Война и мир

Одно маленькое, незамеченное историками обстоятельство
 
 
Картлинскому (кн.?) Давиду Георг. М-швили, состоящему в чинах канцелярии Ея Имп. Высочества вел. кнг. Марии Владимировны, познакомившему меня с сайтом <стихи.ру>; надеюсь, здравствующему и по сей день. Давно уж не созванивались.
 
 
Вместо ;pigraphe
 
Когда  пишется что-то, напоминающее стихи,
живётся, в целом, интереснее.
Единственное любимое занятие,
хи.
Так что, вперёд, малыш. Да с песней!
 
А, да:
кто-то типа «работает» (прячется за работу).
Кто-то мечтает. Живёт мечтой.
Начинают и, так сказать, кончают, все
– одинаково.
Лишь в середине у этих, вторых, не такой уж мрачный
«отстой».
 
<<я и детей своих так учу, и на работе – коллег, подчинённых; да и ещё кое-кого (зд. умолчу), и все любят! Меня. Упоённо. Оно, конечно, и материально подкрепляю – всё по заветам дедушки Пихто; не пускаю, любимых, ходить по краю.
А как иначе-то?!>>
 
[Нескладушки-неладушки]
Однако, женщин всё это не касается,
могу доложить, судари, вам!
Женщины в истории выживали лучше.
В большинстве случаев.
И не мудрено: «В поте лица хлеб свой будешь иметь»,
Адам.
Ева же означает – жизнь!
И это будет покруче.
 
 
1. «Ай да с/кин сын!»
Ты всё ходила на работу,
сидеть на попе целый день,
там чай пила, давя зевоту,
а шевелиться было лень.
 
Так день по капле убивая,
сходя три раза в туалет –
сигналит графика кривая
что через пол/часа – обед!
 
Нет, не могла иначе жить ты:
ведь без работы денег нет!
Но их и так нет, положительно, –
лишь шлют они сплошной «привет».
 
Всё шлют да шлют; чего-то кроме,
пока, по-жизни, не видать.
Любовь застыла в тупой коме:
звонок, цветы, бокал, кровать.
 
Ну да, хоть что-то; в целом – минус,
но по-сравнению..., – так и плюс.
и есть кому сшить мозга вынос,
когда, и если (тороплюсь).
 
2.
Сидят в конторах красны девы,
да всё невесты, разных лет.
Чаёк и кофе, для сугреву;
что ж, tinder, как-нибудь, в обед.
 
Наташа, право, Вам не скучно?!
Ах, этот Пьер! такой смешной!
И этот, гений злополучный, – Andre,
ma ch;rie, он Ваш, иль мой?!
 
Смешно Наташе (только с виду);
ведь все – её! И тот, и Пьер.
А впрочем, лучше – как обиду
принять внимание cavalier.
 
3.
С утра – доставка. Грузчик пьяный.
Уzбеков нет (те хоть не пьют).
Таскаю доски лично. Рьяно.
И не плачу рвачу. Салют!
 
Зачем мне доски?! 
– запах хвои;
а во-вторых, каркас стены.
Зачем стена? Я в поле – воин!
Экономической войны.
 
Я создал тысячи заглушек
для тысяч вражьих новостей;
за барышом заклал я душу,
да изломал себе костей.
 
Я принял грех и преступление.
Не сахар! Прямо говорю.
Прочь, проигравшие! Долой – сомнения!
Да, милый мой, – до фонарю.
 
На бабки, ch;rie, меня кидали;
Ко-злить пытались, что не краше.
Но помнил я про сини-дали,
вуаль и туфельку Наташи.
 
Где сладок сон отдохновенья –
оазис хмурых сарацин.
Родник. Три пальмы. Прочь сомнения!
Там дух. Там я. Оcytocine.
 
4.
– mon ami! Вы дрались на дуэле?!
– баклан! Я каждый день дерусь.
– ну не за баб же, в самом деле?
– за них, родной, порой; и пусть.
 
– и что ж словил ты? Мой хороший.
– mon bien, похоже, – ничего.
– ma souffrance! Тяжкая ноша!
– в сезон платить – не дорого.
 
– а что mazurka?
– пропустила.
– anglaise, galopp?
– сказала «нет».
– так закусила, ch;rie, удила?!
– кобылка резвая, cadett.
 
5.
Готов каркас. Здесь будет баня!
Полы настеляны. Уют.
Прекрасен угол мироздания,
что руки сами создают.
 
Растёт стена. Уже под крышу!
Порядок в кипе накладных.
Поёт душа! Да ухо – слышит,
чем поминают тут родных.
 
На голом месте. Злым наскоком.
Среди болот и слякоты,
по слову вещему пророка
вознёсся город. Из мечты.
 
Как водится – срубили баню.
В начале дивных славных дел.
За ней и домик царский встанет,–
мужицкой роскоши предел.
 
Не смоет домик наводнение,
и моя баня устоит. Терпение,
мой друг, терпение!
Мечта оденется в гранит!
 
И труд наш станет неподвластен
напорам вод и новостей;
живым он явит кров для счастья.
Упокоение – для костей...
 
 
6. 900
Нет хлеба. Нету и закрыто.
Без шуток, хоть и не понять.
Водопровод замёрз. Корыто.
С невской водой. Почерпай, мать.
 
На Пулково стоят. И в Красном.
На Город смотрят сквозь прицел.
«При артобстреле безопасней»
по чётной стороне. Кто цел.
 
Войдут. И что же тогда будет?!
Здесь все: maman, papa и брат,
– не пустим!! Ангел не погубит.
Да только хлеба негде взять.
 
Но только нет всего лишь хлеба.
Но только холодно внутри.
Но только бьёт прожектор в небо.
Не спи, не плачь, не ешь. Смотри!
 
Смотри, как падают мужчины.
Смотри, как рушатся дома.
Ищи, и не ищи причины.
Здесь ад, здесь ненависть, здесь тьма.
 
За что?! Неважно. Так случилось.
Здесь точка. Времени излом.
Попробуй выжить. Сделай милость!
Причины выясним потом.
 
Natasha! Нет тебе оценки.
Вообще здесь нету ничего.
Лишь в между смертей пересменки
жива ты, только и всего.
 
7.
У девушек бывают крови.
И это значит, что – пора.
Пока что дети, всё им внове,
но знают правду доктора,
 
что такова у них природа,
основа женщин бытия,
на чём стоит продленье рода,
до времени себя тая.
 
Движенье соков в теле древа
кипит вином, и крови гон
потоком орошая чрево
спешит избытком выйти вон.
 
Здесь тайны нет, да всё ж, и тайна!
Так учат жёны дочерей
как им хранить сосуд хрустальный;
и скрыто это от мужей.
 
Мужей! Воинственных и храбрых.
Князей, и просто, мужиков,
держащих жён своих – за равных,
и – нет (кичливых muda–ков).
 
Но отвлеклись мы. Рассужденья
вгоняют в скуку длиннотой.
Друг мой! Ещё прошу терпения,
ещё немного, милый мой!
 
Банальна мысль, банальны рифмы,
банален весь наш белый свет,
когда мы ищем алгоритмы
того, что и в помине нет.
 
А что ж стихи? – гроша не стоют!
Но любит трели соловей.
Бес-путен, но красив порою
Орлуша, Быков, или Вэй.
 
8. Кобо’на
Открылся лёд. Конечный пункт – Кобона.
Каналов ладожских затерянный маршрут.
Маршрут для тех, чьи крики, всхлипы, стоны
здесь полыньи ледовые влекут.
 
Всё происходит быстро: разом тонут
полуторки, гружёные людьми.
Но лёд наш, батюшка, морозом свежим тронут,
удерживает тех, кто впереди.
 
Бывает также, что свезёт машине,
и ляжет только на передний мост.
Ревёт мотор. Визжит вращением шина.
Спасение. Разгрузка. Встали. Хвост.
 
Пешком пойдут. Видна уже Кобона.
Чья колольня словно ориентир.
Где уцелевший дьяк развёл огонь на
месте там, где колокол звонил.
 
Где православный люд молился Богу,
лет двести, может быть, не счесть!
Кобона – в переводе есть дорога,
со старо-финского, а так ли то – Бог весть?
 
Но не для всех.  По Ладоге дорога.
Бумага. Разнарядка. И судьба.
Слезами никого здесь не растрогать.
Да нет и слёз. Замёрзла вся вода.
 
9. Mon ami, peut-;tre que ;a te d;cevra toujours
Natasha ломом продолбила студень.
Теперь трамвай пройдёт – пиши зачёт!
Не выдал крестик, спрятанный меж грудей.
И красный с Лениным, на ватничке, значок.
 
Средь баб в бесформенно–казённой спец.одежде,
да всё ж с кокетливо повязанным платком,
ты – гений красоты! Как было прежде.
Как есть теперь. Как будет. И потом.
 
Вы выжили! Прервав свой женский цикл.
Re proba-tur medi-cina, – аминь!
Вам сама жизнь нажала кнопку «выкл»,
где смерть уже включила кнопку «вкл».
 
10.
Статистика не может притворяться.
Она упрямо лезет и в окно.
Герои полегли, и тунеядцы.
А женщины – прошли сквозь это дно.
 
Не все, конечно, смерть не переспоришь,
но очень многие. Сумели, сбереглись.
Кровь льётся, отбирая жизнь, всего лишь.
И стынет кровь, чтоб не прервалась жизнь.
 
Судьбы гримасы ею же и правят.
Так, мелочи, не видные порой.
О чём не пишут (даже не лукавя),
не замечая просто, милый мой.
 
11.
Мы ищем своего – не денег, так почёта;
воссесть средь толп на кухонный Олимп.
Взмыть выше остальных на миг, на йоту,
чтоб почесать рогатый (с виду) нимб.
 
Вот цель для муравья, ползущего по круче –
достигнуть до вершин второго этажа,
кишащей день и ночь десьти-этажной кучи;
и стоит жизнь такого куража.
 
12.
Станок токарный. Суппорт. Вьётся стружка.
На табуретке токарь – десять лет.
Ему. От роду. Есть ещё подружка,
относит гильзы, и баланду льёт в обед.
 
Natasha! Токаря. Почти уж. Полюбила.
Да только нечем вам любить,– ей, и ему.
Покаместь, нет; кровь до поры застыла,
Но дети верны идеалу своему.
 
Но дети – верны. Взрослые послабже.
Товарищь Жданов в этом знает толк.
С ним – не шути. Попавшися однажды,
узнаешь, кто здесь человеку – волк.
 
А впрочем, дело и к весне! Чем меньше весу,
тем меньше хлеба, и тем ближе – жизнь.
Кто из блокадного, сухого слеплен теста,
на том и круги Данте не сошлись!
 
И помним, и забыли эти крУги.
Оно понятно – жисть полна проблем.
И утром, на работу, без натуги,
легко вставать, – увы, дано не всем!
 
Ma ch;rie, Ваш вид достоин ныне скорби!
Вы что – бухали ночи напролёт?!
Судьба, mon ami, ей все вокруг покорны:
как банк не ставь, катит – наоборот!
 
Эпилог
Зачем страдаем?! Здесь спрошу наивно.
– Затем, что плохо на душе порой.
А стоит ли кобыла гривны?!
– Гроша не стоит, милый мой.
 
Что выжал я, как в чай лимона,
из этих строк, понятно всем.
Да, с блjдским, левеньким, уклоном!
Уж так устроен. Насовсем.
 
– А всё ж, ma ch;rie, как Ваша баня?!
ведь это, право, грубый вкус!
– Стоит, mon h;ros! Как будто знамя;
и я пока. Не тороплюсь.
 
– Ау! Привет! Хоть кто-нибудь остался?!
– Алло! Да, друг, на связи; ну ты дал!,
скажу тебе, сюжетец – не удался,
я даже до конца не дочитал... .