неподвластна

Трамвайный вагон
по рельсам
мчится, как Сердце —
вон
из груди.
Запыхалось, трясется,
гудит
дитё коцаное.
Разнервничалось
и боится
игры-блиц'а
с исходом —
Его кончиной
и под тем домом
захоронением.
А от нервов заложило уши,
бельмо на глазу, рот нем
и во рту сушит
от горечи личностных проблем.
А они такие — не уберешь ни деньгами,
ни чином,
ни взобьешь ногами —
(отнюдь) хуже станет,
но и танец
им к черту не нужен,
не нужно им ни золота,
ни жемчужин,
не прихлопнешь молотом
даже скандинавского Тора,
бесполезна и злая собака
за дрянным забором.
Что, остается плакать?
Да, в силах Оно
кристаллами слез
пробивать дно
красивого океана,
а после (быть может,
рано)
окажется, что и он замерз,
его кожа
теперь с него слезает
при виде Сердца в театральном зале.
Океан избегает театров,
Океан избегает парков,
топит печку,
кидает дров,
хочет сжечься,
но вспомнит
подарок
и запах костров
— и не хочет.
И Сердцу от того, что всё понимает,
хуже; плачет очень
и очень сильно:
глаза красные,
руки синие.
Жизнь неподвластна,
да? Последний месяц зимы
в сугробах погряз, и мы
встретимся ли там,
где звенит колокольчик над дверью
и ждет покушать несколько дам,
и хочется очень верить,
что станет лучше,
когда чтенье стихов
обнимает души?
Жизнь неподвластна
нам: хочет даст ласки,
хочет — по лицу;
вгонит сталь в краску,
вгонит в уныние воина;
надёжное станет опасным.
Ничего. Она всё равно
неподвластна