160 лет со дня рождения Антона Павловича Чехова

В жарком, сонном Таганроге
Заборы, крыши и дороги,
Порт, липы, море и песок,
Старинный темный флигелек.

Пол земляной, портер в светелке,
Какой-то столик, рядом полки.
Экскурсовод, скучая, вяло
Как Чехов жил здесь рассказала.

Не помню я ее рассказа,
Но суть ясна без этих слов:
Внук крепостного, он ни разу
Не отрывался от основ.

Ему дворянство подарили,
Он про него не вспоминал.
И в академию включили
Зачем, он сам не понимал.

С пяти утра до поздней ночи
Лечил людей, для них писал.
Писать о важном, между прочим,
Обязанным себя считал.

«Законтрактован чувством долга»
Писал  по совести и только.
Писал о правде без прикрас.
Писал для нас, писал о нас.

В Москве, на Истре, в Таганроге
На Сахалине и в Крыму
Везде он шел своей дорогой,
Не подражая никому.

Он видел скучные картины,
Бездумных жизней серый тон,
Людей похожих на скотину,
Глухим не нужный перезвон.

Он понимал томленье серых,
Мертвецки спящих слабых душ
Их грезы дорасти до смелых
И бездны быта смрадный душ.

Не унывал  он, а смеялся
Над ярмарочным «итого»,
Над пьяными, и скукой жизни
Писал, писал, писал про все.

Писал страницу, за страницей
На них пуская вереницей
Смешных и сумрачных людей
Своих знакомых с юных дней.

Смеялся он, но все темнее
И тише делалось кругом,
И становился смех бледнее:
Неслась Россия в перелом.

Он те грядущие невзгоды
Все тоньше чувствовал тогда
И смех от этой непогоды
Ушел из текстов навсегда.

И в них уныло зазвучали
Слова обиды и печали
За длинный ряд чужих страданий:
За горький жребий «Дяди Вани»,
За злую долю «Трех сестер»,
За всех, кто проиграл свой спор.

И сказкой призрачной казались
Свобода, счастье  и любовь
И чаще все ему встречались
Про смерть сюжеты и про кровь.

И вот подняв бокал с шампанским
«Я умираю» он сказал
Последний тост был очень ярким
Жаль он его не дописал.