провожает его взглядом, отпивает из своего бокала, затем он медленно обводит взглядом кабинет, сцену,пространство зала, словно пытается на чем-то задержать внимание, но не находит этой твердой опоры и в раздумье поворачивает голову в сторону своей комнаты, погруженной в темноту, где на столе загорается свеча.
 
  МАКИАВЕЛЛИ. Вот так, мой друг… История вернулась
 к истоку изначального вопроса…
 Что скажешь ты теперь?.. Каков наш герцог?..
  Не правда ли… умеет сети плесть?..
  Он так и ждет твоей ошибки… Право!..
  должно быть, хищный зверь в его натуре,
  когда он НИКОГДА не упускает
 возможности споткнувшегося съесть…

 В неверном свете свечи становятся видныи фигура Бьяджо, сидящего за столом, дорожные баулы на полу и на столе - забытая Пьеро лютня.

  Да-а.. он, конечно, - мастер… Он – ХУДОЖНИК!..
  интриги, подтасовки и кинжала!
  И многие из тех, кто рвется к власти,
  его методу будут повторять:
  Урбино подавить рукой Ромиро,
  убрать Ромиро, если тот мешает,
  на этом чье-то выиграть доверие
 и на доверии этом вновь сыграть?..
 
  И с точки зренья достиженья цели,
  он прав, наверное, когда в поступках
 отбрасывает лирику пустую,
  мораль, религию и сантименты прочь…
 Ведь сказано: надеяться на бога
 нам не вредит, но кто тебе поможет,
  когда в своих надеждах и стремленьях
 ты забываешь сам себе помочь…

 Продолжая говорить, Макиавелли медленно переходит из кабинета к себе в комнату.

  Да, Бьяджо, так… (смотрит в сторону кабинета)
  Однако прав во многом
 наш «светлый» герцог… Почему, скажи, мы
 должны зависеть от чужих условий,
  чужих поступков, чьих-то королей?
  (поворачивается к Бьяджо)
  И почему мы до сих пор не можем
 поднять себя до уровня Флоренции,
  какой она была совсем недавно,
  когда еще Лоренцо правил в ней?..

  В кабинете темнеет, но в глубине кабинета высвечиваются фигуры герцога и кардинала, которые внимательно наблюдают за происходящим.

  Быть может, потому, что слишком спорим
 мы о вещах для всех давно понятных?
  Быть может, потому, что в каждом деле
 стремимся невозможное совместить?
  или, быть может, потому, что многие
 из тех, кого мы допустили к власти,
  не столь пекутся о судьбе Республики
 как – большее от власти получить?..

  И потому-то возимся мы с Пизой,
  и потому нам изменяют часто,
  и потому любое дело наше
 обходится нам тысячи забот…

БЬЯДЖО.  Однако вспомни ты: «Любой народ
 Всегда достоин своего правительства»?..

МАКИАВЕЛЛИ. Достоин?.. Да-а!… Но легче ль от того,
  что так наивен и ленив народ?..

  То он безмерно верил нашей церкви,
  пока с него три кожи не содрали,
  то, рот открыв, внимал Савонароле
 и страстным обвинениям его.
  Теперь решил он выбрать середину
 и спрятался за спину Синьории.
  Ленив – народ: он хочет, чтоб другие
 его дела решали за него.

  Народу нужен Вождь, Идея, Символ,
  а без вождя он – лишь толпа, не больше.
  Народу нужен Орган, чтоб умел он
 не Говорить, а твердо Управлять,
  способный увязать противоречья
 всех наших партий, сил и группировок
 и, если это нужно для народа,
  то непокорных жестко наказать…

 БЬЯДЖО (настороженно).
  Ты хочешь возвратить единовластие?..

  МАКИАВЕЛЛИ. Нет, Бьяджо, нет… Народ, он все ж мудрее
 любого мудреца и постоянней
 в своих стремленьях, чувствах и желаньях,-
 ведь он не хочет только быть рабом.
  А госудАри вечно посягают
 на должное принадлежать народу:
  на его хлеб, достоинство, свободу, -
 на все, что создано его трудом.

  Недаром мы так часто наблюдаем,
  как Государь становится Тираном,
  сместив Тирана, правит Олигархия,
  пока ее не сбросит сам народ.
  Но власть Народа часто обращается
 в Разнузданность, и снова Диктатура
 ее сменяет, снова Тирания
 начать готова новый оборот.

  Однако, в дни упадка государства,
  когда аристократы рвутся к власти,
  и весь народ, устав от своеволий
 не хочет подчиняться никому,
  когда своекорыстье и раздоры
 уже грозят паденьем государству,
  быть может именно тогда полезно
 дать в руки власть кому-то одному?

  Недаром же истории известно,
  когда народ перед лицом опасности
 предпочитал Разгулу Диктатуру,
  способную власть твердую создать.
  Так было в древнем мире: было в Спарте,
  Во времена Республик было в Риме,-
 и это приносило больше пользы,
  гораздо больше пользы, чем вреда.

  Вот почему нужны народу Вера,
  Идея, Принципы, Закон… но кроме –
 народу нужен Орган, чтоб умел он
 не говорить, а твердо управлять.

  БЬЯДЖО (с сомнением). Ты думаешь, сейчас такой возможен?

  МАКИАВЕЛЛИ. Не знаю. Но такой нам очень нужен.
  Италии нужен ЖЕЗЛ, а не ПРОСВИРКА,
  РУКА, способная нас всех связать.

  И, если мы действительно стремимся
 Поднять себя до уровня Европы
 и между прочих государств и княжеств
 значительной величиною стать,
  не нужно нам бояться сильной власти
 и тех, кто укрепить ее способен.
  Без ВЛАСТИ не бывает ГОСУДАРСТВА, -
 вот, Бьяджо, ЧТО нам всем пора понять.

  Бьяджо молчит, задумавшись. Герцог и кардинал ожидающе смотрят на Макиавелли.
  Тихо, отдельными каплями, словно в мозгу Макиавелли, возникает мелодия тарантеллы и по периферии сцены появляются и начинают двигаться в такт музыки  неясные фигуры людей.
  Макиавелли берет плащ, забытую Пьеро лютню и медленно направляется к выходу, но угловатые движения фигур задерживают его внимание. Он останавливается, некоторое время наблюдает за ними, а затем отбросывает плащ и резким ударом по струнам лютни обрывает музыку.
  Фигуры испуганно замирают.
  На лице Макиавелли появляется дерзкое язвительное выражение. Он берет два жестких аккорда и поет, обращаясь к залу, резко и точно выбрасывая слова.

  «Меня, мой милый Бьяджо, зависть гложет,
  И я, в себе страдальца углядев,
  Глухими оставлял прекрасных дев,
  Еще сильнее мучаясь, быть может.

  Не то, чтоб верил я самовлюбленно,
  что я лавровый получу венок
 и покорю вершину Геликона,
  я понимаю, этот путь далек.

  И все-таки меня ведет поныне
 желание сорвать листок – другой
 с кустов, которых множество в долине,
  и я пою, чтоб совладать с тоской.
 
  О том, как я, служа, потратил годы
 хочу поведать и о том, что бред,
  когда Неблагодарность вышла в свет,
  в песке, посеяв, уповать на всходы.
 
  Ее, дочь Скупости и Подозренья,
  вскормила Зависть и сердца князей,
  тем, развратив сердца простых людей,
  и их сердца – теперь ее владенья.

  Теперь у них не сердце, а бойница,
  где три стрелы, одна страшней другой,
  всегда готовые в кого-то впиться,
  не первою, так третию стрелой.

  И я уверен, что любой правитель
 отравлен ими, но еще стократ –
 народ, коль скоро он и есть властитель,-
 его с особой яростью разят.
 
  И добрый гражданин, как истукан,
  стоит над тем порою, что взрастила
 с такою удивительною силой
 земля родная из его семян.

  Не умерла Неблагодарность, нет.
  Держитесь люди от владык подале,
  пока себе не причинили вред
 и то, что вы нашли… (четыре резких аккорда)
  не… потеряли.»
 
  Снова, теперь уже уверенно и ясно звучит мелодия тарантеллы. Фигуры людей оживают и танцуют озорной народный танец. Макиавелли некоторое время наблюдает за ними, затем поворачивается и уходит со сцены.

  Танец истории продолжается.



  КОНЕЦ.