Царь

Сидит безглавая царица,
Сидит, и страшно веселится,
И все сердится и сердится.
За ней растет полынь.

А за полынью шум реки,
Чьи обитатели слепы
И от рождения немы.

И нет покоя белым птицам,
Ведь им приходится кормиться,
Срывая ту полынь.

А с царицей рядом
Царь цедит всех взглядом,
И слепую стаю
Волчью кормит он.

Царь царицу любит,
Он ее голубит,
Руки ей целует, прогоняет вон

Белых птиц красивых,
Белых птиц сердитых
Гонит прочь словами.
Он державой правит,
Видит все стеклянным
Строгим взглядом он.

Крепко-накрепко царь держит
Кнут, чьи нити золотые,
Кнут, чьи нити костяные.

Крылья он раз павшим режет,
Отрезает старый враз
Под лопаткой с костью хрустом
И кидает в медный таз.

А царица веселится,
Все глумится и глумится,
Ей пора бы уже в пляс.

Все придворные собрались,
Неохотно целовались,
Улыбались, пили, дрались.

Развлекали, как могли.
После, прибежав, шуты
Громогласно в рот запели.
Птицы мимо пролетели.

Молодая из них пала,
И кричала, и рыдала,
Умоляла, подкупала.

Царь, не глядя птице в очи,
Нож златой достал в крови.
Замолчали вдруг шуты.

Он за крылья взял голубку,
Посмотрел в ее глаза:
Покатилась с них слеза.

Но а сердце не застыло,
Сердце то его любило,
Им была ведь предана.

Та, что с синими глазами
С золотистыми крылами
Некогда, в тиши, под вечер.
Родилась девица между
Девятью и десятью
И сказал тогда: к столу!

Царь, без сна тогда влюбившись,
В синеве глаз растворившись
Он поклялся молодой.
Что на лево ни ногой.

Но шло время, дни, года.
Позабылись те слова.
Клятву царь свою нарушил
И любовь его тогда
В тот же миг, и в то мгновение
Растворилась как вода

Между пальцев у прислуги
Что ему кувшин несла
Но увидев та царя
На груди своей сестры
Еле ноги унесла.

И кувшин тогда качнувшись
И почти что обернувшись
Девке повезло, спасла.
Посуду, а царевна
Обернулася в голубку
В тот же час и в тот же миг
Зарыдал тогда мужик

Как зашел в покои к дочке
Выплакал он ясны очи
Все добро в нем растворилось
Зло в душе в миг воцарилось
А голубка упорхнула
Будто маленькое чудо

День клонился ясный к ночи.
Багровел вдали закат.
Терпеливо стая волчья
Крылья легкие в зубах

Ждала. А голубка все рыдала,
Все искала те слова,
Ей казалась жизнь паршивой:
Все, что сделала, все зря.

Рядом с ней с десяток птичек:
Ждут, невольные, судьбы,
Не осталось у них нычек,
Дни уже их решены.

Царь царице перст целует,
Голову в поклон дает,
Волчью стаю прогоняет
И гостей всех гонит вон.

Он царице признается
В том, что жизнь его в ее
Маленьких ладошках дышит,
Что его никто не слышит,
Что все очень хорошо.

Что страна стоит и крепнет,
Что по-прежнему пуглив
Люд, а каждая невежда
Сесть за стол к ним норовит.

Что лишь он всему глава,
Что здоровы все их дети,
Что двуглавая сосна
Все стоит, стоит и терпит,
Хоть с корней вся погнила.

«Хоть была бы воля, пуще
В птиц проклятых я б стрелял!
Все волкам бы отдавал
Грязные их тушки.

Верю — бог мне даровал,
Верю — бог снабдил меня,
Неспроста короновал.
это верю, все любя».

Молвил царь и отошел.
Вышел прочь, захлопнув двери.
Птицы мимо пролетели,
Дождь паршивенький пошел.

Царь уселся у реки,
Чьи обитатели слепы
И от рождения немы.

Бросил в воду ту голубку
Да остальных из таза покидал.
Умыл лицо. Вдруг вспомнил шутку.
Царь посмеялся. Встал.