Ветки как пляшущие человечки

                ***

Конечно, ты знал, что снег растает, он и не мог не растаять, ведь Земля такая теплая и поворачивается своим северным боком к солнцу все больше и больше, а ветки так становятся похожи на пляшущих человечков из рассказа Конан Дойла, там еще убили кого-то, чуть ли не эти самые человечки, которые объелись гречки, и такие тонкие ветки этой несостоявшейся зимой, будто они символизируют душу в момент самого последнего отчаяния, когда слушаешь музыку буров, или читаешь про то, как хоббит смотрит на страшную одинокую гору, и в это же время твоя тень упала с третьего этажа, и лежит в льдистой луже как в разбитом зеркале, пока муха на потолке приготовилась попасть в сети паука, и, поскольку электричество отключили, надо зажигать керосиновую лампу, надо ждать, что кровь польется из носа, и почему она этого не делает, почему все книги закрыты и не открываются, даже когда их читаешь, а только пахнут, пахнут тысячами рук прикасавшихся к этим страницам, и ангелы вылетают из них, ангелы освобождаются из заключения, хотя разве могут быть они заключены в чем-либо материальном, ведь наш мир для огнезрачных существ просто точка, он бесконечно тоньше листа бумаги, в каком направлении ни лети, и как это ангелы успевают проскочить мимо сознания в тот момент, когда вселенная перестала быть в прошлом, и еще не начала быть в настоящем, где оттепель тревожит меня с раннего детства, переполненного картинками из сказок, по которым текут слезы растаявшего снега, и не могут замерзнуть по причине того, что в детстве ничего замерзнуть не может, кроме твоих щек, когда лепишь снеговика, и не знаешь, куда подевалась морковка для носа, или ее не успели приготовить, но какой же снеговик без морковки, какой это праздник, если на снеговика напялили ведро, чтобы скрыть его лицо, словно он умер, и дети уже не водят хоровод и не поют песни, вычисляя дату полного солнечного затмения, хотя они умрут значительно раньше, чем оно наступит, и тогда, возможно солнца уже не будет, раз оно и теперь такое больное и старое, и рассказывает мне про свою молодость, как оно было слабым и юным, и земля вся была покрыта льдом, и жизни на ней не было, и смерти на ней не было, а были только два белых плюшевых медведя, что гонялись друг за другом, пока не потеряли сами себя, и не заполонили землю, однако с того времени лед стал истончаться, и всех плюшевых унесло льдиной к самому краю мира, и льдина плюхнулась на спину черепахи, поддерживавшей землю, и черепаха от страха ударила землю и та стала вращаться медленнее, иначе не появились бы люди, которые пришли сказать миру свое последнее слово перед его смертной казнью, и мир молчал, и только я в нем говорил, пусть у меня и не было человеческого тела, и я пришел к выводу, что где-то его обронил, и, скорее всего, это произошло, когда я наклонялся за древнеримской монетой, которая оказалась лептой вдовы, и овдовела она прошлогодней осенью, и листья летали по пространству, раздвигая его пределы, и не было ничего более прекрасного, чем одинокое дерево на обрыве, ибо у него не было листьев, не было истории забвения, и оно не читало «Ромео и Джульетту», и не знало горя печальной повести о двух подростках, не выдержавших сжатия средневекового космоса до размеров их тел, и тут каждый знает, что остается лишь погрузиться в сон, или выпить яда, или поймать пчел, летящих на юг за дурманящим нектаром пустыни, дабы, увидев чарующие ткани весенних цветов, навсегда отказаться от сокровищ мира, и найти обитель наподобие Синайского монастыря, стоящего столько веков как скала, глядя на которую, начинаешь вспоминать, что тебя никогда не существовало, и только в самой старой книге во вселенной ты записан существующим, и это значит, и что это значит для тебя, никогда не знавшего ничего, кроме как стоять на крыше в ясную зимнюю ночь, и угадывать, - вот здесь, наверно, Сатурн, а здесь Марс, а это, кажется, Кассиопея, похожая на буквы «М» или «W», - и как, интересно, они представлены в виде пляшущих человечков из Конан Дойла, что так напоминают ветки, и люди держат их и ломают, и почему это люди любят рассматривать гравюры в старинных фолиантах, надеясь найти в них какие-то призраки истинной жизни, ведь ветки без листьев образуют такой рисунок для гравюры, что и сам Дюрер позавидовал бы, хотя давным-давно я читал, будто он отравился свинцом, поскольку использовал краски на основе этого металла, из которого алхимики с помощью магии хотели получить золото, но разве они не знали, что таким путем из свинца можно получить только магическое золото, а оно очень быстро тает как снег, и вообще, - свинец созревает в недрах земли благодаря Сатурну, а для золота нужна власть Солнца, - да где же найти такое Солнце, что посеет в каменной бездне нашего мира благородные зерна настоящего золота, и неужели не понятна неспособность нашего обычного дневного светила породить чудесное изобилие драгоценного элемента, хотя это, быть может, и к лучшему, и не будет столько алчности в мире, и отчаяния от невозможности обладать столькими сокровищами, кои давно погрузили на пиратские корабли, затонувшие от непомерной тяжести, а те, кто не затонул, попали в шторм, и вся  вода мира накинулась на них одной гигантской волной, и уцелели только деревянные скелеты вместо кораблей, но только не надо пытаться повстречать их в океане, и думать, что вот сейчас ты скажешь им нечто вроде «вы были наказаны за преступления», или «вы забыли про ад, и тогда море стало пиратским адом», - вдруг море является чистилищем, или спокойное и тихое море покажется райской утопией до того момента, когда увидишь сон, где айсберг столкнулся с гигантским кораблем, и погиб не корабль, как было принято считать ранее, а огромный белый айсберг, а на нем плыли те самые плюшевые медведи из истории ранней Земли, и все они погибли, - и как вы думаете, будут ли люди оплакивать их страшные мучения и смерть, этих белых мишек, не познавших радость жизни, никогда не разжигавших костер, не ходивших в лес по грибы, не собиравших пепел в Хиросиме, не знакомых даже с новогодним фейерверком, а теперь вот растерзанные кораблем, они утонули в Атлантике, и, опускаясь на дно, припоминали времена, когда никакой Атлантики еще не существовало, и напоследок они вспомнили, как потеряли друг друга первые два медведя, и даже пророчествовали о том, что будет со вселенной через триллионы лет, - тогда вернется черепаха, поддерживавшая Землю в древности, черепаха, которая за это время обогнула всю вселенную, - и она расскажет правду о космосе, и эта правда окажется настолько ужасной, что он содрогнется как от землетрясения, а люди от этой правды начнут умирать и превращаться в воздушные шары, и шары эти полетят вверх, и когда они долетят до облаков, то все лопнут одновременно, и наступит такая ночь, что хоть глаз выколи, да только самих глаз не останется, кроме глаза циклопа, что будет ходить по земле и рушить небоскребы и египетские пирамиды, - и это в кромешной тьме, сплошном мраке, в утробе черного удава, задушившего мир, - но пляшущие человечки зажгут свои свечки, - и свет от пламени приснится зарей задохнувшемуся миру, и в этой заре будут гореть все существа, способные гореть ярко, так ярко, как бывает только в праздник для детей, внезапно проснувшихся в середине ночи и впервые узревших, как млечный путь сверкает в лучах земных огней, пляшущих и взрывающихся, и потом скачущих по заснеженному полю, и поющих песню про лето, где мальчик и девочка бегут по пшеничному полю, и за ними бежит огонь, и кричит «вот я вас сейчас поймаю!», и на их глазах возникает туча, и струи дождя уничтожают бегущий огонь, и дети пытаются спрятаться под каким-нибудь зеленым деревом, но зеленых деревьев на поле нет, а есть лишь старое скрюченное высохшее дерево, - что же, приходится спрятаться хоть под ним, пусть это не имеет смысла, - и эти мутировавшие потомки Ромео и Джульетты замечают, что ветки дерева никакие не ветки, а пляшущие человечки, и здесь начинается ветер, пришедший откуда-то сверху, и срывает пляшущих человечков с их пристанища, и они поднимаются над мальчиком и девочкой, и совершенно ясно, что человечки действительно похожи на буквы, которые ждали своего часа, чтобы составить предложение, но только дети никогда никому не расскажут, каковы эти слова, ибо не смогут их прочесть