Боль

Боль. Невыносимая боль в запястьях, даже когда рано утром пытаешься почиститить зубы и выкручиваешь крышку на тюбике с зубной пастой, у тебя непроизвольно текут слёзы,  а ведь сегодня опять надо будет как-то работать весь день до глубокой ночи, а может и вообще до утра.
Режим работы был таким, что никто не знал когда экипаж отправится спать – шестнадцать…двадцать часов в сутки – это была норма, но и она иногда превышалась. Всё зависело от того когда на палубе 12 человек, участвующие в перетряхивании улова из сети закончат свою работу. Сеть ставили с вечера, выбрасывая её с кормы парохода на полном ходу. Высота сетки была всего семь метров, а вот длина около десяти километров. Она погружалась в море на дно,  до которого было больше 700 метров, ведь именно там обитает палтус, и стояла всю ночь. Утром дюжина моряков начинала выбирать лебедкой донный улов и пока вся сеть не оказывалась снова аккуратно уложенной на корме, ни а каком сне не могло быть и речи. Перед рейсом меня предупреждали, что будет трудно, рассказывали о том, что не все смогли выдержать такие нагрузки и списывались с парохода на берег после двух месяцев работы на донных сетях. Среди списавшихся были и бывшие «голубые береты», и бодибилдеры, и опытные спортсмены.
Экипаж японской шхуны частично менялся и в этот раз среди новичков оказался я, один шахтёр с двенадцатилетним стажем работы в забое и парень,  которому пообещали лёгкие деньги, ведь он устроился сюда по-знакомству.
Уже прошла неделя с тех пор как мы добывали палтус в северных широтах Тихого океана. Мне говорили, что надо пару недель, чтобы адаптироваться к нагрузкам и войти в общий режим работы, и эта надежда,  что пройдет ещё дней семь и мой организм свыкнется с каторжным трудом и чудовищной болью, давала сил продолжать терпеть.
Я посмотрел на свои запястья, они были всё такими же красными и распухшими до середины локтя. Когда сгибалась и разгибалась кисть, внутри рук слышался характерный скрип – это жилы натерли мясо и непривыкшие к многочасовым однообразным выкручивающим движениям мышцы требовали прекратить это издевательство над ними.
Сожмите руку в кулак и попробуйте делать вращательные движения только кистью то в одну, то в другую сторону. Когда устанет ваша рука? Думаю через несколько минут. Здесь же надо было выполнять такие движения постоянно,  потому что во время работы надо было не только выпутать палтуса,  но и распутать саму сеть. Как я уже говорил высота сетки была семь метров. Нижняя ее часть крепилась к канату в который были вплетены свинцовые нити, чтобы он тонул, а верхняя часть крепилась к фалу с поплавками, так чтобы сеть растягивалась по высоте, когда утонет в море. Что именно попадёт в неё никто не знал, однажды мы подняли на верх четыре километра краба и сеть представляла собой перекрученные сардельки с живой крабовой начинкой. Рвать снасти было нельзя, только в крайнем случае подрезать ножом некоторые ячейки, надо было научиться распутывать и расправляться её, чтобы использовать на следующий день.
Так как руки не слушались и отказывались перестать болеть,  а работать надо, я приспособился работать небольшим металлическим крючком из тонкой арматуры. Одной рукой прижав к себе сеть в крабом, другой я осторожно, но максимально быстро растягивал в стороны её ячейки, так, чтобы на поверхности оказался весь хитиновый панцырь, а клешни и лапы вытянуты вниз, и после этого краба можно было достать целиком и выбросить за борт. У нас не было документов на лов краба, по квотам давалось разрешение на вылов палтуса и 3% иных видов, поэтому очень малая часть других рыбных пород, попадающих в донные сети,  шёл в заморозку и после в трюм. В основном большая часть другой рыбы просто выбрасывалась обратно в море. За день могли выкинуть около десяти тонн и эта рыба была уже мертва. Несколько лет спустя такой вид промысла запретили, ну а пока, я тихонько скулил от боли,  но продолжал распутывать сеть. Шахтёр,  перебирающий рядом бесконечную перекрученную снасть, проклинал тот день, когда он решил уйти с шахты на заработки в море, а устроившийся по знакомству в рейс паренёк, проклинал знакомого (скорей всего родственника), который помог ему с таким «замечательным» трудоустройством.
Всех нас троих периодически «поджучивали» бывалые члены экипажа: «Давай быстрее работай, я не хочу из-за вас опять мало спать. Чем быстрее перебирём, тем быстрее все уйдём отсюда на отдых». Я был бы рад работать быстрее,  но руки были против. Поэтому бывалые матросы часто подбегали ко мне и помогали распутать сеть, они не подходи, они именно подбегали, можно даже сказать бросались помогать, видя,  что мне совсем уже невмоготу. Но при этом не забывали и подшучивать и подгонять разными не литературными словами.
Руки отошли лишь на третьей неделе работы, к тому времени мне было уже всёравно болят они или нет. Привык я и к отсутствию нормального сна и уже сам на палубе помогал другим, бросаясь за сетью к ним в ноги и оттаскивая её в сторону, чтобы вытащить улов. Шахтёр и паренёк по-закомству, тоже закончили свои проклятия и продолжили работать на равне со всеми. В том рейсе дольше всего мы работали без отдыха 36 часов, а те кто был в заводе и перерабатавал рыбу не спали 42 часа. Мы уже выспались и вернулись на выборку новой сети, а они только пошли отдыхать.
Вечером начало штормить и ударили морозы. Минус семнадцать в море всёравно,  что минус сорок на берегу. Под резиновой робой на спине на свитре от испарины образовывался снег толщиной в сантиметр, но мы этого не замечали, постоянно в движении, никто и не простывал. Ближе к ночи, перебрав всю сеть, мы взяли лопаты и большие резиновые молотки на черенках, стали отбивать лёд с палубных надстроек и капитанской рубки, выбрасывая его за борт. За день стальной трос с мизинец толщиной обледенивал и превращался в десятисантиметровую качающуюся конструкцию, которую тоже надо было обстучать, освободив из ледового плена.  Если этого не делать,  то шхуна могла в один прекрасный момент перевернуться и через несколько секунд,  по статистике чуть меньше минуты, все бы ушли на дно. Поэтому сон опять откладывался на пару часов, но мы не сдавались. Работать в море нелёгкий труд, иногда это добровольная каторга, но иногда здесь увидешь такое, что никогда не увидел бы будь ты на берегу. Романтика!