На берегу

1. "Тишина / В наших ладонях, / Касающихся тебя / Друг в друге". Видимо, если из фразы вынуть глагол, она останавливает мышление, а с ним останавливает и внутреннюю жизнь. Чувствуешь себя художником из странного сна, который пишет картину, не касаясь холста кистью, уверенный, что картина пишется, хотя на холсте ничего не написано, и не будет написано ничего. Кисть превращается в бабочку, художник странным образом размахивает бабочкой, она иногда садится на холст, взлетает помимо его воли, не оставляя следа, но художнику продолжает сниться и картина, и рисование.

2. "Но ещё / В нём есть то, что помимо, / Как и в тебе, тишина".
С трудом понял фразу. Видимо, было бы лучше вместо последней запятой поставить двоеточие или тире: «Но ещё В нём есть то, что помимо, Как и в тебе – тишина».
Странно, почему автора восхищает тишина, и он готов ей отдаться? Тишина – это звуковая пустота. Она может быть и зловещей. Представим туриста, одиночку, сломавшему в тайге ноги. Вокруг тишина. Тишина не поможет ему. И не помешает ему. Тишина равнодушна. В сущности, она мало чем отличается от толпы. Она ничего не знает о тебе, да и не способна знать. Если поразмыслить, тишина может отождествляться не только с Богом, но и с Сатаной. И даже с отсутствием Бога и Сатаны, что вероятнее.

3. «А ты просто берёшь, Как воду из колодца рукой». Отсутствует важное дополнение: что именно ты берешь? Присутствует неважное: «рукой». Ну да. А чем еще можно брать? Образ рассыпался: какой глубины должен быть колодец и какой длины рука, чтобы «просто» брать воду из колодца рукой? Автор постоянно прячет от нас слова, способные образовать смысл фразы. То исчезает глагол, то дополнение.

4. «А ты касаешься его глубины, Такой маленькой здесь, под ногами». Глубины касаться невозможно. Глубина – расстояние от поверхности до дна. Коснуться можно дна. Но не расстояния от поверхности до дна. Глубина вообще понятие абстрактное.

5. "Подожди, / Не будет ли чего ещё, / Вроде янтаря или ракушки, / Или какого-нибудь особенного камня / С выявленным долгой шлифовкой рисунком, / Когда волны, пройдя над ним и вокруг / Временами, пространствами и событиями, / Остались в нём все / Маленькой запятой, камешком на ладони..."
Итак, герой ждет особенного камня, на котором времена и пространства (?) оставили камешком запятую. Но при этом камень у него оказывается на ладони, причем, уменьшается, потому что стал камешком. От образа не остается камня на камне, вернее, какой-то камешек на камне. Мы понимаем только, что от нас требуется ждать. Но никаких событий не произойдет. Тогда чего ждать? Нечего. Вот ничего и не жди. Но от нас потребовали ждать находку. Янтаря? Герой занимается нелегальным сбором янтаря? Он ищет ракушки? Камни? Или нам следует спокойно и тихо ждать смерти, которая сама нас найдет? Видимо, автор имеет в виду какую-то первобытную религиозность нашего сознания, магически воспринимающую материальные объекты внешнего мира. Лучшим представителем этих объектов мог бы стать камень. Янтарь – это смола, а смола обременена волей сосны. Ракушка – это скелетон моллюска, следовательно, обременена волей моллюска. Но камень – это чистая форма, созданная хаосом. А хаос – это воля не-жизни, воля Космоса, и она более всего ассоциируется с волей случая, а случайность – с волей Бога. Что ж, теперь, прогуливаясь берегом моря, томясь бездельем и одиночеством, я буду знать, что я буду испытывать. Я буду испытывать религиозные чувства пантеиста.

6. "От слова к слову растёт / Побег тишины, обвивая / Своею лозою колодец, / И столбик крыльца, и забор, и кровлю, / Всё старое, как детство, / В котором есть вёдра и коромысла, / И ветер, позвякивающий в них тихой птицей, / Прилетевшей на корм".
Мы узнаем, что детство героя, окруженного ведами и коромыслами, прошло в тишине. Вместо крыльца в его доме был столбик, что странно, и представить трудно. Судя по тому, что детство кажется старым, герой и сам не молод. В коромыслах его детства странным образом позвякивает ветер. Я ни разу не слышал, как в коромыслах позвякивает ветер, но, видимо, автор считает эту деталь важной, и знает, о чем говорит. Ветер автор сравнивает с «тихой птицей, / Прилетевшей на корм». Очень странное сравнение. Я видел птиц, клюющих корм. Как правило, они дерутся. Но случаются и тихие птицы, если прилетают в одиночку. На ветер такие птицы не похожи. К тому же сказуемых два: ведра и коромысла, так что неясно, чем именно позвякивает ветер: коромыслами или ведрами. Но если ведрами, то невольно представляешь себе птицу в ведре, где она только и может позвякивать, склевывая насыпанный туда корм. Видимо, в детстве героя птиц кормили из ведра.
Образы, созданные автором, отличаются формальной небрежностью – как, например, побег тишины может расти от слова к слову, если слова, как правило, это звук, а звук – не тишина? Конечно, не мне, нагородившему терабайты абсурдных стихов, упрекать автора в абсурдности. Но, может, именно по этой причине как раз мне и упрекать?

7. Пробую понять, что написано в этих строках:
"И твоя тропинка между холмов, / Поросших соснами / С их красноватой корой и несимметричными шапками, / Проведёнными горизонтальной штриховкой / Поверх ветвей, прямо так, как есть, / Двойчатые иголки твои, / Любовь. / Все они вокруг, / Похрустывают чуть-чуть под ногами, / Молчат в вышине, / Все они – отголосок, / Все они – одна: побег, / Тишина, / Нарастанье в потоке / Глубин, восходящих в тебе, / Живое. / Стволы раздаются, / Расступаются и звучат".
Итак, пропустим определения, только подлежащие и сказуемые: тропинка, иголки, любовь похрустывают, молчат. Похрустывают они под ногами, но молчат в вышине. Так где всё-таки? Внизу? Вверху? Похрустывают и молчат? Похрустывание – это молчание? И как любовь может похрустывать? "Все они - одна: побег". Побег - мужской род, "одна" - женский. И потом, какой именно побег: древесный или из тюрьмы?

8. Я пытался представить хоть что-то на месте «сосен С их красноватой корой и несимметричными шапками, / Проведёнными горизонтальной штриховкой / Поверх ветвей, прямо так, как есть» - но, каюсь, беден воображением, ничего не мог представить. Уважаемый автор, у меня создалось впечатление, что вы пытались описать какую-то фотографию, возможно, это точное описание, но я-то фотографию не видел, так что от вашего описания сосен в памяти ничего не восстановил.

9. «А мы идём, возвращаясь домой с родника, / А поля укрыты ещё туманом, / Росою, и ягоды в глубине молчат, / Ожидая рассвета в его полноте, а сейчас, / Сейчас ещё только мгновенье, / Раскрывшееся, словно крылья, / В брезжащем свете утра, / В его синеватой тихой прозрачности, / Как под водою / На берегу великого моря».
В конце стихотворения мы с удивлением узнаем, что действие его происходило ночью, и это ночью герой искал на берегу камни со следами исторических событий. Почему ночью? Потому что «ягоды в глубине молчат, / Ожидая рассвета в его полноте». То, что ягоды молчат, легко понять – они никогда не издавали ни звука. Но нет, они молчат, потому что еще темно! Видимо, герой стихотворения слышал звуки ягод с рассветом, и не слышал их ночью. Еще мы узнаем, что герой не был на море, а был на роднике, хотя мы точно помним, что он был на берегу моря.

10. И вот в конце произведения автор наконец-то награждает нас образом, который можно узнать: он сравнивает пейзаж перед рассветом с ним же, но погруженным под воду. Правда, тут же все портит: погружение под воду предрассветного пейзажа происходит на берегу, то есть, пейзаж вовсе не под водой, а возле воды. Образ снова разрушен.

Илья Хабаров   04.03.2020 07:52   •   Заявить о нарушении