Ритка и Ефремов, часть 7. Те же и Фредерика

    О, господи… Бабулю Фокса звали Фредерика!
    По порядку. Химическая профессорша долго терпела, пока Волька, он же – Вольфрам, он же - Фокс пропадал где-то в людях. Принюхивалась, не без этого… Присматривалась. Потом, хлопнув  ладонью по столу, резюмировала: «Пора знакомиться!» Фокс не возражал. Правда Дед с Фредерикой туго миксовались,  да Дед вообще ни с кем не миксовался, но, где ёлки не растут, то есть, где наша не пропадала. Дед был центром семьи, поэтому миновать знакомство старшего поколения не удастся, как  ни крути…
… И день настал… Дед ехать в гости не хотел, но ему ужасно хотелось посмотреть на профессоршу, которая наградила внука таким имечком. Просто поглумиться… Но, когда они вошли в дом, и их встретила очень красивая, моложавая тётка с голубыми, как у Мальвины, волосами, он прикусил язык. Та-а-ак… Вечер перестаёт быть… Дед сидел в углу, иногда поводя носом, пытаясь поймать, чем же она пахнет, эта престарелая Мальвина. Доходил запах корицы, липы, полыни и, вот ведь зараза,  мёда…
    Фредерика неслышно передвигалась по комнате, невесомо ставила на стол что-то хрустальное и фарфоровое, звенела чем-то серебряным. «Фамильное серебро!» - чуть не сплюнул Дед. Но Дед был седой, красивый и молчаливый, что вполне могло сойти за интеллигентность и хорошие манеры. Разговоры Фредерики с Верой были спокойны, педагогически окрашены и не несли никакой угрозы. Начинались со стороны Фредерики: «… А скажите же, душа моя…», а со стороны Веры: « Видите ли … дело в том, что…»
… Однако, Деда не покидало чувство, что он внутри улья. Да-да, у него градация была весьма ограниченна. Или внутри улья, или снаружи…  Он прислушивался к жужжанию внутри себя и к жужжанию вокруг. Они, странным образом, совпадали. Всегда  с прямой спиной, Вера сидела расслабленная, говорила с Фредерикой о близнецах и Глебе, учениках и осени,  Ритке и Ефремове и слизывала с пальцев крем с торта…
    Фредерика ещё и курила… Но, странно, длинные её сигареты тоже пахли мёдом, и не вызывали  у Деда раздражения, наоборот, напоминали лёгкий дым, которым он окуривал ульи. Фредерика, казалось, избегала его. Коротко взглядывала, но  продолжала говорить с Верой, отвечала что-то Фоксу, гладила по голове Ритку, задавала вопросы по воспитанию близнецов Ефремову, и, похоже, получала ответы. Ефремов топтался попой у порога комнаты, пытаясь участвовать в общей беседе, был несколько смущён и очень галантен. В конце концов растёкся у порога, вывернувшись брюхом и засопел в полном блаженстве и отдохновении от близнецов, которые остались дома с няней. В такой позе пёс позволял себе спать только дома...
  А потом Фредерика подошла к окну, сделала как-то легко рукой, и в комнате наступили синие, королевски синие сумерки… Ефремов встрепенулся, подошёл к Фредерике и сунул башку ей под руку, под ту самую, что только что сделала сумерки... И Дед разозлился…
   И вот только, когда Фредерика почувствовала, что сквозь Деда прорастают иглы, и сейчас начнётся  ближний бой, она подошла, положила ему руку на плечо и произнесла твёрдым тихим голосом: «Друг мой, мне нужна ваша помощь…» и пошла к выходу из комнаты… Дед двинул следом, на кухню.
   Войдя, он обомлел. В углу, на маленьком столике стояло нечто стеклянное, что очень напоминало самогонный аппарат! Это было весьма неожиданно. Дед был уверен, что кроме бургундского и Вдовы Клико в этом доме не пьют ничего. Но нет! Вот откуда шёл запах полынного и липового мёда! Корицей пахла сама Фредерика. И у Деда кружилась голова. Она не кружилась у него уже лет сорок. Ему хотелось уйти отсюда немедленно, и остаться здесь навсегда. Хотелось убить эту чумную профессоршу и поднять её на руки, какова она на развес… Её голос вернул его к действительности: «Что-то подсказывает мне, что Вы разбираетесь в мёде... Попробуйте, готов ли настой, друг мой…» Дед попробовал… пожевал во рту, проглотил, скривился и неожиданно для себя сказал: « Хрену бы к ней…»

… И оба расхохотались, как оба – давно. А с тех пор – ни разу…  И вот, опять…