Под Новый Год пришёл к нам в дом...

Из текста "Довольно. Иди отдохни"

 В конце  концов, действительно наступает новый год — 2002. Тридцать первое.
    Мы уже  дома. Мама в страшных болях корчится на кровати под своими иконами. И иконы-то у нас с ней  разные. Тоже своего рода нонсенс. Но мне  некогда думать о возвышенном.
    Скорая делает уколы, только пять раз в сутки. На сегодня лимит исчерпан.
    Как ты ей объяснишь, что нужно дождаться боя курантов, чтобы начался новый отсчет обезболивающих.
    — Ты бессердечная! – почти кричит мама, — Вызови мне бригаду.
     — Мама, их бесполезно просить…
     Для меня уже нет ни ночи ни дня — от обезболивания до обезболивания. Круг. Кручу диск.  Набираю номер. 103. Мы канатоходцы в цирке. Чем старше, тем сложнее удержаться. Приговором: никому она там не нужна.
    Они всё про нас знают, но в этот раз попадаю на молодых, ещё не утративших человечности, врачей. Приезжают. Новогодняя ночь, когда исполняются чудеса. Дар всевышнего — шестая вне положенного инъекция. Доктора тоже почему-то счастливы, как и я — они почти боги, облегчающие страдания. Не по графику, а от души. Мы с бригадой желаем друг другу счастья в этом году Лошади, возможно она будет более доброжелательной чем Змея, хотя Змея с чашей — это врачебный символ исцеления. Змеиные почитатели яда, как панацеи уходят. Можно немного передохнуть.  Мы можем даже выпить за здоровье, но мама засыпает. Тем более выпить — это и не для нее вовсе. Сон как остановка в лабиринте замкнутого круга при движении к своему Минотавру. И не какому-то философскому образу, а к вполне реальной сущности, отнимающей всё твоё всё..
    Пью в одиночестве. Кагор. Вино причастия. Глядя на лампадку под ликами. Её восковое лицо. Его….Всеприсуствие…
    Эти страшные дни закончатся пятого. Шестого мы похороним маму. А седьмого в мир придёт очередное Рождество….2002.
    Поминальная молитва. Бог — это любовь. Отдохните от любви.