Дары волхвов. По рассказу О. Генри

Дары волхвов. По рассказу О. Генри

Первая часть.

Доллар восемьдесят семь центов…
И это было у ней всё.
Делла пересчитала деньги,
Три раза выполнила то.

А завтра Рождество. Что делать?
Единственное можно тут,
На старую упасть кушетку,
И зареветь… А что ж ещё.

Делла тут так и поступила,
Вывод напрашивался тут:
Жизнь состоит из слёз, улыбок,
Вздохов. Преобладают те.

Пока хозяйка та вздыхала,
Осмотрим тут её жильё.
За восемь долларов в неделю,
Квартирка с мебелью была.

На двери карточка, где надпись:
Там – «М – р Джеймс Диллингем Юнг»,
Имени того обладатель,
Получал тридцать долларов.

Это в неделю же получка.
Уменьшилась недавно та,
До двадцати, уже в неделю,
Ну как на деньги те прожить?

Но когда Джеймс входил в квартиру,
Возглас жены его встречал:
«Джим!» - и той, нежные объятья,
Деллы… Ну просто мило всё.

Закончив плакать, Делла встала,
Прошлась пуховкой по щекам.
Уныло у окна стояла:
И думала: «Ведь завтра Рождество…

Лишь - доллар семьдесят семь центов,
Джиму тут на подарок есть.
Выгадывала ж я буквально,
Каждый цент, месяцы уже.

На двадцать долларов в неделю,
Ведь не уедешь далеко…
Расходы оказались больше,
Чем та рассчитывала там.

Но столько денег на подарок,
Джиму её! А ведь она,
В радостных думах проводила.
Часы: «Что б, Джиму подарить?»

(Что ни будь совсем особенное, редкостное, драгоценное, что
Ни будь, хоть чуть – чуть достойное высокой чести принадлежать Джиму).

И от окна вдруг отскочила,
Делла. И к зеркалу пришла.
Глаза её уже сверкали,
Но краски вмиг сошли с лица…

Вытащила быстрым движеньем,
Шпильки с волос, их распустив…
Надо сказать – у четы этой,
Было лишь два сокровища.

Предметы гордости обоих:
Золотые часы Джима,
(Принадлежали отцу, деду)
Также – волосы Деллы, той.

(Если бы царица Савская жила бы в доме напротив,
Делла, помыв голову непременно просушивала бы распущенные волосы
У окна, специально для того, чтобы заставить померкнуть все
Наряды и украшения её величества. Если бы царь Соломон
Служил бы в том доме швейцаром и хранил в подвале все богатства, Джим,
Проходя мимо, всякий раз доставал бы часы из кармана – для того, чтобы
 Увидеть как Соломон рвёт от зависти себе бороду).

Прекрасные волосы Деллы,
Рассыпались, в свете блестя,
Переливаясь, точно струи,
Каштанового водопада.

Ниже колен они спускались,
Плащом окутывали всю,
Почти, той, стройную фигуру,
Делла стала их подбирать.

С минуту стоя неподвижно,
Словно заколебавшись всё ж,
Иль две или тут три слезинки,
На ветхий падали ковёр…

Коричневый старый жакетик,
Одев на плечи. Шляпку взяв,
Старенькую, такого ж цвета,
На улицу помчалась та.

Вывеска, у которой встала,
Гласила: «M – me Sophronie.
Изделия разные с волос». Делла,
Вбежала на второй этаж.

И у мадам она спросила:
«Не купите ли у меня,
Мои волосы?». Та сказала:
«Я покупаю волосы».

И осмотрев волосы Деллы,
Сказала: «Двадцать долларов».
И на руке привычно взвесив,
Каштановый тот водопад.

Два часа потом пролетели,
На розовых крыльях уже,
Бегала та по магазинам.
Подарок Джиму там искав.

Вторая часть.

И наконец, нашла подарок.
Для Джима созданный он был.
Платиновая, то, цепочка,
Для часов Джима, на карман.

Прекрасная была цепочка,
С истинным качеством своим.
Не с показным блеском поддельным,
Достойная для тех часов.

Отдала двадцать один доллар!
И поспешила та домой:
«Джиму впредь при такой цепочке,
Не стыдно часы вынимать.

В любом обществе не зазорно,
Будет вынуть их, чтоб узнать,
Который час. Ведь он украдкой,
Смотрел на них, из – за ремня.

(Они висели на дрянном кожаном ремешке).

Дома она щипцы достала,
Чтобы оставшиеся там,
Завить волосы. Чтоб причёска,
Скрыла все разрушения.

И голова её покрылась,
Мелкими локонами там.
И стала выглядеть, та Делла,
Словно мальчишка озорной.

В зеркало на себя взглянула
Критическим взглядом уже:
«Ну, если Джим не убьёт сразу ж,
Решит – славно хористка я.

(Что похожа стала на хористку).

Но что же мне там было делать,
Имея доллар там всего…»
К семи часам кофе был сварен,
Сковород раскалена.

(Дожидаясь бараньих котлеток)

Джим не запаздывал. Был верен.
Делла зажала же в руке,
Цепочку. И уже уселась,
На край стола возле двери…

Шаги услышав – побледнела.
Молитву начала шептать:
«Господи, сделай, чтобы Джиму,
Не разонравилась теперь!»

Джим вошёл. Лицо его было.
Худым и озабоченным…
Нелегко же в двадцать два года,
Обременённым быть семьёй.

Ему давно уже там нужно,
Было всё ж новое пальто,
И руки мёрзли без перчаток…
Вошёл Джим, у двери застыв.

Его глаза остановились,
На Делле с выражением.
Которого понять не могла,
И ей вдруг стало страшно тут.

(И это не был ни гнев, ни удивление, ни упрёк, ни ужас –
Ни одного из тех чувств, которые можно было бы ожидать.

Он просто смотрел тут на Деллу,
Не отрывая взгляда. И,
Лицо же его не меняло,
Странного выражения.

И Делла бросилась к нему тут:
«Джим, милый! – закричав, -
Не смотри на меня так странно;
Продала волосы свои.

Потому – что не пережила б,
Если б не подарила я,
Тебе к Рождеству мой подарок,
Волосы снова ж отрастут.

Ты же не сердишься, мой милый?
Правда? Иначе – не могла.
Мои волосы растут быстро,
Поздравь меня же с Рождеством!»

Если б ты знал, какой подарок,
Я приготовила тебе.
Он замечательный, чудесный,
Порадуемся ж Рождеству!»

«Ты, волосы отстригла?» – спросит,
Джим с напряжённым там лицом,
Несмотря на усилье мозга,
Ещё ж не мог факт осознать.

«Да, их отстригла и продала,
Но ведь ты меня всё равно,
Будешь любить? Я ведь всё та же,
Короткие волосы, лишь»

Джим оглядел недоумённо,
Комнату, и задал вопрос:
«Так, значит, твоих кос уж нету?».
Бессмысленно переспросив.

Третья часть.

«Не ищи, не найдёшь те косы,
Остригла их и продала…» -
Сказала Делла снова мужу,
Сегодня же сочельник, Джим.

Поласковее будь со мною,
Это сделала для тебя ж.
И её нежный вдруг там голос,
Вдруг зазвучал серьёзно там:

«Может быть, волосы на моей голове и можно пересчитать,
но никто не мог бы измерить мою любовь к тебе Джим!»

«Жарить котлеты, Джим?» - спросила.
И тут Джим вышел наконец,
Со своего оцепененья,
В объятья Деллу заключив.

И Джим достал там из кармана,
Свёрток и бросил тот на стол:
«Не пойми меня Делл тут ложно,
Дело не в волосах совсем.

И никакая тут причёска,
Не смогут меня никогда,
Заставить разлюбить мою тут,
Девочку, - Джим сказал жене.

Но разверни же мой подарок,
И ты поймёшь, почему я,
Немножко в первую минуту,
Конечно же оторопел»

Проворные пальчики Деллы.
Быстро рванули свёрток тот,
И крик последовал восторга,
Тот час, увы, сменился тот.

Потоком слёз уже сменился,
И стонов… что хозяину,
Успокоительные средства,
В успокоенье пришлось дать.

Ибо на столе там лежали,
Гребни. Набор гребней,
Два боковых, и один задний,
Что на Бродвее видела.

Давно уже благоговейно,
В витрине любовалась Делл.
Те черепаховые были,
С блестящими камешками.

(Как раз под цвет каштановых волос)

Стоили дорого те гребни,
И это знала Делла. И,
Сердце ещё ж той изнывало,
В желанье ими обладать.

Теперь же ей принадлежали,
Но нет уже прекрасных кос.
Украсили б те вожделенный,
Блеск тех каштановых волос.

Прижала к груди эти гребни,
Голову подняла, сказав,
Всё ж улыбнувшись через слёзы:
«Волосы быстро отрастут!»

Словно ошпаренный котёнок,
На месте подскочила вдруг:
«Ах, боже мой!» - тут же воскликнув.
Забыла про подарок свой.

Ведь Джим не видел же подарок,
И протянула Джиму та,
Цепочку на своей ладони,
Матовый заиграл металл.

В лучах её бурной на деле,
И искренней радости тут:
«Разве не прелесть, Джим? Весь город,
 Обегала, пока нашла.

Теперь можешь хоть сто раз в сутки,
Смотреть, который уже час.
Дай - ка часы мне, посмотрю я,
Как вместе будут выглядеть»

Но Джим, вместо того, чтоб сразу,
Послушаться, лёг на диван.
Под голову подложив руки,
И улыбнулся Делл с него.

«Делл, – сказал он, – пока придется,
Спрятать подарки наши те.
Пусть полежат они немножко,
Для нас слишком те хороши.

Часы я продал, заплативши,
За эти гребни для тебя.
Самое время, уж, пожалуй,
Котлетки жарить. Есть хочу...»

Волхвы, что принесли Младенцу,
Свои дары – были ж мудры.
Они и завели там «моду».
Подарки в Рождество дарить.

И так, как они были мудры,
Подарки их были ж мудры:
Даже с оговорённым правом,
Коль не в пригодность – обменять.

А я тут рассказал вам ничем не примечательную
Историю двух глупых детей из восьмидолларовой
квартирки, которые самым немудрым образом пожертвовали
друг для друга своими величайшими сокровищами.
Но да будет сказано в назидание мудрецам наших дней,
Что из всех дарителей эти двое были мудрейшими.
Из всех, кто подносит и принимает дары, истинно
Мудры лишь подобные им. Везде и всюду.
Они и есть ВОЛХВЫ.